***
Тоска продолжала заполнять его сердце. Она разрасталась с каждым часом, проведённым в этой квартире, и мёртвым, тяжёлым грузом тянула вниз, душно томилась в груди. Фолл часто и глубоко пропускал через себя воздух, практически молчал, думал о своём и сурово хмурил брови. Шон не знал, о чём он думает, и не мешал своей пустой болтовней. Молодой волк только понимал: ему здесь неимоверно больно и трудно, потому старался сделать всё как можно быстрее и имел в мыслях чёткую цель — скорее покинуть это место и не мучить собственного дядю. Макс рвался отсюда, пару раз уже решался всё бросить и уйти, но что-то останавливало, приковывало цепями его волка и удерживало с такой силой, какой он противиться не мог и не смел. У Фолла слишком навязчиво присутствовало чувство, будто он непростительно забыл нечто важное. Именно здесь забыл. Где-то тут. Будто это что-то находится под самым носом, в доступном месте, а он поразительно слеп. Будто это так важно, что изменит его жизнь… Оборотень продолжал бороться с состоянием неимоверной тревожности, только уже в полном и гордом одиночестве. Шон остался в зале, он же закрылся в спальне и в очередной раз выдохнул скованной грудью, когда дверь захлопнулась. Небольшая уютная комнатка в тёплых тонах встретила его приветливо и с тихим сожалением. Макс поставил пустые картонные коробки возле шкафа с одеждой и, отодвинув лёгкий белый тюль, открыл окно, впустил тем самым приятную прохладу, что витала на улице после яркого заката и так уместно пришла на смену надоедающей жары. На площадке перед окнами шумели дети. Они радостно визжали, во время игры смеялись и кричали. В них горела жизнь, искренняя, чистая радость и наивная доверчивость миру. Карусели не переставали крутиться, горки были заняты, качели без остановки качались, и кто-нибудь на них постоянно присутствовал. Уже время достаточно позднее, а они всё играют! Мужчина, наблюдая за малышней, вспомнил о сыне. Лёгкая улыбка тут же расцвела на губах. Майки с обидой и надутыми щеками остался дома, провожая их взглядом с балкона на втором этаже, ведь так сильно рвался с отцом и братом в город. Но Макс не пустил, сказал, что у них с Шоном очень важные дела и они обойдутся без маленьких любопытных волчат. А на самом деле нечего Майку в этой квартире делать. На что тут смотреть? Только лишний раз себе душу ворошить при виде ребёнка в его когда-то уютном «гнездышке», которое он «вил» вместе с Мией достаточно много лет… Фолл так же резко, как и задумался, вынырнул из воспоминаний, опомнился, что пришёл сюда собрать в коробки некоторые вещи. Между тем прошло минут десять, пока волк находился в собственных думах, и родители стали забирать ребятню, некоторые уходили сами, и перед полными сумерками детская площадка опустела. Он медленно, всё ещё задумчиво отпрянул от окна, пообещав себе сделать дело быстро, открыл дверцы шкафа. При виде количества женских вещей с сухих губ мужчины сорвался шёпот: — Боже, Мия, сколько у тебя одежды… Далее последовала горькая ухмылка от осознания, что всю эту красоту когда-то носил живой человек, теперь же вещи просто лежат. С переездом Мии к Максу оборотню пришлось освободить добрую часть шкафа для девушки, ещё и целый комод. Он помнит, как удивлённо присвистнул, когда увидел все наряды девушки, привезённые из общежития. Их же куча. Огромная куча! Она любила одеваться. С годами стиль Мии становился более минималистичным, невычурным, но элегантным и со вкусом. Студенческие годы прошли, сама девушка изменилась, и это отражалось на выборе одежды. Вместе с беременностью появилось множество платьев. Несмотря на все тяготы положения, она всё равно выходила в свет, а не лежала страдающе дома. К тому же её совместный с Тришей бизнес процветал и требовал к себе внимания. Да, две закадычные подруги в то время всё же рискнули и открыли салон свадебных нарядов и украшений для невест. Мия могла днями пропадать там, игнорируя боль в спине и в ногах, усталость. Макс даже насильно, на руках забирал жену оттуда. Что сейчас стало с этим бизнесом, он не знал. И с Тришей они не виделись достаточно давно. В курсе только, что она вышла замуж, быстро развелась и сейчас растит мальчика, который младше Майка где-то на год. Волк поспешно забыл о Трише и её делах с Мией. Его внимание переключилось, и беспокоила лишь эта огромная куча достаточно хороших, даже по большей части брендовых вещей. Куда всё девать? А там ещё и обувь внизу шкафа и на полках в прихожей, нижнее бельё. Выбросить? Продать? Отдать? Выбросить — жалко. Продать — заморачиваться не хочется. Отдать — только кому? Спустя небольшой промежуток времени было решено, пока что сложить вещи, а там Хелен, наверное, поможет их куда-нибудь определить. Мужчина пододвинул коробку ближе и решил, не глядя, быстро и поспешно скидать одежду в беспорядке, чтобы не отвлекаться, не вспоминать. Но взяв только первую вешалку с платьем, Макс не сдержался, медленно провёл ладонью по бархатной ткани глубоко красного цвета и поднёс к себе наряд, уткнулся носом в район ворота, глубоко вдохнул. Практически ничего… Аромат тела и духов еле-еле ощущался рецепторами, и то истончали аромат, скорее всего, лишь духи. Волк вдохнул ещё раз, пытаясь понять самые слабые нотки. Есть, но не столько, чтобы вдоволь надышаться. Снова. Безуспешно. Он небрежно кинул платье в коробку, взял другое. Опять длинный вдох. Всё также мало. И тут Фолл как сумасшедший, как какой-то ненормальный, неадекватный псих, открыл отсек шкафа с полками и начал просто стопками выгребать одежду и обнюхивать её, находясь на гране слёз и терпя самую ужасную боль, что только выпадала на долю всех волков — забыть и не вспомнить запах пары. Он не узнавал и забыл тот запах, что представлял собой смешение цветочных и древесных нот, аромата цитрусовых, жасмина, ландыша и сандалового дерева. Вдыхал-вдыхал-вдыхал. До боли в лёгких, лишь бы насытиться, лишь бы запомнить навсегда и не отпускать. Но предела этому не было. С «голода» хотелось больше и ярче. Макс со злостью, на эмоциях ударил кулаком по шкафу, по дверце, та слетела с петель, ударившись о стену, упала. По деревянной поверхности витиевато разрослись трещинки. Фолл сел на пол у кровати, уткнулся всем лицом в женскую футболку. Крыша медленно куда-то катилась. Башню рвало. Волк сходил с ума, ощущал себя так же, как после похорон Мии, когда находился в тёмной комнате с зашторенными окнами и в обнимку с её тёплой толстовкой сидел неподвижно часами. Он тогда представлял, что перед ним сидит она и крепко прижимается к его груди, ласковым шёпотом говорит, как сильно любит, и уверяет, что никуда не ушла, не оставила его… И Макс действительно верил, переносился в нереальный мир и жил там вместе с ней. И во снах девушка первое время приходила к нему, потому что его мысли только и крутились о ней. Сейчас ничего. Давно ничего с Мией не снилось. Он, правда, как дурак воображал её, ждал, словно преданный пёс, не решаясь за всё это прикоснуться какой-либо другой женщине, верил, что она вернётся совсем скоро, и их жизнь будет прежней. Не будет! Ни-ко-гда. Она никогда не будет прежней! И ему это было слишком сложно понять. Привязанный к прошлому, Макс жил на грани, держал горе в себе, и оно съедало его заживо. Мия мучила его, держала при себе. Тут же стая со своим долгом и ответственностью. Как же это надоело. Вечная тревога и давление внутри… Оборотень отложил женскую футболку, на нервах тихо рассмеялся, запрокинув голову назад, и закрыл лицо широкими ладонями. Поток ветра через окно легко заглянул в комнату. Его тело неожиданно окатило болезненным холодом, и вдруг он вспомнил ледяную мыльную воду, свои сморщенные руки, свободную ванну, в которой сидел у одного конца, откинувшись спиной на бортик и разложив руки по обе стороны от себя. Голая Мия была напротив него. Она, поставив ноги перед собой, вся сжалась, уткнулась лицом в колени, и её обнажённые хрупкие плечи тряслись то ли от холода, то ли от тихих, скромных рыданий. Влажные волосы противно прилипли к спине с виднеющимся костлявым позвоночником и закрывали взор на бездонные, заплаканные глаза. Они тогда просидели напротив друг друга около часа, молчали. Фолл кидал на неё уставший и печальный взгляд, не решался заговорить, устало и напряжённо потирал переносицу, терпел такую никогда ему не характерную ему головную боль. Вода успела окончательно остыть, стала мутной, пена пропала. Послышался всплеск. Мия неожиданно двинулась, уже которое время сидя вот так, неподвижно. Макс прервал тишину первым: — Мия, посмотри на меня… — прошептал он и отпрянул от бортика, сел ровно, согнув в колене одну ногу, — Герой, только не молчи… Девушка посмотрела на него затравленным, испуганным зверем. У него взгляд потускнел от сожаления, черты лица хищно заострились от злости на самого себя, от того, что он причина её страданий. Не сдержался, повысил голос, накричал, бил кулаком по столу, напугал… Какой же несдержанный идиот! — Макс… — Мия быстро-быстро стёрла солёные капельки с лица и до крови закусила губу, чтобы не разреветься, — Я не… Я не хотела… Она заглянула мужу в глаза с надеждой вновь увидеть нежность, покой и огонёк любви. Но мёртвая серая пелена весела там. Радужка глаза отдавала холодом, растерянностью и бушующим океаном чувств внутри. Мия сглотнула ком в горле и осторожно покосилась на дверь, которую Макс с неимоверным страхом, испугом за её жизнь выбил плечом. Дверь лежала в проёме, небольшие деревянные щепки разметались вокруг. — Ты не отвечала, не открывала, и мне ничего не оставалось сделать, — объяснился Фолл за погром. Полувампирша тяжело вздохнула. А ведь она даже не слышала из-под воды всего ужаса, как Фолл громко звал её, ломился в ванную и, в конечном итоге, выбивал крепкую дверь, пока она наглатывалась воды и не могла остановить этот процесс. Он неспешно пододвинулся к ней ближе, взялся ладонями за утончённые щиколотки, погладил большими пальцами. Так осторожно, мягко, как любила именно она. Тепло от его рук разлилось по коже ног. — Прости… — дрожащим голосом, с хрипотцой тихо проговорила Мия и нащупала горячие ладони у себя на щиколотках, сначала нерешительно, а потом смелей погладила. Он перехватил её пальцы, взял прохладные ладошки в свои огромные «лапища», крепко сжал. — И ты меня прости… Прости, что позволил тебе усомниться во мне. Макс с облегчением выдохнул, на губах появилось подобие лёгкой, но усталой улыбки. Только сейчас до волка дошло: страшное позади. Но сердце по-прежнему начинало бешено колотиться, когда он даже на секунду задумывался, что мог не успеть на несколько минут и всё… — Не представляешь, насколько я испугался. Она застенчиво кивнула в ответ, тоже в этот момент борясь со штормом внутри. Волку хотелось кричать о том, как сильно и преданно он любит, что никогда не изменял даже в мыслях, доказывать это раз за разом и чуть ли не в ногах её валяться, лишь бы верила, лишь бы доверяла. Как раньше… Но их тогда практически не связывала общая нить. Она с каждым разом перетиралась, становилась тоненькой, рвалась в одном больном месте, и ещё один рывок, ещё одно отдаление друг от друга, порвётся окончательно. В их жизни, в отношениях тогда творилось необъяснимое, возникшее резко и неизвестно откуда. Громкие разговоры. Частые ссоры. Обиды. Бытовые проблемы. Рутина. Ненормальная ревность со стороны обоих. Раздражительность. Отсутствие сексуальной жизни, телесного контакта и простого «люблю». Это стало обыденными вещами. Брак рушился, и Мия с Максом бесили друг друга всё больше и больше, но и порознь быть долго не выдерживали. Положение усугубляли натянутые отношения полувампирши со стаей волка и отсутствие ребёнка, которого они так сильно хотели и к появлению которого уже давно были готовы, но не получалось, не выходило, как Фоллы не старались бы. Проблема наслаивались на проблему, обиды не забылись, уровень ревности достиг высшей точки. Взрыв. Их самый громкий, самый ужасный скандал, в итоге которого Мия и Макс сидели мокрые в ванной среди хауса, погрома в квартире и растерянно глядели друг на друга, в мыслях задавая вопрос: что будет с ними дальше? — Не говори больше ничего. Просто обними. — Иди сюда. Девушка осторожно, чтобы не поскользнуться, поддалась вперёд, села сверху на мужчину. Он обнял так сильно, будто её вот-вот заберут от него. Она уткнулась носом ему в ложбинку между плечом и шеей и опять тихо зарыдала, устав от истерик и их ссор и выпуская тем самым переполняющие её чувства. — Не смей больше меня так пугать и говорить о разводе, — горячие руки волка легки на оголённую женскую спину, крепко-крепко обняли, — Не смей. Никогда. Мия отрицательно замотала головой. — Я устала, — всхлип, — Ты устал. Ну не выходит у нас ничего, — голос громче, надрывней, — Тогда зачем мы продолжаем друг друга мучить? Фолл сильно сомкнул челюсти, что желваки заходили по лицу, подтянул жену ближе к своей груди, ничего не ответил, вместо этого включил тёплую воду, и она полилась на них сверху с душевой лейки. — Я люблю тебя, но… — Мия посмотрела Максу в глаза, — не для друг друга мы, понимаешь? И эти слова Фолл болезненным отпечатком оставил глубоко у себя внутри, настолько глубоко, что и сейчас они там где-то болят, пока он сидит на полу в их спальне спустя годы и вспоминает, наверное, самое дерьмовый период в семейной жизни. Говорят: словом можно убить. Мия именно убила Макса словом. Если мужчина ещё имел надежду на спасение семьи, то после «Не для друг друга мы» засомневался: а правильно ли он поступает и всеми силами старается удержать эту девушку рядом с собой?.. В тот день они с Мией добили на мелкие осколки то, что было разбито уже пару месяцев, разорвали нить, связывающую их, и после разговора в ванной решили поговорить обо всём утром, на свежую голову, но спать легли под разными одеялами и повернулись спинами друг к другу. А позже Макс ушёл в зал на диван, вызвав у ещё не спавшей Мии, что притаилась тихой мышкой и слушала его ровное глубокое дыхание, противный приступ пустоты внутри, вины и стыда. Следующим утром разговор состоялся. Пара решила не расставаться, но взять перерыв на такой промежуток времени, который понадобится обоим для окончательных решений и выводов, рассматривался даже свободные отношения с другими партнёрами. Через пару дней Макс улетел в Канаду к родственникам, взяв отпуск за свой счёт на месяц. Он хотел остыть, перезагрузиться, да и давно не видел родню матери. Она полностью его поддержала, считая, что так, вдали друг от друга им будет пока что лучше. Короткое прощание в аэропорту, правда, с самым нежным и чувственным поцелуем за весь период со дня их знакомства, и они больше не рядом. Пустая, неживая без Фолла квартира встретила Мию после возвращения, вместе с тем небывалая тоска захватила в плен. А Макс, даже не взлетев, уже скучал и нестерпимо ждал следующей встречи. За месяц из памяти обоих не исчезли те моменты, когда Макс вернулся из стаи, и Мия прямо с порога влепила ему смачную пощёчину и накинулась с обвинениями в измене, что он ездит не к брату и остальной стае, а к недавно приехавшей из Калифорнии подружке Одри. Конечно же, та была волчицей. Она кричала о чужом женском белье в его автомобиле, которое нашла, когда поехала навещать маму. Полувампирша упрекала оборотня в том, что он лично встретил эту Оливию в аэропорту, оказывается, ещё возит волчицу по городу по её же приказу. Ей Одри всё рассказала и показала! Тогда билась посуда. Была разгромлена вся кухня и прихожая. Безжалостно трещали стены и мебель. Мия кричала что-то о разводе, в соплях и слезах собирала вещи и яростно сопротивлялась, применяя гипноз, когда Макс перехватил её на выходе из квартиры и с силой затолкал вовнутрь. Только чудом соседи не вызвали полицию. Фолл сорвал голос, весь охрип. Агрессия, которую контролировать было уже невозможно, вылилась наружу. Оборотень сдерживал себя, чтобы ненароком не перекинуть в зверя. Мия не закрывала рот, обвиняла его во всём, и удары маленьких кулачком градом сыпались на оборотня. Дикая, ядовитая боль разрывала её на части. А в голове девушки лишь крутилось: как он мог предать то, что выстраивалось годами? — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — вопила она и лупила Макса, ведь он загнал её в свободный угол в коридоре и, притиснув, расставив руки по обе стороны, терпел, ждал, когда силы Рождённой Луной иссякнут. В итоге, этот кошмар закончился ближе к полуночи. Никто из них больше не желал продолжать скандал. Оба молчали, а в груди каждого сердце колотилось со страшным волнением. Макс подметал осколки посуды на кухни, не имея сил даже думать о случившемся, Мия, вся горя жаром от истерики, собиралась в ванную комнату, дабы остыть, привести мысли и себя в порядок наедине. Только она провернула круглую ручку на полный оборот, закрылась, чего никогда не делала за столько лет их совместной жизни с Фоллом. Девушка, ревя из последних сил, просидела под холодными струями, а когда набралась полная ванна, решила опуститься под воду, с головой уходя в ледяной омут. Зачем? Сама не знала. Целей никаких не было. Ни умереть вот так, ни напугать супруга. Но напугала. Макс о себе не вспомнил, когда, просунув руки под подмышки, поднимал её бледное тело из воды. Фолл за многое не мог себя простить, в том числе за свою несдержанность в этой ссоре. Что не вселил в жену доверие, уверенность в себе, позволил стае вмешиваться в их жизнь, что сам не взял ситуацию в руки и не решил её мудро, и что не оказал Мии нужной и должной поддержки после каждой неудачной попытке зачатия. Он даже не понял, когда потерял контроль над ситуацией и разрешил их отношениям медленно, но верно расшатываться. Упустил момент, когда они стали отдаляться друг от друга. Это был самый большой и серьёзный кризис в семейной жизни Фоллов. Вся сказка поблекла, пропала с годами, лодочки любви разбились о скалы во время сильнейших штормов, и на их место пришла реальность. Суровая и тяжёлая. Никто не сказал, что будет так трудно, что отношения сохранить не так-то просто, а чувства имеют свойства гаснуть, но могут разгореться и пылать вновь, если постараться. Макс и начал стараться. Находясь в Канаде, он спрашивал советы у мудрых, проживших вместе более ста лет родителей матери, наблюдал за взаимодействиями тёти и её мужем, подмечал какие-то моменты у других семейных пар, как его двоюродная сестра живёт с мужем-человеком, а не волком. Мия тоже сложа руки не сидела в Америке. Страх потерять Макса и их совместное счастье был велик. Потому она решила действовать и начинать с себя. Ради вечного сохранения отношений не достаточно обменяться клятвами, закрепить всё документами и носить обручальные кольца. Нужно работать. Много и упорно. На благо друг друга. По-иному никак. Она записалась к психологу, стала сама выискивать семя их раздора, анализировать себя и свои поступки. Макс в тоже время был занят практически тем же самым, самоанализ помогал найти те самые слабые места. Они не звонили, не писали, не спрашивали как дела и что нового, но чувствовали, что нуждаются в их любви и ничего нельзя легко и просто перечеркнуть. Даже почти срывались, чтобы поехать друг к другу, и оставались в последний момент. Но Мия терпением никогда не обладала. Она первая решила прервать тишину между ними, хотя терпение Макса уже трескалось по швам. Это было неожиданно, приятно и волнительно. Она вошла с одной сумкой в руках, почти налегке, в ограду частного дома и сразу же встретила его. Молчание. Незнание как начать разговор, как действовать, кто теперь они друг другу. Но потом безумие, вихрь чувств и такие долгожданные, крепкие объятия. Всё тогда уже было хорошо, но им лишь казалось, это было только началом пути к желанному «у нас всё хорошо» и последним счастливым годом, когда они будут вместе… Макс вспомнил это сейчас и просто поверить не мог, что у них такое было. И взлёты, и падения. Горе. Радость. Сколько ошибок. Сколько опыта приобрелось! Как до глубины души, больно и прекрасно он любил. И, увы, такая любовь никогда вновь не повторится. Никогда не будет шанса что-то исправить. Никогда… И это самое печальное. В дверь спальни постучались. Фолл поспешно поднялся с пола. На пороге появился Шон. — Я просто слышал грохот и-и… — взгляд зацепился за покорёженный шкаф, — А, ясно. Всё нормально? — Да, только тебе придётся купить новый шкаф, — ответил Макс, вместе с тем поднял женские вещи, кинул их коробку. — Ты как закончишь, приходи. Я там кое-что нашёл. — Игровую приставку? — улыбнулся старший из Фоллов. Шон удивился. Задаваясь вопросом: как он догадался? — Я слышу с зала включённую игру на телевизоре. — А, да? Ну так вот, нашёл я её, хотел Майку отвезти, но вдруг подумал, что она мне больше нужна, — хитро улыбнулся молодой волк. Макс рассмеялся, всё дальше уходя от воспоминаний и становясь одним целым с реальностью. Шон перекинулся с ним парой фраз и скрылся за дверью, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию, но добавил, что приставку всё-таки оставит себе, а Максу выделит утешительный подарок, раз отнимает у него такую драгоценность! Дверь нешумно захлопнулась. Между тем от вещей комнату никто не освободил. Фолл оглядел покорёженный шкаф и, шумно вздохнув, преступил наконец-то к делу. Коробки наполнялись быстро. Макс действовал, как и планировал. Быстро. Не задерживаясь взглядом на вещах. Складывал одежду хаотично, не заморачиваясь с их положением. Вскоре он освободил всю спальню от лишнего барахла и в прихожей ютились пакеты с ненужным и тем, что следует погрузить в машину. Племянник помог утащить всё и, придя обратно, они принялись заканчивать уборку в зале. Шон же просидел час за приставкой, ничего почти не разобрав, а в прочем, эта комната оказалось последней, везде был наведён порядок, и блестела чистота.***
— Давай, колись. Кто она? — с ехидной улыбкой спросил Макс у Шона, перебирая книги на полке и уже заканчивая уборку в квартире. — Ты о той девушке, о которой я заикнулся в лагере? — парень поднял голову, отвлекаясь от любопытного рассматривания семейных альбомов, что обнаружил в тумбе, на которой стоял плазменный телевизор. — А есть ещё? — уточнил Фолл, хотя почти был уверенным, что тот только о Бейкер и думал, но решил проверить. — Ну-у, — с усмешкой протянул Шон и перелистнул страничку, — Нет, — потом с наигранной неуверенностью добавил: — Наверное, — и сразу же решил съехать с темы, но не удалось. Разговор о девушке он завёл из-за Майка, который в очередной раз проговорился стае за ужином о Шоне, который целовался с Майей тогда у Бейкеров в беседке. Они с Бетти видели! Они с Бетти всё знают! И информация очень точная! Фоллы посмеялись, подумали, что это всё детские сплетни. На том дело и закончилось, но Макс решил, да и Хелен тоже, что всё не так просто, ведь Шон последнее время заметно изменился. Он стал более серьёзным, ответственным, даже на вид возмужал, повзрослел, но постоянно тревожный, будто ему что-то, а точнее кто-то покоя не даёт. Их Шон стал скрытным, вечно с телефоном, что-то пишет, улыбается в экран, пропадает по ночам. Хелен же слышит, как дверь входная в пять часов утра недавно хлопнула, и его тихие шаги по коридору в комнату. И Майки подливает масло в огонь со своим: «А у него девочка есть». Хелен с Одри так и разрываются от любопытства, понимают, о ком их волчонок томно вздыхает, и ждут, когда он уже приведёт рыжулю Бейкер в гости для близкого знакомства и перестанет скрываться. Любопытство любопытством, но Хелен, как мать, прекрасно знает: сыну нужно время и он сам ей откроется, как только будет готов и уверен в своей партнёрше. Подобное уже было. Шон тогда не стерпел. Рвала его любовь изнутри. Привёз он к ним свою девушку, познакомил. На пороге стояла волчица, такая кукольно-красивая, высокая брюнетка, ещё и его одноклассница. Хелен она очень понравилась, что было самым главным для Шона. Фоллы даже планировали встречу со стаей девушки. Но пара разбежалась перед собственным выпускным вечером в школе. С того времени Шон родню больше ни с кем не знакомил. Макс так и не отстал, чувствуя необходимость Шона получить какой-то важный совет от него и навязчивое желание племянника выговориться кому-то родному, своему. — Ты же знаешь… — продолжил мужчина. — Дядя Макс плохого не посоветует. Знаю, — продолжил его фразу молодой парень и рассмеялся, на пару секунд прекращая рассматривать большие, на всю страницу семейные снимки Макса и Мии. Мужчина подхватил его смех и откинул очередной сопливый роман в сторону, удивляясь, что его жена такое читала. Читала. Был у неё какой-то странный период с очень странным выбором литературы и сочетанием еды к тому же. — А если серьёзно? — не унимался старший из Фоллов. — А если серьёзно, то я в каком-то замешательстве. Не знаю, что со мной творится. Не хочу пока про неё, вообще, стае рассказывать. — Ты чего-то боишься, — Макс взял попавшуюся ему под руки книгу, просмотрел её, покрутил, полистал и определил в стопку нужных, — Боишься представить её стае? Стесняешься? Не уверен в своём выборе? — Не в этом дело. В своём выборе я уверен и в стае тоже, только… Её семейка меня сильно не жалует! — Бейкеры, — тихо проговорил мужчина, не отвлекаясь от быстрого изучения новой книги и не поднимая взгляд на Шона. — Это меня бременит, — не услышав, как ни в чём не бывало, продолжал Шон, — Я же её… люблю что ли, а тут такое, — парень только сейчас понял, что сказал дядя, — Стоп, что?! Макс пустил смешок, наконец-то посмотрел на него. — Мы все пытали надёжного информатора, — начал оправдываться мужчина. — Майк! — всё сразу понял Шон. — Я такого не говорил! Молодой парень отложил альбом, сидя на полу по-турецки, задумчиво потёр подбородок. — Так вот, что за птичка вам напела. А я то думаю… — Признай, он молодец. «Работает» на благо стаи, — Макс закончил перебирать книги и вынес полную коробку в прихожую. — Ага! Вам лишь бы всё узнать! — крикнул Шон дяде в коридор. — Привыкай, — зашёл обратно Макс, вытирая запачканные в пыли руки о влажную тряпку, — Я оказывался точно в таких же ситуациях, только о моих девушках стае доносил ты. Шон засмеялся. — Я был молод и глуп. — Это не оправдание. — Ну всё же, — всё также улыбаясь, промямлил Шон, когда аргументы, которых почти не было, закончились, — Но даже если стая узнает, это ничего не изменит, — уже сам он продолжил тему разговора, действительно нуждаясь в совете. Макс, однако, понял это давно и понимал, что серьёзность проблемы и её значимости для племянника велика. — Если стая узнает, она обязательно переговорит с Бейкерами на этот счёт. Ральф уже заинтересован в твоей женитьбе. И Бейкеры не в выгодном положении, чтобы отказываться. Они точно не видят Алена в роли вожака, а Мартин лишь стареет. — Все вы одинаковые, — сделал выводы молодой волк с чувством отчаянья, — Женитьба. Фиктивный брак. На благо стаи… А чувства? Чувства где? Почему молодняк заставляют так жить, когда мой отец с матерью сами решили создавать семью, встречались, любили друг друга. Прадедушка Конрад и прабабушка Эбигейл чего только стоят. Вместе с самого детства! Твои родители, Макс. Те же самые Мартин с Ванессой. Как послушаешь их историю, только удивляешься: возможно ли такое? Макс задумчиво протянул: — Чувства..? Они совсем не важны, когда на твоих плечах ответственность за будущее стаи. Им просто повезло найти истинную пару вовремя и не познать принуждению к браку. А если нет или твоя пара как-то не угодна родне, сородичам, то ты сам прекрасно понимаешь: волк становится изгоем. — Но ты же не стал для нас… — Шону даже трудно было выговорить это слово, ком встал в горле, — изгоем. — Шон, — Фолл поддался эмоциям, не сдержал себя в руках. Чувство несправедливости, обиды за себя, боли волной поднялось внутри. Он весь вспыхнул, — Это знали все. Я изгой среди своих, потому что моя пара никому не нравилась. Меня ломали все эти годы, ломали до последнего и сломали окончательно. Разве я тот Макс, которого ты знал? Парнишка молчал. — Нет, — ответил Макс за него, неким криком души, — Я сам себя не узнаю, — он отложил тряпку, глядя куда-то вперёд, сказал, сожалея: — Мии давно нет, а меня всё ещё заставляют платить за свой выбор, — поднял серые омуты на племянника, — Искренне желаю тебе никогда не оказаться в моей ситуации и… борись за своё до конца. Я проиграл, а ты не плошай. Мужчина подошёл, похлопал Шона по плечу и сел в кресло, тот понимающе кивнул, прочистил горло. Макс, зачёсывая пробор волос на бок, постарался прийти в прежнее состояние, будто они не зашли на такую горькую, больную тему, но желваки, что ходуном ходили по его лицу, говорили об обратном. — Докажи Бейкерам, что ты достоин Майи, — спокойно и серьёзно прорезался голос Фолла после тишины и некоторого молчания, — Если любовь, доказывай это каждый раз самой ей и не позволяй стаям вмешиваться в ваши отношения. Шон наконец-то сказал: — Спасибо. Макс кивнул с лёгкой, еле заметной улыбкой. Молодой волк шумно вздохнул и отложил просмотренные альбомы в сторону. — Вообще, Хелен с Ральфом просили на тебя подействовать. — Зачем? — Чтобы вы с Майей не шарахались по кустам ночами, не скрывались. Шон продолжил выгребать содержимое из тумбы, между делом говоря с дядей. — Разве это не вмешательство стаи? — Стай, — поправил его мужчина, устроив локти на подлокотниках и расслабившись в мягкой мебели, — Все всё поняли. Поэтому говорю тебе, навостри уши и будь наготове. Парень в этот момент вытащил светло-бежевые бумажный пакет, что лежал у стены под всеми остальными вещами и прочими безделушками, любопытно вертя их в руках, ответил: — Я тебя понял. Уши… навострил. Макс, вспомнив далёкий и почти забытый разговор с отцом, задумчиво произнёс: — Никогда не понимал слова отца, что нужно учиться на чужих ошибках. И я, тупой двенадцатилетний пацан, отвечал ему, что свой опыт запоминается лучше, — он усмехнулся, — Шон, не будь тупым пацаном. — Хах. Это лучший совет за всю мою жизнь. Пока Фолл витал где-то в эпизоде с ещё живым, молодым отцом, который тогда был полон сил, здоровья, Шон подцепил ногтем уголок, приподнял краешек, а потом и полоску с липким слоем на пакете. Содержимое ввело его в недоумение. Белые конверт. Нет. Просто множество конвертов. — Макс, что это? — парень повернулся к мужчине с находкой, попутно роясь внутри, и нашёл лист бумаги, с неподдельным интересом вытащил его и пробежался взглядом по кругленьким, размашистым буквам, что были аккуратно выведены женской рукой. — Не знаю. В первый раз вижу. Старший из Фоллов даже привстал с кресла, направил взгляд на неизвестный ему конверт, недоуменно приподнял бровь. Откуда это взялось в их квартире, да ещё и в тумбочке под телевизором? Тем временем Шон раскрыл лист, сложенный пополам, прочёл про себя первые строки. Они гласили: «Макс, мой самый любимый и лучший мужчина за всю мою недолгую жизнь». Парнишка отпрянул, перестал вдаваться в смысл написанного. Это казалось слишком личным для Макса и, похоже, для него неожиданным приветом из прошлого. — Шон, что там? — Там… — передал дяде листок и весь пакет, — Там, скорее всего, кое-что для тебя. Макс сел обратно в кресло. Подушечками пальцев он провёл по находке, почувствовал грубоватую фактуру бумаги и необычайное, еле ощутимое тепло, исходящее от внутреннего содержимого. Неизвестный, странный импульс проскочил сквозь тело и словно холодом, а потом жаром обдало волка. Он, почему-то встревожился, весь вспотел в одну секунду, лишь держа в руках то, что впоследствии окажется ключом к двери, за которой робко прячется его счастливое будущее, что станет началом огромного пути к этой самой двери и вернёт всё на прежнее место. Вернёт. Обязательно вернёт. Только знал бы Макс это сейчас… Одно движение, и строки, безусловно, написанные Мией, что он знал наверняка и никогда бы в этом не усомнился, побежали одна за другой перед волчьим взором: «Макс, мой самый любимый и лучший мужчина за всю мою недолгую жизнь, я не знаю, как тебе сказать, как объяснить то, что ты сейчас читаешь, лишь знай — это от всего моего сердца, искренне и правдиво. Тут мои мысли, эмоции, чувства, здесь я тебя проклинаю и люблю». Тысяча вопросов просто взорвали голову. Моментально. Резко. Фолл с обеспокоенным выражением лица посмотрел на племянника и нерешительно опустил глаза, продолжил читать. В горле защипало, запершило. «Я начала эти записи спустя год после того, как изменилась моя жизнь, и не прекращаю их уже несколько лет. В тайне, тихо, чтобы ты не знал. Писала на работе, ночами, утрами, везде и всегда, когда было удобно. Сама не понимаю, как до сих пор не прокололась и смогла хранить этот секрет в тайне. Тут всё от руки и настолько подробно расписано, что при некоторых прочтениях ты поймёшь меня полностью, ударишь себя, и обида, боль сожрут тебя. Я старалась снять очки счастья, разбить розовые стёкла и писать всё так, как оно было, обнажить себя, тебя и наши отношения. Не знаю, почему это пришло в мою дурную голову, но пришло, и я пообещала себе не забрасывать это дело, писать до самого конца. Может быть, я сама показала тебе эти записи и сейчас краснею, смущённо улыбаюсь, пока твои глаза пробегаются по строкам и улыбка появляется на губах. Может быть, именно ты за каким-то чёртом полез в мой тайник и нашёл всё, а я испуганно в этот момент вздрагиваю и стесняюсь, чтобы ты прочёл письма при мне. Или же настала значимая для нас дата, и за круглым столом вместе со всей нашей семьей, спустя многие счастливые годы, я вручаю тебе этот дорогой подарок. Или же мы вовсе в разводе. У нас не получилось, мы оба сдались, и я отдаю тебе это со словами благодарности или ты сам находишь мои письма, с новой семьёй и прошлой жизнью за плечами. А вдруг ты к сегодняшней минуте умер, так и не прочитав, или же я ушла навсегда, так и не закончив. Я не знаю. Не знаю при каких обстоятельствах всё это прочитается или не прочитается вообще. Но тут вся наша с тобой жизнь от моего лица, море благодарностей и слёз. И пока ты в шоке и не начал читать всё это, пока рука моя уже трясётся, и твои шаги где-то слышны в коридоре, скажу: открой и прочти письма на нашу годовщину, пожалуйста. Не сейчас, когда нашёл, а именно на годовщину. Это мой тебе подарок. Думаю, дату ты не забыл. До встречи. Твоя Мия.Р.S. я тебя люблю».
Макс медленно отложил лист, прочитав ещё пару раз написанное, и, находясь в ступоре, в шоке, закрыл лицо ладонями, поддавшись вперёд и уткнувшись локтями в колени. — Макс..? — М? — Фолл приподнял голову, посмотрел на племянника стеклянными глазами, сжав до посинения пальцы, подставил кулак ко рту, чтобы не закричать от волны эмоций и водопада воспоминаний, ведь он уже предположил, о чём эти письма и что предстоит ему пережить, читая их. — Нормально всё? — обеспокоенно спросил парнишка, зная, что Максу даже от упоминания имени жены голову сможет снести конкретно. И не дай Боже, Фолл вновь залезет глубоко в себя, не желая подавать признаки жизни, будет приписывать вину в её смерти себе и, возможно, сегодня ночью даже спать не станет, сидя пьяным в кабинете и куря неизвестно какую сигарету от переживаний. Шон прекрасно помнил тот сложный жизненный период Фолла. На него тогда смотреть было страшно и не возможно без слёз, а сейчас судя по молчаливости, спрятанным чувствам, волк уже залез в себя и о чём-то тревожно думал. Макс ответил, но не сразу: — Почти, — мужчина потёр пальцами глаза, — Домой поедем? Можешь за рулём ехать… — он вытащил Шону ключи из кармана, — Я позже выйду, немного задержусь. — Замётано. Шон забрал последние коробки и, схватив ключи, вышел из квартиры, давая Максу время побыть здесь одному. Как только дверь за молодым оборотнем захлопнулась, Фолл подошёл к тумбе, присел на корточки и всё внутри с затаившейся надеждой обшарил, отодвинул мебель, проверил по несколько раз некоторые полки, ящики, быстро прошёлся по комнатам, заглянул под кровать, шкафы, но больше ничего не нашлось. Он с сожалением и тоской зашторил везде окна, прикрыл все двери, последний раз оглядел интерьер, запоминая каждую деталь и словно прощаясь, забрал семейные альбомы, пакет с письмами и вышел. Знакомая лестничная площадка, знакомый лифт, знакомый подъезд… Шон дернулся и, увидев дядю, незаметно потушил сигарету. Кашель начал предательски давить молодого оборотня. Макс, чуть усмехнувшись, но всё ещё находясь в непонятном, угнетённом состоянии, сел на пассажирское сидение. — Ты этого не видел, — проговорил Шон, жуя мятную жевательную резинку, и вырулил на выезд из двора, — Я просто… балуюсь, не более. — Не бойся, мамке не расскажу. Парень подозрительно прищурился, повернув голову в сторону Макса. — Правда не скажу, — в это же время мужчина достал зажигалку и, поднеся её к сигарете, закурил. Боковое стекло сдвинулось вниз. Едкий дым заполнил лёгкие, приятно туманя голову. Свежий холодный воздух. Запах ночи, леса за городом. Тихая музыка в салоне. И мысли… Макс внутри себя наедине с мыслями, которым нет конца. Он под спокойную гитару и скрипку обещал себе сразу же, как приедет домой, открыть письма и прочитать всё за ночь, не ждать годовщины. Она что ли смерти его хочет, твердя о том, что он должен прочесть долгожданные строки в день их знакомства и бракосочетания, когда он долгие годы находится на гране сумасшествия после её смерти? Нужно быть ненормальным, чтобы так сделать. Он же слетит с катушек, начнёт ещё сильнее скучать, хотеть к ней… К чёрту эту годовщину. Давно не праздник. С подобными размышлениями он докурил неизвестно какую сигарету, уже находясь перед камином в своём кабинете. Пламя играло тенями на противоположной стене, поленья приятно потрескивали. Пепел падал мимо пепельницы, рассыпался по небольшому столику, когда Макс стряхивал его, не глядя, и листал альбом, что забрал из квартиры. Счастливые страницы. Только он с Мией. Необъятные просторы Канады. Тихая, скрытая ото всей родни роспись и обмен кольцами на вершине холма с видом на бирюзовое озеро. Фолл горько усмехнулся, просмотрев последнее фото, и захлопнул альбом. Пустая стеклянная бутылка бренди небрежно лежала у ножки кресла, на которое, сидя на полу, Фолл опирался спиной. Он поболтал в бокале остатки янтарной жидкости и допил. Тело отозвалось жжением в пустом желудке. Оборотень поморщился от крепкости алкогольного напитка, но пока оставался в ясном уме, не выпив того количества, от которого бы оборотня утащило в пьяный бред. Альбомы закончились, остались до сих пор нетронутые, непрочитанные письма. Макс решительно потянулся к ним, высыпал на ковёр из пакета. Множество белых конвертов кучей лежали перед ним. Мужчина повертел один из них в руках, решаясь надорвать краешек и открыть. «И пока ты в шоке и не начал читать всё это… скажу: открой и прочти письма на нашу годовщину, пожалуйста. Не сейчас, когда нашёл, а именно на годовщину». Фолл поморщился от этой мысли, но всё же отложил бумажный прямоугольник. Он нащупал на сидение кресла сложенный пополам листок, вновь прочёл написанное в нём от начала и до конца в несколько заходов, раз за разом изучая и вдумываясь в строки, и не верил, что спустя долгие годы Мия вихрем, всепоглощающим ураганом вновь ворвалась в жизнь, снося всё на своём пути и подрывая то, что он кропотливо через гору боли строил за годы её отсутствия. Ведь остаться равнодушным после, как она сама выразилась, «правдивых записей», где обнажены их души и отношения, невозможно. Он знал уровень её писательского навыка и понимал, что Мия передаст атмосферу, свои чувства и эмоции настолько сильно, что он будет жалобно скулить как щенок, читая их не самые лучшие периоды в семейной жизни, и действительно ударит самого себя за её слёзы и слова об обидах и печалях. Макс, уже сонно закрывая глаза, бился из крайности в крайность. Впервые перед ним встало слишком неоднозначное решение: читать или всё-таки подождать? В итоге, он сгрёб в охапку все письма и, крепко прижав их к груди, точно его самую высшую ценность, неожиданно для себя уснул, тихо бормоча под нос её имя и что-то неразборчивое о том, как сильно он до сих пор любит.