Залечи мои раны

      Фолл бездумно гипнотизировал бумажный пакет, что лежал на его рабочем столе. Он пришёл домой, когда ещё солнце клонилось к закату и в последний раз истончало глубокий, наполненный оранжевой краской свет. Сейчас за окном господствовали сумерки, кутая мир в тени ночи, а оборотень до сих не приступил к тому, чего неистово, с малейшим терпением желал ещё несколько недель назад.       Мия написала условия. Макс выполнил их, не прикасаясь и пальцем к найденной вещи, почти не думая об её существования на дне верхнего ящика стола. Пришло время принять подарок из прошлого, тот заслуженный страданиями и болью момент, только… что-то препятствовало, вынуждало его не пробегаться взглядом по строчкам, написанными любимой, той женщиной, что заставила его умирать и одновременно воскресать все эти годы в вечной разлуке.       Он закрылся в кабинете, предупредил, чтобы его не беспокоили, сотворил вокруг себя спокойную и комфортную атмосферу, однако каждая его попытка приступить к прочтению заканчивалась неудачей. Оборотень останавливал себя, борясь с дискомфортом, ощутимым в груди. В мыслях намертво застыл вопрос: «Что мне мешает?».       Удивительно, но Фолл прекрасно знал на него точный и уверенный ответ и только в эту секунду, спустя несколько минут мучений, правдиво признался себе: «Моё принятие, моя зажившая рана».       Все терзания притупились. Тишина отозвалась в груди. Поток мыслей остановился. Окружающее застыло, оставив чёткое тиканье часов. Вместе с новым вдохом ему стало заметно легче. Тяжёлый груз камнем свалился с измученной души и разбился на мелкие, режущие кусочки, которые причинили страдания уже недостойные его внимания.       Принятие. Зажившая рана. Звучит странно для него, что устал от боли и отождествлял эту тяжесть с данностью и смирением. Пугающая лёгкость. Приятная пустота. Неужели Макс настолько сильно свыкся со своим положением, что освобождение, к которому он пришёл, теперь воспринималось странным образом, с недоверием? Неужели уверенность в своей никчёмности засела в нём глубоко?       Фолл не так давно поймал волну, на которую полностью перестроился, наконец-то потеряв желание плыть по течению. До этого его обителью была тихая водная гладь, а покровителем—мягкий штиль. Ему надоело страдать и ждать того, что никогда больше с ним не случится. Он с трудом закрыл дверь прошлого, подперев её небыстрым осознанием того, что Мии больше нет, непростым прощением всех обид, благодарностью за пережитое и сосредоточиванием на настоящем. Но теперь ему так легко вручают ключ, с помощью которого можно снова впустить то, что изводило годами. И все старания тогда напрасно погибнут под этим натиском.       Письма приведут его к тому, от чего он убегал, заставят утонуть в том омуте, откуда выплыл. Или же Макс слепо ошибался, вновь боясь вернуться в раздавленное и растерянное состояние скорби? Может, его рана только покрылась засохшей коркой или тоненькой плёнкой, но не зажила окончательно? А вдруг все ощущения, зовы сердца мнимые?       Фолл ненавидел себя за эти терзания и, лишившись всякого спокойствия, оторвался от разглядывания двора, тонущего в ночи и свете уличных фонарей. Он отошёл от окна, сел за стол, под мягким освещением лампы разрешил себе отправиться на пару лет назад, вкусить то, что дарило незабываемые эмоции, и набрался смелости не лишать себя возможности открыть это путешествие, прочесть отдельное послание, с которым уже был знаком.        «Макс, мой самый любимый и лучший мужчина…», — с этих слов начиналось оно.       Нутро волка волнительно затрепетало. Вновь от начала до конца листка цепко блуждали его глаза, и он вникал в каждое старательно выведенное слово.        «И пока ты в шоке и не начал читать всё это, пока рука моя уже трясётся, и твои шаги где-то слышны в коридоре, скажу: открой и прочти письма на нашу годовщину, пожалуйста. Не сейчас, когда нашёл, а именно на годовщину. Это мой тебе подарок. Думаю, дату ты не забыл. До встречи. Твоя Мия».       Фолл сделал именно так, дождавшись конца июля, этого ранее особенного дня, а теперь обычного, но поддёрнутого осязаемой пеленой притуплённой боли и сожаления, выполнил молчаливое обещание и теперь мог спокойно, без укора совести и чувства вины перед Мией изведать то, что хранилось в их квартире втайне от него.       Он помнил, как в ту первую секунду, когда только нашёл это, хотел прочесть всё до единой строчки и перечитать бесчисленное количество раз, только остановил себя, с предвкушением и осадком горя на душе ожидая определённой даты. Однако сейчас, как назло, мужчина оказался в безвольной власти этих чувств. Смятения отошли на второй план, напоминая о себе как те осколки разрушенной муки, ведь совесть зашептала, заговорила, сводя с ума и вынуждая исправить неисправимое.       Мучительная вина разлилась, отравляя всё внутри. Макс уже догадывался, что несколько раз проклянёт себя за её слёзы, увидит ужасного себя любимыми глазами, посмотрит на свои поступки со стороны молчаливого и не всемогущего зрителя и осознает то, что однажды клялся её защищать, уверял ничего не бояться, но одним вечером сам причинил ей неимоверную боль, сродни физической, живой.       Об этом он жалел, наверное, больше всего. Как же ему все годы напролёт хотелось сказать одно простое, запоздалое «прости». Сказать, не сидя у могилы, не кладя на сырую землю свежие, только что срезанные цветы, не разговаривая с холодным каменным надгробием, а напрямую, именно ей, держа за руку и не веря в реальность событий.        «Я старалась снять очки счастья, разбить розовые стёкла и писать всё так, как оно было, обнажить себя, тебя и наши отношения… Тут вся наша с тобой жизнь от моего лица, море благодарностей и слёз…», — эти слова всплыли у него в голове ещё раз после прочтения, прежде, чем он достал первое подписанное письмо, и вновь смутно напомнили, каким подонком он был.       Их безумное счастье отлично скрывало черноту ссор, но вряд ли чтобы каждый из них забыл всё то дерьмо, что творилось за закрытой дверью. Только годы сделали своё верное дело, сгладили плохое и похоронили его под пластом хорошего. Макс забыл проблемы и преграды, с которыми они столкнулись. В памяти навсегда осталась жить лишь их самая крупная ссора с последующим решением развестись.       Конвертов оказалось не так уж и много, как ему это могло показаться в тот день. Внутри каждого лежало несколько сложенных и исписанных листов. На общем фоне белой бумаги выделялись даты. Чаще всего это были отдельные месяцы, редко когда что-то расписывалось по дням. Некоторые записи не отличались красноречием и потоком мыслей, выглядели так: «Спасибо за вечер в том уютном ресторанчике на набережной. Не забуду, как ты пылко раскритиковал яблочный штрудель, подаваемый там, и потом дома спёк для меня такой же, но вкуснее и аппетитней. Он был чудесен. Ты это и так знаешь». А другие не помещались на всей площади листка, плавно перетекали на обратную сторону и новый лист.       Этого всего вполне хватило, чтобы называться лучшим подарком в его жизни. Её последним подарком, создаваемый несколько лет и оставленным ему как прощание. Её последней волей, находящейся в его недрожащих руках. Это всё достойно прочтения. И он прочтёт, каждое слово, каждую строчку по несколько раз.        «Привет, Макс!..Я долго думала именно над приветствием, потому что не знаю, что предшествовало открытию этих писем, что произошло в твоей жизни и между нами. Будет глупо, если… Давай сделаем вид, что всё в порядке, всё хорошо?Идеальности здесь я не хочу, так что оставляю и такие размышления. Заранее за них прости. Прежде чем объясниться, хочу поздравить тебя с годовщиной. Надеюсь, прошло много лет с тех пор, как я влюбилась в твои очаровательные глаза. Я пишу это, ощущая в сердце лишь тепло и благодарность за проведённые с тобою годы. Ни что не было напрасно и зря. Ты делал меня счастливой. Знай и гордись этим.       Вернусь к важному, к безумной и глупой идее вести записи. Я не предполагала, что зайду так далеко», — начала она, явно поражаясь самой себе.       Макс догадался о её смущённой улыбке и чувстве удивления, сидящем в ней во время написания последнего предложения из этого фрагмента. Он знал её «от» и «до», досконально, всю и такие малейшие точности мог с лёгкостью предугадать. Да, всё так и было. Это Мия отрицать не сможет.        «Я рассчитывала на парочку писем, но в итоге пишу уже года… три-четыре? Да, многое переписывалось, чтобы получилось связно и понятно, было добавлено это предисловие, немного размышлений и слов благодарности.       Благодарностей тебе много не бывает. Ты самый лучший мужчина в моей жизни. Спасибо тебе за все слёзы от горя и счастья, за сына и твою любовь. Надеюсь, ты так же благодаришь меня и не забыл ничего из всего того, о чём я тебе расскажу. Пообещай, что не будешь надо мной шутить, если я буду наблюдать, как ты читаешь. Ладно?       Если ты согласен, то скажу, что идея пришла ко мне спонтанно. Помнишь наше первое Рождество? Утром после него я написала первые предложения. Во время твоего тоста я поняла, что больше не могу всё держать в себе, я просто обязана об этом написать и выговориться. Ты бы тогда не понял моего порыва сказать тебе многое напрямую. Ты это чувствовал без слов, читал в моих касаниях и взглядах. Меня не пронзили великие и гениальные мысли, просто захотелось это сделать. А потом выработалась стойкая привычка. Даже когда мы стояли в шаге от развода, я не переставала писать и надолго прекратила их лишь дважды.       Буду безмерно счастлива, если ты уделишь моим записям внимание и в самый сложный, неоднозначный период своей жизни. Повторюсь, что не могу знать, когда этот подарок окажется в твоих руках, но он всецело для тебя. Ты волен делать с ним всё, что угодно.       Раз со всем выше мы разобрались, начну».       В этом месте Мия сделала достаточный отступ. Пошли предложения, изложенные ею давно, но переписанные незадолго до смерти.        «Успела» .Это была её первая мысль, когда она поставила точку и отложила ручку, закрыв лицо ладонями и зарыдав. Как улыбку во время сочинительства предисловия, так и своё предчувствие девушка отрицать не могла. Говорят, люди знают, что скоро умрут, чувствуют это незримыми фибрами души, ощущая загробный холод и невообразимую тягу к жизни. Мия была в этом непоколебимо уверена. И хоть тяжёлый период оказался после рождения Майка позади, самое тяжёлое в жизни вдруг замаячило на горизонте. Она не противилась себе, прислушивалась и услышала ужаснейшее — её дни сочтены. Предупреждение стучалось сквозь сознание, преследовало во снах и добилось первой задумчивости Мии.       Только сейчас не об этом. Она хотела сказать другое.        «Ты, конечно же, знаешь, что это было моё первое Рождество с тобой, а не с мамой. За все свои двадцать лет я всё же нарушила эту традицию и не пожалела. Мама сказала, что не откроет мне дверь, если я всё-таки сорвусь к ней. Думаю, тебе она уже доверяет. Можешь лыбиться от самодовольства. Её ты обаял.       К стае я не привыкла, слишком редки мои визиты вместе с тобой. И это оказалось тем ещё испытанием! Пару раз за вчерашний день я хотела прибить тебя за то, что ты уговорил меня приехать, и провалиться сквозь землю. Увы, последнего не произошло, когда я произносила тост, запинаясь, забыв все подготовленные слова. А ты был бесподобен. Я плакала из-за тебя, из-за твоей искренности.        «Я выбрал тебя и без колебаний буду выбирать тебя».       Мне никогда не хватит стержня и сил, чтобы не дать волю чувствам, когда ты говоришь это. Раньше я думала, что та фраза просто слова, брошенные тобой в необдуманности. Однако нет. За эти почти полгода наших отношений я каждый день заново раскрываю их значимость. Они стали моим смыслом. Они получили жизнь…»       Не вспомнить, не вернуться туда было невозможным. Мия погружала его в то, что бесследно прошло, но осталось внутри навсегда, рассказывая, делясь сокровенными мыслями и впечатлениями.       Макс всегда любил Рождество, с самого глубокого и раннего детства ждал его и мечтал о куче подарков, о нарядной ели, которую можно наряжать, об огоньках, сверкающих на фасаде дома. Но главным являлась семья. Все, не только маленькая часть его стаи, но и дальние родственники, собирались за круглым столом. Прочие радости Рождества меркли на фоне рассказываемых историй, смеха, чувстве родной крови и атмосферы любви и уюта.       После этого Рождества, описываемого Мией, он полюбил праздник ещё больше. Теперь его можно было отмечать с новым членом семьи, с зажёгшейся путеводной звездой его жизни, которая упиралась, оправдывалась до последнего, лишь бы не ехать в стаю и не проводить особенный вечер с волками, косо смотрящими на неё и относящимися не слишком дружелюбно.       Макс проявлял упрямство, объяснял как это важно для него, но не переходил черту. Мия обещала подумать, чуть ли не до слёз желая угодить ему и в то же время не забывать о собственном комфорте.       — Я не настаиваю, Ми. Но если мы останемся дома, то рискуем упустить слишком много. Поесть до отвала, например, — улыбчиво говорил Фолл, обнимая её в коридоре их квартиры и разряжая обстановку.       В его планы ни в коем случае не входило оставлять девушку одну и ехать к семье. Он без лишних и ненужных раздумий выбрал Мию. Однако хотелось приобщить её к стае, ввести в свой близкий круг, которым неимоверно дорожил.       Объяснения продолжались:       — Семейная атмосфера… она особенная. Ты только попробуй не избегать встреч со стаей. Они не кусаются.       Мия никогда не сидела за одним столом с по-настоящему близкими ей людьми, душевно не беседовала с ними и не чувствовала себя уютно, как дома. Её семья ограничивалась мамой. Папа, к сожалению, покинул этот мир, не оставив ей и крошечного воспоминания. С другими родственниками близкие отношения не поддерживались. У Макса было наоборот — большая, дружная семья, чей весёлый, непринуждённый говор во время трапез или совместного времяпровождения не утихал и постоянно поддерживался. Они любили друг друга той любовью, которой любят навсегда, крепко. Это были нерушимые кровные узы.       Она считала себя лишней, той причиной, по которой он от всех отдалился. Но Макс был иного мнения, уже давно считая Мию своей семьёй, её неотъемлемой частью, и искренне хотел собрать всех вместе, чтобы видеть, как родные, его опора и смысл существования живы, здоровы и беззаботно празднуют любимое им Рождество.       — Передумаешь, тогда уедем, но дай мне шанс показать, что Фоллы не страшные злые волки. Ты давно для них не чужачка, — оборотень заправил ей за ухо прядку волос. — Ты моя. Ты наша. Поэтому не лишай себя возможности увидеть всю эту суету перед ужином, и как я готовлю самую лучшую индейку. Мия, за неё ты отдашь мне всё, что угодно, если съешь хотя бы кусочек.       Она заулыбалась, прижавшись к нему крепче. Положительный ответ, на удивление, уже срывался с языка. И чем он её убедил? Индейкой?       — Это будет твоё лучшее Рождество.       — Обещаешь?       — Обещаю.       Он приподнял её голову за подбородок и оставил два быстрых поцелуя на губах, третий отличился долготой и глубиной проникновения. Она привстала на носочки, схватившись двумя руками за его свитер. С её громким, томным вздохом он взял девушку на руки, подтолкнув наверх под ягодицы. Чувства вспыхнули внутри, сумев зажечься лишь от одной маленькой искорки.       — Даю время на размышления до тех пор, пока не закончу тебя выматывать в постели.       — М-м-м, — посмотрев потолок, задумчиво протянула она, —мне кажется, в таком случае думать я совсем не смогу.       — Тогда у тебя есть минута. Отсчёт пошёл.       Мия скрестила ноги у него на пояснице и сильнее обвила шею руками.       — Да согласна я. Согласна.       — О, это верное решение, герой. Ты вообще ни о чём не пожалеешь.       — Я очень на это надеюсь.       Улыбнувшись, Макс приступил расцеловывать женскую шею, от чего стало слегка щекотно. Мия не сдержала смех, с закрытыми глазами ощущая касания, и как он понёс её дальше по коридору, прямиком в спальню.       Каждый год Рождество проходило для неё тихо и мирно, но только не с этой стаей. Шумные и громкие Фоллы всегда готовились трепетно и заранее, но суету, последние действия перед ужином никто не отменял.       Дом сиял чистотой, мигал огнями снаружи и был торжественно и щедро украшен. Шон, вешая последние фигурки ангелов, заканчивал возиться с елью, что каждый год рубили и ставили дядя Джон с Ральфом. Дед Конрад не оказался скупым на истории и подшучиваниями над членами семьи. Хелен с Одри проводили время на кухне, позже к ним присоединился Макс, приехав вместе с Мией не к самому ужину, а намного раньше.       О его рождественской индейке Мия наслышалась ещё до наступления праздника. Просто ей все уши прожужжали! Так, как её готовил именно Макс, не умел никто. Это стало неизменной традицией у Фоллов вместе с ароматным какао, который он тоже бесподобно варил и с гордым, самодовольным видом подавал на стол.       Впервые она вздохнула свободно, находясь в стае. Странно, но никто с пренебрежением не смотрел на девушку и не пытался отделить её от всех, оттеснить как лишнюю и чужую. Макс как мог приобщал к совместным занятиям, давая привыкнуть, погрузиться в атмосферу.       Мия писала обо всём этом, делилась теми мыслями, которые держала в себе тогда, становясь полноценной частью их семьи. Но значимую, особенную часть письма она выделила под самое лучшее мгновения вечера. Нет, там девушка не расхваливала прекрасные кулинарные способности Фолла, не рассказывала о подарках и о том, что запомнит это Рождество надолго. Тосты, что уже ею упоминались, вновь всплыли в памяти Макса. О них она писала с особым смыслом.       Он всегда говорил последним из Фоллов. Говорил для всех, говорил от своего большого и доброго сердца, что горячо билось в волчьей груди. Им стойко не нарушалась ещё одна традиция стаи.       Макс держал в руке бокал с игривым шампанским и старался как можно искреннее подобрать слова, которые точно запомнятся на всё время до следующего Рождества. Сначала посыпались пожелания и благодарности для всех собравшихся. Потом волк обращался к каждому, специально оставляя Мию. И вот черёд дошёл до неё. Для Рождённой Луной готовилась отдельная речь, сочиняемая Максом несколько дней подряд.       —Мия!— обратился он к девушке.       Она вздрогнула от неожиданности, слегка подпрыгнув на стуле и поспешно повернув голову вправо, к нему. Фолл уверенно продолжил.       —Я очень счастлив, что сегодня наша стая радушно приняла такого особенного гостя — тебя. Я рад, что смогу разделить этот вечер и с тобой. Мне не выразить всех благодарностей одними лишь словами. Благодаря тебе… с нами за одним столом сидит Шон.       Все взгляды обратились к волчонку. Хелен взяла его за руку, нежно сжав её.       — Благодаря тебе моя жизнь изменилась в лучшую сторону. Ты задала ей такую хорошую трёпку, что она ещё долго будет скучать по тихим временам.       За столом послышались смешки. Макс улыбался во весь рот, смотря только на неё. Сама Мия не скупилась на улыбку. На правду не обижаются. Жизнь Фолла она действительно перевернула с ног на голову, добавив проблем и динамики.       —Теперь я не могу представить себя без тебя. Ты стала для меня по-настоящему родной. Семьей. Спасибо, что чистая случайность связала нас этим летом, и вот уже как полгода мы вместе… вместе хомячим по ночам.       Мия улыбнулась шире, не услышав новую порцию смешков из-за того, что видела лишь его прекрасное лицо и слушала глубокий голос.       — Ты о-очень хороший товарищ по таким занятиям.       Она хотела ткнуть его в бок, но сдержалась. Макс слегка нервничал, стараясь разбавить речь шутками. Говорить красивые вещи не в его характере, однако мужчина старался. Мия это видела и чувствовала.       Фолл продолжил:       — А ещё я уверен, что любые трудности нам по плечу. Что бы ни случилось, я буду рядом, буду крепко держать тебя за руку и помогать. Моё плечо всегда твоя опора. Не забывай об этом.       Он замолчал. Тишина продолжала витать между присутствующими. Все ждали, чем закончатся их неотрывные гляделки друг на друга.       Макс слегка качнул бокалом в её сторону, раскрыв рот для следующей фразы.       — Я выбрал тебя и без колебаний буду выбирать тебя. В это Рождество, в следующее… Всегда. И много лет подряд. Я люблю тебя. С Рождеством, мой герой.       Даже после законченного тоста тишина не собиралась уходить. Стая предательски молчала, не нарушая их связи.       Мия из-за непонятной ей причины боялась шелохнуться и поздравить его в ответ, сказать пару слов благодарности. Слёзы блестели в её глазах, смазывая вид его могучей фигуры, возвышавшейся сбоку.Когда она стала такой сентиментальной? Почему она так растрогалась?       Макс чуть склонился к ней, шепнул:       — Твоя очередь.       — Что?— непонимающе покосилась Мия, приходя в реальность.       Мозг как всегда перестал работать в самый неподходящий момент. В голове звучали лишь его слова.        «Я люблю тебя»        «Ты стала для меня по-настоящему родной»        «Моё плечо всегда твоя опора…»       — Я закончил. Теперь твой тост.       Она тяжело сглотнула, посмотрела на стаю и поднялась, стиснув бокал в руках. Несколько солёных капель всё же сорвались с ресниц и покатились по щекам. Мия не стёрла их.       — Я… —начала девушка и тут же запнулась. Ком встал в горле, и все подготовленные слова вылетели из головы.       Макс не сел обратно, продолжил стоять рядом, касаясь её плечом. Девушка взглянула на оборотня, набравшись смелости и уверенности от него, потом вновь переключилась на всех собравшихся, и речь потекла так, как текла. Чистая импровизация с запинками и подбором слов.       Мия выделила стае благодарность за помощь в битве с Вудом. Без них, возможно бы, она с Максом тут не сидела. Сказала парочку предложений об их чудесной сплочённости и любви внутри стаи, на которую хотелось ровняться, пожелала всех благ и радостей, и наконец-то обратилась к нему:       — Не думала… что мне так повезёт в жизни…Повезёт найти тебя. Без твоей поддержки, без твоих слов ободрения, лёгкости в сложных ситуациях, я бы не справилась… Мне не хватало чудесного серого волка, что мог бы оберегать меня и вселять сил, веру в себя на протяжении всего моего непростого пути. Благодаря тебе я справилась и узнала, что такое настоящая любовь и забота. Спасибо тебя за всё и… с Рождеством, Макс.       Он чокнулся своим бокалом о её бокал.       — Спасибо.       — Ужасная речь, — еле слышно и поспешно прошептала она. Больше для себя, чем для него.       —Отличная, — так же быстро и шёпотом ответил Макс и потянулся к её губам, свободной рукой стиснув талию.       Впервые они проявили близость перед чужими глазами, до этого придерживаясь отношений, характерных для очень хороших друзей, но никак не для возлюбленных. Это стая. Тут свои порядки, правила, потому они не рисковали, продолжали спать в раздельных комнатах и ограничиваться поцелуем в щёку и недолгими объятиями, оставляя все нежности и страсть за пределами дома.Только Макс решил в этот вечер забыть о многом и самозабвенно отдался поцелую, уверенно, по-собственнически прижав Мию к себе. Слишком сильно хотелось её поцеловать, почувствовать родное тепло, согревавшее его душу холодной зимой.       Стая нисколько не смутилась, оживившись, стала активно протягивать бокалы друг к другу и возобновлять разговоры, посматривая на влюблённых. Хелен задержала на них взгляд дольше всех. Её многозначная улыбка осталась замеченной краем глаза Макса.       Поцелуй продлился считанные секунды, что для обоих показались замершей вечностью. Только они. Только звучание их слов.       Что-то новое, ранее неизвестное родилось тогда вместе с тихим и медленным наступлением снежного Рождества. Окрепла связь, которая объединяла Макса и Мию как семью, как одно неделимое целое.        «Твоя стая. Твоя волчица», — шептал Фоллу внутренний волк и сходил с ума, воя от её близости, когда они сели, но продолжали смотреть в родные бездонные глаза напротив.        «… Спасибо, что уговорил меня и показал, каким семейным и тёплым может быть этот праздник. Я очень надеюсь, что у нас впереди ещё не одно волшебное Рождество. Вчера я поняла одно: мне комфортно там, где есть ты, где мы вместе. И больше ничего не важно и не достойно моего внимания и беспокойства. С поддержкой стаи, с присутствием их хорошего мнения обо мне или без этого всего я с гордостью считаю себя твоей семьёй, её частью. Виню себя уже после завершения вечера, что не сказала тебе того же в ответ. И ты моя семья, Фолл. Я люблю тебя, выбрала тебя и всегда без колебаний буду выбирать тебя».       Его глаза пробежались до конца белого листа. Так закончилось первое письмо. Опасаясь прислушаться к себе, остановиться хотя бы ненадолго для собрания мыслей воедино и задуматься, он достал следующее послание, готовясь погрузиться в него с головой, нырнуть, задержав дыхание.       Дальше Мия писала о волшебной и спокойной зиме, проведённой с ним. Об уюте в доме, в который хотелось возвращаться и холодными вечерами и недавно наступившими весенними днями, ведь она знала, что её там точно ждут и бесконечно любят. Говорила, что не могла поверить в их сказку, в своё везение встретить его. На редкие ссоры и собственные чувства обиды, ревности и недовольства девушка бессознательно и слепо закрывала глаза, не желая ими портить всё впечатление от этих отношений.       Читая, Макс чувствовал, как она витала в любви, воспринимая его и окружающее через очки, сквозь розовые линзы которых виделось лишь позитивное и светлое. Он являлся для неё идеалом. Только был ли Фолл таким? Точно нет. Все недостатки и изъяны остались при нём, но сгладились, практически бесследно исчезли для девушки. Мия поддалась образовавшемуся чувству, безропотно отдала влюблённости власть над собой, позволила ей затуманить весь разум и вызвать в себе желание лишь одного: быть с ним, купаться в любви и любить в ответ.       Макс и сам оказался в том плену. Оборотень тайно, в глубине себя мечтал о верной, ответной любви как у Ральфа и Хелен, но всегда отрекался от этого, говорил, что если такое счастье не найдёт его, то он не слишком огорчиться, в жизни ещё много всего. Однако за Мией мерк весь его мир. После неё ничего не существовало. Фолл следовал за Рождённой Луной по пятам, ревностно оберегал и пока не осознавал, насколько сильно влюбился.       Каждая проведённая вместе минута была наградой. Оба витали где-то за пределами реальности без желания взглянуть на действительность. Мия восхищалась им, благодарила за внимание, заботу и не могла нарадоваться, что теперь у неё есть он, та душа, с которой объятия особенны и молчания на удивления приятны.       Прошёл почти год со дня начала той истории, на продолжение которой в беспорядочности жизни они даже не рассчитывали. Только вся идеальность медленно, незаметно для них стала исчезать, исчерпывать себя, оставляя неприятный привкус разочарования.       Появились первые недовольства, споры, перерастающие в мелкие, неважные и быстро забывающиеся ссоры, что в свою очередь приобретали иной характер, более серьёзный. Сладко-сонливая влюблённость приходила, но так же быстро покидала их, заставляя столкнуться с несахарными характерами обоих, привычками, особенностями друг друга… Одним словом — с настоящим. А потом не заставили себя долго ждать слёзы Мии от обиды, непонимания, почему так происходит, что случилось с Максом. Фолл же ощущал перемены менее чувствительно, но вскоре сам пришёл к выводу, что что-то не так, не так как раньше.       Особенно остро это проявилось, когда они безвылазно колесили по Европе. В тот период Мия писала:        «… Я не знаю, что сказать, Макс… У меня нет подходящих слов, чтобы описать творившееся у меня в душе. Мне обидно сталкиваться с твоим недоверием. Я тебе говорила об этом, но ты непробиваемый. Твоё нежелание слушать и слышать меня поражает и убивает. И я устала кричать в пустоту, поэтому буду выплёскивать всё сюда. Твоя привычка громко хлопать дверью и уходить доведёт меня до предела. Так проблемы не решаются! Конечно, ты же не захотел продолжать разговор, откуда тебе это знать. Просто ушёл, поджал хвост как трусливый щенок!»       Мия возрождала Орден Стражей Сумерек, втягивалась в неприятности, ездила по миру, помогая и решая проблемы, налаживала связи, выстраивала отношения, доказывала силу и приносимую пользу. Макс был чаще всего рядом, отодвигая свою жизнь на второй план. Он не мог отпустить её одну или с кем-то другим. Сердце разрывалось на части, даже если присутствовало постоянное общение в разлуке. Раз она уехала в одиночку, второй раз, и он не выдержал. Ради своего героя пришлось терпеть многое. И ненавистную, тесную Европу, и чопорных кровососов, и частые путешествия, битвы, проблемы и неразберихи. Мия гасла морально, чахла на глазах без его крепкого плеча и утреннего поцелуя в лоб со словами: «Кто тут герой? Ты. Потому надери им всем задницы». Оборотень тащился за ней всегда и везде, порыкивая на вампиров и смотря убийственным взглядом. Рождённая Луной не появлялась без своего верного и преданного спутника.       Строки были написаны после очередной ссоры из-за тех же самых неизменных причин. Они не смогли договориться. Макс ревновал, не отпускал одну в общество вампиров, был раздражён и взбешён ситуацией с постоянной обязанностью Мии помогать всем, но только не себе. Она уже сходила с ума от необходимости думать, что-то предпринимать и решать, но убеждала его в важности своих действий, просила подождать, пока всё не уляжется.       Фолл взорвался. Его несдержанность, вспыльчивость стали проявляться всё чаще от усталости и раздражённости в тот период, а следующие слова заставили сердце внутри Макса сжаться:        «Иной раз я тебя боюсь. Боюсь твоего гнева, который ты контролируешь с трудом. Боюсь того, как быстро ты выходишь из себя и не понимаешь, что причиняешь мне моральную боль, калечишь душу криками. Признаюсь, что наш первый год был идеальным. Ты был идеальным. И знаешь что случилось? Мы начинаем узнавать друг друга такими, какими есть на самом деле. Я тоже не идеальная девушка, да, ору как истеричка в ответ и тоже ревную, тоже устаю от этого, но я рада, что мы смогли сегодня сесть и поговорить. И ты наконец-то начал слышать меня. Спасибо тебе за это. Все мы не без изъяна, имеем слабости, и уже прогресс, что ты и я это признаём. Моя любовь к тебе не уменьшилась, но каждый мой крик в пустоту, разговор со стеной заставляет меня о многом подумать насчёт нас».       Макс чувствовал себя последним мерзавцем, когда видел, как её плечи начинают трястись, и слёзы блестят в глазах по его же вине. Им срочно нужен был отдых и перезагрузка мозгов, сложившая ситуация истязала обоих.       Во время последней ссоры она дала ему крепкую пощёчину. Фолл замолчал, приложив ладонь к щеке. След от женской руки горел огнём. Силы Мии развивались стремительно, и уже в то время треснула она ему хорошо.       — Молодец, маленькая. Чуть челюсть не выбила, — без ехидства, со всей серьёзностью сказал Макс, смотря на неё потускневшим взглядом.       — Макс… — девушка испуганно отступила, а потом подошла к нему, заставляя убрать ладонь от лица и вынуждая показать ей щеку.       Боль охватила половину его лица. Все их тренировки и советы оборотня не прошли зря и не пролетели мимо ушей. Мия быстро училась и с усердием оттачивала мастерство. Правда, иногда на Фолле.       — Прости-прости. Я не этого хотела, — зашептала она, целуя лоб, нос, скулу, место удара, сама не ожидая от себя такого.       — Прекрати извиняться. Пора было заткнуть меня.       Он обнял её, крепко прижал к себе, осознавая, что сейчас натворил. Пугать Мию Фолл не хотел, но именно это и делал каждый раз, когда выходил из себя. Он просто не понимал, что говорит, как громко это делает, находясь под эмоциями.       После двухнедельного отдыха у моря обоим стало легче. С тех пор Макс учился управлять своим гневом, а Мия — гасить его на ранних стадиях проявления. Тогда приобрели силу её успокаивающие прикосновения к нему, которые работали и на Майке. Последнее она неосознанно пробовала в лагере. Фоллы утихали в мгновение от ласковой, женской руки.       Прежняя пылкая и страстная влюблённость посещала их, заглядывала сквозь раскрытую нараспашку душу, теплилась в сердце и согревала. Но естественного процесса развития любви они не обошли стороной, ни в одно мгновенье связали себя крепкими, нерушимыми цепями этого удивительного и благородного чувства. Перемены постепенно настигали их. Ранящая истина перестала упускаться из внимания. Мия понимала, в чём заключается их проблема и уверенно писала об этом. До Макса доходило затруднительно и лишь после их откровенных разговоров, когда она не боялась расставлять всё по полочкам и говорить в лоб. Письма, написанные в гневе, сменялись теми, что шли от здравого смысла. Девушка видела свои и его недостатки, испытывала сожаление и огорчение, но таких слов было гораздо больше:       «… Без тебя бы я не справилась, Макс. Этот период дался нам нелегко, зато проверил на прочность наши отношения. Они стойко пережили первые невзгоды. Прости меня за резкие, язвительные слова, за проявления раздражения, недовольства тобой. Я не нашла в себе смелости сказать тебе об этом, но напишу тут. Мою благодарность ты почувствовал иным образом, я уверена...»       Он удивительно быстро вспомнил, как почувствовал благодарность возлюбленной, прочитал в её объятиях перед отъездом. Пропавшие пазлы вставали на своё место, объединяясь в единую картину действительности. Ох, Мия… Знала бы она как сейчас трепет его душу, раздирает её на куски. Ему приходилось прерываться, вдыхать в грудь больше воздуха и продолжать читать с замиранием, с тихой, затаившейся печалью.        «… Именно такого, как ты, мужчину я всегда хотела видеть рядом с собой. Мои мечты сбылись. Теперь каждое утро я вижу тебя, переворачиваясь на другой бок в постели или просто открывая глаза. Как бы трудно не было, мы справимся. У меня есть ты, и я ничего не боюсь»       Спустя месяц Фолл сделал ей предложение выйти за него замуж. Больше терпеть он не мог. Хотелось совершить этот серьёзный шаг и подняться на новый уровень отношений, крепко держа её за руку. Его волк давно признал пару, давно любил самой преданной и глубокой любовью. Вместе до гроба. Вместе после смерти и вечность там, в неизвестном им мире. Клятва срывалась с его губ, уже жила внутри.        «Признаюсь, что не ждала этого так скоро и не строила больших планов на наше будущее. Ты учил меня жить настоящим, не упускать даже самые незначительные моменты, а если взглянуть на мою новую жизнь, то перемены могли с лёгкостью смести всё построенное на своём пути. Этого я больше всего опасалась, цепляясь за каждый день, проведённый с тобой. Волку и полувампирше явно не по пути. Потому дорожила тем, что имела. Но свадьба… чтобы связать себя узами брака и нерушимой клятвой… Я не знаю. Я, честно, не хотела, даже не представляла этому место в ворохе проблем, дел и бесконечной беготни. Ты давно стал моей семьёй, и сказать что-то кроме «да» у меня бы сердце не смогло. А мой ответ шёл именно оттуда. Искреннее и счастливое «да» я сказала тебе вчера.       Во мне не жили догадки. Я не заподозрила ничего странного, даже когда ты незадолго до этого как бы невзначай перебирал пальцы моих рук и так же невзначай спросил о размере, поглаживая безымянный. Нужно быть полной дурой, чтобы ничего не понять.       Боюсь предположить, как тебе в голову пришла безумная идея положить кольцо в шкатулку из-под манускрипта. Во мне что-то резко вздрогнуло, когда я увидела её в твоих руках. Макс, не шути так больше. Но оригинальность подачи я оценила. По-другому и быть не могло…»       В отличие от Мии у Макса было много планов на будущее, на этот ничтожный клочок времени, что был дан ему неизвестно за что и за какие заслуги. Он впервые хотел с кем-то одним и особенным разделить сладковатый привкус счастья и горечь беды, выдержать пугающие, стремительные взлёты и нещадящие падения, преданно любить и биться о холод остывших чувств, неизбежно состариться и умереть, чувствуя тепло руки, надёжно держащей его на протяжении всего пути, и зная, что всё прожитое хоть и было очередным рассветом и закатом смертной души, но наполнило этот мир смыслом. Его жизнь не затерялась в толпе похожих, неменяющихся столетиями существований. Он старался сделать каждый её миг значимым, выделяющимся в киноленте, которую она будет смотреть после потухания света в своих глазах, после окончания их совместной пьесы и первой репетиции перед чем-то большим и не таким жалким.       Мия ценила его старания, благодарила за каждое, увековечивая в этих простых записях, что не имели большой, глубокой цели, затевались ради души, удовлетворения её порыва. Она никогда бы не подумала, что это станет частью тех вещей, которые продолжают жить вопреки её смерти и неизвестно сколько проживут. Майк и эти «странные записи», как девушка сама их называла, самое дорогое, что осталось у Макса от истории, имеющей начало без конца.       Между тем он приближался к переломному этапу. Это хорошо прослеживалось по её записям. Видно, как она гасла, не вдохновляясь их отношениями, теряла в нём идеала, свой смысл жизни. Вещи, ранее приносившие счастье, потускнели, превратившись в обыденность. Все грани и оттенки их личностей стали известными, раскрылись. Недостатки продолжали копиться, затмевать всё хорошее. Прежние чувства остыли, и искра любви загоралась не так быстро и ярко. Она перестала видеть их обоих, начала делить себя и его, разбив единое целое. Проступки, ошибки и несдержанности Макса замечались охотней, чем её собственные.       Лодку любви, плывущую по неизменному течению, шатнуло раз, шатнуло два. Вода перетекла за бортики и, накапливаясь, топила, полностью погружала в себя. Сказка влюблённости давно закончилась. Химия ослабила чары, перестав туманить мозг. Честные разговоры закончились, растратились все попытки. Мия смело писала это, перестав скрывать от него большую часть своих мыслей:        «… Я не понимаю, что мне с собой делать. Ты, наверное, заметил, какой большой промежуток времени прошёл между этим и последним письмом. Было просто нечего тебе рассказать, кроме постоянного присутствия раздражения во мне. Изначально я хотела показать здесь только хорошее, но потом решила поступить иначе. Это всё-таки часть наших отношений.       Признаюсь, что мне противно от самой себя, плохо от собственных чувств, от отклика моего тела. Я не могу как прежде наслаждаться твоим желанием телесного контакта, проявлять взаимность и удовольствие от этого. Частые объятия, поглаживания, касания, секс. Всё это я любила, а сейчас… оно не вызывает прежних чувств во мне.       Не понимаю, как ты можешь по-прежнему гореть.Себя я ощущаю опустошённой. Себя я ощущаю отвратительно, отказывая тебе. Но я не могу терпеть, делать вид, что всё хорошо. Надеюсь, это ненадолго и связано только со мной. Я постараюсь понять причину, искоренить её. А пока говорю тебе о такой неприятной правде. Мне не хотелось признаваться, но я уже это сделала»       Обращаясь назад, вспоминая прошлые годы, их идеальную любовь, Мия сильно волновалась. Сначала причиной она считала себя, потом под удар попал Фолл, и в итоге на нём же девушка и остановилась. Оборотень не вызвал в ней былой страсти, перестал быть постоянно желанным и раздражал одним присутствием рядом. Он многое делал не так. Говорил, шутил, ел, спал и даже дышал. Всё было не так, всё вызывало всплеск агрессии. Даже лёгкие касания выводили на эмоции, любой проступок долго не забывался. Рутина и бытовые проблемы съели их окончательно. Макс вновь запаздывал, не чувствовал того, что стала чувствовать она. Его искренне удивляла её реакция.       Тот удар по его руке, злость в родных глазах и некое осознание вспыхнули в голове Фолла, будто произошли вчера.       Мия тогда писала статью или, по крайней мере, пыталась это сделать, сидя на середине кровати в позе по-турецки.Пальцы в этот раз бегло не скользили по клавиатуре, потупленный взгляд задумчиво направлялся в экран, где виднелся белый, ничем не заполненный фон. Строка стиралась за строкой, новые идеи и предложения не появлялись. Она старалась не потерять сосредоточенность, выжать из себя последние соки, чтобы сделать работу в срок, как тяжёлое мужское тело опустилось рядом. Горячие широкие ладони с жадным влечением схватили её за талию и потянули назад. Девушка поддалась вперёд, сопротивляясь и недовольно нахмурившись.       — Прекрати. Я занята, — коротко и резко.       Однако Фолл не оставил попытки, прижался к ней, уже целуя плечо, шею, вдыхая запах тела. Руки поползли выше, алчно ощупывали грудь.       — Фолл, уймись.       Он продолжил, и она взбрыкнулась, сильно шлёпнула его по ладони, вынуждая убрать от неё свои лапы, отпихивая их.       Раньше Мия мягко уклонялась от нежелательных ласк, но ещё никогда так грубо не отказывала. Девушка прекрасно знала о его природной особенности, о том, что значит для оборотня близкий контакт — доверие, понимание, любовь. Но чтобы так…       Это задевало Макса. Фолл не терпел отказов, взрываясь, ведь это ранило его душу, говорило о холодности и отдаление пары.       «Я люблю тебя. Я хочу тебя. Я чувствую, как ты устала, и у тебя ничего не получается. Отвлекись, переключись на меня, не мучай себя», — говорили его касания и поцелуи. Поглощённая другим, она перестала это понимать.       Кожа горела, покраснев. Волк сдерживал буйство внутри. «Не любит. Не принимает». Он не стал упорствовать. Эмоции выплеснулись на прикроватную тумбочку, с которой полетели вещи, когда Макс её ударил. Мия старалась не вздрогнуть, когда раздался звук трещащего дерева и тяжёлого удара кулаком. Надоело. Надоело терпеть его, подстраиваться, делать вид, что её ничего не беспокоит.       — Ты ведёшь себя неадекватно! — крикнула она. — Я не хочу, Фолл! Что тут непонятного?! Почему я должна делать то, что нужно тебе? У меня есть собственные желания! Я не хочу! Не хочу, чтобы ты меня касался, чтобы ты меня целовал и тянул под себя! Я просто не хочу! Мне неприятно!       Сильно сжимая челюсти, стараясь не закричать в ответ, не дать агрессии управлять им, Макс тихо и чётко спросил:       — Почему?       Этот вопрос не относился к тому, из-за чего в ней пропало желание, по какой причине именно сейчас она не хочет, а к тому, что происходит уже длительное время, что такое случилось, если они больше не нуждаются друг в друге.       — Потому что я… — громко, на тех же эмоциях начала Мия, но так и не закончила фразу, которая оборвалась в пустоту и зияющую пропасть между ними.       Почему?Она не знала. Она лишь понимала, что они стремительно движутся к чему-то, что оказались там, куда не планировали забредать. Смятение. Растерянность. Страх. Это отобразилось на красивом измученном лице девушки и дошло до него.       Фолл не понимал её ровно до момента, пока сам не столкнулся с тем же. Взаимным холодом повеяло между ними. Макс изменился в глазах Мии так же, как и она изменилась в его. Тот человек, которого он полюбил, куда-то исчез с течением времени, и уже долго не напоминал о себе. Осталась привязанность и воспоминание, что когда-то, несколько лет назад они воспринимали друг друга иначе, видели нечто особенное,любили по-другому. И любили ли?       Трудно ответить. Крепкая, прочная любовь как конечная прямая. К ней нужно упорно идти, преодолевая трудности и препятствия. Она не появляется чудесным образом из ниоткуда. Она строится годами на опыте и взаимном желание обоих ею обладать. Столько всего возможного и невозможного стоит пройти, прежде чем угодить в её мягкие объятия. Они шли и разошлись, выдохнувшись, столкнувшись с далеко не последней преградой.       Любить удел сильнейших, удел мудрейших. Мия и Макс этим не отличались. До каждого из них доходило осознание, что пора действовать, исправлять, пытаться выкарабкаться, но не было известно, как это сделать, как начать, что в первую очередь принять и изменить в себе. Зашли в глухой тупик, упёрлись в стену, об которую безрезультатно бились головой. Усталость всё больше накапливалась, хотелось разрядки. Общей инициативы спасти то, что ещё можно спасти, не было. Присутствовало только быстрое, мнимое желание, когда ссоры резко затихали, что дальше только хуже, пора прекращать. Никакой речи о завтраке в постель, о выходных, посвящённых только друг другу, о совместных походах в кино не могло идти. Ласка, забота, внимание забылись. Объятия, поцелуи утратили ценность. Кризис настиг их врасплох.       Макс зациклился на вещах, никак не относившихся к их проблеме, закрылся. Он бурлил гневом, был взвинчен и никого не подпускал к себе. Мия рубила всё на корню, поспешно глядела вперёд, где её уже не тяготят эти отношения. После очередной громкой ссоры она решила совершить то, что всегда осуждала. И если бы не чистая случайность, то ей противно и страшно подумать, чем бы всё кончилось, как бы сильно она искалечила душу не только себе, но и Максу.        «В моей голове ещё присутствуют остатки алкоголя. После клуба сон, конечно же, не идёт. Взбудораженные мысли не дают покоя. Совесть терзает изнутри. Мне неописуемо стыдно.       Жаль, что мы опять испытали свою злость на окружающих вещах и друг на друге. Говорить кто прав, а кто виноват, я не буду. Ругать тебя, учить — тоже. Хватит причитаний. Их последнее время в моих письма слишком много. Мы оба натворили это и теперь, срывая голос и растрачивая нервы, расхлёбываем. Я, как и ты же, устала и даю себе неделю, чтобы окончательно поразмыслить и решиться: спасать нас или дать наконец-то утонуть, буду ли я помогать нам.       Спасибо, что убрал осколки и бардак. Спасибо, что не стал препятствовать моему желанию укатить с Тришей в клуб. Знаю, я поступила не как взрослый человек, сбежала от проблемы, выбрав лёгкий путь. И вот я уже дома минут двадцать, сдерживаю слёзы и пишу. Мне некому выговориться, но хочется. Наутро, может, всё перечеркну и выкину, а пока… нахожусь под действием странных выводов.       Сегодня в порыве злости, на эмоциях я хотела сделать тебе больно. Может, даже не тебе, а себе. Да, себе. Мне захотелось до конца истерзать себя и уничтожить. И у меня практически получилось, но меня вовремя остановили.       Я никогда тебе не изменяла, не допускала и единой мысли об этом, но последнее время мне всё чаще хочется оступиться. И я оступилась, поцеловалась с другим мужчиной, попросила, потянулась сама. Что я ощущаю, ты уже знаешь. Глубокий стыд и съедающее чувство вины. Уверена, завтра я буду ещё больше ненавидеть себя и никогда, никогда не признаюсь тебе в этом позоре. А тогда лишь смелость и решимость играли во мне. Будто такой выбор решил бы все наши проблемы. Наивная.Это так плохо и низко по отношению к тебе. Я пойму, если узнав об этом, ты посчитаешь меня недостойной твоего прощения.       Самое удивительное, что если бы тот мужчина не остановился, не дал времени подумать, я бы шагнула в пропасть, забыв про всё и желая не вспоминать до последнего. Он спросил, достойны ли наши отношения того, чтобы всё это перечеркнулось близостью на стороне. Нет. Никогда наша с тобой история не будет достойна такого финала. Я прошу у тебя и у себя прощения. Мне нет оправдания»       Последний абзац Макс прочитал несколько раз. Как воспринять признание Мии, мужчина не понимал. Узнав о поцелуе с другим, он слегка оторопел, заставляя себя читать дальше. Ощутимая тяжесть появилась в груди вместе с комом в горле. Глаза начало щипать. Боль, которую он старался всеми силами игнорировать, возникла и разрасталась в нём не из-за её предательства. Ему было больно наблюдать, как они оба постепенно разрушались, как от них остались одни жалкие крохи.       Мию теперь он видел по-иному, не так, как себя. Письма открывали девушку ранее неизвестным ему образом. Его герой, забитый в угол, не знающий, как выбраться из этой болотной топи, пошёл на отчаянные меры, на проверку остатка чувств, чтобы ответить на вопросы: осталась ли она ещё живой внутри? Может ли ещё что-то чувствовать, после союза, который высосал из неё всё? Девушка писала, что ей нет оправданий. Макс их находил и ни в чём не винил. Вскоре он продолжил, запретив себе долго думать об этом и глубоко копаться.       Самый последний конверт был самым тонким, и сейчас в нём оставалось два письма. Всего лишь два. Это конец, рубеж, после которого всё оборвётся и никогда не допишется.       Время давно перевалило за полночь. Он приступил к чтению, когда ещё сгущались сумерки, и даже не заметил, как долго уже сидит на одном месте с серьёзным, задумчивым выражением лица. Так же быстро пролетела и их совместная жизнь. Несколько лет уложились в несколько часов.       Макс раскрыл перед яркой лампой предпоследнее письмо. Мия ничего не написала в тот момент, когда подозревала его в измене с подругой Одри. Она выпала из жизни, закрылась в себе, думая как поступить, как повести себя. Это жгло ей душу вместе с воспоминание о том, что она сама недели две назад предала его, каждый день всё больше мучаясь.Девушка хотела закрыть глаза, не принимать так близко к сердцу, ведь тоже согрешила, но под натиском эмоций, глубокой обиды и раны от любви не успела затормозить. После неприятной находки она смогла спокойно только дойти до квартиры, дождаться Фолла, а потом её понесло.       — Чёртов изменщик! Гад!— вопила она и без разбора лупила его туда, куда попадёт прямо с порога. Слёзы широкой рекой текли по её горячим щекам, а она рыдала навзрыд и хрипела.       Макс ничего не понимал и ничего не разбирал в словах девушки, кроме оскорблений. Стоило захватить её и загнать в угол, как он узнал причину.       —Успокойся, слышишь! Мия! Мия! — пытался Фолл пробиться сквозь поток словесной грязи из её рта и криков.       — Отпусти меня, кобель! Пусти или я… или я… — прерываясь, она начала высвобождаться, тараном наваливаясь на него. Вампирская сила неплохо с этим справлялась. — Неужели стоило столькие годы пудрить мне мозги, чтобы потом всё равно выбрать волчицу?!       Мия с новой силой поддалась вперёд. Макс опешил, переваривая услышанное.       — Что ты так смотришь?! Скажи ещё, что не понимаешь, о чём я говорю!       Спокойно Фолл ответил:       — Не понимаю, Мия. Не понимаю.       Полувампирша заплакала сильнее, глядя на него, и оставила все попытки вырваться из угла. Её тело сползло по стене и сжалось в защитную позу. Настоящая буря была ещё впереди этого длинного вечера.       Макс и сейчас ощущал холод воды, в которой они тогда сидели. Она была такой же холодной, как и их любовь, как пепел, остатки от костра, горящего некогда высоко и ярко. В тот момент пришло время признать проигрыш и смириться с точкой невозврата.       — Я устала. Ты устал. Ну не выходит у нас ничего. Тогда зачем мы продолжаем друг друга мучить?— говорила Мия, всхлипывая в его объятиях и дрожа.       Прислонившись головой к ледяному кафелю, он молча согласился с ней. Зачем? Зачем продолжать всё это? Дурная, бессмысленная затея.        «… Что с нами творится, Фолл? Наверное, этот вопрос стоило задать намного раньше. Я люблю и не люблю тебя одновременно. Я хочу тебя отпустить и всегда быть рядом с тобой. Я полна желанием построить всё заново, но быстро гасну. Мне невыносимо рядом с тобой и без тебя. Что это? По какой причине происходит?       Не буду говорить, что мы разные и не подходим друг другу, что это когда-нибудь непременно случилось бы. Мы просто два труса и слабака, которые испугались и быстро опустили руки, отдав ответственность решать за нас кому-то другому.Также не буду гадать, что «если бы…». «Если» уже не будет.       После твоего отъезда в моём сердце тоска,и я не решаюсь тебе позвонить, хотя бы написать пару слов. Мы специально в разлуке, для того, чтобы разобраться. А надежды во мне не осталось.       Какой бы исход не ждал наши отношения, я уверена: у нас было счастье, и была любовь. Жалею лишь о том, что мы не создали новую жизнь. От нашего, уже разваленного, союза родился бы очаровательный ребёнок. Я никогда не смогу стать матерью для твоих детей, ведь безвольно отдала свою жизнь другому смыслу, а ты, надеюсь, это счастье ещё познаешь. Ты был бы прекрасным отцом, Макс. Жаль, что я потратила твои лучшие годы на создание этой неразберихи. Восстанови в себе равновесие, приезжай с новыми силами и чистыми мыслями. Найди в Канаде другой смысл жизни, докопайся до него…»       Большего во время разлуки Мия не сказала. Вновь Макс внимательно сверял даты и видел большой промежуток. Её одолевало чувство ностальгии, чего-то безвозвратно утерянного вместе с раздражением, переходящим в злость, и искренней благодарностью за такой здравый итог. Напоследок они не встряхнули друг другу нервы, а обоюдно разошлись, чтобы попробовать свободную жизнь без оков отношений, которые их шатко скрепляли. Что-то писать о своём состоянии, рассказывать, как проходят сеансы с психологом и дни в одиночестве, Мия желанием не горела. Эти письма основывались на любви к Максу, потом стали отображением их многолетнего союза, но теперь они не имели смысла. Она так посчитала и ни строчки не написала.       Они оба за тот короткий период времени восстанавливались, по кусочкам собирали себя и приходили к пониманию того, кто теперь каждый из них, кем стали Мия и Макс, познакомившиеся пару лет назад странным образом и при странных обстоятельствах, и куда эти двое пропали. Оказалось, трудно разойтись, не оглянувшись. Некогда пылкие возлюбленные решили не только оглянуться, но и протянуть руки помощи, поднять брак с колен.       Чёрная полоса сменилась белой. Фолл с нерушимым спокойствием ждал этого, безошибочно чувствуя наступления, и окончательно убедился, когда Мия приехала к нему. Теперь всё будет хорошо. По-другому и быть не может, ведь их любовь не достойна плохого финала. Она выше. Она больше, чем несколько мимолётных лет, израненных суровой и непростой реальностью жизни.       — Мне здесь стало легче, — тихо говорила Мия, глядя в большое панорамное окно, из которого открывался чудесный ночной вид на спящую природу Канады.       —Думаешь, проблема решилась из-за смены места? — так же спросил Макс. Его глаза заворожённо смотрели и не отрывались от её профиля, поддёрнутого густыми тенями.       Девушка шумно вздохнула и оторвала взгляд от высоких деревьев.       — Нет. Это далеко не так.              — Тогда что?       Она ничего не сказала, уйдя в себя и на мгновение закрывшись. Что-то отчаянно срывалось с её губ.       Волк подошёл сзади, встал почти что вплотную, но не дотронулся и кончиком пальца до полувампирши. Они некоторое время молчали прежде, чем в тишине комнаты прозвучал женский голос:       — Сколько раз можно влюбиться в одного и того же партнёра?       К кому обращалась Мия? К себе или Максу? Этого девушка точно не знала. Однако Фолл удостоил её ответом:       — Думаю… бесчисленное множество раз.       — Так много, — она усмехнулась.       — В свою настоящую пару можно влюбляться вечно. Раз за разом.       Мия задумчиво продолжила, соглашаясь с ним:       — И каждый раз это будут разные личности одного и того же человека. Жаль, что до меня так поздно дошла эта мысль.       —Очень жаль, что и до меня тоже.       — Я не смогла сдвинуться с мёртвой точки, пока я не поняла, что ты больше никогда не станешь тем Максом Фоллом, в которого я влюбилась. И это неизбежно. Уже через год мы будем с тобою другими людьми.       Макс притронулся к распущенным каштановым волосам девушки. Сколько цветов она уже сменила, и вспомнить сложно. Заправил прядку за ухо и оставил руку на худом плече. Она не воспротивилась, не дёрнулась, принимая этот первый за последнее время контакт, лёгкую, но глубокую близость.       — Конрад любил мою бабушку с самого детства. Они прожили в браке тридцать счастливых лет, пока она не погибла. Он сказал, что любил за это время, как минимум, трёх разных, по-своему удивительных женщин, и этими всеми женщина была она. Дед видел в ней и ту смешную девчонку с соседнего дома, и её новую, повзрослевшую личность. Видимо, самим нам трудно было это понять.       Мия ещё немного молча постояла и, мимолётно коснувшись его ладони, покоившейся у неё на плече, развернулась к нему. Одна серьёзность читалась во взгляде.       — А если я скажу, что снова влюблена в тебя? И что мне плевать, как долго это продлится? Я готова ещё раз пройти через всё дерьмо, чтобы вновь вернуться к тебе.       Фолл взял её лицо в ладони.       — Тогда я отвечу, что последние дни только и жду этих слов, потому что я снова влюблённый дурак.       Мия прикрыла глаза,сказала:       — Я люблю тебя, Фолл.       — И я тоже люблю тебя.       Оборотень оставил горячий поцелуй на лбе девушки. Она прошептала в ответ:       — Расскажи мне всё, поделись накопившимся. Давай сегодня закончим то, что так и не закончили, и начнём сначала.       — Если ты сделаешь так же.       — Сделаю. Обязательно сделаю.       Макс потянул за штору и закрыл большую часть окна. Мия проследила за его движениями и первая начала изливать душу.       Его кабинет вновь приобрёл очертания. Глаза различали черноту написанных строк на слегка бугристой из-за пролитых слёз бумаге. Сколько угодно можно оттягивать момент и неосознанно погружаться в сплывшие моменты былого, но ему всё равно придётся прочесть её последние слова.       Он четыре года жил, не зная об их существование, а теперь жалел, что вообще нашёл эти конверты. Сложно, очень тяжело, однако необходимо. Ведь после её «прощай» он отпустит ту Мию навсегда.        «Макс, это письмо будет последним. Я счастлива, что пишу его, когда у нас всё более или менее наладилось. За последний год мы во многом преуспели. Неимоверно трудно строить заново, но ты и я прекрасно справляемся. Стоит ли мне говорить, что плод нашего труда и то, к чему мы так долго стремились, сейчас пинается у меня в животе? За всё это время мне не хотелось ничего записывать. Я старалась больше говорить тебе словами, знаками любви и внимания напрямую. И вот сейчас меня потянуло усесться за стол и от руки черкануть эти строки. Причины есть, и они не утешительные. Они тревожат меня уже несколько дней. Хочешь, назови это глупостью, паранойей или чем угодно, но мне важно успеть кое-что сказать, пока не поздно, пока я ещё могу это сделать.       Скоро родится наш долгожданный Майк. Ты сам знаешь, как я отвратительно чувствую себя. Мне страшно смотреть на себя в зеркало, и моё пугающее состояние послужило главной причиной, по которой я останавливаю свою затею и пишу прощальное письмо. Мне не страшно. Я не буду сожалеть, если умру, потому что отдала свою жизнь нашему ребёнку. Прошу, пойми меня, отнесись к моим словам серьёзно. И если умирать, то только в твоих объятиях.       Я хочу сказать, что безмерно благодарна тебе. Да, говорю это неизвестно в какой раз и продолжу говорить. Спасибо, Макс, за всё сделанное и не сделанное тобою. Ты невероятный мужчина. Желаю, чтобы каждая из твоих задумок осуществилась. Построй дом у озера, встреть там тихую старость в окружение близких и вдоволь понянчи волчат Майка за меня.       Я обязательно найду тебя в лучшей жизни. Чтобы ни случилось, и как бы не сложилась наша дальнейшая судьба, я обещаю — моё сердце и моя душа всегда твои. Они принадлежат тебе и были отданы ещё той ночью у реки. Звёзды в твоих глазах поистине восхитительны.       Я буду возвращаться к тебе, даже если умру, разлюблю, стану ненавидеть, забуду и бесследно потеряю. Я найду невозможный способ, чтобы согревать твою изувеченную душу, не отпущу тебя до последнего вдоха, пока вновь не встречусь с тобой где-нибудь в пределах другой реальности.       И я прощаю тебя за твои новые влюблённости, за преданность другой, за то, что ты не сможешь больше скорбеть. За то, что меня отпустил. Мне не нужны твои муки, страдания и слёзы. Живи, Макс. Живи, пока не поздно. Моё время подходит к концу, твоё — всё ещё идёт и будет идти больше столетия. Не трать его зря, перестань убиваться по мне как можно быстрее.       Страшные строки, согласна, но я чувствую, что должна их тебе сказать. Мы никогда не знаем, что будет завтра, через день, месяц, год, потому говорю заранее: не забывай меня, но отпусти. Если ты будешь по-настоящему счастлив с кем-то другим, то во мне будет такое же счастье. Полюби ещё. Это не преступление. И позаботься о Майке. Мне бы только увидеть его, не оставить мир, рожая этого долгожданного ребёнка. Ты лучший папа, новый непревзойдённый идеал. Я уверена. Будь счастлив, Макс.       

Твоя Мия.

P.S. Если бы меня отправили на несколько лет назад и поставили перед выбором, я бы всё равно выбрала тебя, даже зная, какие трудности нас ждут впереди. Крепко обнимаю. И до встречи в другой жизни»