Залечи мои раны

       На первом этаже проснулась жизнь, было шумно. Слышались знакомые голоса, сливающиеся в один разговор. Раз за разом звенел непринуждённый смех. Кто-то ходил туда-сюда и хлопал дверьми. Кто-то гремел посудой и разговаривал с набитым ртом. Новорождённые волчата давно не спали и вредничали. Приглушённо шёл телевизор, показывая прогноз погоды — синоптики пророчили похолодания и приближения гроз. По дому витал божественный аромат сладкого вишнёвого пирога и свежезаваренного чая… В секунду всё оборвалось.        — Чёрт, чёрт, чёрт… — зашипела Мия и сжала пальцами виски, зажмурившись и скрючившись от боли, накатившей слишком резко и неожиданно.        Звуки, запахи и ощущения разом оглушили её и отозвались острым покалыванием в голове. Это было похоже на тот эффект, который бывает, если поднести микрофон к музыкальной колонке. Появляется противный высокий свист, разрывающий черепную коробку в щепки. Рождённая Луной чувствовала что-то похожее, только в разы сильнее и ужаснее, старалась не закричать и практически выла от боли, мысленно желая, чтобы эффект от неудачного применения даров поскорее исчез. Прошла минута, потом две, три и адские муки закончились.        — О боже… — на выдохе произнесла она и вцепилась в перила лестницы мёртвой закостеневшей хваткой. Дерево жалобно хрустнуло.        Мия, увидев, что натворила, одёрнула руку и прижала к себе. Неуёмное желание проверить силы ещё раз исчезло. Стоило их хорошенько потревожить вчера, как сегодня они стали более непредсказуемыми.        — Я поняла. Это была… плохая затея.        Полувампирша посмотрела вниз, туда, куда стройным рядом уходили широкие дубовые ступени. Вторгнуться в семейный островок тепла, то есть прямиком в гостиную, где бодрствовала стая Фолл, она не решалась. Страх быть чужой и непринятой никогда её не покидал. Он хорошо прятался внутри, забившись в самые тёмные уголки, сытно питался, становился сильнее и ждал своего часа. Чужая для мира, для Макса. Для самой себя…        Девушка оглянулась, наткнулась взглядом на спальню, из которой только что вышла. Фолл остался в кровати, проспав все ранние подъёмы, что стали для него привычными за последние годы. Моральная усталость мёртвым грузом наваливалась на каждого их них, и Фолл поддался, позволил себя задавить. Прямо сейчас, в эту решающую минуту Мия не нашла ожидаемой поддержки от оборотня, не услышала его привычное «дерзай, герой», однако кое-что вспомнила и почувствовала прилив уверенности.        «Стая — твоя семья», — твердил Макс когда-то давно. «Стая — твой дом». Это был негласный и нерушимый закон. Она — спасительница Шон, супруга нынешнего вожака и мать его ребёнка. Так было всегда и иначе быть не могло. Презрение и настороженность оборотней остались в прошлом. Фоллы приняли Мию и все эти четыре года ждали её возвращения. Рождённая Луной уверенно расправила поникшие и ссутулившиеся плечи, сделала первый шаг.        Одна ступенька, вторая, третья... Лёгкий скрип. Девушка выстроила внутри себя непреодолимую стену, защищающую её от страхов, сомнений и неудач, оттеняющую все непрошенные эмоции и чувства. Уже после, где-нибудь в укромном тихом месте она подумает о том, как ей чужда новая Мия и как вернувшиеся воспоминания тянут камнем на дно, однако конец лестницы был близок. Голоса ожидающе затихли. Перед Мией открылась гостиная, позолоченная солнцем. Почти все Фоллы, к счастью или к сожалению, были в сборе.        — С добрым утром, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и спустилась с последней ступени на пол.        Дядя Джон, что находился у окна и катал в коляске маленький плаксивый комочек, приветливо кивнул.        — О, Мия проснулась. Привет-привет! — тут же обрадовался Шон, обернувшись через плечо и увидев девушку.        Молодой волк сидел на диване, обращённом задней частью к лестнице, а передней — к камину. С одной и с другой стороны стояли большие мягкие кресла, в одном из которых расположилась Одри с малышом на руках. Обстановка дома Фоллов совершенно не изменилась, само ощущение уюта и тепла осталось тем же. Мия отметила это ещё тогда, когда проснулась и некоторое время лежала в постели, осматривая комнату и прислушиваясь к своим ощущениям. Словно все четыре прошедших года она жила здесь. Обои, картины на стенах, фотографии в рамках, статуэтки, цветы в горшках, охотничьи трофеи, небрежно брошенные декоративные подушки и плед, ковры, лампы. Все детали замерли во времени и остались на своих местах. Этот факт показался Мие приятным. Она вернулась в правильное место, по-особенному родное, туда, где прожито столько воспоминаний, где дышалось легко и спокойно.        — Выспалась? — любопытно продолжил Шон. — Завтракать будешь? Чай или кофе? А может, какао? У нас сегодня вишнёвый пирог. Между прочим, очень вкусный!        — Да, буду. Не откажусь от пирога и от какао…        Хелен, что вытирала пыль на полке камина, тут же оставила своё занятие. Она откинула тряпку на журнальный столик и упрекнула сына:        — Что же ты так сразу на неё набросился, Шон? Мия даже растерялась. Милая, хватит стоять как вкопанная! Иди скорее к нам! Мы тебя ещё не обнимали!        Волчица широко распахнула объятия. Полувампирша, не смея скрыть радостной улыбки, которая нарисовалась на лице сама собой, прошла вглубь гостиной и прижалась к Хелен.        — Хелен, у тебя даже духи те же, — прошептала она, ощущая сладковато-пряный аромат.        — Как же я могла им изменить? Ты меня на них подсадила.        Мия отпрянула, удивлённо изогнула бровь, смотря на волчицу.        — Да-да, ты как-то дарила на день рождение. У них такой нежно розовый флакончик…        И тут Рождённая Луной ощутила чудесное свойство вернувшейся памяти. Одно слово, намёк и картинка на раз два по кусочкам сложилась в голове. Казалось, что можно вспомнить абсолютно всё, даже раннее полузабытое детство. Ощущение всемогущества накрыло девушку. Неужели теперь так легко обратиться к своему прошлому? Удивительно для Мии, что на протяжении трёх месяцев жила в неизвестности.        — А-а, поняла, Хелен. Розовый флакон и круглая серебристая крышечка.        — Именно!       Шон насмешливо проговорил:        — А мы всё ждали, когда же ты спустишься.        Полувампирша смутилась. Не могла же она сказать, что медлила из-за страха быть непонятой и непринятой, дарами пыталась прощупать почву, потому ответила, переведя слова в шутку:        — Боялась, что вы меня задушите. Особенно ты.        — Да ведь я душил тебя ещё вчера! Сегодня меньше буду!        Мия искренне рассмеялась и наконец-то разрешила себе расслабиться, разрушив стену внутри. От чего ей закрываться? От того, что сейчас на душе тепло? От того, что её приняли и страхи не оправдались? Тревога и волнение исчезли бесследно и уступили место счастью. Кажется, ей очень рады. Даже Одри, с которой у неё всегда были натянутые отношения, поднялась с кресла и поздоровалась.        — Я очень рада твоему возвращению. Правда, — сказала волчица и заметно смутилась, избегая глазами взгляда полувампирши.        Ей было непривычно выражать искренность по отношению к Мие, показывать чистые и не наигранные чувства, переступать через себя. Одри всегда желала брату лишь счастья и благополучия, однако не с полувампиршей и не с их общим сыном, рождённым не известно с какой сущностью. Она натворила и наговорила столько, что теперь не достойна и секунды внимания Мии. Обидные, нередко жестокие и грубые слова, которые волчица небрежно и бездумно бросала в порыве всевозможных эмоций, не вернуть. Как по иронии судьбы именно в эту минуту в голове Мии и Одри возникло воспоминание о разговоре, после которого жизнь каждой совершенно случайно и неожиданно разделилась на «до» и «после».        «У вас нет будущего. Когда-нибудь он оставит тебя с никому ненужным ребёнком на руках, уйдёт к волчице и возглавит нашу стаю. Думаешь, удержишь его этим выродком у себя в пузе?!», — с ненавистью кричала Одри.        Однако Мия, уверенности у которой не отнимать, гордо вскинула подбородок и дала достойный ответ:        «Мне нужен. Мне нужен мой мальчик. И смирись. По-другому никогда не будет… если только после моей смерти. Ты ответишь за свои слова и отравишься от змеиного яда, капающего с твоего же длинного языка».       Этот разговор стал несводимым позорным клеймом, незаживающим ожогом, что постепенно перешёл в гниющую рану. Он долго преследовал Одри. Пока рос Майк, пока рядом страдал Макс, пока шли годы. Всё это время слова приносили мучения. И хотя Одри осознала ошибку и поняла, что именно она несправедливыми высказываниями спровоцировала ранние роды у Мии, которая почти сразу же схватилась за живот и покачнулась, теряя сознание, но извинения так и не последовали. Растерялась, побоялась, а потом опоздала. И вот уже на протяжении четырёх лет она сожалела и не могла ничего изменить.       В жизни закон бумеранга работает безотказно. Рано или поздно придёт обратная отдача. Одри сама накликала на себя несчастье. Как в кривом зеркале отразились её слова. Судьба волчицы сложилась не лучше. Полная потеря собственного «я» и достоинства, невозможность понять свои желания, а не навязанные, несчастливый брак, развод, двое новорождённых детей, которых придётся растить в одиночку. Не это ли Одри пророчила женщине, которую полюбил брат?       — Стало по-другому? — вдруг спросила Мия. Не было надменности, презрительной усмешки. Было спокойствие и прежняя уверенность. Сегодня память девушки работала на «ура».       Волчица отрицательно покачала головой. Нет, по-другому не стало. Даже после смерти Макс остался верен своему выбору.       — Прости.       — Не у меня проси прощения. Я давно тебя простила.       — Одри? Мия? Всё в порядке? — забеспокоилась Хелен, явно не понимая, что происходит и о чём говорят девушки.       — Да, — убедила Одри и проследила за взглядом Мии.       Она посмотрела на волчонка, маленького, совсем крохотного и беззащитного. Когда-то таким был Майк… В сердце защемило сожаление. Прежняя вражда теперь стала пустой и бессмысленной. Им нечего делить, и есть более важные вещи, чем задетые чувства.       — И я очень за тебя рада, — честно призналась Мия. — Поздравляю с рождением сыновей. Это кто у нас?       Одри пришла в ступор и не сразу нашла, что ответить. Рождённая Луной озадачила своим поведением. Волчица не до конца понимала, какие между ними отношения. Они стали хуже или улучшились? Жена брата притворяется или действительно испытывает радость?       — Спасибо… Это Нейтон, — Фолл обернулась и устремила взгляд на сына, которого продолжал укачивать дядя Джон, — а тот кроха — Мелвин.       — У нас одни мальчишки! Когда же я понянчу девчонок? — воскликнула Хелен, улыбаясь и пытаясь увести разговор в иное русло, подальше от прошлых обид.       — Ох, мама. Теперь только внучек жди.       — А с таким сыном я точно дождусь внучек?       Шон рассмеялся.       — Даже не знаю.       Хелен махнула на него рукой, и переключилась на Мию. Как бы она не хотела портить столь радостное утро неудобными вопросами, но переживания были сильней. Волчица сжала губы и старалась не смотреть на изрезанное шрамами лицо, но невольно остановила на нём взгляд и задержалась. Полувампирша заметила это, прикоснулась к своей коже, легонько прошлась пальцами по бугоркам и шероховатостям.       — Это совсем не страшно, — заверила она. — Всё можно при желании убрать.       — Моя милая Мия, как же тебе досталось…       — Хелен, нет повода для беспокойства. Я жива. И это главное.       — А как же твои способности?       — То, что когда-то свалилось мне на голову… отчасти не страшно потерять.       — Память?       — Вернулась.       Волчица решила не развивать столь щепетильную и неудобную тему, снова посмотрела на полувампиршу, теперь не подмечая в ней изменения, а искренне любуясь. Как же Мия была прекрасна, несмотря на бледность и усталый вид. Что-то особенное её подпитывало. Жизнь вливалась в девушку рекой, смывая всякие барьеры, очищая и восстанавливая силы. Она была подобна цветку, который пока что сжат в тугой бутон, но от обилия света и влаги скоро распустится и станет ярче, свежее, ещё прекрасней, чем прежде.       — Ну что ж, Фоллы, — Хелен хлопнула в ладоши, подытоживая и лучась от радости, — сегодня у нас большой праздничный завтрак. Стая снова вместе, а это намного важнее насущных проблем и прошлых обид. Мия, будь готова лопнуть от моей вкусной еды!       — И я тоже не прочь лопнуть от твоей стряпни, Хелен.       В это мгновенье, сильно хромая на одну ногу и стуча по деревянному полу тростью, в гостиную прошёл Конрад, за ним следовал Ральф. Крупные, богатые на седину кудри пожилого волка отливали серебром и аккуратно обрамляли доброе лицо, ставшее ещё более старым, чем раньше. Он не скрывал возникшей радости, улыбался широко, приветливо. Ральф в отличие от деда совершенно не изменился. Прежняя серьёзность, суровость и собранность остались при нём. Мия знала, что за внешним грозным обликом скрывался мужчина с золотым сердцем. Она не видела настороженности и враждебности в его взгляде. Всем своим видом бывший вожак приветствовал вернувшегося члена стаи.       — Какие люди! А мы тебя заждались! — сказал Конрад, доковыляв до Мии. — Уже думал идти и возвращать тебя домой. Ан, нет, сама скоро явилась.       — Дедушка Конрад, ну вы как всегда, — насмешливо проговорила девушка и попала в щедрые старческие объятия.       — А что мне на старость лет унывать! Я ещё ого-го-го!       Конрад заглянул в глаза Мии, сравнимые с глубоким серым морем. С их последней встречи, когда девушка привела домой заблудившегося Майка, многое в ней изменилось, однако только в лучшую сторону. Не было в этом море больше штормов, не уходили ко дну корабли, не свистел ветер, срывая с мачты парус, и всё так же внизу зрачка сверкала лунная дорожка. В глазах, в этих двух зеркалах души отражалась сама жизнь. Жизнь чистая, новая.       — Здравствуй, Мия, — сдержанно последовало от Ральфа, после того, как пожилой волк выпустил долгожданную гостью из объятий. — Добро пожаловать домой.       — Никогда бы не подумала, Ральф, что услышу подобное от тебя, — усмехнулась полувампирша.       Бывший вожак пожал плечами и развёл руками.       — Старею.       Хелен поправила мужа:       — Точнее становится мудрым.       По гостиной прокатилась волна того самого звонкого смеха, который слышала Мия, стоя наверху. Сейчас она была частью стаи, одной из тех, кто искренне и непринуждённо смеялся. И пускай весь мир подождёт, пока они будут радоваться встрече.       — Я думаю, что позавтракать на улице — это отличная идея. Да же, Фоллы? — после спросила Хелен.       — Будет неплохо, — поддержал Конрад. — Последние тёплые деньки, а мы дома тухнем!       — Тогда кого ждём? Все шагом марш на улицу! — сказал Шон и поднялся с дивана.       Паренёк сразу же начал убирать посуду с журнального столика. От первого раннего завтрака остались только крошки на тарелке и слегка недопитый кофе с молоком. Интересно, как ещё Хелен не угнала сына на кухню.       — А Макса и Майка будить? А то слишком долго спят.       Хелен глянула на настенные часы, уже собираясь сказать, что лучше дать им поспать, как вдруг Макс и Майк сказали всё сами за себя.       — Долго спишь ты, когда втихушку приходишь с ночных свиданий, — послышался голос Макса, неторопливо спускающегося с лестницы.       — Да! Когда Шон сбегает к Майе, он спит до самого обеда, — подтвердил волчонок, что шёл рядом с отцом, а потом, протерев глаза кулачками, добавил: — А когда мы есть будем?       — Кто о чём, а Майк о еде! — со смеху прыснул Шон.       Хелен заворковала:       — Сейчас, мой маленький, будем кушать.       Макс подошёл к Мии, прижался губами к щеке, целуя долго, любовно, от чего девушка залилась лёгкий румянцем. Майк заверещал, вытянул руки вверх, сжимая и разжимая кисти рук:       — И я! И я хочу поцеловать!       Оборотень поднял волчонка, чтобы тот дотянулся до полувампирши. Мальчик, горя детской радостью и искренностью, двумя ладошками обхватил лицо матери и громко произнёс, прежде чем поцеловал:       — Чмок тебя в нос!       — Ой, щекотно! Спасибо, солнышко. И тебя тоже чмок.       Мия ответила тем же, подарила ему парочку отрывистых прикосновений губ в обе пухлые щеки, в лоб, прикрытый блондинистыми волосами и в такой же, как у неё нос. Малыш счастливо засмеялся и был опущен обратно на пол.       Хелен с трудом оторвала взгляд от воссоединившейся семьи и скомандовала, указав рукой на дверь:       — Ну всё, нацеловались, наобнимались, а теперь на улицу, на свежий воздух. Давайте-давайте. Живее!       

***

      Радость, охватившая всю стаю, была сильной, однако ещё сильнее оказалось желание узнать, что же произошло на самом деле и почему смерть спустя годы дала Мие второй шанс на возвращение к жизни. Пришлось объяснять, с чем хорошо справился Макс. Он так же смог подробными деталями дополнить неполную и местами неясную картину, нарисованную Шоном, который ещё вчера пояснил некоторые моменты, в том числе и приезд Виктора. Фоллы оказались, мягко говоря, удивлены исходом событий и совершенно исключительным чудом.       Шумный волчий завтрак длился долго. Разговор шёл за разговором, одно воспоминания возникало вслед за другим воспоминанием, появлялись новые вопросы и на них рождались новые ответы. И всё было хорошо, спокойно. Мия смотрела на окружающих её волков и чувствовала, что находится дома, ощущала себя родной среди своих вопреки всем страхам и ожиданиям и, наслаждаясь мягкими объятиями безмятежного счастья, не замечала, как время стремительно и беспощадно близилось к полудню, не желая останавливать свой бесконечный ход на этом замечательном солнечном утре.       Сначала стал убывать мужской состав стаи. Джон и Конрад отправились в семейный магазин. Ральф предпочёл компанию сломанной машины, которую всё никак не мог доделать. Шон сослался на очень важные и секретные дела. Следом ускакал Майк, решив половить бабочек. Хелен и Одри ещё задержались, однако потом ушли и они, оставив Мию и Макса наедине.       С тишиной, наступившей после столь шумного и оживленного завтрака, стало слышно, как ветер трепал ветви деревьев и играл с листвой, как отчаянно и звонко голосили птицы перед неизбежным путём на юг и как настойчиво зазвучали беспокойные мысли у каждого в голове. Наверное, это были самые тревожные и ключевые мысли перед концом всех мучений.       Оборотень допил апельсиновый сок, перестав бездумно болтать его остатки на дне стакана, и с наигранной досадой произнёс, когда взглянул на девушку и понял, что она делала:       — Мия-Мия, всё самое полезное срезала.       Мия, по всему видимому очень увлечённая чисткой яблока, ответила не сразу. Нож в её руках аккуратно и старательно скользил по кругу, не оставляя после себя и кусочка яркой кожуры. Всё внимание было сосредоточено только на процессе или же… Или же она так же, как и Макс витала где-то далеко, в сотом обдумывание всего дерьма, свалившегося на них? Вероятно.       — Иначе придётся мыть… И вообще, не люблю я эту кожуру.       Макс неодобрительно хмыкнул и потянулся в глубокую стеклянную чашку за последним спелым фруктом.       — Ничего и мыть не надо. О себя обтёр и сойдёт.       Он не только сказал, но и продемонстрировал слова на деле — хорошенько потёр яблоко с разных сторон о футболку, да так, что оно заблестело, а потом смачно, с хрустом откусил приличный кусок мякоти.       — Спроси у Майка про червячков. Он тебе всё подробно расскажет о том, кто, где и почему поселяется, — посмеялась Мия. — Фрукты мыть надо! Фолл, ты вроде бы большой мальчик…       Макс резко поперхнулся.       — Вообще-то, — с набитым ртом продолжил он, — Майк про других червячков рассказывает. Которые в «яблочках живут», а не в людях и в животных.       Однако заливистый женский смех было не остановить. Полувампирша без стеснения пошутила:       — Ты только момент не прокарауль, когда червячки в тебе подрастут. Чесаться кое-где начнётся…       — Боже мой, Мия! Я же ем. Аппетит портишь со своими глистами! У меня сейчас весь завтрак обратно выйдет.       — Макс, прости! Но сына иной раз послушайся. И да, он про глистов рассказывал, а не про…       В саду, раскинувшемся за домом Фоллов, наконец-то созрел поздний сорт. Плоды пока никто не собрал, но Майк активно начал таскать по яблочку, облегчая домочадцам будущую задачу. Мие он притащил целую отломанную ветвь. Это несчастье вышло совершенно случайно. Внизу волчонок всё обобрал, а до верху не дотягивался, пришлось уцепиться за ветку, потянуть её на себя, но та предательски треснула и упала на землю. Воткнуть её рядышком Майк не решился. Поэтому за завтраком сад у Мии был в шаговой доступности. Она сорвала яблоки все до единого и сложила их в чашку, пока мальчишка стоял возле неё, держал эту бедовую ветку и выслушивал нотации от дедушки Конрада. Впредь он обещал быть осторожным, ведь боялся, что «деда шибанёт инфаркт» из-за разорения сада. Ну, это так Шон выразился. Что такое инфаркт, волчонок в общем-то не знал.       А после все члены стаи выслушали мини-лекцию. То, что фрукты нужно есть мытыми, знает каждый ребёнок. Майк — не исключение, ведь про это в книжках написано, и тётя Хелен говорила. Потому он счёл очень нужным рассказать об опасностях, которые подстерегают тех, кто лопает немытые, грязные яблочки! Оказалось, что маленькие невидимый яйца слишком коварных червячков-глистов могут быть на кожуре и вместе с ней попасть в организм, где потом обязательно вырастет большой паразит.       Урок биологии слегка испортил аппетит, однако Майка похвалили. Теперь же Мия, вспоминая важный вид сына и всю полученную информацию, легко подстегнула Макса. Плотно сжимая губы, чтобы не заулыбаться и утихомирить в себе натиск хохота, она дочистила своё яблоко и откусила.       — Вкусно? — спросил Макс.       — Обалденно.       — Ещё бы. Я пахнет как! — он уткнулся носом в красную кожуру, втянул в себя душистый, сладко-пьянящий запах. Для оборотня аромат раскрылся во всей своей полноте и красе. — Но ты меня не поймёшь, конечно. Быстренько яблочко обесчестила…       — Обесчестила, — Мия закатила глаза, произнеся с набитым ртом.       Фолл расправился с сочным фруктом в два счета, совершенно не заботясь о риске заселения в себя какого-нибудь постояльца, и изобразил, что получил самое изысканное удовольствие. Хорошо доиграв роль до конца, он посмотрел на жену, лукаво улыбнулся и сместил взгляд на её губы, слегка облизнул свои губы, саднящие лёгкой кислинкой. Полувампирша до конца прожевала мякоть и, сглотнув, потянулась к мужу, полностью уверенная в том, что он намекнул на поцелуй и желал, чтобы она сама поняла, сделала первый шаг, как это бывало ранее, в те годы, которые пока туманом проносились в голове. Но у хитрого Макса Фолла были другие планы. Он совершил обманчивый манёвр и позарился на яблоко, которое Мия, увы, не успела доесть.       — Фолл! Негодяй! — заверещала она, убирая фрукт от наглого волка на безопасное расстояние. — Не буду тебя больше целовать! Даже не проси!       Макс засмеялся и перехватил руку девушки, слегка дёрнул на себя, дотягиваясь ртом до плода. Его рвение увенчалось успехом. Послышался ещё один победный хруст мякоти.       — Варвар! Бессовестный! Руку мне так оторвёшь!       — В обществе опасного дикого волка клювом не щёлкают.       Оборотень поднялся из-за стола, подошёл к Мие, ругательства которой стали громче, и, опираясь коленом на скамью, а рукой — на стену беседки, стал напирать на жену с целью доесть остатки несчастного яблока. Полувампирша без боя заваливалась назад, ведь заранее знала о своём проигрыше. Вскоре «опасный дикий волк» утолил звериный голод, оставив от фрукта только хвостик, и переключил внимание на Мию. Она, зажатая под ним, и пискнуть не успела, когда он с той же жадностью, с какой пожирал яблоко, припал к её губам. Она, взбудораженная выходкой мужа, с охотой и страстью, в костёр которой с лихвой подкинули сухих полений, ответила ему, ощущая бодрящий сладковато-кислый вкус на языке. Внутри всё будто передёрнуло. Волной по телу разошлось желание близости.       Макс в прощальный раз дотронулся до губ Мии дразнящим касанием и отпрянул, продолжая нависать над девушкой и к тому же тяжело дышать.       — Мы так совсем разыграемся, герой.       — Согласна… И ты не варвар. Ты хуже. Может, слезешь с меня? А?       Девушка приподняла голову, пытаясь увидеть двор, скрывавшийся за массивной фигурой волка и столом. Возможно, сейчас кто-то лицезрел их странную позу. Сгорать от стыда ой как не хотелось.       — А вот с этим я не согласен.       — Слезай, кому говорю! — слегка прикрикнула она и шлёпнула его по плечу.       — «И целовать тебя больше не буду», и «варвар», и «негодяй», — начал передразнивать Фолл. — Мия-Мия, что же ты так…       Мия откинулась головой обратно на скамью и расслабилась.       — Я устала с тобой бороться.       — Наконец-то!       Макс ухмыльнулся и снова поцеловал, ещё дольше и глубже, чем прежде, ещё горячей и волнующе, чем когда-либо. Голод по Мие был самым невыносимым, мучил его непрерывно с той самой минуты, когда впервые насытился ею, этим особенным сладким плодом, и больше не смог остановиться. Отчётливо вспоминалась лунная ночь, река, пустынный пляж, мокрые следы на песке… Оборотень прошептал:       — Последнее время чувствую себя так, будто бы мы совсем недавно начали встречаться.       Мия слегка улыбнулась, прикоснулась к его колючей щеке. Мягкие подушечки пальцев нежно очертили острую скулу. Она тихо произнесла:       — Я тоже. Но не обольщайся, скоро начнётся всё по кругу: не будешь давать мне проходу, иметь где хочешь и как хочешь, конфетно-букетный период сюда же, романтика, розовые очки, идеализация, потом надоест, приестся, холод, безынициативность…       — Вообще-то уже началось. И определённый период отношений на то и период, что он длится какое-то время. Ты забыла, что дальше идёт огромный труд, долгие часы разговоров, слёзы, скандалы, однако крепкая любовь, что будет после всего дерьма, этого стоит. Дай нам побыть влюблёнными дебилами, а потом мы продолжим с того места, на котором остановились.       — А где мы остановились? Напомни.       — А хрен его знает. Разве это сейчас важно, когда мы целуемся… как Шон и Майя, которые боятся, что их поймают?       Мия хихикнула и помотала головой.       — Если Шон это услышит, он обидится.       — Он не такой уж и нежный, на собственного дядю не обижается.       Волк поднялся и потянул за собой девушку, усаживая её рядом с собой.       — Я иногда смотрю на них, — продолжил он, — и мне кажется, что… Мы с тобой такие же были.       — Беспечные, молодые, счастливые.       — Да-да, что-то вроде того. Они напоминают мне о том времени, когда всё только начиналось. И мне хотелось самому любить, бороться за своё счастье. Отчасти спасибо Шону и Майе за то, что я осмелился забыть о горе и полюбить Энн. В обратном случае достучалась ли бы ты до меня?       Мия пожала плечами и серьёзно задумалась о том, как тоже, смотря на влюблённую парочку, переставала стыдиться своих чувств к совершенно незнакомому человеку, к Максу, у которого тогда была другая жизнь, и открывалась навстречу неизведанному. Шон и Майя учили не бояться, окунаться в омут с головой без страха захлебнуться. Они рисковали, плевали на чужое мнение и дорожили даже крохотными минутами близости. Их зародившаяся любовь полыхала ярким костром, кидала снопы горячих искр, об которые с лёгкостью можно обжечься. Макс и Мия со временем не сберегли жар и тепло своего костра, растратили все угли и помешивали лишь полуистлевший пепел. Теперь они начинали заново, шли по тем же тропам за хворостом и дровами, поджигали добытое на старом месте, следили за интенсивностью разгорающегося огня, подкидывали щепок и были благодарны, глядя на соседнее пламя Шона и Майи. Осознавая это и улыбаясь, полувампирша произнесла:       — Значит, они наши главные вдохновители, наши маленькие отражения. Пусть любят, пока могут и пока не поздно, и пусть продолжают показывать нам каково это любить как в первый раз.       Она скользнула по тыльной стороне предплечья Макса, на секунду коснулась запястья и нежно раскрыла мужскую ладонь, которую полосовал толстый, давно заживший шрам. Вот что надёжней всяких колец и штампов, всяких воспоминаний и обещаний… Девушка посмотрела на свою руку, чистую, невинную и совсем нетронутую. Когда-то по ней так же больно и глубоко проходил нож, до красна раскалённый на огне, а с губ срывалась тихая клятва.       — Я привязанный к тебе на всю жизнь.       — «Как собака на поводке». Я помню твои слова. Я никогда не верила в чудодейственную силу того ритуала, не верила и в то, что волки могут быть верны до гроба, но даже когда у меня возникали сомнения в тебе, я где-то глубоко внутри была уверена в их ложности.       — Дело тут не в традиционном ритуале и не в моей природе, а в том, что никогда не опишешь словами и не назовёшь простой «любовью».       Полувампирша закрыла ладонь оборотня, положила голову ему на плечо и, соглашаясь, провела рукой по его груди, потом ещё раз. А ведь их действительно сшила незримая игла, намертво привязала друг к другу без возможности разъединиться.       — Ты редко говорил красиво.       — А ты не выбирала прикосновения вместо слов.       — Всё меняется, Фолл. Мир меняется, мы меняемся. Остаётся неизменным лишь одно — связь, которая взялась неизвестно откуда. Да, тут ты прав.       Макс повернул голову, поцеловал Мию в волосы, вдохнул. Запах, что состоял из смешение цветочных и древесных нот, аромата цитрусовых, жасмина, ландыша, сандалового дерева и того, чем могла пахнуть только она, приятно ударил ему в нос. Пропал привкус дерзкой молодости, своенравия и бодрящей свежести, на их место пришло что-то другое, более взрослое, спокойное и гармоничное. Фолл расплылся в глупой, счастливой улыбке. Запах, который он боялся потерять, снова наполнял его.       — Знаешь, я так соскучился…       — Я знаю, Макс. Знаю…       Женская ладонь остановилась в области волчьего сердца. Мия подняла глаза, посмотрела на Макса. Он взглянул на неё в ответ, и его сердце больно сжалось. Девушка перестала претворяться, в секунду сорвала с себя маску радости и счастья. Она была сегодня искренней, смеялась с Фоллом и наслаждалась завтраком со стаей, но кое-что заживо съедало её внутри, и это не только тревожные мысли, шумным роем кружившие в голове, а нечто сильнее — чувства и переживания. Лишь с Максом она смогла обнажиться, ожидая того самого момента, когда они окажутся наедине. Оборотень это понял, осмотрел двор, обернувшись, и сказал:        — Выкладывай. Что тебя беспокоит?       Мия тяжело вздохнула.       — Многое. Как бы мне не хотелось выглядеть сильной… это всё бравада. Днём я сама стойкость и непоколебимость, а ночью кричу и пинаюсь от кошмаров.       После утреннего пробуждения сон был как никогда свеж и ясен. Его послевкусие оставалось тошнотворной горечью на языке. Без труда всплыли знакомые картинки, мучившие Мию прошедшей ночью. Там был озверевший и раздавленный горем Макс. По его щекам горькими ручьями катились слёзы. Он рыдал и, превозмогая душевную и телесную боль, толкал её в свежевырытую яму. Мия сопротивлялась, боролась, но попытки оказывались жалкими и тщетными. Сквозь животный рык обезумевшего оборотня пробивалось человеческое отчаяние. «Я не хочу тебя убивать, но я не могу…», — слышала она и, царапая Фоллу руки, просила отпустить, умоляла о пощаде, запугивала, унижалась, а потом стала надрывно кричать. Крик полувампирши достиг наивысшей точки, когда Макс всё же столкнул её в яму. Сверху посыпалась земля, что холодом обожгла ещё тёплое тело.       Мия вздрогнула и, скрестив руки, погладила себя по плечам. Пальцы ощущали тепло собственного тела. Живая… Точно живая.       — Герой, — прошептал Макс, отвлекая полувампиршу, — я бы сказал тебе так: мы в любом случае справимся, пинай меня сколько хочешь в страшном сне или наяву, но не отказывайся в этой борьбе от сильного оружия — предложения Ван Арта.       Фолл помедлил, прежде чем дополнил свою мысль. Он долго обдумывал эти слова… и всё же не смог их утаить:       — Тебе ещё долго предстоит жить. Как хочешь, но я умру раньше.       Девушка всем сердцем желала, чтобы после своих слов Макс хотя бы усмехнулся. Он умрёт раньше, потому что не вынесет тягот семейной жизни, потому что не переживёт и половину проблем, принесённых ею, потому что умирать последним как-то скучно и одиноко. Но нет, не в этом скрывалась причина. Губы волка не дрогнули, не изогнулись в улыбке. Он умрёт раньше, потому что он оборотень, а она — Рождённая Луной и будет жить вечно. Ничего не изменится даже после её смерти.       Мия проглотила комок в горле и подавила неожиданную волну слёз, с недовольством сказав:       — Ещё чего?! Умирать уже собрался! На том свете тебя достану! И вообще, может, я никогда не буду прежней? Может, родив сына, я навсегда загубила свой дар? Я не соглашусь. Не буду. И точка. Я ведь живой себя чувствую, когда произошедшее напоминает о себе… И пусть я задыхаюсь, кричу, я… знаю, что жива, знаю.       Оборотень, извиняясь, коснулся волос полувампирши. Она убрала голову с плеча, попыталась заглянуть в стыдливые глаза мужа, однако он прикрыл веки и упёрся своим лбом в её лоб.       — Больше никогда мне так не говори, — шёпотом произнесла Мия и зажмурилась от предательского пощипывания в глазах. — Мне нестерпимо больно знать, что когда-нибудь ты меня оставишь.       — Не факт.       — Мы знаем это оба.       — Прости…       Снова положив ладонь на сердце Макса и считая удары, отзывающиеся в ладошку, она тихо спросила:       — Как долго я смогу бороться и не сходить с ума? Как долго ты сможешь выносить это?       — Я не знаю, герой. Но глаз у меня уже дёргается. Не забывай о помощи, предложенной Виктором. Да, немного нечестно по отношению к самой себе и своей памяти… Но что лучше: раз и навсегда избавиться от преследующего тебя кошмара или каждую ночь просыпаться в поту и надрывать горло? Давай будем надрывать горло во время другого занятия, хорошо?       Девушка хмыкнула и обняла оборотня за шею.       — У нас ещё есть маленький волчонок, который тоже нуждается в помощи. Что мы ему скажем? Как? Я не представляю.       — Скажем правду. Спокойно.       — Я понимаю, но… Как ты себе это представляешь? «Майк, слушай, я твоей мамой нечаянно оказалась, теперь меня зовут Мия, а не Энн. А ещё ты у нас не совсем обычный волчонок»? Ну бред. Майк нам у виска покрутит.       — Мия, будь тише.       Он прислушался, а потом заговорил шёпотом:       — Не бесись и не вредничай. Вот что нам делать, если эта чистая правда? Так получилось.       — Давай повременим с этим? Скажем позже, когда ему будет лет десять. Четыре года. Это совсем малыш.       — Ага и подождём до тех пор, пока он Бетти гипнозом шибанёт. Мия, нет. Мы скажем ему в ближайшее время, потом сразу же приступим к его обучению, подключим Виктора. Этот волчонок, может, выглядит как глупый малыш, но мыслит и говорит от совершенно не по-детски. Ты боишься чего-то?       — Боюсь. Вдруг он меня не примет. Скажет, что мама у него одна, а я — чужая тётка. Я боюсь остаться для него Энн.       Макс заулыбался и перебил Мию, быстро подстав указательный палец к её губам.       — Нет-нет-нет. И ещё раз нет, герой. Майк только и ждёт, чтобы назвать тебя мамой. Возможно, это желание у него неосознанное, но я уверен, что оно есть. Я это вижу и чувствую. Ты была мамой для него с самого начала. Вспомни, как он всегда тянулся к тебе, крутился рядом, не отпускал. Разве после этого у тебя ещё остаются сомнения?       — Как видишь, остаются.       — Глупая, глупая Мия. Все сомнения окажутся напрасными. Во время этого важного момента я буду рядом с вами, поддержу, помогу подобрать нужные слова. Вместе мы справимся.       — Звучит уж очень идеально.       — Так и будет. И кстати, я вот что хотел вчера рассказать про Майка. Новость о том, что он необычный оборотень, его очень обрадует.       Девушка удивлённо приподняла бровь.       — Продолжай, Фолл.       — Майки хотел быть «крутым волчонком», иметь способности оборотня вместе с вампирскими. Рассказы о тебе и о наших приключениях его завораживали. Он фантазировал, что может кем-то средним между оборотнем и Рождённой Луной. И даже тренировал на мне гипноз! Конечно, не получилось, но я ждал, когда же его двойственная природа проявится. Наш сын будет рад учиться, познавать себя и, как бы это не хотелось отрицать, совсем скоро задаст мне вопросы: почему все называют Энн Мией? Почему стая так сильно радовалась? И что за долгую историю он прослушал, пока бегал тебе за яблоками?       Оборотень взял Рождённую Луной за руку. Их пальцы переплелись и сомкнулись воедино.       — Ты никогда не хотела такой жизни для своего ребёнка, это понятно, и я тоже не хочу подвергать своего сына опасности. Но мы обязаны обо всём рассказать. Майк сам должен решить в будущем, как распоряжаться своими силами и какому следовать пути.       Мия молчала. Не согласиться с Максом было бы невозможным. На душе стало предательски тяжело и мучительно. Нет, всё же она не имеет права скрыть правду от сына, не сможет всю жизнь держать рот на замке и окутывать эту тему плотной пеленой тайны. Пора услышать звонкое «мама» и увидеть, как её мальчик прекрасно совмещает в себе то уникальное, что досталось ему от обоих родителей. Девушку на мгновение посетило предчувствие — скоро они поставят точку в этом вопросе. Сегодня или никогда. Она сделает это сама.       — Мия, — проговорил Фолл, вытягивая Мию из мыслей.       — Да, Макс.       — Я знаю лучшее лекарство от твоей хандры. Потискаешь милую собачку и всё пройдёт.       Рождённая Луной свела брови к переносице, нахмурившись. Её лицо посетило недоумение.       — Что-о? Ты себя имеешь в виду…       Сначала оборотень молчал, вылупив на Мию глаза, а потом как рассмеялся.       — О-ой, Мия! Нет! Я про… Как ты могла такое подумать?       — Прости, я не специально, — хихикнула она.       Он, прокашлявшись и косясь на жену, продолжил:       — Есть ещё один человек, который тебя сильно любит и ждёт. И вместе с ним живёт эта злющая, но очень милая собачонка, которую Майк обожает дёргать за хвост.       Осознание дошло до девушки сразу же.       — Мама? И Тони?       — Да. Поедем к ним? Прямо сегодня.       Мия слегка пожала плечами и задумалась. Мама, которая являлась во снах, голосивших прожитой жизнью, которая успокаивала и говорила, как сильно любит, которая поддерживала, лечила напоминанием о себе. Мама теперь будет рядом, живой, настоящей, а не призрачной и далёкой. Но что Мия ей скажет? Как объяснит? Девушка, представив их встречу, неуютное молчание, отсутствие всего того, что хотелось рассказать за время разлуки, растерялась.       — Ну? — поторопил Макс.       — Я не знаю. Как-то это…        — Это правильно. Нужно поехать. Мама слишком долго тебя ждала.       — Нет, так просто не получится. Нужно ей позвонить, предупредить, морально подготовить…       Фолл покачал головой и неожиданно, даже слегка резко, поднялся с места. Рождённая Луной не успела опомниться, как уже оказалась на руках волка.       — Эй, эй, Фолл. Куда?       — Всё, домой к тебе поедем. Призываю тебя оставить все вопросы и начать радоваться предстоящей встрече. Ясно?       — У меня нет выбора?       — Нет. Только вперёд. Мия, никогда не будет подходящего момента, если ты сама его не создашь. Прямо сейчас.       — Ты, наверное, прав.       Мие ничего не оставалось делать кроме того, как повиноваться Максу, прижаться к его горячей груди и с замиранием сердца ждать той самой минуты, когда она наконец-то встретится с мамой наяву, а не во сне, крепко обнимет её и скажет о том, что благодарна за ту неосознанную поддержку, любовь и веру. Она была рада и, ослепительно улыбаясь, предпочла проигнорировать то, как противный липкий страх спутался с лёгкой тревогой, постепенно заглушил её и медленно вытягивал свои щупальца, расползался внутри. Девушку лишало покоя какое-то странное предчувствие.       

***

             Эмма жила в тихом уютном пригороде, выбрав вместо шума спокойствие и умиротворение вблизи природы. Конечно, природы у неё было поменьше, чем у Фоллов, заселившихся в лесу, однако достаточно, чтобы легко вздохнуть полной грудью после тяжёлого дня, проведённого в суматохе и бешенном ритме мегаполиса. Ехать до неё пришлось долго. Майка как всегда укачало, и он заснул вскоре после начала пути к любимой бабуле.       Собрались они быстро, взяв небольшое количество вещей. Маленький волчонок позаботился о том, чтобы позвонить Эмме и предупредить об их внезапном визите, да так хорошо справился с задачей, что проболтал с ней добрых полчаса, а потом долго беспокоился и закидывал отца вопросами:       — Я же не сказал бабушке, что мы едем не одни! Ой, а если Энн не хватит места? Где она тогда будет спать? А можно она будет спать со мной в комнате? Интересно, Тони будет играть с Энн? А если Тони будет на неё рычать? Может быть, бабушка ушла куда-нибудь, мы приедем, а её не будет дома?       Макс посмотрел в зеркало заднего вида, задержал взгляд на сыне, что сидел в детском автокресле и ждал ответы, потом повернул голову в сторону Мии. Что сказать конкретно, он не знал. Мия не стала для Майка матерью, не произошло чудо без их прямого участия. Ребёнок любопытничал. И, наверняка, скоро посыпятся вопросы совершенно другого характера. Вопросы, которые он уже предугадал за завтраком, когда они остались с женой наедине. Почему Энн все называют Мией, именем его матери, почему стая сегодня была особенно счастлива, почему теперь они едут к бабушке вместе и так далее… Макс обратился к сыну:       — Майки, чем меньше переживаешь, тем легче жить. Успокаивайся. Решаем проблемы по мере их поступления. Бабушка будет рада любым гостьям. Она же у нас добрая и гостеприимная. Тони слегка не дружелюбна, но я уверен в том, что… Энн ей понравится. Тебе стало легче?       — Да. Немного.       — Вот и славно.       Маленький Фолл притих и через пару минут обнаружилось, что волчонок сладко заснул, склонив голову на плечо. После диалога отца и сына Мия недовольно поджала губы и отвернулась к окну. Сейчас она ничего не могла сделать. Не время. Не самый подходящий момент. Злилась только на себя. Они говорили с Максом об этом, и Макс оказался прав — рано или поздно Майк кое о чём спросит прямо в лоб, напрямую.       — Сегодня же мы это решим. Вот увидишь, завтра он будет бежать к тебе и кричать «мама».       Оборотень отнял руку от руля и положил её на бедро девушке, мягко погладил большим пальцем через ткань одежды. Она накрыла его ладонь своей ладонью и слегка приподняла уголок губ.       — Не беспокойся. Я в порядке.       Лишь на это мгновение Мия оторвала взгляд от окна, чтобы посмотреть на Фолла, что поддерживал её и в то же время так уверенно вёл автомобиль. Благодарностей ему много не бывает. Раньше она могла опереться на надёжное плечо Макса, может и сейчас. В глазах волка Мия видела много любви, целый бескрайний океан. Её всегда было с избытком даже в самые непростые периоды их отношений. Часто она лилась потоком через край и беспощадно топила обоих. Эта любовь никогда не знала границ. Этой любви требовалось больше пространства, больше дров и щепок, которыми она подтапливала свой огонь. Больше воздуха, ветра. Больше искр и тепла. Больше времени. Ей понадобились бы целые века. Когда-нибудь Мия отплатит сполна, спишет дурацкий долг крови, шрам от которого до сих пор изувечивал мужскую руку, и залечит до конца его самую глубокую и болезненную рану. Когда-нибудь.       Перед глазами снова замелькали островки леса и поля. Девушка отвернулась, с головой погрузившись в свои мысли, пока её тепло встречалось с теплом Макса, и его тяжесть ощущалась у неё на ноге. Сегодняшнее утро, поддёрнутое лёгкой дымкой тумана, было странным. А если говорить точнее, то воспринималось Мией по-другому, совсем не так, как утро вчерашнее или позавчерашнее. Возвращение памяти имело последствия и ввело её в подавленное состояние. Гораздо легче жить, ничего не зная. Однако знания были целью Мии. Она достигла желаемого и вместе с этим ещё больше запуталась в себе.       Она только училась принимать новую действительность, металась от прошлой себя к другой своей личности — к Энн, не могла найти верное место и определиться. Что-то надломилось внутри. Что-то бесследно смелось и заново построилось снаружи. Резко закончилось одно, началось другое. Чувство потерянности мучительно томилось внутри. Мия заблудилась в себе.       Эти изменения и ощущения были не новы. Когда-то она уже переживала кризисы личности, разбивалась на две части и искала истинную себя. То произошло почти десять лет назад. Её укусил вампир, затем последовало неправильное обращение. Мия стала Рождённой Луной и долго не могла принять тот факт, что теперь она — не она, а прежняя жизнь потеряна навсегда. Всё иронично повторялось. Она была Рождённой луной, умерла, лишилась памяти, а вместе с ней и себя. Снова пропасть, пустота, бессмысленное оглядывание назад. Однако ей давно не двадцать… Настоящая жизнь звала. В голове переклинило. И теперь казалось, что всё происходящее до прошлой ночи имело совершенно иной окрас и смысл.       Тяжело возвращаться к жизни после смерти, как бы Мия этого не отрицала. Нет, ничего лёгкого здесь не будет. Невозможно за пару дней отпустить пережитое и остаться без последствий. Ещё тяжелей заглянуть в родные лица, ставшими чужими, и ощущать себя лишь призраком из прошлого, что зашёл в гости к настоящему. «Мия» она или «Энн»? Это всё реально или разыгралось её больное воображение? Вернулась ли она оттуда, откуда не возвращаются? Голову снова разрывало от мучительных вопросов и рассуждений. И ни для одного из них она не нашла ответ, устроивший определённостью и точностью, ни одну проблему она не решила, думая, какой ничтожной стала.       Ей сложно понять себя, заново найти ориентиры. Навряд ли она вернётся в журналистику, будет мотаться по миру, восстанавливая равновесие и прежние дружеские связи, да вообще не будет делать всё то, что делала раньше, не вспомнит о том, чем ярко горела. Мия хотела видеть другую себя в свои тридцать лет. Она больше не та Мия, которую знал Макс, которую знала она сама…       Макс знал замечательную Мию. Молодую бунтарку, которая бросала вызов миру и густо красила ресницы чёрной тушью. Мудрую и рассудительную женщину, которая стала такой буквально за пару месяцев. Страстную и нежную жену. Любовницу. Верного друга. Собрата по несчастью. Делового партнёра. Незнакомку. Родственную душу. Она была разной. Разным был для неё он. Это жизнь, её бесконечный, безвозвратный ход. Уже завтра они будут другими, что говорить о прошлом?..       Хотелось верить, что всё будет хорошо, что она и Макс обязательно найдут золотую середину и гармонию внутри себя, что они навсегда залечат свои раны, которые больше никогда не загноятся. Это пройдёт как страшный сон, как забвение. И через пару лет от кошмара останется лишь далёкое воспоминание. Да, именно так.       Пока Мия думала, мельком сменялся пейзаж. Городские тесно застроенные улочки с яркими рекламными вывесками и небоскрёбами закончились, потянулись островки леса и поля. Они снова попали в укромный тихий уголок, похожий на тот, где жила стая Фоллов, только с другой стороны от города.       Дорога домой оказалась до боли знакомой. Мия, ощущая приближение к родному месту, где провела счастливое детство и юные годы, напряглась и заёрзала на месте. Её сердце заколотилось чуть быстрее, появилось лёгкое волнение, когда вдалеке появилось поселение. Вскоре Макс завернул на улицу, вспомнить которую не составило особого труда. Рождённая Луной вслух начала вспоминать:       — Наш дом должен быть седьмым слева.       Фолл кивнул. Кажется, Мия знала свой небольшой домик в самых подробных деталях и мелочах. Его образ никуда не исчез из головы.       — Мама любила возиться с цветами. Из палисадника всегда выглядывали кусты чайной розы и мои любимые белые лилии. Тони никогда не изменяла своей привычке, выбегала из дома и встречала гостей… Помню заброшенный бассейн на заднем дворе и старый добрый листвень, под которым летом стоял стол и стулья. Мы часто сидели там и пили кофе… Хочется, чтобы всё осталось прежним, будто ничего не поменялось с тех пор, чтобы я действительно чувствовала себя дома. Но то время прошло.       — Это нормально. И то, чего тебе хочется, и то, что время неумолимо быстро бежит. Всё осталось таким же. Я тебя уверю.       — Хорошо… Но я так надеюсь, что мама убрала с полки мои самые странные детские фотографии.       Мия и Макс переглянулись. Девушка улыбалась, сжав губы и тем самым пытаясь не засмеяться.       — Только попробуй заржать. Я тебя убью.       — Герой, я даже не думал.       Оборотень помотал головой и, не сдержавшись, рассмеялся. В этот момент он плавно завернул на дорожку, ведущую к белокаменному двухэтажному дому, и остановился возле забора.       — Фолл! — недовольно воскликнула Мия.       — Да ты сама еле сдерживалась!       — Но… Ладно, — не придумав весомый аргумент, она сдалась и продолжила прерванную мысль. — Я согласна на всё, чтобы хоть это исчезло. Ну правда. Я никогда не понимала.       — Не-а, не дождёшься. Они нравятся не только Эмме, но и Майку.       — О боже…       Макс вновь прыснул со смеху и отстегнул ремень безопасности.       — Ну всё, Мия. Ты дома.       Девушка посмотрела на строение, шумно вздохнула. Её грудь тяжело и томно приподнялась.       — Переживаешь?       — Конечно.       — Не переживай.       Мия хмыкнула и закатила глаза.       — Спасибо, Фолл. Очень помог. Я еду и думаю, что сказать маме, как объясниться, как вести себя. А, оказывается, нужно только не переживать, и все проблемы разом решатся.       — Это действительно так. Просто будь Мией, то есть самой собой. У тебя суперская мама, понимающая. Кто тут герой? Ты! Так что будь героем до конца и не бей по тормозам после разгона.       Оборотень вылез из автомобиля. Его резкость и прямолинейность отрезвили, вернули ясность ума. К спасительному юмору прибавилась ещё одна черта, свойственная Максу, — умение хорошенько встряхнуть. Словами или действиями. Не важно как. Мие всегда это помогало и очень не хватало в некоторых моментах. Фолл погладит, приголубит, нежно поцелует, но, когда нужно, в особенные моменты, скажет без обиняков, так, как есть. Правда она такая — неприятная, но тем и ценная.       Фолл открыл заднюю дверь и наклонился к волчонку, прошептал:       — Малыш, мы приехали. Ты будешь просыпаться?       Майк нехотя приоткрыл глаза и в полудрёме пролепетал:       — Возьми меня на ручки.       — Ах ты хитрюга!       Макс отстегнул сына и аккуратно вытащил из салона. Мия уже стояла возле ограды и ждала их, рассматривая чайные розы и лилии в палисаднике. Пока всё было таким, каким она видела в последний раз. Мама не изменяла традициям. Знакомые цветы легко качались на ветру и истончали излюбленный запах, по которому девушка, к удивлению, слишком сильно соскучилась.       — Ну, герой, не тяни. Заходи домой.       Она почувствовала мягкое прикосновение к спине, обернулась, наткнувшись на серые глаза, в которых отражались поддержка, тепло, тихая радость и неимоверная гордость. Оборотень как бы подталкивал, всем своим видом говорил: «Ну же, ступай. У тебя получится. Всё будет хорошо. Я тебе обещаю». И Мия, заворожённая этим, бросала вызов сомнениям.       Тихо скрипнула калитка. Они вошли. Девушка слышала, как Майк что-то лепетал сзади неё, спрашивал про вкуснейшие пирожные, которые Макс купил в кондитерской специально для Эммы, как разговаривали соседи у себя в ограде и как от радости где-то вдалеке кричали дети, играя на площадке. А затем все звуки заглушились громким лаем, полным решимости прогнать чужака с территории. Белая швейцарская овчарка неслась навстречу, выскочив откуда-то сбоку.       — Тони! Тони! Нельзя! — волчонок начал ругаться и дёргаться в объятиях отца.       Их Тони не отличалась покладистостью с незнакомцами, могла злобно рычать, неожиданно кинуться, укусить, чего и опасался Майк. Лишь с домочадцами она вела себя ласково и послушно. Мие она позволяла многое, остальные же были вынуждены держать себя в руках. Даже Макс, взрослый оборотень, на контакт с которым охотно идут все собаки, не смог выстроить с Тони доверительные отношения.       Мия замерла при виде крупной собаки, которую знала ещё маленьким слепым щенком, но не отступила, не поддалась накатившему страху, лишь присела, желая прикоснуться и поприветствовать лохматого друга спустя годы разлуки.       — Энн, убегай! — раздался очередной предупреждающий возглас ребёнка.       — Майки, ничего страшного не случится. Тише…       Фолл не мешал, крепко держал сына и наблюдал. Весь мир для полувампирши отодвинулся на второй план, стал блёклым фоном. Она слышала только лай, такой звонкий, родной, и смело протянула руку, когда собака с белоснежной чистой шерстью подбежала слишком близко и остановилась, замолчав.       — Тони, какая же ты стала худая… — с жалостью проговорила Мия. — Ну, иди ко мне. Это же я. Я вернулась.       Овчарка ткнулась влажным носом в ладонь своей хозяйки, тщательно обнюхала, потом подняла морду, посмотрела. В собачьих глазах промелькнуло узнавание. Тоска, присыпанная горечью лет, сменилась на небывалую радость. Тони энергично завиляла хвостом и залаяла совсем по-другому, ещё громче, ещё звонче. Мия упала коленями на мягкую траву, сгребла собаку в охапку, любовно прошлась ладонями по шёрстке и потрепала за ушком.       Макс улыбнулся, тихо прошептал Майку на ухо:       — Энн не чужая. Она наша. Тони её приняла.       Волчонок приготовился задать кучу вопросов, но решил поберечь отца и вылить весь поток любопытства когда-нибудь потом, ведь его так сильно захватила встреча лучших друзей.       Эта радость была не единственной за сегодня и даже не первой. Следом за Тони к ним вышла Эмма.       — Тони, детка, ты чего так всполошилась? — послышался голос женщины прежде, чем она через открытую входную дверь выглянула наружу и застыла, не смея шелохнуться.       Эмма не поверила своим глазам, когда увидела овчарку, погружённую в полный восторг, и ту девушку, что с ней возилась. Материнское сердце ёкнуло. Женщине стало плохо, резко душно и нестерпимо больно. Из лёгких будто бы выбили весь кислород. Она чувствовала, как падает, скользя рукой по дверному косяку, как ноги её не держат, становятся ватными, и как слёзы перекрывают весь взор. Это казалось глупой шуткой, последним ударом под дых, который жизнь могла нанести напоследок. До сих пор не пережив разлуку с мужем, умершим ещё в молодости, Эмма боялась, что уход Мии станет для неё решающим. А может быть, решающим станет это недоразумение, игра больного воображения или старческое сумасшествие. Что это было?.. Видимо, пришла пора окончательно свихнуться от боли, разрывающей всё внутри и не утихающей ни на минуту.       — Мама, — испугавшись, сказала Мия и поднялась на ноги.       Эмма действительно заваливалась на бок, при этом держалась за сердце и что-то невнятно пыталась сказать.       — Мама! — ещё громче произнесла девушка и рванула к ней.       Женщина бессильно провалилась в темноту, в последний момент увидев родное лицо дочери.

***

      Наступали сумерки. Солнце уплывало с небосвода, тонуло в разливе пунцового заката. Лучи стучались в окна в последний раз перед тем, как погаснуть. Рождённая Луной сжимала очередную кружку с остывшим чаем и бездумно смотрела в стену напротив, где рисовались тени деревьев, качающихся от ветра. Она витала далеко, в тревожных мыслях. Грудь теснили переживания о маме.       Эмме сделалось дурно. В момент, самый важный и самый неподходящий для обмороков, женщина упала, теряя сознание и связь с миром. Однако всё обошлось, вскоре ей полегчало. От медицинской помощи Эмма отказалась, несмотря на то, что зять и дочь упорно на ней настаивали. Теперь Мия внимательно следила за мамой и готовилась вовремя среагировать, если вдруг подобное повторится.       Они долго разговаривали, расположившись на террасе. Мия и Макс объясняли случившееся, посвящали женщину в те тайны, которые обычным людям показались бы странными и неправдоподобными. Всё честно, так, как было и есть на самом деле. После Макс ушёл, оставив маму и дочь наедине, и всецело посвятил себя Майку, который слишком сильно донимал Тони.       Мия отодвинула от себя чай, ставший невкусным, положила недоеденное пирожное на блюдце. Кусок в горло не лез. Пока она ждала маму, зашедшую в дом за альбомами, вся перенервничала. И вроде бы всё хорошо, Эмма выслушала их, приняла случившееся, как должное, как факт, но на душе было неспокойно.       — Так, а вот и я, — сказала женщина, появившаяся в дверях.       Девушка соскочила с места.       — Нет-нет, сиди. Я сама их донесу. Они не тяжёлые.       Внушительная стопка совсем старых и очень даже новых фотоальбомов рухнула на белоснежный стол террасы.       — Фух, — Эмма устало провела по лбу, смахивая выступившие капельки пота, и села на стул рядом с дочерью. Всё же ноша была тяжёлой. — Альбомы немного потёртые и потрёпанные… Я первое время их из рук не выпускала. Что уж таить, смотрела и плакала.       Эмма смягчила. Не просто плакала, а целыми днями рыдала, лёжа на полу и прижимая фотографии дочери к груди. Мия была для неё одной единственной, неповторимой и самой родной. Никем она так не дорожила, как ей. Но жизнь, подлая и непредсказуемая в своих решениях, никого не жалела, отнимала то, что больше всего не хотелось потерять. Эмма потеряла дочь, не успев с ней толком попрощаться.       Рана Эммы почти зажила, но имела красноватую припухлость. Внутри болело и иногда, в самые тяжёлые моменты, когда накатывали воспоминания, нарывало. Теперь всё должно быть иначе.       — Начнём со старых или с новых?       — Давай со старых, по годам пойдём, — ответила Мия и подтянула к себе самый нижний альбом, задавленный всеми остальными. — Я… когда на могиле своей оказалась… мне все воспоминания по порядку шли. Поэтому хочется и сейчас всё по порядку в памяти освежить.       — Что ты вспомнила первым?       — Маленькую себя и Джереми, себя постарше, потом ещё старше и ещё… Видела и тебя, ты часто приходила ко мне во снах. Это успокаивало, помогало мне не сойти с ума.       — И много было таких снов?       — Да. Что-то я забывала сразу же, что-то оставалось в памяти надолго. Сны были моей маленькой дверцей в мир, где жило прошлое.       Эмма нежно коснулась плечами дочери и надломленным тихим голосом с отчётливыми нотками волнения, которое изо всех сил она пыталась скрыть, произнесла:       — Моя девочка, как же я за тебя переживаю…       Мия помотала головой, не соглашаясь с мамой. Переживания о ней напрасны. Всё более-менее образумилось, а с остальным она обязательно справится. Но так думала только Мия. Эмма и Макс придерживались иного мнения, зная, что полувампирша до последнего будет отрицать свою слабость, не примет ничью помощь, пока не сломается окончательно.       Она слегка улыбнулась, тем самым скрасив то ужасное, что творилось у неё внутри, сама заглушала отчаянный зов о помощи.       — У меня нет провалов в памяти, я вспомнила и уверена в том, что было вчера. Беспокоиться не о чем.       — И всё же, Мия ты…       — Нет-нет, — перебила девушка и перескочила на другую тему, уводя их дальше от этого неприятного разговора. — Лучше скажи… где сейчас Джереми, что с ним?       — Джереми живёт здесь. Когда Сабетта умерла, — Эмма упомянула имя матери рыжего мальчика из воспоминаний дочери, — он переехал сюда. Женился. У него двухгодовалая дочка. Мией зовут… — голос Эммы зазвучал ещё тише, чем прежде. — Джереми частенько заходит ко мне. Как-то раз спрашивал где ты похоронена. Я умолчала.       Рождённая Луной нахмурилась.       — У нас всё равно ничего бы не вышло. Он важен для меня и…       Она запнулась, вдруг осознав, почему именно Джереми возник в её голове вместо прежнего хаос и озвучила это неожиданное открытие маме:       — Важен как первый друг, как первая любовь… как самое первое воспоминание после забвения. Но наши пути разошлись, пора бы забыть. И мне, и ему.       — Такое не забывается и не забудется никогда. Я тебя в этом уверяю. Память не обманешь. Это жизнь, Мия. Она складывается из моментов. Цени и принимай свою жизнь такой, какая она есть и, конечно же, стремись к большему.       Тони прервала их, подкралась, запрыгнула Мие на колени и притихла, виляя хвостом. Девушка погладила собаку, пропуская шелковистую шёрстку сквозь пальцы и наслаждаясь её мягкостью. Сколько лет прошло с тех пор, как они познакомились? Давно ли Тони была маленьким белым комочком, который Джереми притащил к ней незадолго до выпускного в старшей школе? Кажется, целую вечность назад.       С радостью глядя на самых лучших и верных друзей, Эмма произнесла:       — С твоим приездом она заметно повеселела.       — Я заметила, как сильно она похудела, — тут же сказала Мия, почёсывая мордочку и чувствуя, как собака игриво прикусывала ей пальцы.       — Ей не доставало тебя. У меня сердце разрывалось, когда она отказывалась от еды и подолгу лежала у дверей. Вредничала прямо как ты, но спасала меня от одиночества. Макс с Майком часто и подолгу у меня гостили, но когда уезжали, такая тоска накатывала! Этот дом стал слишком большим для меня одной.       — Ну ничего. Теперь о тишине и спокойствии ты будешь только мечтать. Я останусь у тебя с Майки на недельку или на две, если не возражаешь.       — Конечно не возражаю! Ты как вообще о таком подумать могла?       Рождённая Луной улыбнулась и, стиснув Тони в объятиях, рассказала маме о планах:       — Макс пока взял работу на дом, чтобы быть со мной, но через пару дней он уедет. Так что мы останемся втроём. А там и я к октябрю-ноябрю вернусь в строй, вспомню свои писательские навыки или чем-нибудь другим займусь. Я же работала в лагере Макса этим летом.       — И как?       — Понравилось, но не моё. Это Фоллу с детьми нужно носиться, не мне уж точно.       Эмму мучил ещё один вопрос. Она не была уверена в том, чтобы задать его дочери, но вскоре Мия обмолвилась сама:       — Я планирую вернуться к обязанностям Рождённой Луной, ко всему, чем занималась раньше. Не могу я вот так просто сидеть, тянет. Моё это.       — Пусть у тебя всё получится, дорогая… Пусть все преграды станут лишь испытанием, а не концом пути, — проговорила женщина и сжала холодные ладони Мии в своих тёплых материнских руках.       Поддержка близких согревала. Стая её приняла, мама дарила любовь и прежнее чувство уюта и заботы, Макс хоть и переживал, но шёл рядом по этой нелёгкой дороги жизни, крепко держал за руку и прикрывал со спины. Вспоминая первые месяцы после объятий смерти и сегодняшнее утро, слыша голос Макса и смех сына, видя родное и такое улыбчивое лицо матери, Мия наконец-то поняла, что всё сложилось наилучшим образом. Внутри теплилась сила, просыпались дары. Хотелось открыться миру и свернуть горы. Она ощутила, как возвращается к тому, что оставила, как от каждого маленького шага ей становится легче идти вперёд.       Рождённая Луной кивнула, соглашаясь с мамой, и на пару часов буквально выпала из настоящего, прожив заново своё детство, отрочество и юность. Она открыла не просто альбом, а кладезь жизни, её источники и хранилища, далёкое прошлое и лучшее, что с ней происходило.       Молодые и счастливые родители встретили Мию на первой же страничке.       — Папа, — проговорила девушка, улыбнувшись. — Я его почти не помню.       Генри Эстес пробыл с Эммой и Мией недолго. Он погиб, когда дочери было три года. Несчастный случай на работе принёс в их семью большое горе.       — И ты тут такая юная.       Эмма посмеялась:       — Мне всего двадцать, но я уже выскочила замуж за самого лучшего человека в этом мире. Вскоре у нас родилась малышка Мия. Мы купили свою первую фотокамеру и понеслось.       — Да-а, и ты решила, что обязана заснять каждый момент. Поэтому у нас столько фотоальбомов?       — Именно так!       Мия широко улыбнулась и перелистнула страничку.       Побежали годы. Одна фотография оживала вслед за другой, вспоминался тот самый момент, когда был сделан щелчок фотоаппарата, а вместе с этим — вся жизнь. Девушка чувствовала шероховатость страниц альбома, гладкую поверхность снимков, ловила в голове отрывки и эпизоды, сохранившиеся на долгие годы живой картинкой, и удивлялась тому, что всего день назад могла об этом лишь мечтать, мучаясь от неизвестности и нетерпения.       Время неумолимо неслось. Только что она была годовалой крошкой, а уже выросла и изменилась до неузнаваемости. Только что она пошла в школу, а уже заканчивала журналистский факультет. Только что она была с Максом в их первом походе, а уже они ждали появление маленького волчонка на свет. Мия остановилась, пристально разглядывая фотографию, где она, едва беременная, сидит вместе с Фоллом за столом на той самой веранде, на которой сейчас они находилась с мамой. Автором снимка была Триша. Сфотографировала исподтишка, незаметно.       Смотря на себя и Макса, счастливых и не подозревающих, какие испытания их ждут дальше, Мия вспомнила, какую серьёзную поддержку ей оказывал Фолл после рождения Майка. Полувампирше стало ещё хуже, чем до родов. Слабость приковывала к кровати, сил не хватало даже на элементарные действия, вечно клонило в сон. Рана внизу живота никак не заживала, расходилась и кровоточила. Ребёнка было невозможно подержать без посторонней помощи, к кроватке самой не подойти, до туалета не доползти. Макс кормил её с ложечки, сам переодевал, носил до ванной комнаты и помогал с мытьём, обрабатывал шрам. Мию дико бесила собственная несамостоятельность, но вопреки своему рвению и сильному желанию, ничего не могла поделать. У девушки было ужасное моральное состояние, к тому же молоко не приходило, и она ещё больше нервничала. Первое время Фолл справлялся, даже успевал удалённо работать, но усталость постепенно накапливалась. Если бы не помощь стаи, они бы сошли с ума. Мия ценила всё то, что Макс сделал для неё, и фото вызвало большой эмоциональный отклик. Она любила его так сильно, что её сердце разрывалось от этой любви.       Если бы в последних и сравнительно новых альбомах не нашлось фотографий маленького волчонка, это было бы очень удивительно. Бабушка Эмма обожала внука и старалась запечатлеть каждый маленький миг его жизни, как делала это с дочкой. Первым попался снимок, где совсем крохотный Майк, прикрытый голубеньким одеяльцем, лежал в коляске и причмокивал соской. Сердце Мии надрывно застучало. Девушка листала страницы и с каждым новым переворотом наблюдала, как взрослел её ребёнок. Она так и не покормила его грудью, ни разу не укачала спать, пропустила период, когда он начал говорить, когда сделал свой первый шаг. Она не радовалась его успехам, не подбадривала в особенно тяжёлые моменты неудач, не водила на плаванье, не занималась его воспитанием и образованием. Она всё пропустила. Она была лишь тенью самой себя, мамой с фотографии. Это осознание так сильно ударило по голове. Её руки задрожали. Мия закрыла альбом и отодвинула его в сторону.       — Мия, — обратилась к ней Эмма, — не твоя вина, что так получилось. Ты бы ничего не смогла сделать.       — Мама… Я даже не знаю, как быть. Я для него не мать. Я для него чужая. Это только моя вина. Я родила его и бросила.       — Не говори так. Нет.       Девушка ничего не ответила. Она смотрела в одну точку перед собой и судорожно думала, как исправить ситуацию, что сделать, чтобы сблизиться с Майком и дать ему понять, что мама рядом, что мама никуда не уходила.       Эмма видела страдания дочери и не знала, чем ей помочь. Во-первых, нужно остыть, успокоиться, а во-вторых… она не представляла, что делать потом.       — Мия, ты можешь бесконечно винить себя и сожалеть об упущенном времени. Я понимаю, тебе неприятно осознавать то, что ты для Майка не та, кем хотела бы быть. Но пока мы живы, всё можно исправить. Нужно время. Ты слишком торопишься. Дай себе окрепнуть, привыкнуть к новой действительности… Мы все желаем тебе только счастья.       Она посмотрела на Мию, которая так и не подняла взгляд, совсем закрылась в себе.       — Кажется, нам пора сделать перерыв на ужин. Мой желудок уже недовольно урчит. Как ты на это смотришь?       Девушка лишь кивнула.       Приготовление ужина охотно взял на себя Макс, не принимая чьи-либо возражения. Вскоре прекрасная лазанья остывала на столе. Её приятный аромат привлёк Майка, что лазил у бабушки на грядках в поисках вкусных ягод клубники. Малыш прискакал сразу же, как только Фолл вынес поднос с едой. Все решили остаться на свежем воздухе под тенью веранды.       — Чего кислая такая? — шепнул Макс и сел рядом с Мией, подав ей порцию еды.       — Ничего, — буркнула полувампирша. — Спасибо.       Оборотень сунул руку в карман своей кофты, достал конфету.       — Держи. Но только после ужина! — он шутливо пригрозил пальцем.       Она усмехнулась, однако маленький подарок приняла.       — Всё хорошо. Всё очень даже не плохо. Посмотри, какая у нас классная лазанья. Мы живы и здоровы, а ты опять думаешь о чём-нибудь плохом. Угадал?       — Угадал.       — Эх, герой. Кушай. И будет тебе счастье.       Макс обвёл взглядом всех сидящих за столом и, взяв вилку, проговорил:       — Ну, приятного аппетита!       Вот уже второй раз за день Мия была частью семейного застолья и так же второй раз она понимала, как ей этого не хватало. Рядом сидел Макс, шутил и по-прежнему тыкал её в бок, что порой было очень щекотно. Не замолкал сын, рассказывая обо всём на свете. Счастливо улыбалась мама. Проблемы отпускались, казались совершенно недостойными её внимания. А изводившие мысли прекращались сами собой. Только с близкими она оживала, становилась самой собой и знала: ей всё по плечу.              После ужина мама и дочь остались на веранде. Альбомы они пересмотрели от начала до конца, всё, что могли, вспомнили, но не поговорили о важном. Эмма попросила Мию раскрыть душу, поделиться самым сокровенным и наболевшем. Кто как ни мама сможет понять, приголубить, дать ценный совет нежно поцеловать в лоб? Так и получилось. Девушка рыдала, обнимая родного человека и слыша слова поддержки.       Они расстались, когда время перевалило за полночь.       — Спокойной ночи, моя сильная и храбрая девочка, — с любовью сказала Эмма и ещё раз прижала Мию к себе. — Я так счастлива, что могу снова тебя обнять.       — Я тоже… рада, очень рада. Сладких тебе снов.       Эмма ушла, оставив Мию в одиночестве. Рождённая луной ещё пару минут сидела вместе с Тони под боком, глядя на неосвещённый двор и фонарь, горящий вдалеке у дороги.       — Ну что, красотка, и нам пора спать.       Собака подала голос, тихо завыла.       — Пойдём, не вредничай, — проговорила полувампирша и, потрепав Тони за уши, поднялась со стула.       Мия открыла дверь, пропустив собаку внутрь. Макс, лежащий на диване, отвлёкся от ноутбука и приподнял голову, чтобы лучше увидеть вошедшую девушку, спросил:       — О, Мия. Всё посмотрели?       — Да. Ещё до ужина.       Она свалила стопку фотоальбомов на журнальный столик.       — Ну и как?       — Было весьма полезно. Я стала легче вспоминать.       Мия сняла с себя плед и кинула его на кресло, потом села на краешек дивана, вынудив Макса подвинуть свою толстую задницу. Фолл прижался ближе к спинке.       — А ты чем занят? — спросила она и заглянула в экран ноутбука.       Он куда-то быстро нажал и закрыл вкладку.       — Да так… ничего особенного. Отчёты для работы доделывал, сейчас почту разгребаю.       Девушка смутилась и нахмурила брови, но промолчала. Она слишком устала, чтобы допытываться, выяснять. Мало ли что там было. Может, ей показалось, и Макс ничего не скрывал.       — Ясно всё с тобой, Фолл. Думала, что у тебя на рабочем столе я, а не какие-то горы.       — Не какие-то, а канадские.       Оборотень широко улыбнулся, с небывалой теплотой и нежностью глядя на девушку.       — Что ты улыбаешься? У тебя сейчас лицо треснет.       — Нельзя?       — Можно, — уголки её губ приподнялись, образуя лёгкую улыбку. — Так сильно счастлив?       — Конечно счастлив.       Мия на мгновенье его поцеловала и тут же отпрянула.       — А ещё? Я хочу ещё.       — Хватит тебе, а то увлечёшься и…       — И-и что?       Рождённая Луной рассмеялась и, неожиданно понявшись, подошла к шкафу.       — Я тебе это припомню, маленькая. В самый неподходящий момент.       — Не сдержишься.       — Не сдержусь.       Она послала Фоллу воздушный поцелуй и раскрыла стеклянные дверцы. После того как все фотоальбомы оказались на прежних местах, полувампирша достала свои журналы, которые Эмма собирала ещё со времён её работы в «Сверхъестественное сегодня». Мама не пропустила ни одного номера, бережно хранила каждый экземпляр. Последний раз Мия публиковалась за месяц до того, как забеременеть, а потом совсем перестала работать, ведь чувствовала себя отвратительно даже на ранних сроках, не говоря уже о поздних, когда её мучения достигли наивысшей точки.       — Будешь всё перечитывать? — спросил Макс.       — Да. Очень хочется. Устрою сегодня ночь воспоминаний. После альбомов меня неплохо так накрыло ностальгией. Кстати, ты уложил Майки? Он спит?       — Уложил. В гостевой спальне.       — Я тогда пойду в свою старую комнату. Соскучишься, приходи. Согрею тебя под одеялом.       — Эй! Кажется, такое всегда говорил я.       Она пожала плечами и приняла самое невинное выражение лица.       — Времена меняются.       Фолла будто передёрнуло. Он весь загорелся желанием. В его глазах вспыхнули озорные искорки. Мия всё поняла, прикусив нижнюю губу.       — Я ещё немного поработаю и приду к тебе. Будем вместе читать твои статьи и хихикать?       — Да. Считаю, идеальная ночь нам обеспечена.       — Ну всё, договорились.       Девушка только двинулась к лестнице, прошмыгнув мимо дивана, как вдруг оборотень остановил её касанием.       — Мия… слушай, — Фолл слегка замялся, — можешь принести мой телефон из машины? Он в бардачке лежит.       — Чёрт, Макс, ленивая ты задница. Сейчас принесу.       Девушка отложила журналы, надев кофту Фолла, в кармане которой нашла ключи, вышла на улицу. Макс проводил Мию взглядом до двери и закрытые вкладки. Его перебросило на почту, где висело одно входящее письмо. Оборотень кликнул на него. Три билета на самолёт были успешно оплачены и получены.       Тем временем Мия залезла в автомобиль. Телефон Фолла лежал в специальном держателе на панели. Она взяла его и уже собиралась уйти, но остановилась. Взгляд упал на бардачок. И девушка, не долго думая, открыла его. Среди всякой всячины выделялся толстый крафтовый пакет светло-бежевого цвета. Мия так и замерла на месте, не смея к нему прикоснуться и шелохнуться. Она узнала его.

***

      Рождённая Луной сидела за столом в комнате, в которой провела всё своё детство. Если бы был день, а весьма интересная находка не лежала прямо перед ней, Мия огляделась бы вокруг, предалась приятным воспоминаниям, полазила по своим тайникам и шкафам, но сейчас не время. Сердце судорожно билось. Кровь прилила к щекам. Девушка медленно вздохнула и выдохнула, стараясь успокоиться.       — Ну что, Мия. Вот Макс и нашёл твой подарочек, — прошептала она самой себе и открыла пакет. — Хотя это можно поспорить, кто кого нашёл…       Письма, тронутые желтоватым цветом настольной лампы, теперь были перед ней. Мия прекрасно помнила, как писала их и куда спрятала, как хотела добавить что-то ещё и не успела. Самая дорогая вещь, гимн её любви к Фоллу. Она вскрыла первый конверт, вытащила белый лист, исписанный с двух сторон. Побежали строчки.        «Макс, мой самый любимый и лучший мужчина за всю мою недолгую жизнь, я не знаю, как тебе сказать, как объяснить то, что ты сейчас читаешь…»       Мия сжала свои раскрасневшиеся и горячие щёки и продолжила.        «…лишь знай — это от всего моего сердца, искренне и правдиво. Тут мои мысли, эмоции, чувства, здесь я тебя проклинаю и люблю».       Была велика вероятность того, что она сейчас заплачет и зальёт всю бумагу слезами. Фотографии и письма творили невероятное. В душе происходило нечто удивительное. Рождалось совершенно новое, самое прекрасное чувство. И было это чувство оживления, расцвета. Девушку немного потрясывало от предвкушения, от того, что будет дальше, как с со страницами писем будет пролистываться её собственная жизнь.       Вдруг на лестнице кто-то затопал. Шаги негромкие, маленькие. «Точно не Макс и не мама», — подумала Мия. И в эту секунду дверь легонько приоткрылась. С той стороны высунулась белокурая макушка, а потом и личико. Майк осторожно заглянул.       — Малыш, — Мия улыбнулась, обернувшись, — это ты.       — Можно я зайду? — скромно спросил ребёнок.       — Конечно заходи.       Волчонок прошёл в комнату забрался на стул, что находился возле стола.       — Почему ты не спишь?       — Вот нашла себе занятие.       Мия показала на стопку журналов, отодвинув от себя письма.       — А ты почему не спишь?       — Я и мой волчонок не можем заснуть, — Майки приподнял плюшевую игрушку, показывая её девушке. — А вот папа спит! Он уснул внизу на диване. Я забрал у него включённый ноутбук и осторожно поставил его на столик, а потом прибежал к тебе.       — Какой же ты заботливый. Просто умница!       Майк заулыбался.       — Так что у тебя тут за интересненькое занятие? А можно мне тоже? О, журнальчики. А я их уже все пролистал.       Мия раскрыла первый выпуск издания «Сверхъестественное сегодня», начала листать. Не отвлекаясь от поисков, ответила:       — Да вот решила посмотреть свои статьи. Я их писала, когда ещё училась в колледже. Мои самые первые и…       Девушка резко замолчала и прикусила язык, поняв, что сказала. Майк, не отрывая взгляда, смотрел на неё своими большими голубыми глазами, а потом крепче прижал к себе волчонка и тихо сказал:       — Это моя мамочка писала.       Сердце Мии ухнуло в пятки. Во рту пересохло. Она растерялась и забыла речь, которую специально готовила для этого важного момента, тщательно подбирая каждое слово. Нет, хотелось, чтобы всё получилось нет так. Рядом должен быть Макс, который держал бы её за руку и помогал объяснить сложившуюся ситуацию. Однако Мия осталась одна. Всё пошло не по плану, и помощи ждать неоткуда.       — Майки, я… — несмело начала полувампирша. — Извини, пожалуйста… Малыш, я оговорилась. Просто мне стало очень интересно взглянуть на работы твоей… мамы. Я знала её… Она так интересно писала. Мне тоже так хочется.       — Можно я задам тебе вопросы? Ты ответишь на них?       — Д-да, конечно. Задавай.       В отличие от Мии малыш чувствовал себя уверенно. Детское любопытство и наблюдательность позволили многое подметить и запомнить. Вопросы, которые давно требовали освобождение, полились рекой:        — Почему тебя все называют Мией? Почему ты больше не Энн? Почему папа и вся наша стая тебя очень любят? Почему бабушка Эмма сегодня плакала? Почему тебе очень рада Тони? Она всегда рычит на незнакомых людей.       Девушка ещё больше опешила и, прежде чем ответить, обтёрла свои вспотевшие ладони о край футболки.       — За это лето многое произошло и изменилось… — с трудом начала она. — Я встретила тебя и твоего папу. Я вас очень сильно полюбила. Вы для меня самые близкие и родные… И я… я…       Мия запрокинула голову, посмотрев в потолок глазами, затуманенными слезами, и шмыгнула носом, который нестерпимо щипал. Горло неприятно саднило.       — Я не могу, не могу, — зашептала полувампирша, пытаясь дышать ровнее и не разрыдаться окончательно.       Ей казалось, что всё кончено, что она не справится, наговорит Майку всякой ерунды и сделает только хуже. Мир в одночасье рухнул. Все мечты и надежды умерли. Мия не могла взять себя в руки и сказать так, как есть, так, как ей советовал Макс.       Майк спрыгнул со стула, подошёл к Мией и нежно прижался к ней.       — Не плачь, пожалуйста, — говорил он и гладил маму по плечу, стараясь успокоить. — Я тебя расстроил?       — Нет, малыш. Ты ни в чём не виноват. Это я сама себя расстроила.       — Что ты сделала неправильно?       — Наверное, всё. Везде оступилась, потеряла нечто важное.       — Нет, — Майк подставил указательным пальчик к своим губам и тут же его убрал, — нельзя так говорить. Ты думаешь о себе плохо. Расскажи мне о своей беде, и я помогу тебе.       — Я не могу тебе так просто об этом рассказать.       — Почему? Взрослые всегда всё усложняют. Они такие странные.       Девушка пожала плечами.       — Наверное.       — Можно я залезу к тебе на ручки?       Она кивнула и помогла волчонку взобраться на свои колени.       — Давай мы закроем глаза и представим, что ты стала маленькой девочкой.       — Что? — сквозь слёзы улыбнулась Мия. — Совсем малышкой?       — Ну да. Примерно как Бетти.       — Хорошо.       Девушка, приятно удивившись задумке ребёнка, сомкнула веки и приготовилась.       — Точно закрыла?       — Да.       — Представила?       — Ага.       — Я тоже представил. Ты такая милая.       Мия рассмеялась.       — Спасибо, Майк.       — Ты больше не взрослая, а маленькая. Теперь у тебя всё просто. Говори о своём секрете.       Девушка молчала, поджав губы. Нет, она не могла сказать.        — Говори-говори.       — Я очень переживаю. Может, потом?       — Я всё ещё жду секретик. Не отвлекайся на болтовню!       — Ладно.       Мия попыталась собраться и унять сердце, которое почти выпрыгнуло из её груди. Она всегда проявляла себя как смелую девушку, дралась с вампирами, в разы превосходившими её по силе, лезла туда, где больше всего таилась опасность и до последнего верила в лучшее. И сейчас, когда она была самой настоящей трусихой, всё же нашла в себе горсточку уверенности. Губы размеренно и тихо сказали:       — Я… твоя… мама…       Майк чмокнул её в нос.       — Я знаю.       Рождённая Луной резко открыла глаза.       — Что-что?       — Ты моя мама. Я знаю. Это и был твой секретик?       — Вообще-то да. А как… как ты узнал?       Волчонок хитренько улыбнулся.       — А это уже наш с папочкой секрет. Но на самом деле я и раньше знал, что ты моя мама. Мне никто об этом не говорил. Я всё понял, когда познакомился с тобой. Как я мог тебя не узнать? Ты же моя. И волчонок у тебя такой же как у меня.       Майк залез под пижаму, просунув руку через ворот, и достал золотой кулон на верёвочке.       — И правда. Такой же.       — Только вот я не могу понять одного. Как ты вернулась? Об этом папа мне не рассказал. Когда умирают, не возвращаются же.       — Знаешь, Майки, — Мия плавно зачесала сыну волосы за ушко, — когда человека очень сильно любят и ждут, он всегда возвращается.       — Ты больше не уйдёшь от меня?       — Никогда, — она поцеловала маленький носик. — Теперь я с тобой на многие-многие годы. На целую вечность.       — Мамочка, я тебя люблю.       — И я очень сильно люблю своего взрослого волчонка.       Майк бросился Мие на шею, обнял крепко, так, будто никогда не собирался её отпускать. Рождённая Луной прижала сына к себе, ладонями погладила по его спинке. От улыбки, настолько широкой и радостной, болели щёки. От счастья, разрывающего её изнутри, хотелось кричать.       — Можно я сегодня буду спать с тобой? Я не хочу от тебя уходить.       — Да. Давай расправим кровать и залезем под одеялко, чтобы ночью нам было очень тепло.       — Давай, но тебя буду греть я. Чувствуешь, какой я горячий волчонок?       — Чувствую, — посмеялась она. — Конечно чувствую.       Они вдвоём улеглись под одеяло, удобно устроились на мягких подушках, между друг другом уложили плюшевого волчонка.       — Мамочка, — зашептал Майк в темноте комнаты.       — Да?       — Хочешь я расскажу тебе на ночь сказку? Мою любимую.       — О приключениях Маленького Принца?       — Угу.       — Сегодня баюкаешь меня ты. Рассказывай.       Майк с важностью начал:       — Антуан… Де Сент-Экзюпери «Маленький принц». В начале автор сказал: я прошу прощения у детей за то, что посвятил эту книжку взрослому…       Он так хорошо и подробно передал предисловие, а потом смело двинулся по главам, пересказывая текст ярко и красочно, завораживая Мию и интригуя. Малыша хватило больше, чем на половину книги. Потом он начал зевать и в конце концов заснул, еле слышно пролепетав что-то о горах и трёх вулканах. Полувампирша поправила одеяло, натянула его Майку до самого подбородка и сама прикрыла глаза, желая поскорее заснуть и начать новый день.       Однако не спалось. Проворочавшись ровно час, она осторожно поднялась, прошла в ванную комнату, умылась, расчесалась, потом переоделась в ночную сорочку. Сон как рукой сняло, ложиться совершенно не хотелось. Мия включила лампу, села за стол, кинув взгляд на Майка. Волчонок крепко спал, подложив ладошки под пухлые щёчки. Она отодвинула журнал, с замиранием сердца взяла в руки раскрытые письма…       Рождённая Луной прочла всё, каждое слово, каждую строчку, не пропустила ни одна даты. Голова стала тяжёлой от объёма информации, которую она получила и вспомнила. По ходу чтения Мия заново проживала все эпизоды, заново ощущала на себе влияние эмоций, натиск чувств. Были и волнения, и огорчения, взлёты и падения, горе и радость. Прожитая жизнь теперь не казалась чужой. Она оставалась за плечами, давила грузом опыта, больше не преследовала Мию как призрак, тихо ступающий позади. Та жизнь была, есть и будет, могила разделила её на «до» и «после», на две половинки, однако осталось нечто единое, скрепляющее. Туман неизвестности рассеивался, открывал взору пройденный слабоосвещённый путь.       Мия уже не чувствовала себя отрезанной от прошлой жизни, хотя большая часть воспоминаний вернулась, а другая — поспешно подтягивалась. Прошлое на то и прошлое. Оно бесследно ушло, однако по-прежнему играло важную роль для формирования настоящего, его восприятия.       Перелистнуть ли вперёд страничку в книге жизни, начать ли писать новые ровные строчки или вернуться назад, просмотреть предыдущие главы. Выбор стоял за Мией. И она решила вернуться, начать сначала, перечитать, заново пережить. На это у неё ушло пару часов. Уже белело на улице, когда она прочла:        «Если бы меня отправили на несколько лет назад и поставили перед выбором, я бы всё равно выбрала тебя, даже зная, какие трудности нас ждут впереди. Крепко обнимаю. И до встречи в другой жизни»       Вместе с началом нового дня светлело в её душе. Светом озарялось то, что прожито, то, что осталось позади. Яснее и понятнее стала книга. Цепочка сюжета теперь цельная, ровная, со связью и следствиями. Появился интерес, желание прочесть ещё и ещё. Только дальше Мию ждали пустые страницы, которые она вправе заполнить сама, написать на них то, что ей захочется. Новая жизнь, старая, другая, не такая, не та, не моя… Это книга. Одна книга. Толстая или тонкая, мягкая или твёрдая, с обложкой, с разноцветным срезом, с добротным корешком или нет. Это не важно. Сколько судеб — столько книг. Все они разные, неповторимые. Мия обогнёт сюжетную дыру, удачно закроет её, заполнит и пойдёт писать дальше, иногда оглядываясь на уже написанное и находя в этом поддержку и опору. А впереди её будут ждать преграды, переплетение путей и судеб, неожиданные повороты и иногда прямые дороги, встречи, знакомства и новые персонажи, кто тоже, идя рядом, будет писать свою книгу или книжицу, книжонку или книжку. Да хоть обычные путевые заметки и корявые записи в черновиках. Нужно писать, листать страницы, не забывая написанное, пролистанное и прочитанное. Нужно жить.       Мия сгребла письма, раскиданные по всему столу и запихала обратно в пакет. Где и какое лежало, она не запомнила. А в общем-то это теперь неважно. Девушка выключила лампу. Комната тонула в лёгком сумеречном свете. Она посмотрела на закрытую дверь, подумала о Максе, о маме, о том, что сейчас находится в родном месте, которое всегда любила. После писем стало легко на душе, понятно и тепло. Мия с нетерпением ждала момента, когда все проснутся, будут пить утренний чай на улице под деревом. Она выйдет к ним, окинет всех взглядом, полным любовью, а потом уведёт Макса в какое-нибудь укромное место, поцелует, расскажет, что поговорила с Майком о самом важном, залезла в бардачок, нашла письма, испортив самой себе сюрприз, обнимет Фолла, уткнётся лицом ему в грудь, может быть, заплачет и скажет что-нибудь сокровенное. Так и будет.       А пока Мия поднялась из-за стола, вышла из комнаты и спустилась на кухню за стаканом воды. Фолла на диване не оказалось, а, впрочем, он скоро дал о себе знать. Они столкнулись на втором этаже, когда девушка уже собиралась лечь в постель, коснувшись ручки двери. В этот момент оборотень выходил из ванной.       — Прости, я уснул и не смог прийти к тебе погреться под одеялком.        Она усмехнулась.       — Место под одеялом занято. Ты так хорошо уложил Майка, что вскоре он прибежал ко мне.        — Ах он, маленький жучок. Хорошо претворялся спящим!        Макс подошёл к Мии вплотную, обнял рукой за талию, поцеловал в плечо.        — Я рассказала.        — Что рассказала?        — Майку всё рассказала.        Фолл прошептал ей на ухо:        — Умница.        — Но, кажется, ты сделал это ещё до меня.        — Да, немножко. Нам же нужно было о чём-то болтать, пока мы готовили ужин.        — Спасибо. С этим бы справился только ты. Теперь Майки… называет меня мамой. Такое странное приятное чувство.        — Ты заслужила, герой. Мамочка Мия…        Девушка смущённо спрятала лицо на груди у волка, уткнувшись носом в ворот его футболки.        — Кстати, ты нашла письма?        — Конечно нашла. Ты специально это сделал?        — Хотел, чтобы ты сама…        — Я прочла их. Так и знала, не просто же ты отправил меня за телефоном.        — Я думал, письма понадобятся для того, чтобы ты смогла всё вспомнить. Но я немного опоздал.        — Мне было важно прочесть их именно сегодня.        Макс взял лицо Мии в свои ладони. Ему казалось, что он сейчас расплачется от сокровенности и искренности этого момента.        — Мы напишем новую историю, лучше прежней. Я обещаю.        — И я... и я тоже обещаю.        Они дотронулись друг друга губами, поцелуем сказали всё невыразимое.        В прошлое уходил этот сложный день. День, полный маленьких шагов Мии на пути к самой себе, к гармонии внутри и счастью, полный побед над страхами и надежд на светлое будущее. Вниз, в самую гущу темноты и неизвестности уходила лестница. Мия и Макс, сомкнувшись в единое целое, стояли на самом верху. Уже хотелось спать, и голову туманил сон, которому Рождённая Луной больше не позволит себя обмануть и после которого оборотень больше не потеряет свою единственную любовь.