Залечи мои раны

      Вы когда-нибудь задумывались над тем как пахнет любовь? И даже если подумать над этим вопросом, то к нему подходить нужно с многих сторон, ведь данное чувство многогранно и разнообразно и одним точным запахом его никак нельзя описать. Может быть, это приторные и слащавые ароматы или более лёгкие и свежие, с оттенками некого воодушевления, невесомости, описывающие ту химию? А если это запахи потяжелей или слишком яркие и пылкие, выражающие неугасаемую страсть и тот самый разгорающийся с каждой секундой огонь души? Пьянящие и одурманившие разум, что уже не понимаешь, как так сильно можно любить? Или наоборот резкие, как бы пробуждающие к жизни после долго сна? Рассуждать можно долго, но, наверное, для каждого любовь пахнет специфично или иными словами — по-особенному.       Вот и для Макса она пахнет неповторимо: пока ещё тёплым молоком, полевыми цветами и травами, детской наивностью и сладостью. Сын просто пахнет любовью. И сейчас Максу трудно вспоминать, как его затуманенное болью сознание отказывалось принимать этот запах, считая его совсем чуждым для себя…       Маленькие ножки мокро шлёпали по деревянному полу и поспешно бежали к лестнице. Мальчик задорно смеялся, убегая от Одри, которая несколько минут назад искупала его в ванне с обилием воздушной пены и игрушками. Он бежал и коротко оглядывался, не смотря под ноги, запинался о край ковра, падал, упираясь на ладошки, поднимался и вновь мчался на кухню к папе, где тот хлопотал с раннего утра, готовя праздничный торт.       — Папочка! — звонко раздалось за спиною Макса, и он обернулся.       Майк широко улыбался, укутанный в махровое банное полотенце с головой, что одно миленькое личико было видно. Одной рукой он держал спадающее с плеч полотенце, а другой скользил по лакированной поверхности перил, сделанных из молодого дуба. Сдержать радости в это поистине доброе утро юный Фолл не смог, а точнее не хотел, и поэтому как можно быстрее желал спуститься со ступенек вниз, вставая на каждую двумя ножками, и обнять отца. Вот уже последние ступени, и волчонок захохотал ещё громче, потому что попал в долгожданные горячие объятия.       — С добрым утром, — взрослый оборотень поднял сына на руки, удобного того подхватив.       Волчонок обвил крепкую шею руками и уткнулся в ворот футболки отца, продолжая тараторить, как он ждал их встречи ещё с вечера.       — Я сильно-сильно скучал, — продолжал Майк, обнимая за шею и смешно порыкивая, что соответствовало его ипостаси маленького волчонка.       Фолл засмеялся и большими, тёплыми ладонями погладил его по спине. Мягко прикоснулся губами к самому кончику носа, когда сын поднял на него голубоватые глазёнки, со сверкающими искорками счастья. Это просто невероятно, как Майк похож на неё глазами. Они такие же бездонные и доверчивые, с серыми и голубыми переливами, наполненные манящей глубиной и совсем немного лукавством, но это уже, наверное, от отца.        — Я тоже скучал, — осторожно пощекотал босые пяточки, и мальчик заверещал, — Сильно-сильно, — крепче сжал в объятиях ребёнка, вдыхая до боли родной запах, — Поздравляю своего самого любимого волчонка с Днём рождения. Готов принимать подарки?       — Готов! — поднял ручки кверху, а потом ещё крепче обнял, прижимаясь теснее.       Одри, запыхавшись, спустилась с лестницы, подходя к ним ближе. Злой от проделки племянника она не выглядела, и лишь так же, как они, улыбалась.       — Майк, совсем мокрый убежал… — волчица поправила полотенце, скатившееся с крохотных плечиков, — … и игрушки свои не забрал.       Ребёнок повернул голову в её сторону, совсем на секунды отрывая свой взгляд от лица папы.       — Я к папе торопился, — обижено надув губы, ответил Майк и прислонился пухленькой щекой к небритой щеке отца, немного потеревшись, — Потом заберу.       Макс погладил его по голове, зачесал мокрые волосы назад, убрав их от лица.       — Честное пречестное, — влился в разговор Фолл, — Тётя Одри, не обижайтесь, — прыснул со смеху вместе с сестрой.       Одри и в правду была прекрасной тётей, сменив прежнюю суровость характера на мягкость и чуткость. Она окружала ребёнка заботой и теплотой, часто не давала ему скучать и иногда брала все обязанности по воспитанию и уходу на себя, когда любимый брат бывал слишком занят в последнее время. С самых малых лет эта волчица была с ним рядом, поэтому племянник считал её одним из самых родных для него «людей», проявлял послушность и уважение по отношению к ней. Но видимо сегодня пришлось нарушить правило и сбежать к папе, едва только вытеревшись после водных процедур.       — Тогда давай оденемся и вернёмся к папе, м? — девушка уже положила ладони на бока ребёнка, чтобы взять к себе на руки.       — Одри, подожди, я папе кое-что скажу, ладно? — волчица кивнула и убрала руки, нежно погладив его по боку.       Мальчик наклонился к уху Макса и, сложив ладошки так, чтобы никто больше не услышал, прошептал:       — Папочка, я тебя люблю.       Губы Фолла тронула улыбка и он так же, как и сын, наклонился к его уху, прикрываясь ладонью.       — И я тебя тоже люблю, солнышко, — трепетно поцеловал в лоб. Майк улыбнулся.       Волчица не могла без умиления наблюдать за ними, слишком это всё было искренне и правдиво. И как же Одри корила себя за то, что когда-то была против этого малыша и скандалила с Максом и Мией, считая, что такой волк с помешенной кровью вряд ли вольётся в жизнь стаи, и его совершенно не примут. Если она только могла, то забрала бы все слова обратно, извинившись перед мамой её любимого племянника. Но назад ничего не вернуть и с этим придётся жить, поминутно испытывая стыд, когда будет вспоминать о таком вновь.       Слишком много обидных слов было брошено в порыве ревности, за которые извиняться, увы, поздно. Она начала испытывать ревность к Максу, когда тот полюбил Мию, а потом ещё и женился. Надумала у себя в голове, что о ней брат совсем забудет. По её мнению, он жил ради своей девушки, казалось, любил только её и оберегал именно её. А Одри страдала, не чувствовала той прежней теплоты и любви от Макса и ещё больше ненавидела его возлюбленную, которая получает от него внимание сполна. Или же волчица просто не хотела видеть взаимные чувства брата, думая, как избавиться от его жены?..       А когда Мия забеременела, то голову снесло окончательно. Понятно, что скоро родится ребёнок и о своей любимой сестре он забудет раз и навсегда, отдавая всю заботу сыну и жене, поэтому и выливала весь яд на девушку, обижала колкими и резкими словами. Ей нравилось, когда та страдает и плачет, в тот момент верх над разумом брало чувство гордости и превосходства. Фоллу даже пришлось на какой-то период не привозить жену в дом стаи, чтобы не спровоцировать сильнейший стресс и преждевременные роды, слишком много негатива там было.       А сейчас Одри смотрит на самого милого волчонка и не может насмотреться, потому что очень любит и дорожит им, желает дать ему всё, что только сможет.       — Всё. Я сказал, что нужно было, — детский голосок вырвал волчицу из размышлений, — Забирай меня, — вытянул ручки вперёд.       Она улыбнулась ему в ответ и взяла племянника. Весело болтая с ним, пошла на второй этаж, чтобы одеть в летние вещи. Пока Одри поднималась по лестнице, Майк всё смотрел на Макса через её плечо, корча смешные рожицы, и махал рукой, крича, когда они повернули в коридор:       — Я скоро, папочка, жди.       Макс для сурового и взрослого волка непозволительно сильно таял от этого «папочка», которое было произнесено так звонко и уверенно, что душа радовалась. И в голове не укладывалось, что не так давно он мог бы переступить неприемлемую для родителя черту между любовью и ненавистью к ребенку из-за несчастного случая с женой. Как можно было к Майку, к своей частичке души чувствовать что-то ужасное и плохое?.. Глубокий стыд заставляет противно трепетать нутро, когда в голове всплывают картинки, которые хотелось бы забыть навсегда и не вспоминать более. Слишком большую ошибку он совершил после смерти Мии, отказываясь от своего ребёнка почти во всех смыслах.       «Если бы не ребёнок, то ничего бы не случилось», — эта формулировка морально давила и застыла у него в голове на некоторое время, не давая наслаждаться родительским счастьем. Радость от рождения долгожданного сына прошла в считанные часы, когда Макс притронулся к её мертвецки-холодному телу и, самое гнусное, осознал что именно поспособствовало смерти любимой жены. Из-за беременности её здоровье резко пошатнулось. Выносить здорового волчонка требовалось огромных сил, а тяжёлые роды усугубили этот процесс и организм просто не выдержал.       Если раньше Макс проводил большое количество времени с новорожденным сыном, благодарил жену и всё, что только можно было за это чудо, то после трагедии смотрел на крохотного волчонка пустыми глазами, сквозь него, как будто и не существовало сына. Глубоко погружённый в себя и в своё горе, он не замечал никого и ничего вокруг. Макс не подходил к ребёнку вообще, даже когда тот весь красный надрывисто кричал, требуя положенного внимания и заботы, наотрез отказался брать его на руки, потому что было невыносимо больно и в тоже время пусто внутри. В такие моменты он звал кого-нибудь, чтобы успокоить Майка, но сам этого сделать не мог, будто что-то мешало, а именно та зацикленная фраза в голове: «Если бы не ребёнок, то ничего бы не случилось».       И тут стоит сказать о той грани между любовью и ненавистью, о которой говорилось ранее. Оборотень же испытывал ровно середину, какую-то болезненную пустоту, не ощущая к ребенку ничего хорошего и ничего плохого. Просто пустоту. Шаг вправо, шаг влево и пустота пройдёт, но только что появится на её месте? Любовь или ненависть?       Бывало, что-то внутри кричало о том, как неправильно Макс поступает, ведь ребёнок совсем не виноват, и что-то ёкало, подводя его к истине, но разум, затуманенный болью, горем и обидой, не хотел воспринимать должное. И пока он не поймёт этого, то так и не сможет вернуть те чувства, что испытывал к ребёнку, когда тот только появился на свет. Неизвестно, сколько бы времени продолжалось такое явно ненормальное отношение, если бы не помощь семьи, и если бы Хелен не подошла к горем убитому Максу со своим душераздирающим разговором. Ему сейчас страшно это представлять. Правда, а что бы было, если не Хелен?       «— Макс, прошу, давай поговорим…       Тихо прикрыв за собою дверь, с этими словами Хелен зашла в комнату. На неё неожиданно сразу обрушилась тяжёлая, в большей степени, эмоциональная атмосфера, находившаяся тут, которая давила и кричала уйти. Зашторенные окна не давали солнечному свету протиснуться в комнату, и ей стало резко темно при входе сюда. Пахло едкой горечью и жгучей болью, и все его чувства и эмоции стали давить на волчицу. Хелен раскрыла окна, впуская и свет и свежий воздух, села на край кровати, напротив Фолла, который опустил лицо на ладони и тяжело дышал.       — Взгляни на меня, — женщина легонько прошлась рукой по его светлым волосам.       Макс поднял глаза на жену брата. Не заметить его изнеможённый вид было просто нельзя: болезненно бледная кожа с желтоватым оттенком, красные, пугающе стеклянные глаза с глубокими синими кругами под ними, сбитые костяшки пальцев и руки в засохшей крови. Он не ел уже несколько суток и просто сходил с ума в этом помещении, где всё напоминало о ней. Прорезался его хриплый и совсем неузнаваемый голос:       — Хелен, где её вещи? Отдай мне их… Я не помню запаха, я не хочу его забывать… Я не хочу, — Макс отложил от себя её толстовку, на которой запах тела уже не улавливался, просто выветрился, и опять уткнулся в ладони лицом.       Начать разговор было как-то трудно, всё усугубляло его состояние, но попробовать стоило, ведь неизвестно к чему приведёт такая ситуация.       — Почему ты не берешь Майка на руки? Почему ты совсем забыл о нём, Макс? Это же твой родной сын… Так нельзя, — женщина крепче к себе прижала новорожденного ребёнка.        Фолл откинулся на спинку кресла и печально посмотрел на них.       — Я не… — отвернул голову, — Я не могу, — глаза предательски заблестели от накативших слёз.       Океан чувств бушевал, и он с трудом скрывал его, ещё сильнее стиснув зубы, что на лице стали отчётливей видны желваки. Макса слабо, но тянуло к ребёнку, просто в самый последний момент что-то мешало, появлялась некая преграда, и он останавливал себя, не приближаясь к сыну. Пустота внутри давила мёртвым грузом и щемила.       — Ребёнок не может быть в этом виноват, пойми. Никто не виноват, даже ты… — волчица погладила его по руке, чтобы расположить к себе и начать разговор, который хотя бы немного, но должен помочь, — Не нужно винить себя, этим ничего не добиться, она уже… — Хелен взглянула на Макса, думая, стоит ли вскрывать его раны, — Она мертва. Этим хуже делаешь не только себе.       Он запрокинул голову, чтобы слёзы не скатились по небритым щекам. Терпение медленно, но верно давало трещину.       — Тяжело всем, не только тебе… но больше всего тяжело ему, — ласково взглянула на малыша, — Ты только посмотри, какой он маленький и беззащитный, нуждающийся в твоей заботе. Майку всего месяц от рождения, Макс, всего месяц… Где же та радость и любовь, ведь ты так хотел сына, — Хелен осторожно погладила недавно успокоившегося ребёнка по щеке.       Волчица посмотрела на Фолла. Казалось, ещё слово и он взорвётся под гнётом чувств. Продолжать или нет? Сорвётся, выпустив злость?       — Он сильно плачет каждый день. Не чувствует рядом ни мамы, ни папы. Для ребёнка это самое дорогое…— женщина всхлипнула, часто моргая, чтобы не заплакать, — Да мы ему вещи Мии в кроватку кладём, лишь бы он не плакал, лишь бы он чувствовал маму хотя бы так, по запаху, — с ресниц сорвались горькие слёзы, — Помоги же ему, а он взамен поможет тебе справиться с горем. Ты — всё, что у него осталось, ты — его опора, ты — его будущее.       Маленький мальчик закряхтел, нахмурив лоб, и жалобно заплакал. Макс взглянул на сына, и сердце больно резануло ножом. Пришло и не торопясь поглощало его то самое понимание своей огромнейшей ошибки.       — Думаешь, Мия была рада, если бы узнала о таком? Что её маленький сыночек страдает?.. Ты был для неё дороже жизни, поэтому за всё взамен она оставила тебе такой подарок, — Хелен начала укачивать Майка на руках, утешая.       От услышанного имени защемило в груди. Слова Хелен полосовали сердце острым ножом сильно и глубоко, не переставая. А в голове оборотня то и дело всплывали моменты из счастливого прошлого, усугубляя душевное состояние. Ведь он и вправду хотел от неё больше всего на свете именно ребёнка, то, что во всех смыслах выражало их любовь. И Мия подарила ему Майка, но за такую огромную цену. Сын теперь действительно самое ценное, что осталось от любви всей его жизни. Так почему он должен отвергать такой дорогой подарок?       Фолл надавил на глаза пальцами, глубоко и медленно вздыхая. Что-то щёлкнуло в его сознании, прокручивая в голове слова Хелен: «Мия была рада, если бы узнала о таком?». Именно, не была бы. А потом он протянул руки вперёд, чтобы взять сына.       — Точно? Уверен?       — Да, — кивнул.       Женщина аккуратно передала ему ребёнка в лёгком одеяльце. Совсем крохотный комочек, но такого огромнейшего счастья, надрывно плакал у него на руках, а, почувствовав родной запах, начал затихать и успокаиваться. Лишь солёные, горькие слёзки остались на детских щеках. Макс взял его будто в первый раз, как тогда в роддоме, начал неумело укачивать, прижимая к груди. В те минуты он стал его упокоением, облегчением, и буря в душе понемногу стихала. Фолл понял, что так делал хуже и себе, и ему, а ведь сейчас он мог быть счастлив, если бы не тараканы в голове.       — Не обижай его больше, ладно? — Хелен медленно поднялась с места и поправила малышу положение руки.       — Никогда… — он покачал головой, — Никогда, — нежно поцеловал сына в пальчики и утёр ему слезы тыльной стороной ладони.       Женщина кротко улыбнулась и, ласково погладив оборотня по плечу, сказала:       — Вы справитесь с этим, если только будете вдвоём, вместе».       В тот день он долго сидел там, держа Майка на руках, близость которого помогла ему вновь «ожить». Сам до конца и сейчас не понимает, зачем всё усложнял, когда сразу мог найти поддержку и смысл жизни в своём ребенке. Прошло уже несколько лет, а Макс всё ещё помнит слова жены брата и премного ей благодарен. Возможно, и сам до этого бы дошёл, но времени понадобилось бы больше.       И сейчас, пока маленький волчонок одевался, Макс заканчивал уборку на кухне и зажигал свечи на именинном торте, что-то весело напевая себе под нос. После праздничного завтрака и распаковки подарков, оборотень решил сполна закрыть пробелы, когда не мог уделить времени ребёнку, и предложил сыну съездить в зоопарк, на что тот охотно согласился. Пробыли они там весь день, гуляя по дорожкам и держась за руки, рассматривали животных, а потом напоследок заехали в кафе, чтобы поесть любимое шоколадное мороженное. Домой приехали уже поздно вечером. Майк никак не хотел ложиться спать, приведя в свою защиту аргумент, что сегодня стал достаточно большим, чтобы не засыпать в десять часов. Раз такое дело, то любимый папочка разрешил немного повозится с игрушками в гостиной, пока сам будет рядом с ним работать на ноутбуке, взяв несколько отчётов домой на выходные.       — Папочка, почитаешь сказку? — Майк подошёл к нему, держа в руках толстую книгу, — Обещаю, потом пойду спать, — мило улыбнулся.       Ну как устоять перед такой сладостью?       — Залезай, — Макс похлопал по своим коленям и отложил ноутбук на журнальный столик, — Что читаем?       — Питера Пэна, — мальчик удобно утроился, закутавшись в плед и усадив рядом с собой игрушку-волчонка, раскрыл книжку с картинками на первой страничке, — Вот, — ткнул пальцем на строчку.       — Ну-у, Герой, — скептически пролистал страницы, — … мы её за ночь не осилим, — посмеялся Фолл.       Мальчик взглянул на отца.       — Тогда две части… — показал два пальчика, — … и всё, — зевнул в ладошку.       Макс оглядел уже почти засыпавшего сына и сделал вывод, что на две части их сегодня точно не хватит, у него самого уже глаза слипались. Начал читать:       — «Все дети, кроме одного-единственного на свете ребенка, рано или поздно вырастают. Венди знала это наверняка. Выяснилось это вот каким образом. Когда ей было два года…»       Сначала юный Фолл был весьма заинтересован сюжетом книги, что-то обсуждал с папой и высказывал своё мнение, но потом ещё слаще стал зевать и вскоре засопел, склонив голову на плечо. Макс тихо захлопнул книгу, убрав в сторону, и поправил плед. Слишком всё было прекрасно в тот момент, чтобы его нарушить. Приятный треск дров в камине, витающий сумрак ночи, тепло и свет, исходящие от полыхающего огня, и только они вдвоём уютно устроились на диване, читая сказку перед сном.       Сам уже в полудрёме, Макс обнимал сына, поглаживал его по головке и, уткнувшись в блондинистые волосы, вдыхал тот родной и неповторимый запах, пока ещё тёплого молока, полевых цветов и трав, детской наивности и сладости. Так пахнет любовь.