***
Они были в третьем классе, когда их посадили рядом, и мальчишки, теперь уже вынужденные заговорить друг с другом, чего, на удивление, не делали за предыдущие годы совместной учёбы, обнаружили, что лучшего друга и родственной души в этом мире им уже не найти. Условились пойти домой к Шэнь Юаню, поиграть в только вышедшую игру и с этого дня были неразлучны. Сян Тянь был несказанно счастлив. Этот ребёнок с всегда полузакрытыми, сонными глазами, спрятанными за стёклами очков, был самым популярным в их классе. Хорошая семья, лёгкий характер, блестящий ум, мягкие улыбки и двое старших братьев, защищающие его за спиной. Все, конечно же, хотели с ним подружиться, но он выбрал самого невзрачного из их класса, и никто не мог этого понять. Даже сам Сян Тянь. Он, в отличие от друга, замкнутый с другими и тщедушный, обычный и непримечательный с головы до ног. — Дурак ты, — Отмахивался Шэнь Юань на его очередную тираду, наполненную самобичеванием. — Видел бы ты, как горят твои глаза, когда ты говоришь о вещах, которые тебе нравятся! Таких вещей было не так уж и много, но каждое из них приходилось по душе и Юаню, так что общих интересов у них было более чем достаточно. И даже когда Сян Тянь решился опубликовать свой первый рассказ, его друг оказался первым и главным его читателем, поклонником и критиком, занимая эти должности до конца его (их) жизни. Сян Тяню было двенадцать, когда они с Шэнь Юанем во всех социальных сетях зарегистрировались тупыми «Непревзойдённый Огурец» и «Самолёт, пронзающий небеса». Они хохотали над собственной глупостью, называя её неповторимым гением, а успокоившись, в унисон повторяли: — ..Да окружат вас нежной поступью сотни красавиц, Шелка накинуты на мягкие тела, и смотрят С безграничной любовью и лаской На Короля своего, на героя миров...[1] Сян Тяню было четырнадцать, когда он обнаружил в себе сломанную деталь. Долго терзая себя этим и плача по ночам, с нервным срывом и опухшими глазами он всё же рассказал обо всём Шэнь Юаню, только чтобы получить крепкие объятия и заверения: — Ты не сломан, не важно, в кого ты влюблён. Мы всё ещё друзья. Сян Тяню было семнадцать, когда он получил свою первую зарплату от журнала, где печатался, и, конечно, они с Юанем сразу же отправились в Мак, пусть этих денег и не хватило, чтобы полностью закрыть счёт. — Стану лингвистом, переведём твои работы на все языки! Нечестно, что только великий китайский народ страдает от твоей писанины! — Шутил Шэнь Юань, доплачивая за заказ. Сян Тяню было девятнадцать, когда, узнав о его ориентации, от него отказывается семья, и целых два месяца он остаётся в доме Шэнь Юаня, прежде чем взять себя в руки и начать новую жизнь. — Оставайся хоть навсегда, только уменьши гарем Ло Бинхэ вдвое и сделай второстепенных персонажей чуть умнее, чем куски дерева. Сян Тяню было двадцать два, когда закончилась его первая жизнь, и спустя несколько долгих лет он вновь встретился с Шэнь Юанем. — Самолёт, дурак, как можно было умереть так нелепо? И вновь они стали друзьями.***
Сначала боль была только в пальцах: ноющая, раздражающая, но терпимая. Уже через несколько секунд она подобралась к запястью, а дальше всё выше - пока не осела в груди вяжущим комом. Сдавленный стон сорвался с губ раньше, чем Шэнь Юань вспомнил, кто он, и почему у него так болит тело. — А нечего было геройствовать почём зря, когда можно счастливо гейстовать и горя не знать. — Донеслось со стороны, и подняв взгляд, он наткнулся на знакомую лохматую голову. — Пришёл в себя? Помнишь, что случилось? Шан Цинхуа отложил отчёты, беря со стола уже холодный отвар из трав, и помог другу его выпить. Видя, как разгладилось напряжённое лицо, он чуть успокоился, снова садясь на место. Мужчина, полусидевший на кровати, выглядел болезненно хрупким без своих пышных зелёных одеяний. Облачённый только в белые нижние одежды, с прозрачной кожей и растерянным выражением на юном лице - он казался прекрасным небожителем, впервые ступившем на грешную землю. Шан Цинхуа позволил себе небольшой смешок, вспоминая, что такая невероятная внешность принадлежит крайне недалёкому человеку. — Честно, просыпаясь, я бы хотел видеть перед собой прекрасное лицо главного героя, а не твою ехидную мину, — Хрипло прошептал Шэнь Цинцю, массируя виски. Тот, к кому была обращена эта бесстыдная жалоба, только усмехнулся: — Ты про Бинхэ? Когда успел сменить ориентацию? — Я про Лю Минъянь. Но если сравнивать с тобой, Бинхэ тоже подойдёт. — Стоило ему вспомнить лучистые глаза мальчишки, как головная боль чуть утихла, и он, наконец, смог вздохнуть свободнее. — Как ты? Шэнь Цинцю захныкал, снова хватаясь за голову: — Как с похмелья... — Можно подумать, ты когда-то напивался, — Закатил глаза Сян Тянь, лучше других зная, что его друг никогда не питал особых чувств к алкоголю, предпочитая успокаивающие чаи. — Один раз. — Бессознательно ответил Цинцю. — В день твоих похорон. Двое ненадолго замирают, и комнату заполняет звенящая тишина, невидимым пеплом оседая в лёгких. Шан Цинхуа прерывает её первым, делая тяжелый вдох на грани всхлипа, и говорит: — Я очень испугался, — Слова ему даются с трудом, он дышит глубоко, стараясь проглотить вяжущий ком в горле. — Когда узнал, что ты ранен. Испугался, что ты умрёшь. Я не попросил у тебя прощения... За этот рассказ, за то, что тебе довелось пережить... Я ведь так ни разу и не спросил о твоём прошлом, всё боялся услышать... — Из широко раскрытых глаз падают слёзы, но мужчина даже не думает вытереть их, вместо этого продолжая бессвязно бормотать извинения, пока чужая рука не опускается на его плечо. — Я не помню большей боли, чем смерть моего лучшего друга. — Шэнь Юань чуть заметно кусает губы, стараясь отогнать страшные воспоминания, и криво улыбается. — Если прошлое главного злодея было ценой нашей новой встречи, то я готов пройти через это ещё раз. Сян Тянь, ты никогда не должен себя винить. Дружбу, длиною в две жизни, стоит беречь и хранить, как редкое сокровище. Не важно, как часто они кричали друг на друга или злились после жарких ссор, каждый из них всегда приходил на помощь второму, вмиг забывая все обиды. Они знали все слабые места друг друга, но никогда не думали использовать эти знания, чтобы навредить другому. Они были неуклюжи в проявлении привязанности, маскируя переполняющее их тепло колкостями и сарказмом, но слова и не были нужны. Шэнь Юань осторожно стёр крупные слезинки с пухлых щёк, посмеиваясь, что что-то в нём с их первой жизни всё же не изменилось, и Сян Тянь, подхвативший шутку, также улыбнулся. Они налили себе ещё одну порцию чая, успокоившись окончательно, и тогда Шэнь Цинцю спросил: — Есть ли жертвы? — Его голос выдавал всю нервозность, что он отчаянно старался скрыть, боясь услышать ответ на этот вопрос. Лорд Пика Аньдин неожиданно гордо вскинул голову и радостно сообщил: — Наша подготовка не прошла зря. — Он лучисто улыбнулся, вспоминая, что ему рассказали ученики. — Как только началось вторжение, мой пик занялся эвакуацией, а покончив с этим, отправился искать остальных лордов, и что интересно, всё это время их прикрывали байжановские хулиганы! Все в школе строго заняли свои позиции, не смея бояться и паниковать, благодаря чему даже те, кто был ранен, сразу же получили помощь от целителей. Единственным, кто серьёзно пострадал, был... — Я, — Облегченно улыбнулся Шэнь Цинцю, за что получил полный негодования взгляд, — А что мне было делать? Смотреть, как ребёнка ранят? — Он главный герой, дурья ты башка, и ничего с ним не будет! — А я главный злодей, и тоже, пока что, нужен сюжету! — Он опустил голову, и длинные ресницы отбросили тень на бледную кожу щёк. — Не важно, что он главный герой, он всё ещё ребёнок и может чувствовать боль, потому, пусть лучше тем, кого ранят, буду я. — Видя, что с ним снова начнут спорить, он быстро перевёл тему. — Лю Цингэ! Я смог его спасти! Кто молодец? — Вот уж не знаю! — Шан Цинхуа насупился, скрестив руки на груди. — Когда я шёл к тебе, эта глыба, не знающая сострадания и жалости, вернув мне утерянное чувство самосохранения, заставила судорожно соображать, как выжить в ситуации, где один из сильнейших заклинателей поднебесной хочет сломать тебе все кости: упасть ли в обморок или попробовать удрать. — Скороговоркой протараторил мужчина, следом выдохнув, и лицо его вдруг прояснилось, когда он гордо заключил. — Но меня спасли мои ученики! — Что? Кто? — Не сразу понял смысл сказанного Шэнь Юань. — Мои ученики! Самые трогательно-милые во всей вселенной! Они заступились за меня, сказали Лю Цингэ, что я устал после долгого путешествия, и попросили его удалиться! Кроме тебя меня никто никогда не защищал! Я был так тронут, что даже заплакал, и тогда они начали меня утешать! Мои ученики даже милее твоих! — Неправда, нет никого милее моих учеников! — Сразу же насупился он. Было слетевшие с уст Шан Цинхуа слова несогласия были проглочены, так как в дверях появилось несколько упомянутых курчавых голов, с надеждой заглядывающих внутрь. Они, видно, дежуря у бамбуковой хижины, услышали шум и поспешили проверить, а, видя их наставника в сознании, со слезами на глазах бросились к нему. — Шицзунь! — В одно мгновение мужчину облепили со всех сторон, душа крепкими объятиями. — Вы, наконец-то, очнулись! — Мы так волновались! — Среди хора голосов послышался и чуть грубый Мин Фаня, от чего Шэнь Цинцю поневоле удивился, но не забыл посмотреть на друга и одними губами прошептать «схавала?», на что Цинхуа только раздраженно закатил глаза. — А-Ло, что же ты не подходишь? — Послышался звонкий голос Нин Инъин. — Знаете, Учитель, он целую неделю не отходил от Ваших дверей! Обнимая и успокаивая детей, он поднял взгляд, натыкаясь на застывшую в дверях фигуру. Было видно, что мальчик безумно хочет войти, но вместо этого нерешительно топчется у порога. Улыбнувшись и подождав, пока ученики чуть успокоятся и отпустят его, Шэнь Цинцю раскрыл объятия и нежным голосом позвал: — Чего же ты ждёшь? Иди ко мне, Бинхэ. Второй раз просить не пришлось, так как юркий, маленький вихрь пронёсся по всей комнате и влетел в раскрытые объятия. Сила его чувств была так велика, что Цинцю даже прижался к изголовью, чтобы сохранить равновесие, по-прежнему гладя плачущего ребёнка по спине. Когда слёзы чуть высохли, а бесконечный поток извинений стих, Мин Фань, всё ещё шмыгая красным носом, воскликнул: — Лю Шишу велел немедленно сообщить, когда Вы проснётесь! — На мгновение замерев от неприятного чувства, он пожаловался, — Учитель, когда Вы потеряли сознание, нам показалось, что он обезумеет от горя. — Чжанмэнь Шибо волновался больше, — капризно сморщила носик Нин Инъин, — Прежде никто не видел его столь бледным... — Можете начать с Му Шиди, — Посоветовал всеми забытый Шан Цинхуа, — Будет лучше, если вашего Учителя осмотрят ещё раз. Дети понимающе и взволнованно кивнули, вихрем вылетая из комнаты, однако Бинхэ, с трудом успокоившийся, остался, покорно сидя у постели мужчины. — Шицзунь спал много дней и очнулся лишь сейчас. Не голоден ли он? — Робко пробормотал Ло Бинхэ, и его красное личико натолкнуло Шан Цинхуа на странную мысль: — Неужто ты хочешь угостить его тем, что сам приготовил?! — Воскликнул он, а получив в ответ смущенный кивок, добавил. — Неси скорее, я тоже хочу попробовать! С трудом пришедший в себя Шэнь Цинцю еле успел остановить уже вскочившего на ноги мальчика: — Бинхэ, я с большим удовольствием попробую приготовленное тобой блюдо, но принеси его после того, как все лорды уйдут, ладно? Бинхэ кивнул, не скрывая обожания в глазах, и медленно вышел из комнаты, напоследок срываясь на бег, а Шан Цинхуа начал колошматить друга по плечу: — Ты, хренов эгоист! Когда ещё бы мне довелось попробовать стряпню главного героя?! — Отстань! Мой ученик будет готовить только мне! Раздражённо цыкнув, Цинхуа всё же не смог не отметить некоторые изменения в главе пика Цинцзин, спросив о причинах этих метаморфоз, включающие в себя ауру безмятежности и смирения, чего тот был лишён весь предыдущий год. — Так и есть. — Согласился он. — С момента, как Бинхэ появился здесь, мне стало спокойнее. Я всё пытался доказать свою силу, боролся с чем-то, а в итоге оказалось, что сражаюсь я с самим собой и, как ты понимаешь, проигрываю. — Шэнь Цинцю улыбнулся краешком бледных губ и задумчиво коснулся перебинтованной руки. — Этот ребёнок... вовсе не такой страшный, как я думал. — Твоё отношение к нему... Если всё так продолжится, разве сможешь ты жестоко столкнуть его в Бесконечную Бездну? — А я и не собираюсь. — Холодно оповестил мужчина, раскрывая свой изящный веер. — Шэнь Юань, — Терпеливо продолжил Шан Цинхуа, искренне переживающий об этом вопросе. — Арка Бесконечной Бездны является основной частью развития сюжета, при её невыполнении Система, наверняка... Улыбнувшись, Шэнь Юань его перебил: — Оштрафует на десять тысяч баллов. Я знаю. — Тогда что же ты собираешься делать? — Чуть не подавился Сян Тянь. — Сейчас на моём счёту около восьми тысяч. Оставшегося времени до открытия Бездны должно хватить, чтобы я заработал все десять. — Зелёные глаза решительно блеснули, и он сжал кулаки. — Я обязательно защищу этого ребёнка. — Но я ведь... — Начав, Шан Цинхуа неожиданно запнулся, увидев этот взгляд, и только беспомощно улыбнулся. — Хорошо-хорошо. Пусть... пусть будет так, как ты хочешь. — Он бодро встал, стряхивая с одежды невидимую пыль. — Я хочу уйти раньше, чем придёт стайка твоих цыплят-переростков с бонусными характеристиками убийственных атак и ревностью сто пятого уровня, поэтому на этом мы с тобой прощаемся. — Хорошо, только не забудь, что мы должны встретиться и обсудить некоторые детали во избежание жертв на грядущем событии... — Тихо напомнил Шэнь Цинцю, провожая друга, и вдруг неожиданно спросил. — Постой, скажи, хорошо ли я отыграл свою роль? — Ужасно. — Криво улыбнулся Шан Цинхуа. — Но никто не справился бы лучше.***
Долго Шэнь Цинцю оставаться одному не позволили, и уже через десять минут маленькая бамбуковая хижина вновь была заполнена под завязку. Зашедший первым Глава школы взволнованно прошептал «Сяо Цзю» и уже собирался броситься к кровати, как неуклюже споткнулся о порог, и его опередили. В ту же секунду оказавшийся у больного, Му Цинфан взял его за руку, проверяя пульс, в то время как вся остальная компания, оставшись позади, недовольно нахмурилась. Растерявшись от такого напора, Шэнь Цинцю неловко улыбнулся, приветствуя всех, и из-за смущения упустил из вида их странно-облегчённые лица. Му Цинфан, закончив осмотр, с некоторым нежеланием отпустил ладонь заклинателя и сразу же столкнулся со шквалом вопросов «как он?». Следуя профессиональной этике, он ровным голосом, звучащим в меру тихо и в меру громко, объяснил всё то, что говорил во время их недавнего собрания, однако в этот раз он казался робким и неуверенным, страшась реакции Шэнь Цинцю на столь безрадостное известие. Трое в комнате также затаили дыхание, в то время как виновник их волнений, припомнив роль «Неисцелимый» в оригинале, способ его лечения и в целом, безукоризненно-крутой образ главного героя, задумчиво улыбнулся. Его здоровую руку неожиданно кто-то осторожно сжал, и он наконец-то пришёл в себя. — Могло быть хуже, — Легко улыбнулся Шэнь Цинцю, будто и в самом деле чувствуя облегчение. — Жив, и ладно! Юэ Цинъюань, подавившись от нахлынувших чувств, не мог ругать брата за столь беспечное отношение к вопросу о своей жизни, ведь чувствовал, как притаившаяся в глубинах вина новыми чернилами пачкает его душу. Когда, вернувшись, он обнаружил своего драгоценного младшего брата лежащим без сознания, бледного, но при этом бесконечно прекрасного, он готов был убить всех, не различая друзей и врагов перед собой. С трудом взяв себя в руки, он принялся улаживать дела пика, чтобы по ночам следить за состоянием Шэнь Цзю, однако и тут его опередили: желающих стеречь сон нежного и ранимого заклинателя было столько, что пришлось встать в очередь, и даже тогда Главе повезло побыть рядом с ним лишь одну ночь. Каждый был погружён в свои тяжёлые думы, и только один Шэнь Цинцю заметил их нездоровое выражение лиц. Он боялся, что эти глупые мужчины начнут винить себя, и в самом деле заметив отголоски ядовитого чувства на их лицах. Благородный и всесильный Лю Цингэ корил себя за слишком позднее появление, ответственный и трепетный Му Цинфан за неспособность излечить неизлечимое, а Юэ Цинъюань... Что ж, у него чувствовать вину стало неким хобби, неотъемлемой частью жизни, так что Шэнь Цинцю раздраженно ущипнул его за руку, привлекая этим внимание каждого. — Этот Учитель всегда был слишком ленив, и сейчас он рад, что вместе с отравлением появилась возможность уделить больше времени отдыху и медитации. Вы не должны делать такие лица, в то время как нет ни единой причины для грусти, — Пусть сказанные им слова были далеки от утешения, но сияния в нежно-зелёных глазах оказалось достаточно, чтобы разогнать тучи на лицах заклинателей. Послышались лёгкие шаги, и в бамбуковую хижину неспешно вошёл ещё один посетитель. Ци Цинци, держащая в одной руке массивную на вид деревянную коробку, поприветствовала всех и оглядела друга, сидящего на кровати, облегчённо улыбнувшись. Шэнь Цинцю, не привыкший к столь нежному выражению на её лице, смутился, приглашая её скорее присоединиться к ним, и тогда деревянный ящик положили ему на колени, заставив его подавиться под огромным весом. Лю Цингэ поспешил перехватить этот груз, недовольно сверкая глазами, на что Ци Цинци недоуменно фыркнула: — Я всегда знала, что ты женственнее меня, но не настолько же! — Она присела на край кровати, объясняя. — Ты напугал моих учениц, заставив нас всех поволноваться. Желая тебе скорейшего выздоровления, они собрали все лечебные травы и чаи, художественные свитки и музыкальные пьесы. — Мне очень жаль, Ци-шимэй, — Абсолютно искренне прошептал мужчина, неловко кусая губы. — Этот Учитель тронут, передай им мою благодарность и восхищение. Твои ученицы были несказанно бесстрашны, ты можешь гордиться ими. — Он перевёл взгляд на Лю Цингэ, с улыбкой добавляя. — В особенности одна из них. Лю Минъянь достойна быть сестрой Великого Бога Войны и старшей ученицей изящной Ци-шимэй. — Она не победила, — Хмуро буркнул всё это время молчавший Цингэ, казалось, стремясь очернить облик сестры перед своим шисюном. — Не будем об этом! — Сразу же перевела тему единственная женщина в комнате, взволнованно касаясь бледных щёк больного. — Как ты себя чувствуешь? Ты кажешься усталым. Шиди Му, осмотришь его? — Шисюну Шэню в эти дни требуется отдых, а мы отняли у него столько сил. — Мягко успокоил всех целитель. — Из-за необходимости каждый месяц принимать некоторые целебные средства, я буду часто навещать тебя. Одновременно с этим следует объединить усилия с человеком, чьей духовной энергии будет достаточно, чтобы помочь твоей собственной циркулировать, как положено, в таком случае яд не должен серьёзно повлиять на тебя. — Спасибо Шиди Му за помощь, — Как всегда изящно улыбнулся глава пика Цинцзин, прощаясь со своими друзьями, которые заторопились покинуть его, чтобы больше не мешать отдыху. Когда все вышли, Юэ Ци обнял своего шиди и, поцеловав в макушку, пожелал скорейшего выздоровления. «Совсем не меняется» — С отеческими чувствами подумал Шэнь Юань, заметив у двери чью-то нерешительную тень, сразу догадываясь, кому она принадлежит. — Бинхэ, — ласково позвал мужчина. — Ты уже можешь зайти. Мальчик, в стремлении угодить самому дорогому сердцу человеку, последние несколько дней старательно варивший жидкую рисовую кашу, сейчас отчего-то смущался показать ему свои труды. Он робко вошёл, ещё горячий отвар занял свое место на столе, а сам он тем временем помог наставнику осторожно подняться и неторопливо прошествовать к еде. Неуклюжее заботливое дитя едва не вознамерилось кормить мужчину с ложки, и глядя на этот жалостливый щенячий взгляд, Шэнь Цинцю, с трудом нашёл в себе силы отказать ему. Зачерпнув немного каши, он склонил голову, чтобы немного её остудить, и обнаружил, что длинные пряди волос совершенно бесстыдно мешают ему. Раздраженно хмурясь, он откинул их назад, но те вновь назойливо упали на глаза, стоило ему вознамериться съесть свой заслуженный завтрак. «Дурацкая конская грива, не могу дождаться, когда смогу их отрезать.» Поток его негативных мыслей, прервали нежные прикосновения к волосам. Он удивлённо вскинулся, наблюдая, как юный ученик с небывалой нежностью собирает волосы в незамысловатую причёску, несвойственную гордому заклинателю в обычное время. Закончив, Бинхэ смиренно опускается перед ним на колени, склонив голову, готовый принять любое наказание за эту свою дерзкую вольность, но неожиданно его мягко бьют черенком веера по макушке. Подняв взгляд, он завороженно приоткрывает рот: небожитель, сотканный из мягкого осеннего солнца и запаха чернил, кажется ему ещё совершеннее чем обычно. Прямые волосы, заплетённые и собранные в свободную причёску, одна непослушная прядь, что выбилась и сейчас отбрасывала лёгкую тень на белоснежном лице, на котором отчётливо ярко сияли изумрудные глаза. Бинхэ не мог ошибиться - они лучились благодарностью. Облик мужчины был чуть ленив и растрёпан, он казался уютнее без своих строгих пышных одежд, и ученику вдруг подумалось, что: «Я хочу видеть Учителя таким каждое утро. Хочу собирать ему волосы, готовить еду. Хочу поправить длинную прядь за нефритовое ушко, наклониться, и, возможно, если мне позволят...» Ложка каши, поднесённая к алым губам, незаметно для Бинхэ оказалась съедена, и зелёные глаза вдруг блаженно зажмурились. — Ах, Бинхэ... — Цинцю удивлённо приоткрыл рот. — Это самое вкусное, что мне доводилось есть в этом мире. Он не врал. С первого дня здесь он ни разу не был доволен пищей этого мира. Было ли это из-за привередливости человека из двадцать первого века, либо же мир отторгал его таким образом - он не знал, но больше склонялся к банальному наличию вкусовых рецепторов. И даже пирожные, что готовила ему сестра, нравились ему лишь из-за человеческого фактора. А сейчас, хотя в руках находилась лишь миска каши, он готов был упасть в обморок от удовольствия. Белоснежный рис, мелко порезанный лук, превосходно измельченное мясо, в самый раз имбиря и, вдобавок, всё идеальной температуры! Это было сравнимо с тем, что готовил повар в доме Шэнь Юаня в его прежнем мире, и от ностальгии по прошлому, он чуть было не заплакал. Ло Бинхэ, выслушав похвалу с лихорадочным румянцем и сверкающими глазами, восторженно пробормотал: — Если Шицзуню понравилось, то этот ученик будет готовить Вам каждый день! Раздавленный весом неведомо откуда свалившегося счастья, Шэнь Цинцю постарался как можно сдержаннее кивнуть. — Отныне полагаюсь в этом на тебя, — чуть смущённо улыбнулся мужчина, добавляя. — Позволь этому учителю побыть ещё чуть более наглым и попросить тебя заниматься также моими волосами по утрам. Бинхэ, казалось, задохнулся от счастья, активно кивая и тараторя: — Обещаю не разочаровать Вас! Шэнь Цинцю снисходительным взглядом проводил убегающего щенка и улыбнулся, радуясь, что на сегодня его наконец-то оставили в покое.***
Стоя посреди хаотично искажающегося пространства в полной пустоте и смотря в сторону далекого исчезающего горизонта, Шэнь Цинцю понял, что покоя в этой жизни ему не видать. Опознать, что место его нынешнего пребывания Мир Сновидений - 10 секунд. Понять, почему он здесь оказался и какого чёрта украл рут одной из сестричек - невыполнимо. Но все гневные восклицания в свете неопределённости ситуации пришлось оставить напоследок: посреди пустынного сонного ничто растеряно стоял его милый ученик, так что, решив поскорее его успокоить, он медленно приблизился к нему. Стоило ребёнку, прибывавшему в этом месте уже довольно долгое время, завидеть Шэнь Цинцю, как тот радостно вцепился в него, безостановочно шепча сладким голосом извечное «Шицзунь!» Все сомнения мужчины развеялись прахом, и, открыто умиляясь невинному поведению в будущем главного жеребца этого мира, он нежно погладил его по спине. Ребёнок нехотя отстранился, моргая прекрасными глазами: — Где мы, Учитель? Шэнь Цинцю, уже давно возложивший на себя обязанности наставника, принялся объяснять: — Это Мир Сновидений, Бинхэ. Мы в твоем сне. — Заметив, что ученик оцепенел после этих слов и странно-встревоженно оглянулся, он продолжил, — Духовная энергия слишком беспорядочна и нестабильна. Твой учитель, скорее всего, оказался здесь лишь по случайности, но ты сам, боюсь, страдаешь от чужого воздействия. Не волнуйся слишком сильно: границы Мира Сновидений кишмя кишат нечистью, наверняка это какой-нибудь низкоуровневый демон. Услышав это, Ло Бинхэ нисколько не испугался, но гнев в нём вскипел сильнее: — Ничтожные демоны, втянуть Учителя в нечто столь опасное, в то время как он нуждается в отдыхе... — Его глаза опасно блеснули, а Цинцю вдруг почувствовал странную щекотку в груди. — Учитель, как Вы себя чувствуете? — Не думай об этом старике, — Отмахнулся он чуть смущённо, пытаясь приучить ребёнка правильно расставлять приоритеты. — Это весьма непростой сон. Обыкновенный кошмар давно развеялся бы перед моей силой, но этот соткан весьма искусно. Применение грубой силы приведет к тому, что выбраться отсюда мы не сможем. Нужно разрушить чары иначе. Испуганный тем, что Учитель может оказаться заперт в этом сне навечно, Ло Бинхэ решительно кивнул и шагнул вслед за наставником к границе Мира Сновидений. В то же время заботливо отозвалась долгое время молчавшая Система: [Вы вступаете в важную сюжетную арку: «Магический круг Мэнмо». Задание: обеспечить Ло Бинхэ победу над Мэнмо. В случае провала штраф - 2000 баллов! Награда +1000! Удачи!] Приняв задание, мужчина задумался о том, в какой момент сияющая вывеска «самый важный человек» оказалась над его головой. Припоминая этот отрезок событий, можно узнать, что Ло Бинхэ, атакованный Мэнмо, был силой затянут в сон, и, подсознательно защищаясь, он инстинктивно потащил за собой человека, которому доверял больше всего, чтобы вместе они пересекли границу Мира Сновидений. В романе следом за Ло Бинхэ в сон оказалась втянута Нин Инъин, являющаяся в ту пору человеком, которому юноша доверял больше всех на пике Цинцзин. Девушке предписывалось позаботиться о нём и помочь ему разобраться со своими внутренними демонами силой девичьей любви. Эта арка плюс тесный контакт предназначались ей. «Конечно, я - не злодей из оригинала, и стараюсь по возможности относиться к главному герою хорошо, так что не должен удивляться, что оказался втянут в арку с Мэнмо. Ребёнку в этом возрасте опека и наставления взрослого нужны больше, чем любовная привязанность, но даже так, я слегка волнуюсь: а как же зарождение глубоких чувств, гарем, обещание «вместе до самой смерти» с маленькой шимэй..? [Ошибок не обнаружено. Система функционирует в штатном режиме.] Смирившись со своей участью, Цинцю тихо вздохнул. Учитель и ученик все шли и шли по опустевшему миру, а облака над их головами причудливо и беспрерывно менялись, будто в калейдоскопе, то скручиваясь и кривясь, то вдруг раскалываясь и лопаясь на лоскутки. Неожиданно из-за клубящейся гряды черных облаков выступили очертания высокой башни, а вместе с ней и укрепленного города. Охраны у ворот не было, и они, отворив их самостоятельно, вошли. Мир Сновидений был по-настоящему ужасен в своей продуманности, но даже так он не был полностью идеален: абстрактные пейзажи и яркие краски, дороги и рынки, дома и торговые лотки, поток людей, снующих туда-сюда — всё было соткано весьма детально, за исключением одного нюанса, заставляющего волосы встать дыбом. У всех этих «людей» отсутствовали лица. Шэнь Цинцю, малость перетрусивший, всё же вспомнил о своей функции ходячей энциклопедии и произнёс, опережая вопрос: — То, что мы видим - кошмар, созданный на манер театра. В Мире Сновидений можно в деталях сотворить неодушевленные вещи: деревья или дома, но нечто живое - едва ли, и вылепленные существа будут подобны безликим чудовищам. Но вот силы, чтобы соорудить целый город в натуральную величину, хватило бы только у одного. — У кого же? — Напряжённо прошептал Бинхэ, получая в ответ короткое... — У Мэнмо. Ло Бинхэ собирался спросить что-то еще, но его взгляд, скользнувший по беспрерывно движущейся толпе, вдруг замер. Приметив в толпе нескольких людей с лицами, они приняли решение поспешить за ними, и, смешавшись с толпой безликих, вдвоем они минули множество развилок, пока, наконец, не вышли к узкому проулку. Там затаилось пятеро человек с лицами. Все они оказались юношами с вполне человеческими чертами, а не с кучей скомканной массы вместо физиономий; четверо из них ходили кругами вокруг пятого, съежившегося на земле. Эти несколько неопрятных подростков, окружив малыша, которому на вид было от силы лет пять, избивали его. Малыш съежился на земле, прикрывая ручонками голову, и молча сносил побои. Брань сыпалась на беднягу, как из ведра: «выродок», «ублюдок», «сволочь». Полностью поглощенные этим, они не замечали посторонних. — ..Это не иллюзия, сотворенная Мэнмо, а образы настоящих людей. — Шэнь Цинцю горько вздохнул. — ..Из твоих воспоминаний. Демон лишь дёргает за ниточки, пробуждая то, что скрыто в глубине твоего сердца, пытаясь запутать тебя, обмануть, спровоцировать. Во взгляде Ло Бинхэ скользнуло сильное замешательство, а Цинцю, понимавший, что внутренние демоны, притаившиеся глубоко в душе ребенка, наконец, показались, не смог подавить душевную боль. Когда-то давно, читая новеллу, он, конечно же, сопереживал главному герою, который с детства подвергся тысячам невзгод и лишений, но нужно было пережить всё самому, чтобы понять истинную боль подобного детства. Теперь, когда и он сам знал, какого это: голодать, наталкиваясь на смертельно холодное безразличие прохожих; сносить побои - хлёсткие или наоборот, тягуче-медленные, когда тот, кто бьёт, наслаждается этим; теряя последнее, что у тебя осталось - гордость - умолять о клочке земли, чтобы спастись от бродячих собак и холодного ветра - мог ли он безразлично смотреть на эту картину? Сжав кулаки, он, кусая губы, старался сдержать поток слёз. — Учитель, я... — Когда мальчик поднял взгляд, он вдруг столкнулся с выражением лица Учителя, полным страданий. Побледневший, со слезящимися глазами, его взор был устремлён на сцену избиения перед ними, и он хриплым голосом проговорил: — Есть вещи, что мы не сможем изменить. Перед нами - иллюзия, мы никак не можем повлиять на неё. — Он постарался взять себя в руки, чтобы предупредить о главном. — Успокой свое сердце. Не вздумай нападать на иллюзии. Разрушая их, ты вредишь себе. — Учитель, я не понимаю! — Прервал его Бинхэ, пытаясь доказать, что Учителю нет нужды волноваться о нём. — Цель демона разрушить психику и не оставить шанса вырваться на свободу, вызывая лютый страх или же ярый гнев из воспоминаний, но, Учитель... Эта сцена, я отчётливо помню, что вскоре... Не успел мальчик договорить, как появившийся из-за угла высокий подросток, схватил одного из задир за шкирку и потряс в воздухе: — Опять на драку нарывались?! — Юноша был одет опрятнее своих друзей, и явно уже работал, а Цинцю его голос показался смутно знакомым. — Работы на всех хватит и нечего обижать младших! — Он помог ребёнку подняться на ноги, отряхивая пыль с изодранных одежд. — Разве Вы забыли? Ци-гэ и Цзю-гэ говорили, что мы должны помогать друг другу. Боль нам причинит весь мир вокруг, а мы должны беречь то тепло, что ещё хранят наши сердца, и делиться им. Цинцю изумлённо ахнул, вспоминая: и правда, юноша подрос, но даже так, в нём легко угадывались черты ребёнка, за которым они с Юэ Ци присматривали, во время того, как промышляли воспитателями для стайки уличных мальчишек. «Возмужал, окреп, — Улыбнулось вдруг заклинателю. — Видно, после нашей пропажи, перебрался в другой город, нашёл работу. Этот старик бесконечно горд...» Ло Бинхэ не сумел получить ответа на свой вопрос и решил, что это для него пока что непостижимо. Но Шэнь Цинцю улыбался, и улыбка эта, тонкая, красивая и переполненная гордости, прекратила душевные метания юноши. Внезапно иллюзия узкого проулка, сотканная вокруг двоих, исказилась, меняясь в очертаниях, и превратилась в другую сцену. На кухне, чуть в отдалении от плит и столов, стояли двое. Маленький Ло Бинхэ, умоляющий старшего повара о миске жидкой каши для приемной матери, с надеждой смотрел на тарелку, что тот держал в руках. Но мужчина, смотрящий на ребёнка с неприкрытой издёвкой, со смешком перевернул её, отправляя еду на пол. — Хочешь что-то? Тогда заработай. Сердце Шэнь Цинцю болезненно заныло, ибо то, что предстало взору, застигло мужчину врасплох. Бессильная ярость затопила его, ведь он знал, что эту миску каши малыш просил не для себя, а для больной матери. Захотелось разбить отвратительно-жестокое лицо главного повара и обнять малыша, в чьих глазах яркая надежда за секунду превратилась в тлеющие угольки. — Шицзунь, Шицзунь, — Вдруг весело позвал его ученик. — Смотрите внимательнее, Вам это понравится! Проследив за его взглядом, Шэнь Цинцю заметил знакомый высокий силуэт, стоящий у двери с обманчиво вежливой улыбкой. Подходя ближе к паре ребёнка и мужчины, он встал между ними, загородив малыша собой, и нежным голосом обратился к старшему, в то время как младшие поварята, испугавшиеся ауры незнакомца, выбежали из кухни. — Гнилое сердце, что у вас в груди, полагаю, доставляет сильную боль. Будет лучше, если мы вырвем этот бесполезный орган, не так ли? Мужчина в страхе попятился назад, не смея бросить даже взгляда на спасительный выход, так как был не в состоянии отвести глаз от угрожающей фигуры. Мальчишка за ним вытирал слёзы, и в удивлении смотрел на происходящее перед собой, когда со стороны зала послышался красивый, женский голос, а в следующую секунду на кухню вошла изящная девушка: — А-Лин, почему все выбежали отсюда? Что-то случилось? — Она замирает, разглядывая своего воспитанника, загородившего собой худого, плачущего ребёнка, мужчину, съёжившегося перед ним в страхе, и миску рисовой каши, разлитую на полу. — Я не уверена, что именно здесь происходит, но сейчас я эту тарелку тебе на голову натяну. Угрожающе закатав рукава великолепного ханьфу, она со страшной жаждой крови направилась в сторону старшего повара, а Шэнь Лин только и успел, что в ужасе крикнуть: — Госпожа, только не снова! Учитель и ученик переглядываются между собой, а после начинают тихо смеяться. Образ, выстроенный перед ними разрушается, и Цинцю мог поклясться, что в этот раз помехи, возникшие при искажении картины, выглядели раздражёнными. В переменившемся пространстве виднелась комнатушка подлатанной лачуги с двумя узкими лежанками и крохотным столиком, где стояла масляная лампа. На постели, укутанная в тёплую шаль, лежала чахнущая, изможденная старушка. Бледная, её кожа отдавала желтизной, но глаза всё также были бодры, заключив в себе тень мудрости прежних дней. Она мягко погладила подростка, сидящего у её постели, и, улыбнувшись, прошептала: — Много всего встречается на пути, тебе может быть сложно, знаю, но я верю, что ты со всем справишься, мальчик мой... — Голос её звучал очень тихо и болезненно. — Матушка... — Одновременно прошептали оба Бинхэ, и Цинцю был вынужден поймать своего ученика в объятия, чтобы тот не пытался коснуться иллюзии. — Я прожила долгую жизнь, всякого в ней хватало. Видя, каким красивым ты вырастаешь, я понимаю, что сделала что-то стоящее, и всё было не зря. Эта старуха ни о чём не жалеет, — Хрипло рассмеялась она, осторожно отпуская руку ребёнка. — Теперь твоя очередь идти вперёд. Обещай мне, что... будешь счастлив... Изображение вновь начало меркнуть, и Бинхэ, заключённый в тёплые объятия, только и мог, что крикнуть ему вслед: — Обещаю, Матушка! Обещаю... — Две крупные слезинки, сорвавшиеся с ресниц, приземлились на рукав зелёного ханьфу, но никто из них этого не заметил. Неожиданно громко в воздухе зазвучал старческий голос, заставивший двоих чуть крепче сжаться друг к другу: — Нет, ну я так не играю! — С неприкрытой обидой прогудело эхо со всех сторон. — Кто бы мог подумать, что такому сопляку окажется по силам прорваться сквозь мои чары?! Разомкнув объятия, учитель и ученик выпрямились, каждый думая о своём. Во взгляде старшего было облегчение, а вот младший настороженно следил в оба глаза, готовый чуть что ринуться на защиту Учителя. — Какая интересная парочка... тот, кто не ведает о своей истинной сущности, и пропащая душа... — Стоило этой фразе повиснуть в воздухе, как оба заклинателей напряглись. — Но мне нужен только один из вас! Ты, который из секты Цанцюн, подремли пока. Не хочу, чтобы ты слушал нашу беседу. «Я могу отвернуться и заткнуть уши.» — Чуть обиженно подумал Цинцю, прежде чем ощутить сильную головную боль, а затем тяжело рухнуть, провалившись в глубокий сон. Ло Бинхэ в ужасе сгреб чужое тело в свои объятия, испуганно восклицая: — Учитель? Учитель! Мэнмо не удержался от злорадства: — Не стоит переживать. Я лишь заставил его видеть сон во сне, вот он и заснул беспробудно. А ты иди сюда! — На сей раз стало отчетливо слышно, что звук его голоса доносится из черного грота с западной стороны. Как мальчик ни звал, Шэнь Цинцю так и не очнулся. Мягко и осторожно опустив бессознательного мужчину на землю, чуть задержавшись руками на его плечах, Ло Бинхэ повернулся на звук, и как он не старался, голос его звучал угрожающе: — Я буду вежлив с Вами, Старейшина, поэтому прошу Старейшину в ответ отнестись со всей любезностью к моему Шицзуню. Подул лёгкий ветер, давая ощущение, будто демон отмахнулся: — Его уж не спасти. Мало кто из этих презренных заклинателей после стольких страданий воздержался бы от того, чтобы не сойти на демоническую тропу. — Мэнмо по-старчески цокнул, продолжая. — Лошадь со сломанной ногой убивают, чтобы не мучилась. Человека с раненой душой должна ждать та же участь. Почему бы не позволить мне убить его? Я ведь на твоей стороне. Заинтересовавшись Ло Бинхэ, он проскользнул и в чертоги памяти его учителя, мельком просмотрев, что из себя представляет заклинатель. И большинство этих воспоминаний… — Как можете Вы так говорить о моём Учителе?! Что с ним? Это из-за яда? — Даже глаза юноши покраснели от страха и боли, но демон на это лишь фыркнул. — Твердолобый! — Взбунтовался он, однако, вспомнив об истинной цели этой встречи, переменился. Обречённого на погибель не спасти, но вот манеры Ло Бинхэ пришлись ему по вкусу, потому он поспешил перевести тему. — Малец, ты человек с твердым характером и высокими нравами. Этот старик чувствует, что в твоем теле имеется своего рода подавляющая печать. Однако, хоть я и не могу разглядеть, что именно запечатано, уверен – это что-то чрезвычайно потрясающее. Ло Бинхэ немного удивился, но из-за того, что все его мысли занимал Учитель, отнёсся к этому заявлению безразличнее, чем требовалось, потому раздражённый Мэнмо вынужден был сам продолжить свой монолог, обходясь без уточняющих вопросов мальчишки. — Из поколения в поколение в демонической расе появляются выдающиеся личности, но тот, кто запечатал это в тебе - гораздо более мощный, чем этот старик. В тебе есть мощная демоническая Ци, и я предлагаю тебе стать моим учеником, чтобы научиться справляться с нею. — Голос раздраженно вздохнул, продолжая. — Согласишься - превзойдешь по силе каждого под небесами. А нет - однажды свою дьявольскую ци в узде не удержишь. Сейчас-то она скрыта глубоко, что даже мне не под силу ее разглядеть, но этот старик чувствует, что печать слабеет. Настанет день, когда она окажется сломана, всё всплывет, и ты попадешь в оцепление из праведников, искореняющих демонов во имя защиты старых устоев. Не боишься увидеть среди них своего хорошего Шифу? Он затронул то, чего Ло Бинхэ страшился больше всего. Мальчик остолбенел, казалось, не в силах решиться, и тогда демон сделал свой последний ход. — Станешь сильнее - тогда сможешь когда-то спасти своего Учителя, — Проговорил демон, не слишком в это веря. — Посмотри на себя, я легко могу уничтожить его, тогда как ты столь слаб, что... Выплывшее из грота облако тумана коснуться мужчины не сумело. Оказавшись в тупике, он внезапно обнаружил, что в теле парнишки ощущается смутная, хорошо скрытая, но потрясающая мощь, которая всем своим существом защищала лежащего на земле человека. Придя в бесконечный восторг, старый демон не мог позволить себе потерять этот шанс, в то время как мальчишка холодно улыбнулся: — Старейшина так сильно жаждет обучить меня… Не потому ли, что Ваше позабытое искусство вот-вот исчезнет, а преемников все нет? — Почувствовав колебания в воздухе, Бинхэ понял, что движется по правильному пути. — Старейшина Мэнмо, неужели Ваш смертный час настолько близок, что вы решили взрастить меня как сосуд? Однако уже принявший решение Мэнмо не почувствовал ни гнева, ни печали, напротив, он даже похвалил ребёнка за сообразительность. Ему было глубоко безразлично, насколько упрямо мальчишка отвергает его. Он уговаривал, прибегая к различным уловкам, нудил, угрожал и искушал, убеждая Ло Бинхэ встать на его сторону. Лучшего тела, по мнению старика, было не сыскать, но упёртый ребёнок всё не желал сдаваться. Наконец, он прибегнул к крайним мерам, намекнув, что коль заклинатель не согласится, ни он, ни его драгоценный учитель отсюда не выйдут. Внезапно Ло Бинхэ вскинул взгляд, и ледяной блеск, мелькнувший в нем, на миг заставил Мэнмо вздрогнуть от необъяснимого испуга. Речь юноши текла мягко и учтиво, но в голосе царила колючая стужа: — ...если с головы Шицзуня упадёт хоть один волос, пеняйте на себя! Долгое время старый демон безумствовал про себя; когда же он пришел в себя, то понял, что его колотит от жуткой энергии, скрытой в этом крохотном человечке. Тому, кто за сотни лет успел повидать Три Царства и исходить их вдоль и поперек, пройти через муки и потерять собственное тело, впервые довелось столкнуться с давлением подобного размаха. Из темноты грота донесся резкий смешок. Стоило старческому голосу отзвучать, как Ло Бинхэ почувствовал, что руки и ноги потяжелели; небо закрутилось, земля завертелась, а затем свалился вязкий, непроглядный мрак. Мальчик пришел в себя, открыв глаза в дровяном сарае.***
В ту же минуту на кровати резко сел Шэнь Цинцю, после пробуждения ощущая себя ожившим трупом. Стоило ли винить в появлении старого кошмара, что так долго не беспокоил его, Старейшину Мэнмо или виной всему его собственная психика, разбушевавшаяся от слов демона о «пропащей душе», он не знал, но понимал, что увидеть этот сон ещё раз был не в состоянии. Стоило только вспомнить, как методично отрывал его конечности давний враг, превращаясь в будущего, как дрожь вновь охватывала тонкое тело. Постаравшись превозмочь головокружение и частую одышку, он постепенно успокоился. «Сири, любовь моя, ты здесь?» [... Примите поздравления! Вы завершили сюжетную арку «Чары Мэнмо»! Награда: +1000 баллов крутости. Пожалуйста, продолжайте свою деятельность!] Шэнь Цинцю не смог сдержаться от лёгкой, измученной улыбки, стоило ему уловить нотки сострадания в обычно грубом механическом голосе, когда некий порыв ветра с силой распахнул бамбуковую дверь и влетел внутрь. — Шицзунь! — Проскулил щенок, уже нервно топчась рядом, — Шицзунь, как ты? Что-нибудь болит? Мне позвать Шишу Му? Я мигом! — Спокойно-спокойно, не мельтеши! — Цинцю усадил непоседливого мальчишку на кровать, поправляя его растрёпанные волосы. — С этим Мастером всё в порядке. Лучше скажи, Мэнмо не доставил тебе неприятностей? Поколебавшись, юноша ответил: — Тот демон, похоже, совсем ослабел, и меня почти сразу же выбросило оттуда. — Бинхэ вскинулся, озвучивая то, о чём искренне переживал. — Учитель, а ты, пока ты видел сон во сне, с чем-нибудь столкнулся? Не в силах солгать главному герою, и не в силах сказать ему правду: Цинцю только и сделал, что отвёл болезненный взгляд покрасневших глаз. Взяв себя в руки, он сломлено улыбнулся, от чего на душе у подростка снова стало неспокойно. Прошептав что-то о том, что Бинхэ следует осмотреть, ведь встреча с демоном может не пройти бесследно, он ухватил ученика за запястье. Юный заклинатель было испугался, что его Учитель раскроет то же, что и Мэнмо, но страхи не сбылись: даже Мэнмо, копивший свою мощь веками, не сумел разобраться до конца, что уж говорить об ослабевшем после ранения заклинателе. Но будучи не в состоянии забыть о брошенных творцом кошмаров словах, он озабоченно мялся, пытаясь спросить: — Шицзунь, а демоны… все ли они непростительно злы и должны быть поголовно убиты? Даже не глядя на его выражение лица, Шэнь Цинцю знал, почему мальчик обеспокоен вопросом о разделении людей и демонов и неспособности добра и зла сосуществовать. Он вдруг вспомнил двух его хороших друзей, и на лице поневоле возникла улыбка, но, не желая надевать маску умудрённого старца, он лишь коротко сказал: — Пока сердце преисполнено добра, не важно, человек ты или демон. Разве есть в этом мире существо, что неприемлемо ни на земле, ни на небесах? После того, как Ло Бинхэ услышал ответ, глаза его постепенно посветлели, словно с них спала пелена, а смутная печаль растворилась во вскипевшей от восторга крови. Обладая благородным и честным сердцем, он, тем не менее, не имел склонности к педантизму. Если ничего изменить нельзя, нужно найти хорошее применение имеющемуся. Возможно, он даже станет сильным! Достаточно сильным, чтобы никогда больше не чувствовать слабости; достаточно сильным, чтобы защитить Учителя от чего угодно. Получив уведомление Системы о увеличении привязанности к нему главного героя, Цинцю однако не обращал на это внимание, уговорив Ученика пойти поспать. Каково же было его удивление, когда обнаружил, что ученик идёт в противоположном направлении от комнат учеников. Плохое предчувствие засело в его груди, и он напряжённо спросил Бинхэ, где же он спит. — В сарае, Учитель, — Чуть смущённо ответил мальчик, не зная куда спрятать глаза, а мир Цинцю в этот момент перевернулся. — Неужто Мин Фань... — Острая боль, пронзившая сердце, всё никак не отступала, а сам мужчина думал о том, как же с его воспитанием всё равно упустил мальчишку. Горькая обида подступила к горлу, но Бинхэ вдруг замахал руками, объясняя: — Нет-нет, Учитель, Шисюн здесь не причём! Он не хотел меня пускать в сарай, я сам попросился! Мне... мне снились кошмары... — Нехотя признался мальчик. — Этот ученик не хотел тревожить сон остальных. Почувствовав облегчение от слов, обозначающих невиновность Мин Фаня, Цинцю следом нахмурился, вспомнив, как в ранние годы на пике его также мучили кошмары. При этой мысли Шэнь Цинцю ощутил болезненный укол сострадания, и поразмыслив, он наконец решился: — Завтра соберешь свои вещи и переберешься сюда. Снаружи от моей бамбуковой хижины есть пристройка. Начиная с завтрашнего дня будешь жить там. Так ты можешь не переживать, что разбудишь остальных учеников, и я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя от дурных снов. Когда до застывшего ученика в полной мере дошла мысль, озвученная его Учителем, он подпрыгнул и крепко обнял его. Счастье, что затопило его, было абсолютным, а когда тонкая рука опустилась ему на голову, ероша мягкие волосы, он почти что заплакал от радости. [1] Отсылка к предисловию первой главы.