Залечи мои раны

      Сегодня было полно хлопот. Целый день пришлось провозиться в семейном магазине, выгружая привозной товар. Всё же сейчас самый разгар сезона и спрос на ассортимент товаров из их магазина стал гораздо выше. Поэтому весь мужской состав Фоллов пробыл здесь, и ближе к вечеру остались только дед Конрад и Макс. Майк до последнего кружил с игрушечным самолётом, у которого постоянно отваливался «перпеллер», а не пропеллер, по словам мальчика, и прадед с каждым разом его старательно чинил. Но волчонок посчитал заманчивым делом по-тихому убежать с Шоном купаться на речку, а потом, томно вздыхая, качать на качелях свою первую детскую любовь.       — Вот эти коробки в подсобку, — командовал дед Конрад, стоя за прилавком в магазине, — … а эти во-он туда. Да, в тот угол, — махнул рукой направо и указал внуку место, куда именно поставить принадлежности для рыбной ловли.       — Фу-ух, последняя, — Макс поставил коробки и облегченно выдохнул, уперевшись в них руками.       Пот крупными каплями катился по его лицу, поблескивая на хмуром лбе и светлых висках, футболка насквозь промокла в районе спины и груди. Душно было просто неимоверно, хотелось выпить чуть ли ни ведро холодной воды залпом. Дыхание сбилось и Фолл вдыхал воздух всё глубже и глубже с каждый разом, стараясь его выровнять, в итоге, надрывно закашлял в кулак из-за першения в горле.       — Вот, курить меньше надо, — забубнил старый оборотень и схватился рукой за деревянную ручку трости.       — Дед, не начинай, — коротко бросил.       Прогнувшись, насколько сильно позволяла растяжка мышц, и возвратившись в прежнее ровное положение спины, Макс потёр затёкшую поясницу ладонью и раздраженно дёрнул щекой, поглядывая на деда.       — Ладно, — отмахнулся, — Спасибо за помощь. Садись, чаю попьём, — хромая на одну ногу зашёл в подсобку.       Пока Конрад гремел посудой и грел чайник, Макс отогнал машину, из которой выгружал товар, с щебенистой дороги на обочину, чтобы она не мешала подъезжать туристам к магазину, и уже зашёл обратно, когда самый старший член семьи ставил дымящиеся кружки на небольшой по своим габаритам, но такой крепкий и добротный, столик.       — Дед, мне совет нужен. Твой старческий и мудрый взгляд на ситуацию, — волк открыл навесной шкаф со стеклянными дверцами, в котором стоял алкоголь и, взяв одну бутылку, ничем не примечательную средь остальных, сел в кресло напротив, — Я про вчерашний разговор с Ральфом, — Конрад кивнул, давая ему понять, что догадался о чём речь.       Горьковатый коньяк разбавил вкус травяного чая и приятным алкогольным запахом ударил в нос. Он размешал всё это дело чайной ложкой и сделал приличный глоток, чуть ли не выпивая всё. От градуса напитка запекло в груди.       — Дай-ка, — старый волк взял бутылку, последовав примеру внука, и совсем немного подлил в горячий чай коньяку, распробовал, приподняв густые брови, — Ну да, — смакуя вкус на языке, — Ну да, в этом что-то определенно есть, — посмеялся.       Макс усмехнулся следом и отпил ещё, с характерным приглушённым звуком несильного удара фарфоровой кружки о дерево поставил свой напиток на стол. Тяжело было говорить на такую тему, что начала тревожить его нутро сравнительно недавно и даже немного угнетать внутри во время размышлений над ней у себя в голове. Тема довольно серьёзна и неоднозначна. Здесь и долг волка, и обязанность перед стаей, да ещё вдобавок чуть ли не последняя просьба супруги. Её слова: «Макс, обещай, пожалуйста, обещай», — частенько стали напоминать о себе. Но почему именно сейчас, а не раньше, когда Майк ещё был слишком мал? Может быть, просто наступило определённое время для выполнения этой просьбы? Сам по себе в голове оборотня всплыл далекий момент, когда Мия плакала перед сном, укачивая сына на руках. «      — Мия, всё в порядке, всё хорошо. Почему же ты плачешь? — с грустью спросил оборотень.       —… Обещай мне, что наш сын будет счастливым и не станет нуждаться в матери, если что-то случится…       — Боже, милая, что ты такое говоришь? — он дотянулся и поцеловал её в губы с привкусом соли от слез.       — Макс, обещай, пожалуйста, обещай, — переходя на шепот, говорила девушка.       Влага ещё обильней начала выступать из глаз. Он мягко притянул её рукой за затылок, сомкнув лбы и смотря глаза в глаза, проговорил:       — Я обещаю, наш волчонок будет самым счастливым, но мать заменить ему никто не сможет, знай об этом. И тебя для меня никто заменить не сможет никогда, ни одна волчица, ни одна женщина в мире. Только ты …»       За несколько часов до того, как его жизнь разделилась на «до» и «после», она просила Макса о матери для их ребенка и говорила это прямо, без увиливаний, как и должно быть, но плакала, представляя эту картину счастливой семьи, где ей нет места ни как для его законной жены, ни как для матери своего сына. Для неё было самым страшным ощутить себя чужой и откуда-то наблюдать, как Макс и Майк приятно проводят время с другой женщиной, совершенно позабыв о ней. Внутри что-то рвалось по швам от осознания того, что если она умрёт, то муж не сможет вечно её любить и сын тоже вечно не сможет называть мамой только её. Предчувствие чего-то плохого заставляло девушку озвучить свои мысли Максу. И он обещал, сделать так, чтобы их ребенок не нуждался во внимании, заботе и родительской любви только с одним «но»: что он не станет всё это давать Майку вместе с какой-то другой женщиной, выполняющей роль матери и его супруги.       — Вожаку обязательно нужна подруга, с которой они вместе управляют всей стаей. Это закон и так сложилось уже давно, — оборотень отпил из кружки, прерывая своё повествование, —Извини, что так резко говорю, но Мия не волчица и не может считаться подругой волка. Возможно, она твоя истинная любовь всей жизни и ты больше никого не полюбишь, но другие стаи не примут этот факт. Для всех ты волк без подруги. И это подрывает твой авторитет как вожака.       — Ральф так же говорил, — Макс облокотился на подлокотник кресла и подпёр рукой голову, заправил прядь за ухо.       — Потому что это верно.       Отец Макса мечтал, чтобы его сын стал вожаком, жил как все стаи с любимой волчицей и волчатами, резво кричащими и играющими у дома где-то в лесу. И он хотел это увидеть, сидеть в кресле-качалке старым, седым волком и наблюдать за семьёй сына. Это не было скрытым желанием, и Ральф прекрасно знал, чего именно хочет от Макса отец и обещал исполнить его последнюю волю. И чем взрослее становился брат, тем более явные черты отца находил в нём Ральф и уже обещал сам себе, что хочет сделать своего когда-то маленького, ещё ходящего пешком под стол Макса тем, кем не стал отец и он сам. Огромная мощь и сила, чувство долга и преданности, готовность убить любого за стаю — всё это давало ему возможность стать тем самым могущественным вожаком, что имеет свои огромные земли, авторитет и держит в узде всех, кого вздумается. Но это затруднял один немаловажный среди волков факт: у Макса нет той, что стоит за его спиной, нежно прижимаясь, и ради который он бы опустился на колени, умоляя не отвергать и любить его. Когда-то горе перестаёт быть тем, вокруг чего крутится жизнь, а краски боли тускнеют. Человек уже слишком ярко и остро не воспринимает слова, которые напоминают ему о той колющей занозе где-то на задворках души, готов шагнуть вперёд и уже, наконец-то, впустить в свою жизнь настоящее, а не жить прошлым. Точно такого же мнения был Ральф, считая, что Максу пора начать всё заново и завести полноценную семью, которая своей любовью залечит раны. Да, сложно, но потом наступит облегчение. Как-то прямо говорить ему о новой пассии было бы неуместно и некорректно, намекнуть тоже, но немного поиграть на чувстве долга и схитрить — вполне. Всё для его же блага.       — Ты не теряешь хватку даже сейчас, только посмотри: вокруг тебя вьются толпы волчиц… Тебе Шон завидует, Макс!       Оборотень засмеялся. Племянник — его отражение, каким он был когда-то в свои молодые годы. Шон точно так же обожаем противоположным полом, купается в лучах любви и ловит на себе восхищённые взгляды. Уже, казалось бы, взрослый волк, не двенадцатилетний мальчик, пытающийся доказать стае, что он может быть с ними на равных, а студент педагогического университета, с большими, нет, даже грандиозными амбициями и планами на жизнь. Но как говорит Макс: это временно и будет до тех пор, пока он не нагуляется сполна и не встретит ту самую. И станет Шон послушным игривым псом, виляющим хвостом при виде любимой, и жаждущим только её ласки. Обнимет девушку, вдохнув запах тела, и скажет самому себе, что все планы никчёмны и весь смысл жизни сейчас жмётся к нему ещё сильнее. Конечно, он отнекивался и говорил, что не Макс. Не будет, не зная где, доставать девушке во время беременности сладкую клубнику в три часа ночи, подрываясь с кровати, и шнурки на обуви завязывать тоже. Не станет играть на гитаре ей под окном, разбудив своим ором не только её, но и стаю, и залезать ночью в её комнату с букетом ромашек в зубах тоже не станет. Терпеть истерики и психи, смотреть мелодраму вместо боевика, который давно хотел «заценить», тем более нет. А менять ради неё свои грандиозные планы на выходные пойти в бар с друзьями — вообще ужас. Не готов, рано, совершенно не созрел для серьёзных отношений. И после этих услышанных возмущений Макс похлопал его по плечу и сказал, что всё впереди, оставив племянника с озадаченным и загруженным видом лица. И вспомнив об упомянутом дедом племяннике, Макс не смог сдержать улыбки, какой же Шон наивный!       — Только ты в упор не хочешь их видеть, — Конрад развёл руками и пожал плечами, — Я всё понимаю, но подумай о стае и сыне. Каким прекрасным отцом ты бы ни был и сколько заботы и любви мы все вместе ему не давали бы, Майку нужна мать. А стая… А стая должна жить по старым, давно всем известным и ни в коем случае не нарушаемым законам.       Макс задумчиво смотрел в стену напротив. Со стаей-то всё понятно. Волчица нужна, хотя бы для вида, а потом она уже хозяйка в доме, заменяющая Хелен, его опора и поддержка. Для него фиктивные отношения вполне были бы к месту, чего он так упорно избегал и не хотел. Играть идеальную для других оборотней семью, быть под одной крышей с действительно достойной его женщиной, ощущать чувство выполненного долга перед всем волчьим родом, жить для стаи и ради блага стаи, видеть одобрение брата и знать, что отец им бы гордился. Но в то же время не любить её, холодно и виновато глядеть ей в глаза, пытаясь не выдать истинные чувства, растить возможных детей, рождённых в невзаимной любви, часто уходить спать в зал на диван, лишь бы одному, и с горечью вспоминать ту самую. Зато Макс бы сделал всё как нужно. Но стоит ли оно того, той жертвы себя?       — Смотрю, совсем задумался, — вырвал его из мыслей старый волк.       Фолл допил чай и налил полную кружку коньяка. По своей натуре оборотни не пьянеют, но алкоголь скрашивал раздумья, немного туманя мысли и заставляя справиться с грузом ответственности быстрее и легче или успокоить без того натянутые до предела, как струны, нервы.       — Я просто не знаю, что мне делать, дед, — выпил жгучую жидкость залпом.       — Слушай, не хочешь волчицу для себя, тогда подумай о матери для Майка. Сам понимаешь, как тяжело справляться с подрастающим волчонком, когда сам в работе и в делах по горло. Родную мать, конечно же, никто не заменит, но и Майк её мамой называть не обязан.       Макс нахмурил брови и вопросительно посмотрел.       — У тебя непростой период, ты только более или менее стал именно жить, и помощь с воспитанием ребенка тебе бы не помешала. В одиночку всегда тяжело. Я невечный и моя жизнь клонится к закату, да, останутся Ральф и Джон. Но и мы, мужчины, не дадим ему всего сполна, даже ты. Здесь нужно женское вмешательство. У Одри всё печально, ты же знаешь её ситуацию, и она сама скоро мать. Хелен всегда рада помочь, но ты не хочешь её обременять. А вот другая женщина могла бы перенять на себя такую ответственность и помочь тебе, получив взамен то, о чём мечтают все волчицы.       Волчице как и волку нужна своя пара, и каждый представитель расы оборотней ищет её для создания самого дорогого. Семья стоит в центре их жизни и является тем самым дорогим и ценным, что только может быть. И волчице на уровне инстинктов важно иметь своё гнёздышко и обрести семью, во главе которой будет стоять он, кому она покорно будет отдавать всю себя, получая взамен нечто большее. Но нередко союзы создаются не по любви, а во благо своих сородичей и ради объедения стай. Чувства «пары» становятся незначимыми и блёклыми, и брак держится просто на взаимном уважении. И получается, что счастливы-то все, кроме них. Макса не устраивало такое, но для сына хотелось сделать всё возможное, лишь бы он ни в чём не нуждался, и Мия сама просила об этом, желая услышать его обещание в ответ на её размышления и доводы. Сам постоянно в делах и в рабочие дни практически не видит сына. Не уделяет, как ему кажется, должного времени для воспитания. Не успевает ничего совершенно. А когда вместе с этим на него давит эмоциональный груз, обиды и разочарования в жизни, то сорваться слишком легко, и тянуть всё на себе, не обременяя других, — трудно. Тогда чем же плох этот вариант: найти женщину, которая вместе с ним окружит Майка заботой, любовью и теплотой? А в ответ Макс даст всё, что ей нужно и душе угодно. Отличную примерную для многих семью, статус хозяйки дома и звание подруги вожака, его крепкое плечо, на которое всегда можно опереться, уважение, защиту, денежные средства и материальные ценности, в конце-то концов, лишь бы она была достойной «матерью» для его ребёнка и всецело помогла справиться с родительским долгом и обязанностями. Но внутри что-то останавливало его сделать такой выбор.       — Присмотрись. Ребекка, правда, не плохой вариант для тебя. И детей любит…       Желваки заиграли на лице, а руки настолько сильно сжались в кулаки, что побелели костяшки пальцев. Впускать другую в свою жизнь страшно, если он клялся одной в вечной любви под Луной. А вдруг волчья натура возьмёт своё? Вдруг стая права? Вдруг он беспамятства влюбится, и она вытеснит из сердца и разума жену? Только лишь подумать страшно! Страх загнал в угол его внутреннего волка, и он всё сильнее забивается с каждым разом. И Макс неожидаемо быстро перебил деда, не захотел слушать.       — Нет, — молодой оборотень отрицательно помотал головой, — Справимся сами.       Не церемонясь, Фолл поднялся с кресла и направился к дверям. Внутри бушевали абсолютно все чувства. Смятение, сомнения, страхи, обещания, клятвы и долги смешались, и он просто не понимал, как поступить. Конрад виновато посмотрел на внука и остановил его, цепко ухватившись рукой за плечо. Не его это мысли и слова, всё Ральф старается для брата и он же попросил помочь. И у старого волка как-то взгляд изменился, добрее стал, и последующие слова отдавали теплом. Такая перемена насторожила, и Макс недоверчиво посмотрел.       — Макс, мои слова не должны влиять на твой выбор. Реши всё сам, хорошо подумай о будущем. Но что бы ты ни решил, я всегда буду за тебя, и стая… — не известно, как будет влиять на его внука, — …. не станет давить, как прежде, — Конрад договорил совершенно другое, но где-то внутри себя обещая, что так и будет, он не позволит остальным вмешиваться в жизнь Макса.       Оборотень без лишних слов вышел из магазина и направился к дому, на мгновенье повернувшись, увидел деда, стоящего на крыльце и как всегда упирающегося рукой на трость. А в мыслях закралось, что, может быть, Конрад прав? И если сейчас он терзается в сомнениях, то через пару дней всё отойдёт на задний план и станет не таким уж важным, потому что встретит её и сердце впервые за четыре года заволнуется как-то по-особенному…