(Переселение) Перерождение в главного злодея

Пик Цинцзин был представлен, как райское место с идеальными погодными условиями, которое не ведало осенних пасмурных дней или летней жары, а потому и снег к новому году выпадал чисто символически, для галочки, в отличие от Бесконечной Бездны, где любое погодное явление было гиперболизировано, и со скоростью звука адский огонь сменялся пронизывающим до костей холодом. Что примечательно, в оригинале первое место для главного героя было обителью страданий и боли, а второе, вместо ожидаемой преисподней, стало трамплином на пути к великим свершениям. Так прописал автор, и вселенная покорно следовала его перу, чем Шэнь Цинцю был вполне доволен. — Шисюн Шэнь, — Зашедший мужчина коротко кивнул, однако встретившись с приветливым сиянием зелёных глаз, улыбнулся, исправляясь. — Как ты, Цинцю? — Я снова вынужден побеспокоить тебя. — Глупости, какие беспокойства, — Му Цинфан сел перед другом, беря его за запястье, и прикрыл глаза, считывая пульс. Из воспоминаний первой жизни, которые Шэнь Юань считал самыми яркими, но в то же время не мог отыскать причину их значимости, он особенно выделял день, когда бабушка подарила его сестре старинное жемчужное ожерелье - семейную реликвию. Оно хранилось в красной бархатной коробке с внутренней отделкой из шёлка и доставалась из сейфа только в редкие праздники. Его сестра, например, надела его лишь раз, на совершеннолетие, а после запрятав глубоко, должна была вытащить вновь уже на свою свадьбу. Шэнь Юань очень хорошо помнил, как все оберегали это украшение, но он бы никогда не подумал, что сам станет подобной безделушкой, за которой все будут ухаживать. После своего ранения его неустанно окружали заботой: Юэ Цинъюань без единого слова выполнял все его просьбы, Цингэ взял на себя тренировки его учеников, все часто навещали его, справляясь о самочувствии, а лучший целитель Хребта Цанцюн, несмотря на вечную занятость, назначил график плановых осмотров и беспрекословно следовал ему, строго раз в неделю оказываясь в комнате Старейшины Шэня. Но мало кто догадывался, что действия, происходящие за дверьми бамбуковой хижины, отличались от иллюзии, представленной всем, и не осведомлённого человека могли напугать своей неожиданной правдой. — Хочешь поговорить об этом? — Послышался проникновенный голос, вслед за которым последовал тяжелый вздох и причитания. — Это невыносимо! Столько работы, ученики Лю Цингэ, причиняющие вечную головную боль, ленивые подопечные, скупые секунды отдыха и вновь за работу! — Му Цинфан, лежавший на кровати, подобно пациенту на приёме у психолога, всплеснул руками. — Порой мне кажется, что только ты один меня понимаешь! — Мой шиди так много работает, и все, конечно, видят это. Мы ценим тебя, любим и уважаем. — Проговорил Цинцю, периодически делая какие-то записи. Приходя каждую неделю, Цинфан тратил на осмотр десять минут, но оставался он непременно на пол дня, делясь горестями и тяжёлым бременем ответственности, возлежащем на хрупкой душе учёного мужа. Никто и не догадывался, как сложно приходится целителю, отдающему всего себя общему делу, часто не получая за это даже слов благодарности. Шэнь Цинцю всегда выслушивал его, успокаивал и наливал чай, чуть разбавленный алкоголем. Он часто сравнивал своих друзей с великовозрастными детьми и давно понял, что им необходимо столь же чуткое внимание, как и его милым ученикам, потому никогда не возражал, когда кому-то хотелось выговориться, выплеснув отрицательные чувства. Но даже тогда, некоторые (не будем называть имён, однако скажем, что у этих личностей чаще всего очаровательная родинка в уголке глаза) умудрялись держать всё в себе, отказываясь поведать о неприятностях, с которыми столкнулись. Разочаровав читателя и самих почти-что-пациентов, приходящих к нему на приём, стоит сказать, что во времена их исповеди, Цинцю чаще всего был занят своими мыслями, отвечая чисто автоматически, и всё же умудряясь поддержать человека лучше кого-либо. Кажется, некоторым это умение даровано небесами, и его не пропить. Так и в этот раз, погруженный в лабиринты проблем, он изредка кивал, в то время как сам думал о насущном: о занятиях, отчётах, веерах, сюжете и главном герое. Отчего-то вспомнился и их относительно недавний разговор с Мин Фанем, отличавшийся от других напряженностью, после коего, однако же, Учитель и ученик стали заметно ближе, теперь понимая друг друга с полуслова. В тайне Цинцю был несказанно горд своими педагогическими способностями, вовек не собираясь признаться кому-то, что страшно растерялся в момент, когда мрачный Мин Фань, чуть не плача, запричитал: — Вы разрешили ему поселиться рядом с Вами, разрешили готовить Вам, помогать с причёской, Вы... — Он, конечно, знал, что говорить такое Учителю непростительно, но не мог себя сдержать и продолжил. — Вы хотите заменить им этого ничтожного ученика?.. Неужто я был так плох? Шэнь Цинцю тогда неожиданно улыбнулся, ударив чересчур взволнованного Мин Фаня краешком веера: — У каждого из вас своё предназначение, своё место и своя роль, но в сердце этого учителя вы все равны. — Он нежно погладил жёсткие волосы Мин Фаня, ощущая, как им обоим были необходимы эти слова. — И пусть это не умаляет значимости Ло Бинхэ в моих глазах, старшим учеником этого старика можешь быть только ты. Шэнь Цинцю вынырнул из воспоминаний, краем сознания отмечая, что друг его, рассыпаясь в благодарностях, засобирался. Отложив свои записи, он начал уверять, что в столь официальном обращении нет никакого смысла, и произошедшее было более чем в порядке вещей для двух хороших друзей. — И всё же я отнял у тебя так много времени, пожалуй, мне уже пора. — Чуть смущённо проговорил Му Цинфан, поправляя помявшиеся одежды. — Этот Цинцю всегда рад тебе. — Обнадеживающе улыбнулся Старейшина, провожая явно торопящегося друга до двери, следом вновь возвращаясь на своё место. Мужчина устало опустился за стол, вновь принимаясь за накопившиеся отчёты. В последнее время навалилось много дел, среди которых было и обеспечение безопасной дороги ученикам, направляющимся домой на время каникул. Это в большей степени причиняло Цинцю страдания, так как чересчур привязавшись к этим непослушным детям, он представить не мог своё существование без них, и тем не менее, понимал, как важно отпраздновать лунный Новый год вместе с семьёй. Спустя несколько минут, постучавшись, в комнату вошёл Мин Фань. Он поздоровался, окинул учителя взглядом, проницательно отмечая усталый вид и чуть бледное лицо. — Вы выпили лекарство, Учитель? — Как всегда проникновенно спросил Мин Фань, из-за чего Старейшина стыдливо нахмурился, протягивая руку к отварам на полке, сразу же получая в ответ снисходительную улыбку. — Домашние задания сделаны и уже собраны. Все готовы к отъезду, Вам нет нужды провожать нас, прошу Вас, отдохните немного. — Конечно же этот учитель должен вас проводить, — Не согласился мужчина, вставая из-за стола, и юноша, обречённо улыбнувшись, открыл для наставника дверь, выходя вместе с ним во двор. Дети долго и слёзно прощались, с большим нежеланием забираясь в повозки, и просили мужчину беречь себя. Цинцю в который раз успел подивиться, как некогда нелепые цыплята превратились в изящных и утончённых лебедей, впрочем, всё также искренне смеющихся и счастливых. — Вы тоже должны быть осторожны, — напутственно проговорил он, вспомнив о своей должности наставника, следом оборачиваясь к единственной оставшейся рядом с ним фигуре. — Бинхэ, ты уверен, что не хочешь ехать? Госпожа Шэнь и А-Лин были бы счастливы, реши ты провести Новый год с ними, ты ведь знаешь? Цинцю и сам бы с удовольствием поехал к сестре, однако график лордов всех двенадцати пиков к весеннему празднику, как всегда, оказался забитым под завязку, и ему ничего не оставалось, кроме как омывать слезами многочисленные отчёты, не утешаясь даже от мысли, что Юэ Цинъюаню и Шан Цинхуа, в отличие от него, предстояло быть погребёнными в завалах дел. Упомянутый юноша, подняв на наставника глаза феникса, только улыбнулся, уверяя, что не желает причинять беспокойства другим и предпочтёт остаться с учителем в качестве помощника. — Ох, дитя, ты слишком мил, — искренне тронутый, мужчина не смог сдержать себя от мягкого прикосновения к волосам, и, наперёд раздав всем остальным ученикам праздничные конверты, последний раз простился с ними перед короткой разлукой.

***

Сбылось. Свершилось. Ло Бинхэ готов был упасть в обморок от одного лишь ощущения безграничного счастья, враз затопившего его. Сколько раз он мечтал отправить этих непослушных детишек, вечно отбирающих всё внимание Учителя, подальше? Наконец, больше не будет кокетливых капризов его многочисленных шимей и шицзе, а вездесущий Мин Фань не сможет нагрузить его оравой дел, в надежде удержать подальше от ласковых прикосновений наставника. Целый день они будут вместе, наслаждаясь обществом друг друга, разбавленным чуть горьким ароматом чаёв, долгими разговорами, и Учитель, возможно... — Уже поздно, Бинхэ. Дальше я справлюсь сам, а ты иди спать, — Проговорил Цинцю, так и не оторвавшись от листов бумаги. Вечерело, и все грандиозные планы юноши канули в небытие, столкнувшись со стеной реальности, включающей в себя ворох дел Главы Пика Цинцзин. Бинхэ попытался возразить, напомнить о знаменательности сегодняшнего дня, но только лишь смог, что понуро опустив голову, отправиться в свою комнату. Пусть он и хотел провести время с этим человеком, но требовать у него внимания, когда тот и так столь занят, не мог. Этой зимой Бинхэ исполнилось шестнадцать, и он больше не был тем глупым ребёнком, которым впервые вступил на пик Цинцзин. Однако, как он не пытался доказать это, Учитель всё также снисходительно улыбался, трепал по волосам и сразу же прятал лицо за очередным веером. Сквозь лёгкую обиду, Бинхэ успевал насладиться необыкновенности этой картины, ясно осознавая - нет никого прекрасней Великого Мастера Сюя. Однажды несколько его шисюнов с пика Байчжань схватили его и под видом очередной внеплановой тренировки принялись выпытывать, кто ему нравится. Как оказалось, несколько девушек с пика Сяньшу были к нему небезразличны и это страшно оскорбляло самолюбие других достойных юношей их хребта. Пусть Бинхэ им в тот день и ничего не ответил, в голове у него вырисовывался образ только одного человека. Осознание своих чувств оказалось сложнее, нежели их принятие. Если для первого потребовались долгие годы, то в последнем ему поспособствовала Нин Инъин, периодически томно вздыхающая, стоило к их Учителю приблизиться кому-то хоть с малейшими признаками принадлежности к полу мужскому. Щёки её краснели особенно ярко, как только на их пик спускался Шишу Лю, и это уже тогда настораживало и отчаянно не нравилось главному герою, заставляя его скрежетать зубами, а в отдельные моменты, к своему стыду, даже переходить на рык. Заметив это, Нин Инъин только задорно посмеялась, говоря с нескрываемой хитринкой: — Как бы не был прекрасен Бог Войны, эта Шимэй всё равно на твоей стороне! Это предложение вдруг заставило юношу необъяснимо покраснеть, а Инъин, наткнувшись на яркий румянец на обычно спокойном и добродетельном лице шиди, замерла и всерьёз задумалась, чтобы спустя несколько дней принести ему тоненькую брошюру, строго на строго наказав спрятать её, и открыть только вечером. Бинхэ был юношей послушным, и к чтению, как и было сказано, приступил только в конце дня: «С наступлением ночи Ло Бинхэ лежал на постели, беспокойно ворочаясь. Он так привык к ночёвкам на холодной земле в дровяном сарае, что, внезапно очутившись в настоящей кровати, никак не мог заснуть — в особенности зная, что безгранично почитаемый им учитель лежит не так уж далеко от него, отделённый лишь ширмой да тканью кисейного занавеса. Воспоминания о заботе и внимании, которыми он обогрел ученика в последние дни, стояли перед глазами, словно огнём жгли грудь, разгораясь всё жарче...» Резко захлопнув, он так и не смог дочитать, почти упав в обморок от откровенности написанного. Он хотел бы вернуть брошюру владелице, но и это было невозможно: несколько страниц были безнадёжно испачканы каплями крови, и пусть Нин Инъин понимающе кивнула, Бинхэ ещё неделю ходил в прострации. Как выяснилось, подобных произведений об учителе было много, и, что ужасно, часто в качестве возлюбленного Шэнь Цинцю выступал кто-то другой, явно неподходящий на эту роль, потому и недостойный уточнения имени. Эти работы были беспочвенны и отвратительны в своём бесстыдстве, но, среди прочего, талантливые ученицы хребта Цанцюн изредка писали и о Бинхэ, не зная, что тот с нетерпением ждал возможности прочесть и позже запомнить каждое слово наизусть. Ясно было одно, пусть по разному, но этого мужчину хотят все: кто в постель, кто в дом, кто на пьедестал. Проблема Бинхэ была в другом: он хотел видеть Учителя сразу во всех этих отношениях. Так главный герой и лелеял тихо свои мечтания, выполнял задания, совершенствовался, и даже сдружился с Мин Фанем, периодически уничтожая новые копии бульварных романов сестричек, не желая зазря расстраивать учителя. А неделю назад произошло страшное. Шуточная перепалка с адептами пика Байчжань вышла ему боком, оставив на теле уйму ноющих синяков. Не смотря на глубокую ночь, Бинхэ, не в силах заснуть из-за боли, решил наконец обработать свои раны, однако, испугавшись, что его возня разбудит Учителя, он тихо, как мог, покинул бамбуковую хижину, направившись на задний двор, где подросток уселся на скамеечку и, стянув с себя верхние одеяния, аккуратно сложил их на левом колене. Правой рукой он налил лекарство в левую ладонь, растирая по телу — при этом с его губ сорвался лёгкий вздох. И именно в таком позорном положении его застал драгоценный Учитель. Он вмиг оказался перед ним, хлопоча и осматривая на наличие других ран, и отчего-то юноше показалось, что руки наставника дрожали от волнения. Ло Бинхэ было так стыдно за свою неосторожность, что он даже не посмел сопротивляться, когда его подталкивая, повели в сторону бамбуковой хижины. Оказавшись дома, Цинцю силком усадил ученика на свою постель, отбросил его одежду подальше и принялся аккуратно обрабатывать каждую ссадину, попутно вливая в ученика свою энергию. — Опять эти хулиганы... Сто раз говорил Цингэ, что он уделяет своим ученикам недостаточно внимания, от того они и не знают, куда себя деть... — Всё бурчал он, пока юноша под его ладонями, всё это время находящийся в оцепенении, вдруг не пришёл в себя, отшатнулся от нежных прикосновений, да по итогу с глухим стуком рухнул на пол. — Бинхэ! — Цинцю было потянулся помочь ему, как его милый ученик, с совсем не свойственным ему поведением, ринулся прочь из бамбуковой хижины. Ощущая реакцию своего тела и не имея никакой возможности её подавить, он пуще всего на свете боялся, что и учитель её обнаружит, а потому решился на отчаянный шаг: попросту сбежал. Он не ожидал, что Учитель последует за ним, ослабленный ядом, двигаясь намного медленнее перевозбудившегося ученика. Он отчаянно кричал его имя, и вскоре, разбуженные шумом, из темноты начали выныривать адепты с горящими факелами в руках. — Учитель! — Нин Инъин, как-то умудрившаяся привести себя в абсолютный порядок, кинулась поддержать пошатнувшегося Наставника. — Что же произошло? — Хотел бы я знать! — Устало выдохнул мужчина, пытаясь перевести дух. — Да остановись ты уже, неужто всю планету обежать решил?! — Вновь крикнул он, пока мальчишки вокруг, не разобравшись в случившемся, всё же побежали за неугомонным вихрем. И тут Бинхэ, отчаянно не желая быть пойманным, с громким всплеском бросился в Пруд невозмутимости пика Цинцзин и, только промокнув до нитки, замер окончательно. Остановившись на берегу, адепты во главе с Шэнь Цинцю смотрели взволнованно и недоуменно. — Дитя, что же с тобой такое? Неужто я обидел тебя по незнанию? — От холода и бега щеки мужчины покраснели, а волосы растрепались, лёгкими прядками падая на лоб. Для Ло Бинхэ это зрелище было настолько восхитительным, что вместо ответа, юноша застонал, закрывая лицо руками. Ученики перешептывались, наставник всё также испуганно подавался вперёд, и только один Мин Фань, стоящий поодаль, спокойно оглядел учителя, перевёл взгляд на шиди, и позволил себе истеричный смешок. — Хаа... — Тяжело вздохнул он, заставляя себя успокоиться. — Учитель, оставьте остальное мне, я о нём позабочусь. — Как же... — Тихо запротестовал мужчина, но вмиг пришедшая в себя Инъин, сразу же потянула его к бамбуковой хижине. — Пойдёмте, Учитель, на улице холодно. Мальчики сами справятся! — Она скосила взгляд на всё ещё краснеющее лицо шиди и смешливо продолжила. — Сегодня А-Ло будет спать в общих спальнях, так что не переживайте! — Боже, что же с вами со всеми сегодня? «Вы. — Обречённо подумали все. — И это неизлечимо.» Бинхэ с трудом вынырнул из этих постыдных воспоминаний, стараясь не думать о той огромной помощи, что оказали ему в тот день его шисюны тактичным молчанием. Оное, впрочем, длилось недолго, и уже на следующий день Мин Фань насмешливо фыркал, великодушно освобождая его от дополнительных тренировок. Учитель же больше об этом случае не вспоминал, убеждённый остальными, что минутное помешательство было обычным подростковым порывом и не требовало лишних беспокойств. И сейчас все эти надоедливые дети отправились по домам, позволяя заполучить всё драгоценное внимание Учителя себе, но последний, зарывшись в бумаги, не ценил открывшейся возможности. Бинхэ тяжело вздохнул, а после замер в недоумении: необычный холод, просочившийся в комнату, заставил его вздрогнуть и поёжиться. Напряжённый, он двинулся к окну, открывая его, и был ошарашен открывшемуся виду: огромные хлопья снега, в диком танце кружащиеся в воздухе, уже успели осесть, покрыв поверхность земли пуховым одеялом. Отпрянув, Бинхэ в панике побежал к Учителю, тут же остановившись у порога. Сидевший за письменным столом, Учитель являл собой прекрасную картину: свет свечи отбрасывал на вечно юное нефритовое лицо блики, создавая иллюзию таинственности, от чего Бинхэ, застывший каменным изваянием у входа в комнату, не смел вздохнуть. Вдруг мерное дыхание сбилось, и мужчина устало облокотился на стол, заставляя волосы колыхнуться в ответ на это движение. Он устало потёр глаза, прежде чем оглянуться на дверь, где стоял его милый ученик. — Что-то не так, Бинхэ? От чего ты не спишь? — Там... снег. — С трудом проговорил пришедший в себя юноша, наблюдая, как Шэнь Цинцю удивлённо вскинул брови, так же, как и он некоторое время назад, открывая окно. — Дела... — Изумился Старейшина Шэнь, выдыхая облако пара. Несколько снежинок вмиг вплелись в пряди чёрных волос, но ему это, казалось, не мешало. — Что-то не помнится мне такая погода на нашем пике. С рождения чувствительный к холодам, он был рад, что смог избежать хотя бы докучливого мороза в и так напряжённой предновогодней кутерьме: создание защитных амулетов и заклинаний от вновь разбушевавшегося чудовища Нянь[1], задания об уничтожении и другой нечисти, пробудившейся в канун веселья, развешивание красных фонарей да забота об учениках, направляющихся домой - всё это и так отнимало изрядное количество сил, а тут снег, да ещё и такой сильный. — Наверняка очередные происки демонов! — Пропыхтел Бинхэ, плотнее закрывая окна. — Я даже знаю, какого именно. — Задумчиво протянул мужчина, следом переводя взгляд на ученика. — Боюсь, при такой погоде ты можешь замёрзнуть. — Он накинул на плечи ученика своё верхнее одеяние и коснулся прохладных щёк. — Садись за стол, убери бумаги, а я заварю нам чай. — Ох, позвольте этому ученику! — Бинхэ не дождался, пока Учитель ответит, и, вмиг убрав всё со стола, уже побежал кипятить воду. Зелёная ткань на его плечах грела лучше любого огня, а запах чернил, оставшийся на ней, заставил его слегка покраснеть. Цинцю оставалось только бессильно его проводить, вдруг с удивлением обнаружив, что они почти поравнялись ростом. «Ах, ребёнок вырос... — Не без сожалений подумал Старейшина Шэнь, с ностальгией вспоминая живое лицо маленького героя. — От его взгляда теперь даже у меня сердце ускоряет бег. Шэнь Юань, старый лис, ты вырастил отличного мужчину!» Не скупясь на похвалу себе-родимому, он медленно убрал всё со стола. Хоть оба они были сильными заклинателями, но Бинхэ был ещё несколько юн, а сам он из-за воздействия яда и в обычные дни часто страдал от холода, потому, недолго думая, он достал из шкафа тёплые одеяла для себя и главного героя, который, впрочем, не заставил себя долго ждать. Лучась искренним счастьем, он положил поднос со множеством сладостей и чаем на стол, принимаясь обслуживать Учителя. Когда же всё было готово, он тихо сел, позволяя наставнику укутать его, как маленького ребёнка. Он правда несколько замёрз, но такой заботы не ожидал, и потому только спрятал раскрасневшееся лицо за волосами. За окнами то и дело завывал ветер, но холод в комнату не проникал. Двое сидели за столом, наслаждаясь ароматным чаем и молчаливым обществом друг друга, пока старший из них вдруг задумчиво не произнёс: — А ведь верно, сегодня же Новый год... Бинхэ, этот старик кое-что вспомнил. — Он окинул взглядом своего ученика и лукаво улыбнулся, откладывая свою чашку. — Во время нападения демонов, ты потребовал у меня желание, в случае своей победы... Не успел заклинатель договорить, как мальчишка перед ним вдруг склонился в мольбе, касаясь головой пола: — Простите дерзость этого ничтожного ученика! Мной овладел грех, я не смею..! — Полно, зачем ты так? — Мужчина сразу же помог ему подняться, принявшись утешающе гладить чёрные вихри волос. — Я вовсе не считаю это дерзостью. Я дал тебе обещание, ты победил, но твоего желания я всё ещё не слышал. — Разве же можно считать это победой? — В голосе ученика вдруг послышалась непокрытая скорбь. — Вас ранили! Цинцю снисходительно улыбнулся, устало объясняя: — Ты был неподражаем в тот день. Ранили меня по моей же неосторожности, а вот ты вполне заслужил награду. Только будь осмотрителен, этот старик вряд ли сможет достать тебе звезду с неба. Бинхэ съёжился, отчаянно краснея, а после тихо прошептал: — Семья... И замолк. Воцарилось молчание, в котором один не дышал от волнения, а второй пытался понять, чего же от него хотят. — Семья? Ты ведь знаешь, что мы уже ей являемся, верно? — Он заставил юношу поднять на себя взгляд, но тот всё молчал, прежде чем покачать головой. — Не то? Тогда... ты хотел бы называть меня... дедушкой? —Подросток удивлённо вскинулся, возмущённо качая головой, и Цинцю продолжил. — Тогда отцом..? — Учитель! — Понял-понял! — Цинцю прокашлялся, прежде чем смущённо произнести. — Пусть я считаю, что слишком стар, но всё же готов стать тебе старшим братом! — Учитель! — Ещё более отчаянно вскрикнул Бинхэ, чуть не плача. — Опять не то? — Недоумевал мужчина. — Ох, мне не угадать, а ты молчишь. Ладно! — Решил мужчина, улыбаясь мальчишке перед собой. — С этого момента мы семья. Та, которую ты хочешь. Он подлил своему ученику чай, а к губам поднёс сладость, в качестве доказательства своих слов. Тот, со слезящимися глазами принял угощение, и вдруг в самом деле заплакал, вгоняя Цинцю в недоумение. — Тише, чего ты..? — Мужчина не долго думал, прежде чем заключить ученика в объятья и постараться успокоить его, но тот всё плакал, пока совсем не обессилел. — Такой большой, а всё ещё в слёзы. Ну всё, теперь всё хорошо, ты в безопасности... Всё ещё всхлипывая, Бинхэ объяснял, что просто слишком счастлив, а Цинцю журил его и одаривал снисходительной улыбкой. Спустя полчаса, чтобы не дать друг другу замёрзнуть в холодную ночь, они легли в одну постель и спали самым крепким и спокойным сном в своей жизни. Утром всё было так, как всегда. Бинхэ приготовил завтрак, во время которого Учитель вручил ему красный конверт, поздравляя с Новым годом. В обед они вместе разобрались с бумажной работой. А вечером, после чая, вновь заснули вместе. Бинхэ был счастливей всех на свете. Пока через неделю не вернулись остальные ученики пика Цинцзин, возвращая в их жизнь обычную суету. Примечания: [1] По преданию, "Нянь" это страшное чудовище, проживавшее в древнем Китае. Обычно круглый год оно обитало в пучине моря и только в канун нового года вылезало из воды, врывалось в селения, пожирало там скотину и губило людей. [*]Отличия оригинала и моей работы заставили основные действия сместиться, и Бинхэ здесь на год старше положенного, а значит арка с бесконечной бездной также произойдёт позже.