Залечи мои раны

      С каждым его глубоким и грубым толчком разбивалось её сердце на огромные куски и мелкие осколки. С каждым его животным рыком, неприятным касанием, болезненным укусом, засосом и ударом по щекам, голой груди и ягодицам надрывалась её душа. Она могла только скулить через заткнутый ладонью рот, рыдать и молиться, чтобы всё закончилось и не всплывало в памяти потом, когда его пыл остынет, она доберётся до дома и рухнет на холодном кафельном полу ванной, желая смыть с себя тяжёлый, въевшийся в одежду, волосы и тело запах волка.       Боль выжигала всё внутри. Конечности не слушались. Мёртвая, стальная хватка без возможности выползти, убежать сжимала её. Да и некуда бежать. Двери автомобиля заблокированы, вокруг неизвестный лес, глушь и густые сумерки. Возможно, он разрешит ей повольничать, обратиться и перейти на галоп, будет некоторое время хищно наблюдать, а потом догонит, завалит и продолжит свои издевательства.       Так оно и случилось. Мысли оказались верны, а попытка убежать — тщетна. Звёзды в ту ночь оказались необычайно красивые. Они виднелись сквозь чёрные ветви деревьев, притягивали её взгляд к себе, а не к лицу и глазам пыхтящего насильника.       — Убей меня… — бездумно шептала она искусанными, с запёкшейся кровью губами. Хотелось нестерпимо пить. Во рту всё пересохло.       Он ответил, но не сразу, только когда перевернул её, обратно обратившуюся из-за удара по голове в человека, на живот. Перевернул как безвольную тушу мяса, как нагруженный мешок.       — Мне не нужны проблемы с твоей стаей. Правда же, Элизабет? Ты не расскажешь, — он засмеялся с хрипотцой, возобновляя фрикции и совсем не обращая внимания на кровавое месиво, что сделал между её ног. — Будешь молчать. А иначе я захочу ещё.       Она ничего не сказала, горько усмехнулась и прикрыла воспалённые от плача глаза.       «Жизнь всё-таки прекрасна, слышишь? Даже если в ней происходит дерьмо»       — Слышу… —почти что бесшумно, путая временные рамки, отозвалась она, вспомнив слова родной сестры, их вчерашний разговор на крыше дома, когда они посреди ночи выбрались посмотреть на звёзды.       Жизнь прекрасна и открыта для неё. Была. До этого момента. Сейчас настал конец. Прошла черта, разделяющая счастливое «до» с мечтами и планами на будущее и ужасное «после». Она не оправится, не найдёт выхода и будет жить этими муками, долгими минутами, лишающими всякой надежды на спасение.       Ей хотелось умереть. Быстро. Прямо сейчас. Пока её нежное тело окончательно не превратилось в то, на что смотреть без боли невозможно. Она знала — останутся шрамы, синяки и раны будут сходить долго, душа навсегда растерзана, растоптана. И обречённость, смирение промелькнуло в её глазах. Она сдалась, раскрыла руки навстречу пропасти, навстречу смерти. Будь что будет. Наплевать.              Ребекка вздрогнула. Каждый раз ей приходилось тяжело погружаться во тьму внутри себя, вспоминать те смутные, почти стёртые временем эпизоды. Раньше её выворачивало наизнанку, рвало на части без возможности собраться. Сейчас присутствовали только неприятные ощущения и отголоски ужаса, будто волчицу что-то резко и неожиданно напугало, но не настолько сильно, чтобы заставить вопить и метаться в клетке страха.       Её рыдания стихли в сумраке комнаты, погружённой в ночь. Остатки слёз неслышно текли по щекам и шее. Мокрые от них дорожки поблёскивали в свете Луны. Она глотала воздух, желая восстановить дыхание и унять беспокойное сердце.       Это было очень давно. Он далеко. Он неизвестно где. Он давно прощён. Его поступок принят и не имеет больше право изводить её. Всё в прошлом. А прошлое на то и есть прошлое, ведь оно прошло и никогда не наступит вновь. Ребекку это приводило в чувства. Голова мыслила верно. Всплеск эмоций утихал. Вдох-выдох. И снова. Вдох-выдох. Всё в порядке.       Как она смогла допустить это? Как посмела разрешить себе приоткрыть маленькую щёлочку двери под названием «то, что убило меня»? Ребекка столькие годы держалась и, вернувшись сюда, где всё случилось, где зародилась новая она, отпустила спасение, пошла ко дну, к прошлой версии себя, которая могла лишь молить о помощи и выпрашивать жалость других.       Неужели зря волчица столько времени старательно зализывала раны, разглаживала каждый шрам и свыкалась с правдой? Неужели то страшное, случившееся с ней, никогда не уйдёт, не покинет сердце?       Волна злости опять поднялась, норовилась взбурлить, вызвать новый шторм. Нет! Это просто недоразумение, действие крепкого алкоголя и поганого настроения. Вот вся дрянь и полезла наружу.       Ребекка утёрла слёзы. Если то, что с ней приключилось совсем недавно, вызвало откат в прошлое — ладно, хорошо. Но позволить дальше себя губить она не хотела.       Пройденные этапы остаются позади, за спиной. Почти десять лет реабилитации от всех ужасов того времени не могут быть перечёркнуты лишь одним воспоминанием, что возникло, когда сегодня волк, с которым она познакомилась случайно и проводила всё свободное от работы время, пригвоздил её запястья к дивану в клубе и навис сверху.       Вся страсть и пьяное веселье пропали в ней мигом. Загнана в угол, выхода нет, и даже если она начнёт вырываться, ничего не получится, душераздирающие крики никто не услышит из-за громкой музыки. Ребекка обречена. Как тогда.       Он не знал, что с ней произошло однажды. Не знал о ней почти ничего. Чуть больше двух недель. Вот что у них было для познания друг друга. Они растратили этот период на сносящий крышу и лишающий всякого рассудка секс, встречи, где только было возможно, тусовки в барах и заведениях, в которых он выступал со своей музыкальной группой, прогулки, катания на автомобиле по ночному городу. Обошлись без раскрытия глубин, просто говорили о том, что их обоих увлекало, находились на одной волне и понимали как же им удивительно хорошо, спокойно вместе.       В эту ночь она практически всё рассказала волку, в душе которого никогда не рылась и до того момента не собиралась этого делать.       «Секс и встречи без обязательств. И больше ничего», — говорила Ребекка, когда у них всё случилось в первый раз.       Её голос звучал властно, уверенно, хотя внутри она вся дрожала каждый раз только от мысли, что подвергалась сексуальному насилию и лежала внизу, придавленная и не имеющая возможности выбраться. Рана зажила, но болела, ныла и напоминала о себе. Волчица смогла принять столь естественный процесс, научилась получать от него удовольствие, но не позволяла кому-либо быть над ней в позиции сверху, доминировать и приструнять сущность альфа-волчицы. Но это случилось, неожиданно, необдуманно и в порыве дикой страсти.       Понял ли её тот волк? Принял? Да. Сегодня они наконец-то открылись друг другу и долго разговаривали, сдирая корки со своих ран.       Он оказался первым мужчиной, на которого она посмотрела по-другому, никак на всех особей этого пола — равнодушно или пренебрежительно, редко когда проскальзывал истинный интерес. Оскар зацепил её не сразу, но достаточно быстро. Волк оказался совсем молодым, бетой, что претендовать на звание вожака своей стаи не может по закону. Волчицу это нисколько не смутило.       Он являлся полной противоположностью Ребекки. Энергичный, настолько говорливый, что, казалось, рот у него никогда не закрывался, харизматичный и пускающий шутки, когда надо и не надо. Не её типаж по внешности. Блондины с карими глазами Ребекке никогда не нравились. Да у него и не были они карими. Больше янтарными, с тёмными вкраплениями, с ажурным узором вокруг зрачка. Она это заметила недавно, в тот момент, когда не сбежала сразу же после получения желаемого, а осталась ещё ненадолго и, лежа у него на груди, вглядывалась в эти омуты.       У него не тот характер, который она любила. Мягкий, однако не размазня, которым можно помыкать и вертеть как хотеть, чересчур заботливый, это нравилось ей и одновременно бесило, щедрый на безвозмездную ласку. И поверить в то, что холодная, отстранённая недотрога Ребекка может состоять в близких отношениях с таким мужчиной затруднительно. А может, она сама такая? В глубине себя, где нет твёрдой, непробиваемой оболочки?       Оскар понравился ей с тех самых первых минут, когда они познакомились на парковке возле торгового центра. Столкнулись ещё в кофейне, но познакомились именно на парковке, когда он бежал к ней извиняться за испорченное крепким напитком белое платье. Ребекка вела себя как высокомерная стерва. Оскар — как нагловатый, но безумно обаятельный парень. Разница в их возрасте оказалась относительно большой. Около семи лет. Но это поразительным образом не помешало Ребекке понять его, найти общее. Она была такой же — весёлой, беспечной. Но была внутри, снаружи — бесчувственная стена, которую волк разбил вдребезги после первого свидания. Волчица тогда хохотала как ненормальная, прогуливаясь с ним вечером по набережной, от историй, произошедших во время его репетиций и выступлений, и была не прочь напиться в баре. До недавнего времени она ненавидела шумные места, тем более концерты рок-групп, орущую и танцующую толпу. Но Оскар туда её притащил и уже успел посвятить ей композицию. Теперь она не пропускала ни одного его концерта.       — Ты — моя муза. Вот я тебя так удачно нашёл.       —Дурак, — она ткнула его в плечо, но из объятий не вылезла.       — Фу, как грубо, — он перебил её и осторожно схватил за подбородок, нежно посмотрел прямо в глаза. — Не будь такой, солнышко.       — Бесишь,— она в ответ буравила его взглядом.       — Я знаю.       — Поцелуй меня.       Волк поцеловал её глубоко и горячо. Пусть противостоит ему, грубит, не принимает ласку и нежность, но она сдастся. Он это чувствовал. Она сдастся, перестав притворяться и закрываться. И сама Ребекка это понимала.       Ещё столько всего они скрывали друг от друга. Рассказ об изнасиловании стал шагом вперёд. Однако Оскар столько всего не знает. Даже настоящего имени…       У неё были красивые каштановые волосы, глаза цвета свежескошенной травы, чуть вздёрнутый нос, лицо без впалых щёк и чётких скул, губы тоньше, чем сейчас, взгляд мягче, душа приоткрыта, но не нараспашку.       Теперь Ребекка представляла собой суровую, холодную блондинку, что перекрыла линзами природный оттенок радужки, изменила внешность с помощью операций и инъекций, маскировала насыщенный природный запах духами и взяла другое имя.       Элизабет. Ничего общего с Ребеккой. Её сестра-близнец и старые фотографии, многие из которых не пощадил огонь, тому подтверждение. Она изменилась и очень сильно, как могло показаться тем, кто не знал её с самого детства. До не узнавания. Но было ли это так?       Нет. Далеко не так. На самом же деле изменения поверхностные и не затронули ни единой частички её широкой и доброй души, дверцу к которой совсем немного приоткрыл Фолл, когда они ненадолго оставались друг с другом. Ребекка как была той Элизабет, так ею и осталась. Если появилась другая оболочка, это ещё не значит, что суть стала другой.       Сильная и независимая, но ослабевшая, ранимая и разбитая внутри. Эту маску ей надоело носить. Она не хотела, чтобы выдуманный образ слился с образом настоящим. Вынужденная мера стала обыденностью. Ребекка прекратила казаться другой личностью. Волчица ею стала, и вряд ли вернётся к истокам.       Она хотела скрыться, уехать куда подальше, сменить имя, фамилию, внешность, чтобы он не нашёл, не искал и являлся лишь в кошмарах, а не наяву. Так и поступила, думая, что сделала себе лучше, но вышло только хуже. Последствия оказались печальней, сопровождали её всю последующую жизнь, а встреча с ним спустя время дала бы ей лишь тяжёлое, горестное воспоминание. Он бы не посмел повторить то, что сделал однажды. Он стал никем. Альфа-самец, вожак крупной стаи, примерный семьянин и отец превратился в ублюдка, в морального урода. Джонатан всегда им был, с грязными мыслями и целями. Неизвестно, как это не поняла Марианна, его кроткая и скромная жена. Её и всю стаю этот случай поверг в шок. Горе, позор, от которого никогда не отмыться, обрушался на них, когда Мартин не стал молчать и потребовал воздать виновнику по заслугам.       Элизабет не знала: скрывать ей этот факт или нет. Она боялась, что ей ответят: «Заслужила! Ты виновата! Раздразнила, спровоцировала!». Боялась осуждения со стороны и повторения. Издевательства над ней закончились поздно ночью, в том же лесу. Не было никаких сил бороться. Безвольная, униженная и замученная. Волчицей она не добежала до дома совсем немного, потеряла сознание. Бежала без оглядки, галопом, не сбавляя скорость. А потом так же бежала от него почти все десять лет, стараясь скрыться, запутать следы.       Ванесса зарыдала, когда Ребекка созналась, что это не произошло по обоюдному согласию. Она догадывалась об отношениях юной племянницы с взрослым женатым оборотнем до того, как тот стал открыто проявлять знаки внимания, не стесняясь никого совершенно. Ребекка не принимала это всерьёз. Она была совсем ещё молода, только отучилась в университете на первом курсе. Кровь бурлила, внимание противоположного пола, а особенно от волков, охотно принималось, в ответ шёл ненавязчивый и невинный флирт. Джонатан расценивал то по-своему, Ванесса — тоже, и потому просила Ребекку прекратить, не накалять отношения между стаями. Та сбавила обороты, быстро остыла к нему, но он не отстал, не понял слова «нет». И произошло то, что произошло. Взял грубостью и силой, надеясь на её боязнь попросить помощи, защиты.       Бейкеры молчать не стали. Мартин на следующий же день после случившегося заявился в его стаю. Прямым доказательством была Ребекка. Ссадины, синяки, запах не только самого Джонатана, но и дикого страха, испуга и гнева остались. Разразился скандал, чужая стая всячески выгораживала своего волка. Даже выигранный Бейкерами поединок и изгнание для них ничего не значило.       — Грязная мерзавка сама его раздразнила и поплатилась за это! — слышала Ребекка такие страшные слова, когда его мать и сестра не желали успокоиться и выливали на неё тонны словесной грязи.       Марианна, жена, в этом не участвовала, молча собрала вещи и уехала в свою стаю, забрав маленьких детей. То ли она глубоко понимала её, то ли была убита горем. Ребекка не знала и знать не хотела. Ей было несколько стыдно перед этой кроткой женщиной, но угрызений совести она не чувствовала.       — Я ясно дала вам понять, чтобы вы сюда не смели соваться, — ругалась с ними Ванесса во дворе дома.       Те без малейшего чувства стыда могли приехать к ним и открыть свои тявкающие рты.       — Не его вина, что ты не воспитала её как следует.       Ребекка всё слышала и наблюдала из окна. Она могла стерпеть многое, но то, как упрекают дорогую для неё волчицу, вторую мать, не желала оставлять без внимания и своего вмешательства.       — Вот она, явилась! Последняя ты сука и дрянь!       Ребекка указала рукой на дверь.       — Уходите. Руганью с нами вы ничего не вернёте обратно.       Она подошла к Ванессе и обняла её за плечи.       — Да чтоб ты мучилась, — прошипела сквозь зубы старшая из чужих волчиц и плюнула им под ноги, хлопнув калиткой.       Ребекка ненавидела то воспоминание. Её выставили виноватой в этом изнасиловании. Это больно ударяло до тех самых пор, пока Ванесса не поговорила с ней. Оказывается, ему нужно лечиться, наводить порядки с башкой, а не ей. Ни её лёгкий флирт, ни юбка длиною чуть выше колена и открытая блузка не могли спровоцировать здорового, адекватного волка и подтолкнуть к такой мерзости.       После этого Джонатан не ушёл из её жизни. Будучи изгоем, он продолжил «охоту», пытался найти свою жертву. Но Элизабет сквозь землю провалилась. Он знал, куда с этих мест уехали Бейкеры, бывал во Франции, близко к ним подбирался, только нужная ему волчица отделилась от сородичей.       Ребекка закрылась ото всех. Её напугало и до глубины души ранило случившееся в жизни Майи и Алена. Страшная авария, ребёнок, пригвождённый к больничной палате, и она посчитала, что стае сейчас не до неё, справится как-нибудь сама, потому ушла на второй план, а потом и вовсе уехала ещё дальше, в Европу начинать новую жизнь.       Расплата настигла Джонатана быстро. Ввязался в незаконные дела, задолжал, получил несколько ножевых ранений. Он умирал мучительно, долго, так и не узнав, что она родила от него и долгие годы несла тяжесть последствий от его поступка.       Тему детей Ребекка старалась никогда не затрагивать. Этот ублюдок сделал не просто больно, а больно вдвойне, когда она узнала о жизни внутри себя и с трудом смогла принять её. «Ребёнок ни в чём не виноват», — зацикленно твердила себе волчица, но всё равно не представляла, как будет смотреть на девочку, зачатую таким образом. Не в любви, а в насилии. Ребекке не хотелось рассказывать ей в будущем всю правду, чтобы она чувствовала себя ненужной и недостойной этой жизни.       Лишняя ответственность и тяжесть упали на хрупкие плечи, но она обещала, что справится, выстоит и преодолеет любые невзгоды. Ради счастливой себя в будущем, ради маленькой души. Возможно, так жизнь протянула ей руку помощи, чтобы не позволить умереть после случившегося, не потеряться. Ведь если бы не беременность, Ребекка бы наложила на себя руки. Отвращение к себе, жуткий страх до мозга костей, незаживающее увечье — это свело бы в могилу.       Однако судьба дала её второй раз под дых, лишив всякого желания дышать и существовать. Она лишь на пару минут взяла поддержать дочь и посмотреть на малышку. Вылитая бабушка, ни капли чужой крови.       — У неё губы синие… — сдерживая слёзы, хрипло прошептала она, когда взяла в руки обездвиженный маленький комочек в пелёнке.       Крохотные пальчики на ручках и ножках, смешной вздёрнутый носик, умилительные черты лица. Совсем ещё малютка. До рождения ей было далеко. Но так вышло, что… Ребекка не могла себя простить и корила в этом себя. Слишком поздно осознала, какое счастье имеет. Слишком поздно её приняла, до этого желая избавиться. Слишком много страдала и убивалась, отвергая помощь.       Тогда ещё сильнее волчица хотела уйти, но провалявшись пару месяцев в кровати без чувств, поразмыслив и найдя смысл не только в страданиях и упреках, предположила, что если она потеряла одно, то скоро найдёт другое. Это немного придало сил и толкнуло подняться на колени, а не ползти. Впереди был тяжёлый выход из депрессии, реабилитация.       Ту печальную историю знали только близкие. Больше она никому не раскрывалась. Но появилось исключение. Оскар узнал немного, лишь малую часть. Ребекке стало чуть легче. Раны несвежи, давно зажиты, но внутри они по-прежнему отзывались болью.       Она искала все эти годы счастье, зацикливалась на нём. Но чудес не случилось. Волчица просто была к этому не готова, пока не разобралась в себе, чтобы встречать предначертанное с широко распростёртыми объятиями. И ей казалось, что если они с Фоллом сойдутся, то, может быть, получится нечто особенное для них, то, чем можно дорожить. Были попытки. И с её и с его стороны. Они хотели друг другу открыться, но себя не обманешь, а сердцу не прикажешь.       Первое и последнее свидание вдруг так чётко вспомнилось.       «Она сказала почти шёпотом с улыбкой и небывалым оживлением:       — Знаешь, я люблю панкейки с клубникой. И запивать всё прохладным молоком. Мама готовила всегда их на завтрак. Выкладывала сердечко ягодами, — она провела указательным пальцем по столу, вырисовывая сердце. — Слишком ванильно?       Макс улыбчиво ответил:       — Совсем нет.       Ребекка, ощущая приятное тепло внутри себя, вспомнила Ванессу, которую она порой для выражения самой большой степени уважения называла мамой. Это происходило редко и перед кем-либо, но не самой Ванессой. Ребекка стеснялась сказать ей «мама», боялась выразить свою безграничную любовь и безмерную благодарность, ведь считала себя задолжавшей своей тёте, виноватой в том, что та воспитывала её саму и её старшую сестру, имея на руках маленького Алена.       Они, по соображениям Ребекки, грузом упали на молоденькую, только родившую девушку, и ей за это совестно всё время после того, как она узнала, что Мартину и Ванессе вовсе не родная дочь. Вскоре слово «мама» срывалось редко. Ванесса. Тётушка. И больше никак. Ванесса же наоборот продолжала её называть ласково «доченька», но видя, что такое слово бьёт волчицу под ребра и перекрывает дыхание, прекратила, но меньше любить точно не стала.       Мартин всегда считал Ребекку и Эмери своими родными дочерьми и до последнего отговаривал жену от вскрытия правды. Он предполагал, что все перевернётся во внутренних мирах волчиц, и ничего как прежде не станет. Так оно и случилось. Им было почти по восемнадцать, когда произошёл слишком серьёзный разговор, и поверить в то, что все родственники знали и молчали, добило окончательно.       Ребекка порывисто вздохнула, сдерживая слёзы, и посмотрела на Макса блестящими глазами, а затем легко улыбнулась, будто ничего не произошло, будто это совсем обычно, когда мама готовила панкейки. Тогда проливалась нежность. Пахло детством. И всё вокруг замирало. Это не просто панкейки с клубникой. Это счастливое детство без горькой правды.       — А я любил блины. С мёдом. Только у нас всегда готовил папа, — с приятными воспоминаниями проговорил волк.       —Почему?       — Он любил готовить и не мог подпустить свою женщину к плите, — с некой иронией Макс проговорил последние слова.       Ребекка усмехнулась.       — Хелен рассказывала, что ты сам готовишь неплохо.       — Неплохо? — Фолл разрезал стейк. — Охренительно я готовлю.       — Правда? Так уж… охренительно?       — Утром у тебя на завтрак будут самые вкусные панкейки с клубникой и молоком.       Волчица улыбнулась, бегло посмотрев на Макса, а потом себе в тарелку.       — Я запомнила.       Фолл хохотнул.       — Вино будешь? Шампанское?       — Вино, белое.       Фолл подозвал официанта, заказал бутылку хорошего белого вина.       — Я на свиданиях лет сто назад была, — утрировано произнесла Ребекка, крутя ножку бокала в руке.       — Я тоже, — ответил Макс и залпом выпил всё содержимое, поморщился. — Гадость, не люблю вино.       Сделав два глотка, волчица поставила бокал перед собой. Волк, закончив со стейком, попросил:       — Расскажи о себе. Хочу знать о женщине, с которой я живу под одной крышей.       Она изогнула бровь, поправила волосы.       — А что рассказывать? Мне скоро тридцать и я идиотка, которая помешана на своей работе, потеряла всю прежнюю себя, идёт на поводу у стаи, потому что годы поджимают, и не знает, чего хочет от жизни.       — Смелое заявление.       — Правдивое.       — Тогда я тридцатипятилетний безвольный придурок, который находится под влиянием стаи и не может ничего сделать, чтобы изменить свою жизнь в лучшую сторону, только жалеет себя и ноет о том, как трудно потерять свою пару.       Макс откинулся на спинку кресла. Правда, произнесенная самим собой, самая колкая и больная.       — Ты осознаешь свою ничтожность и это хорошо, — Ребекка усмехнулась.       — Ты, видимо, тоже.       — Да.       — Но ничего с этим поделать не можешь.       — Могу, но боюсь, как и ты же.       — Ты не можешь говорить за меня.       — Я не слепая. Я вижу, что творится с тобой, потому предлагаю кинуть друг другу спасительный круг.       — В каком смысле?       На фоне играла живая музыка, что-то протяжное и мелодичное. Скрипка.       Между ними воцарилось некоторое молчание. Она обдумывала свои последующие слова.       — Твоя цель, судя из рассказа о себе: снова зажить своей счастливой жизнью, чтобы стая не имела над тобой контроля. А для этого нужно вернуть прежнего себя. И это можно сделать, если ты только представлен себе. Вернуть жену ты не сможешь, а вот вернуть себя — да. Если постараться. Ты не смирился с её смертью и застрял неизвестно где.       — И причём здесь ты?       — Я помогу тебе. Насколько сам знаешь, и я не рада от нашего принудительного союза, но я могу уйти от тебя, разорвать помолвку и уговорить Бейкеров не лезть в это дело.       — Но?       — Мне не промывали мозги, как Фоллы тебе. Я сильно не сопротивлялась, потому что у меня есть свои цели. И «но» в том, что я просто так от тебя не отстану.       — Цели? Какие?       — Сейчас я твоя главная заноза в заднице. Избавишься от меня — можешь работать над собой и дашь стае знать, что больше с тобой такие приёмы не пройдут, другие, кроме твоей Мии, тебе не нужны. Я же знаю, что влюблённого до мозга костей волка не исправить. Мне места нет в твоей жизни, это место всегда будет занято погибшей супругой. А я не хочу быть второй недовозлюбленной. Поэтому спокойно… — она сделала паузу перед оглашение своей главной цели, — заделаешь мне ребёнка, и я уйду навсегда из твоей жизни.       — Чего?! Ребёнка?       Фолл наклонился к ней, пристально смотря в глаза и не скрывая удивления.       — Что за цели у тебя такие-то? Вокруг толпы мужиков, почему с таким делом ты прицепляешься ко мне?       — Потому что именно ты подходишь мне. Твоя кровь, гены, сила. Да ты — альфа, лучший из всех вариантов. Я забеременею, уеду отсюда, рожу и ты никогда его и меня не увидишь. Я не прошу какой-то помощи в воспитании, не прошу любви ко мне, прошу лишь ребёнка.       — Это абсурд.       — Я — мать, которая потеряла ребёнка. Я уже на всё готова. Знаешь, сколько я его жду? Не знаешь, потому что ты никогда не побываешь в моей шкуре. Мои часики тикают со скоростью света, скоро я совсем стану бесплодной. И даже если сейчас у меня есть малейший шанс родить долгожданного ребёнка, я им воспользуюсь.       — Если я откажусь?       — То… не знаю. Наверное, мы поженимся, ведь долг не позволит тебе оставаться вожаком без подруги, другие стаи этого не поймут. А помолвку разрывать как-то… позорно перед другими. Ты так и будешь скорбеть по своей супруге, может быть, заведёшь любовницу, ведь у нас с тобой шансов нет. Я буду иметь видимость счастливой семьи, тоже заведу любовника. Все рады, все счастливы. Макс, я уже настолько отчаявшаяся за эту жизнь, что соглашусь и на такое, лишь бы иметь пристанище, лишь бы в меня перестали тыкать пальцем другие волки. И не факт, что я забеременею от тебя.       — Ты шутишь?       Он несильно засмеялся. От шока, от правды, что она на него вылила как кувшин с холодной водой на голову. Отрезвляюще.       Ребекка улыбнулась с толикой грусти и печали в глазах.       — Да. Шутки у меня специфичные, — она качнула бокалом. — Наливай. Я правда пошутила.       Фолл недоверчиво потянулся к бутылке, наполнил свой и её бокал. Волчица выпила всё вино залпом и закинула ногу на ногу.       — Ещё наливай».       Они тогда оба напились с горя. Оборотни пьянеют редко и от большого количества спиртного. Те набрались так, что всю память напрочь отбило. Пока были более-менее трезвы, запомнили, что танцевали медляк. Если бы Макс и Ребекка только знали, как красиво и гармонично выглядели со стороны. Красивая пара. И на этом всё.       Она хотела встать, переодеться, умыться, но по-прежнему лежала на кровати и прогоняла воспоминания. Вообще не понятно, к чему приведут их недоотношения с Максом. Они ни к чему не двигаются и не хотят этого. Свадьба совсем скоро. А дальше что? Даже представлять не хочется.       Ребекка стянула одежду и закуталась в покрывало. Завтра у неё последняя примерка платья. Ванесса написала, что наряд готов. Совсем не хочется его надевать, смотреть на себя в зеркало и думать о дне, когда она выйдет замуж, будет состоять в фиктивном браке и продолжать жить фиктивной жизнью.

***

      — Он такой ма-аленький, — протянул Майк, коснувшись носика младенца, которого Ребекка держала на руках. — Мелвин, агу. Ну скажи: агу.       — И миленький, — добавила Бетти, находясь тут же и трогая волчонка за ручки. — Почему он молчит?       — Мелвин ещё кроха, чтобы болтать с вами, — не скрывая улыбки, ответила светловолосая волчица и взяла мальчика поудобней.       Он тихо, как котёночек чихнул.       — О-оу, — протянуло рыжее растрёпанное чудо и засмеялось.       — Вот теперь вы будете с ним нянчиться, — проговорил Шон и посмотрел на хулиганов — Бетти и Майка.       Самый младший из Фоллов даже на месте припрыгнул и оторвался от разглядывания нового члена стаи.       — Всегда?       В голубых глазёнках читалось удивление и даже страх.       — Ага. А как хотел? Теперь ты старший брат. Бетти тебе в помощники.       Маленькой волчице было абсолютно всё равно на слова Шона, та и ухом не повела, продолжая смотреть на Мелвина и умиляться ему. Ей то что? Она возьмёт и убежит домой. Потому ничего не выйдет. Перехитрить саму Беатрис никто не сможет.       — Там ещё один есть. Такой же маленький. Только орёт больше и громче.       — Ещё?!       Кажется, столь радостный для всех день оказался для Майки тихим ужасом. Два волчонка! И все под его ответственностью!       В этот момент в дом зашёл Макс, неся на руках того самого второго и орущего, по словам Шона, малыша. Сейчас он спал и лишь сопел, не издавая никаких громких звуков.       — А это Нейтон, — тихо, чтобы не разбудить, прошептал Фолл и сел в кресло напротив дивана.       — Ой, опять ляльку принесли, — заулыбалась Беатрис и стала знакомиться с этим крохотным волчонком.       Майк посмотрел на Мелвина, потом подбежал к отцу и взглянул на Нейтона.       — Они же одинаковые!!       — Тише, — шикнула Хелен. — Какой волчонок тут раскричался?       Волчица закрыла входную дверь и зашла в гостиную, где проходило знакомство, и находилась почти вся стая.       — Хелен, смотри, они одинаковые, — не унимался Майк и не мог поверить в такое.       — Потому что близнецы.       — Они такими одинаковыми на всю жизнь останутся?       — Да.       В голове волчонка это не укладывалось. Он со скоростью света придумывал новые вопросы.       — А если мы их перепутаем? А если мы забудем, как их зовут? Как различать: где Мелвин, а где Нейтон? А если…       В разговор вмешался Макс:       — Всё, стоп. Отключить панику.       — Шон сказал, что я буду с ними всегда нянчиться! А играть мне когда? А как же плаванье, занятия со скаутами и моя бабушка Эмма? Я же не поеду больше к ней!       Хелен тяжело вздохнула и посмотрела на Шона.       — Шон.       — Что? Я же пошутил.       — Ты пошутил, а у ребёнка конец света.       Наверху послышались неторопливые шаги. Показалась мама этих очаровательных комочков. Они вкусно пахли грудным молоком, травами, полевыми цветами, и их аромат разносился вокруг, наполнял весь дом. Фоллы по таким обонятельным ощущениям не соскучились, у них маленький Майк ещё бегал и носился туда-сюда с пропеллером в одном месте.       — Я буду с ними всегда нянчиться. Они же мои, — вдруг послышался мягкий голосочек Одри, спускающей с лестницы.       Она прошла к брату и села на подлокотник кресла.       —Фух. Одри, ты меня спасла!       Все рассмеялись.       — Я надеюсь, Майк, ты не откажешь мне в помощи, — продолжила Одри.       — Не откажу. Только навсегда мне их не надо.       Волчица слегка улыбнулась, боясь представить, как будет успевать всё с двумя новорождёнными волчатами. Хорошо, что есть стая, столько рук, которые могут взять малышей, пока она элементарно переодевается.       Одри обняла Макса за шею и прикоснулась виском к его виску.       — Теперь моя очередь держать твоего сына, — тихо прошептал он.       Маленькая Одри сейчас была перед ним. Черты их отца и немного матери. Почти ничего от Обье не досталось. Волчица не хотела, чтобы хоть немного её сыновья имели в себе внешность Дидье. Лишь мамины мальчишки.       Она полностью не винила его в том, что у них случилось, не испытывала злобы и ненависти. Это просто ошибка, на которой стоит поучиться. Урок жизни не только для себя, но и для других. Одри пыталась это донести до Макса. Однако когда сам набьёшь шишку на лбу, испытаешь на себе, тогда поймёшь лучше.       Она мельком глянула на Ребекку. Волчица так гармонично и хорошо выглядела с её ребёнком на руках и, скорее всего, впервые улыбалась в доме стаи. Взгляд вернулся к брату, потом обратно к Ребекке.Со стороны они казались настоящей семьёй с новорождёнными детьми, красивой парой. У Одри заныло сердце. Не должно было так случиться. Макс заслужил иметь счастливую жизнь без притворства ради чего-то. Понятно, что ничего хорошего не получится, если нет глубоких чувств, свободы выбора и желания идти дальше со своим партнёром, развиваться, а не стоять на месте и глядеть в сторону другой. Другая у Макса точно была. Одри уверена. Не просто дружба у её брата с девушкой из стаи Бейкеров.       — Ты будешь отличным дядей, — сказала она, отвлекая себя от этих мыслей.       — Опыт есть, — Фолл кивнул на Шона.       Парень фыркнул.       — А слово «опыт» тут в каком смысле? В том, что ты уже знаешь, как быть крутым дядей, или на мне была просто попытка стать крутым дядей?       — И то и другое, Шон.       Стая продолжила разговоры в гостиной и любование мальчишками. Хелен поставила греться чайник и сказала в обязательном порядке никуда не убегать, а побыть здесь всем вместе. Даже малышня не ускакала, услышав, что Шон купил торт и обязательно с ними поделится, если они не будут драться и колотить его просто так.Потом подошли из магазина Джон и Конрад.       Ребекка не обращала внимания на семейную идиллию, абстрагировалась ото всех и жила далеко, в своей голове. Маленький волчонок Мелвин, которого она по-прежнему держала на руках, натолкнул на одну мысль. Раньше Ребекка её не рассматривала, но об этом однозначно стоит задуматься. Не получилось у неё родить самой, и вероятность удачных попыток в дальнейшем крайне мала. Тогда почему бы не полюбить чужого ребёнка? Того ребёнка, который нуждается в ней. Пусть это будет не волчонок, человеческое дитя, мальчик или девочка. Ей неважно. Главное: она сможет всё, что не успела подарить собственной дочери, безвозмездно дать другому малышу, и к тому же осчастливить саму себя.       Мысль возникла и отложилась на потом. Может, она решится на это скоро, а, может, и нет. Стоит всё обдумать. Но Ребекка уже благодарна этому малышу и его маме, которая дала ей его подержать. Одри, сама не зная почему, предложила именно Ребекке взять одного из мальчиков, хоть волчицы никогда не симпатизировали друг другу.       — Ребекка, я могу уже забрать Мелвина. Конечно, можешь и дальше его держать, если не устала, — обратилась к ней Одри.       — Нет-нет, всё в порядке. Я ещё немного его подержу. Отдыхай, пока есть возможность.       Волчицы обменялись улыбками.       Всё же не такая Ребекка холодная, строгая и черствая. Такой вывод сделала сестра Макса в это же мгновение. Есть в ней что-то хорошее, но не раскрытое. И то, как она до этого мило и свободно болтала с Бетти, что всегда избегала её, говорит о ней немного больше и показывает с другой стороны.       Это личность, которую брат не раскрыл. Глубина, на которую он не упускался. Одри желала им от всего сердца быть счастливыми. Вместе или не вместе — не столь важно. Каждый этого заслуживает. И ей очень жаль, что она не понимала этого раньше. Мия тоже заслуживала своё счастье и свою семью — Макса и Майка.       Вечером этого же дня приехала стая Обье, чтобы посмотреть на новорождённых волчат. Макс и Ральф думали, что Одри будет против и даже слышать ничего не пожелает, но они ошиблись. Волчица пошла на контакт с бывшим мужем и его стаей, хотя будучи беременной, придерживалась иного мнения и пресекала любые попытки Обье поговорить с ней и помочь.       С ними была и Саманта. Макс не виделся с ней давно, с тех самых пор, как у него всё серьёзно закрутилось с Мией после битвы на стадионе. Она уехала туда, где вышла замуж и жила её сестра — Лоретт. Одри с ней поддерживала связь, но в стае о волчице почти не говорили.       Саманта совсем не изменилась внешне, а судить о внутренних изменениях Фолл не мог. Годы и время взяли своё. Она к нему остыла и ничего не испытывала кроме дружелюбия. Приятны оказались воспоминания о том времени, когда она была в него влюблена.       — Всё-таки тебя сломали, — сказала Саманта, смотря на Ребекку, что помогала Хелен накрывать на стол в беседке. — Волчица.       — В жизни бывает всякое. Я сам удивлён многому.       Он решил соврать, чтобы она не начала издеваться, говорить про Мию и затрагивать запрещенную тему.       — Всё в прошлом, одумался. Я бы не выдержал тех отношениях долго.       Сэм усмехнулась, теперь переключая внимание на мальчика, носящего за хозяйкой дома.       — Майк похож на Мию. Он не сын Ребекки. Ты никого не одурачишь этим.       Она посмотрела на Макса, переменившись в лице. Ей перехотелось давить на его раны.       — Я не интересовалась тобой, запретила даже говорить о тебе и не знаю, что произошло у вас, где сейчас Мия, но никогда бы не поверила в твоё «одумался». Всем сразу было понятно: ты порвёшь за неё любого, а потом убьёшь себя, если она этого потребует.       — Мия мертва.       Волчица встала перед ним и смело дотронулась до его груди, коснулась там, где билось горячее волчье сердце.       — Ты забыл. Для волков никто не умирает.       Он взялся за тонкое запястье, намереваясь оттолкнуть от себя Саманту, но… накрыл её ладонь своей огромной ладонью.       —Близкие всегда будут жить в сердцах,— продолжила она. — Такова наша природа.       — Верность.       Волчица кивнула.       — До гроба. И вечность после.       Могло показаться, что Макс смотрел на неё. Долго, вдумчиво. Но его взгляд был обращён в свое сердце, к той, которая там жила всегда, до гроба и будет продолжать жить после, целую вечность.       — Можешь больше не разыгрывать перед нами спектакль и не обнимать Ребекку через «не хочу». Всё понятно без слов.       Саманта высвободила руку и направилась к беседке, горящей огнями как островок света во тьме. Майк, увидев, что папа остался один, побежал к нему, в его собственную тьму, которой он окутался от внешнего мира, замуровав себя.       — Пап.       — М?       — Ты чего тут один стоишь? Пойдём ко всем.       Макс взял волчонка на руки. Тот обнял его за шею.       — Смотри.       Майк разжал руку. На ладошке лежал искрящийся резиновый попрыгунчик, что переливался разными цветами.       — Бетти подарила. Правда крутой?       —Конечно, крутой.       Фолл поцеловал его во взъерошенную макушку, вдохнул запах и удивлённо вскинул брови.       — Кажется, мой маленький Майк теперь взрослый волчонок.       — Я стал очень взрослым, когда обратился. Что теперь?       — Запах. Больше не пахнешь как малыш.       — Ого! А как?       —Как апельсины.       — Ой, я думал, что будет по-другому.       Макс вдохнул запах сына ещё раз. Чувствовалась апельсиновая цедра. Сладость и немного горечи вместе. Это точно от Мии. А от него нотка леса, свежесть хвои. Со временем аромат ещё раз изменится, огрубеет, не будет таким нежным и сахарным.       Как отцу Фоллу стало и радостно и тоскливо это осознавать. Ребёнок растёт, взрослеет. Только и успевай ловить и запоминать моменты жизни. И когда-нибудь его мальчик будет взрослым-взрослым, реализуется, заведёт маленьких волчат и скажет ему: «Ты всё сделал правильно. Я тебя не виню».