Каждый день мы нуждаемся в любви, сожалеем, что у нас мало времени, и боимся смерти.
Гарри проснулся ни свет, ни заря. Всю ночь ему снился какой-то странный и мрачный сон, он не запомнил деталей, но на утро остался неприятный осадок. Пару часов парень пролежал в кровати, слушая, как мама собирается на работу. В тысячный раз он посмотрел на время и раздражённо цокнул, стрелки передвигались мучительно долго. В итоге Гарри не выдержал и поднялся с кровати, начиная собираться. До медклиники, в которой работал Лиам можно было легко доехать на автобусе за пятнадцать минут, но Стайлс предпочёл пешую прогулку. Главное, чтобы палящее солнце не было к нему слишком жестоко, и он смог добраться до места, не расплавившись, как шоколадка. Спустя полтора часа Гарри останавливается и, прикусив губу и крепко сжав лямку портфеля, несколько секунд смотрит на здание с вывеской «Cleawater Marine Aquarium». Его смущает довольно большая и шумная группа людей, столпившаяся у главного входа. Проходить мимо них не было никакого желания, поэтому Стайлс набирает полные лёгкие воздуха и на выдохе разворачивается к чёрному входу аквариума, минуя сложенные у стен груды старого и ненужного оборудования. Гарри берёт ручку и тянет на себя, дверь, к счастью, поддаётся. Мимолётная улыбка облегчения касается губ кудрявого, и парень открывает дверь шире, чтобы зайти внутрь. Он давно знал о существовании этой лазейки, но до этого никогда не пользовался. Раньше он проходил в клинику с Лиамом через служебный вход. Парень поднимает голову вверх и замечает ряд светодиодных ламп, которые, вероятно, должны включаться, когда в коридоре будет замечено движение. Довольно удобно, если учесть то, что задним входом редко, кто пользуется. Стайлс движется вперёд, рассматривая старые фотографии и схемы, некоторые из них всё ещё висели на стенах, некоторые лежали в беспорядке на заброшенных столах. На одном из них даже затерялся уже пожелтевший журнал 1990 года выпуска. Любопытство берёт вверх, и Гарри удивлённо поднимает бровь, вытягивая руку, чтобы рассмотреть старинный экземпляр, но завершить задуманное не удаётся. Царившее спокойствие и тишину прерывает раздавшийся шум из соседнего помещения. Парень замирает, не показывая никаких признаков жизни. По идее, он должен был оказаться в старом крыле больницы, которое было закрыто для посетителей, а значит, здесь могли быть только врачи. Несмотря на то, что его пригласил Лиам, он чувствует себя преступником, незаконно проникнувшим в здание. Усмехнувшись своим глупым мыслям, Гарри идёт вперёд. Свернув направо, он попадает в уже знакомое помещение. Единственный источник света — дежурная лампочка, но её света хватает, чтобы увидеть просторный зал, окрашенный в тёмно-синие тона. К потолку был прикреплён огромный скелет кита, справа и слева три небольших стола, тоже своего рода аквариумы, возможно, для мелких рыб или для черепах. Взгляд проскальзывает дальше, и Стайлс невольно улыбается, заметив два больших окна. За плотным стеклом неспешно плавают довольно крупные рыбы-бабочки и рыбы-петушки, а по дну ползает морская звезда. — Гарри! Он дёргается, услышав громкий голос Лиама. — Придурок, — бурчит Стайлс, заметив хитрые искорки в глазах Пейна. — Твои условные рефлексы точно в порядке? Ты слишком нервный. Гарри хмурится и одёргивает футболку, расправляя плечи. Лиам подходит ближе и скрещивает руки на груди, склоняя голову. — Что, даже не будешь угрожать мне в ответ? — Я таким не занимаюсь, — фыркает Гарри, пожимая плечами. Лиам осматривает его с ног до головы внимательным взглядом и чуть щурится. — Ты как? — Нормально, — Гарри начинает мучать кольца на руках, то снимая, то снова надевая их. — Плохо спал. Пейн приоткрывает рот для очередного вопроса, но Стайлс спешно его опережает. — Как Астерия? Лиам не спешит отвечать, почёсывая нос и продолжая щуриться. Гарри нетерпеливо переступает с ноги на ногу, упирая руки в бока и вопросительно поднимая бровь. Наконец, Лиам отвечает. — Если честно, то плохо. Она снова не ест и почти не двигается, — его голос спокоен, но глаза выдают внутреннее волнение. Гарри медленно кивает, поджимая губу. Между бровями образовывается глубокая складка, а пальцы нервно сжимают край футболки. — Я подумал, что раз тебя она вроде как признала первым, может твоё присутсвие как-то поможет? — Но я не специалист… От слова «совсем», — Стайлс сцепляет руки в замок, выдавая своё беспокойство. — Гарри, — на губах Лиама появляется мягкая улыбка, — иногда специалисты бессильны. Нужен лишь кто-то, кому можно доверять. Парень кусает щёку изнутри, прокручивая в голове фразу Пейна. Тот тем временем кивает влево, взмахивая рукой. — К тому же, думаю, вам обоим это пойдёт на пользу. Гарри ещё какое-то время стоит на месте, устремляя пустой взгляд в пол, а затем, будто просыпается ото сна и спешно догоняет Лиама, успевшего уйти довольно далеко. Парни поднимаются по лестнице и выходят на второй этаж, на котором было много развилок и переходов. Несмотря на сложную, на первый взгляд, планировку, здание спроектировано удобно и практично — поработав здесь пару дней можно с лёгкостью запомнить расположение бассейнов для морских обитателей. Лиам приводит их на открытое пространство, где помимо довольно больших и глубоких бассейнов стоит несколько холодильников для рыбы, а также шкаф с детскими игрушками, вероятно, теперь перешедших в полное распоряжение животных. Гарри запрокидывает голову наверх и одобрительно кивает сам себе. Сдвижная крыша — идеальный выход. В случае дождя не отнимет много времени, чтобы её закрыть, а в остальное время, животные чувствуют себя свободней. — Хей, Астер, — слышится голос Пейна слева. Гарри закатывает спортивные штаны до колен и приседает на корточки у края бассейна. Парень мягко улыбается и вытягивает руку вперёд. — Астерия, привет. Дельфиниха не реагирует, продолжая балансировать на поверхности воды. На спине ещё виднеются небольшие царапины, некоторые уже зажили, оставив после себя лишь шрамы, плавник был по-прежнему забинтован. Сердце Гарри больно сжимается, он не моргая смотрит на неё. — Астерия, — снова пробует Гарри, но в ответ ему была лишь тишина. Лиам тихо вздыхает, поднося сжатую в кулак руку к губам. Его взгляд беспокойно мечется от парня к дельфину. Недолго думая Стайлс садится на край, опуская ноги в воду, и хлопает напряжённой ладонью по её поверхности, вторую он складывает в жест «ок» и втягивает губы. Свист получается тоненький, но довольно протяжный. Гарри повторяет эту последовательность несколько раз, но ничего не происходит, и кудрявый обречённо вздыхает, чуть качая головой и смотря на Лиама. Через мучительно долгие мгновения тишину нарушает приглушённый ответный свист, отдалённо напоминающий пение птиц. Парни одновременно оборачиваются к афалине, на их лицах загорается лёгкая и счастливая улыбка. — Узнала, — спокойно выдыхает Лиам и скрещивает руки за головой, поглядывая то на Гарри, то на Астерию. — Хей, привет, моя хорошая, — Стайлс чуть подаётся вперёд и снова вытягивает руку. Астерия свистит более оживлённо и громко, поднимая морду выше уровня воды и пуская небольшой фонтанчик, она прикрывает глаза, слушая тёплые воркования Гарри. Сердце парня радостно и учащённо бьётся, и он чувствует, как ком в груди постепенно исчезает. Дельфиниха слабо взмахивая хвостом и шевеля плавниками, медленно подплывает ближе. — Я скучал по тебе, — шепчет Гарри. Ответом ему служит грустное посвистывание и скрип. Астерия поднимает здоровый плавник и пару раз взмахивает им в воздухе, а потом подплывает ещё ближе и тычется носом в его ногу. Парень улыбается, поглаживая её гладкую кожу, и садится на самый край, рискуя упасть в воду, его волосы спадают на лицо, но он не обращает на это внимание. — Я оставлю вас, — тихо бормочет Пейн, — Я опять забыл покормить выдр. А Себастьян этого не прощает. — Ты уже давно в его чёрном списке, — с усмешкой подмечает Гарри. — Он несколько раз пытался откусить тебе пальцы. — Знаю… О, слушай, может, у тебя получится покормить её? — щелкает пальцами парень, подходя к одному из холодильников. — Я сделал ей молочный коктейль, потому что рыбу в чистом виде она отказывается брать вообще. — Лиам достаёт со второй полки соску, объёмом где-то литр и, закрыв холодильник, возвращается к бассейну. — Поставь пока, — не глядя на него просит Гарри, продолжая наблюдать за Астерией. — Если что, там в холодильнике есть ещё рыба и молоко. Только, не перепутай с осьминогом. Стайлс оборачивается и с секунду смотрит на Пейна, не мигая. — Рыба это та штука с восьмью конечностями? Лиам по-доброму улыбается и треплет кудрявые волосы Гарри, создавая на его голове полный беспорядок. — Восемь конечностей у медузы, неуч. Стайлс фыркает, встряхивая головой и пытаясь уложить волосы руками, Лиам, широко улыбаясь, разворачивается и идёт к выходу. Парень какое-то время смотрит ему вслед, покачивая правой ногой, и кажется, его даже не заботит промокшая насквозь штанина, Астерия поворачивается на левый бок и опять поднимает вверх плавник, чирикая, как птенец. Парень поворачивает голову, с нежностью смотря на неё и забавно жмуря нос. — Достал он тебя, да? Астерия два раз взмахивает плавником и поворачивается на живот, вновь заинтересовавшись ногой Гарри. — Понимаю, Лиам может. Он молчит, проводя ладонью по её гладкой коже. Даже ему видно, насколько афалина была измучена, ей явно не хватало сил и с этим нужно было что-то делать. Гарри решает попытать удачу. — Ты будешь пить свой деликатес? — спрашивает кудрявый, взяв соску и показывая её афалине. Та резко мотает головой и выпускает недовольный фонтан. — Так и думал, — вздыхает Гарри, возвращая вещь обратно. Он задерживает взгляд на Астерии, смотря прямо в глаза и напряжённо думает долгие минуты. После чего тихо говорит. — Я… знаю, какого это, когда на тебя все давят, когда чего-то от тебя хотят. Можно подумать, они знают лучше… Астерия разворачивает к нему голову, словно действительно понимает человеческую речь. — Я знаю, что они беспокоятся и заботятся, но эта забота… её слишком много. Я чувствую себя ещё более жалким, чем есть на самом деле, — медленно произносит Гарри, наблюдая за кругами на воде. — Я не хочу быть бесполезным или беспомощным. Малышка сочувственно фыркает, выпуская слабый фонтан, и насвистывает протяжную мелодию. — Ты хочешь вернуться в океан? — Гарри наклонятся вперёд и гладит Астерию по спине, та прикрывает глаза, будто соглашаясь с ним. — Тебе все карты в руки, ты сильная, восстановишься, — задумчиво говорит Стайлс, рисуя незамысловатые узоры на её спине. — Я бы хотел увидеть тебя на открытой воде. Свободной, — он грустно улыбается. Астерия открывает глаза и подплывает к нему ближе, утыкаясь мордой в ладонь парня. — Нам просто хочется, чтобы нас понимали, — продолжает Гарри. Он выпрямляет спину и запрокидывает голову вверх, к небу. — Знаешь, есть один человек, который относится ко мне иначе. Он… разговаривает со мной на равных, не сочувствует и не жалеет. Мы виделись несколько раз и это были далеко не лучшие встречи, за редким исключением, конечно… — Стайлс мыслями уносится в события последних дней, а его сердце вновь начинает биться быстрее и тревожней, тихо пробуждая чувства, о которых парень ещё сам толком не знает. — Иногда мне кажется, будто он знает меня, как самого себя. — Гарри слабо и немного отчаянно смеётся, опуская голову, длинные кудри опять закрывают половину лица, — Астер, он даже не человек… он нечто большее. Нечто за гранью моего понимая. Афалина немного отплывает назад, шумно выдыхая и снова начиная играть с ногой Стайлса. — У него сложный характер, — продолжает Гарри смотря в пустоту. — Он нетипично мыслит и мне кажется, что… он что-то скрывает. О себе. Что-то тяготит его, я чувствую это, но он никогда мне не признается. Но знаешь, что самое ужасное? — парень качает ногой, пуская по бассейну слабые волны. — Нашей горе-трагедии даже не подходит эта громкая фраза «В другой жизни всё было бы иначе», — он снова вымученно смеётся. — Потому что в другой жизни всё было бы точно также… Это какая-то комедия со специфическим юмором. Астерия смотрит на него, и это сознательный взгляд, понимающий. Она чуть качает головой, будто бы соглашаясь с парнем. Гарри поворачивается к ней и мягко улыбается. — Влипли мы с тобой, да? Дельфиниха фыркает, погружаясь под воду и пуская пузыри. Затем выныривает и взмахивает правым плавником. Гарри хмурится. — Что такое? Афалина повторяет движение несколько раз, подплывает ближе и тычется носом в руку Стайлса. — Ты думаешь, мне стоит позвонить ему? — шепчет Гарри, озвучивая мучавший его вопрос. Астерия пускает фонтанчик и начинает более радостно и восторженно свистеть. Парень улыбается, качая головой и наклоняясь вперёд, чтобы её погладить. — Хорошо, раз ты так думаешь… — он задумчиво поджимает губу и тянется к соске с приготовленной Лиамом едой. — Только дай мне обещание, что ты поешь, хорошо? Астерия снова погружается под воду, и как-то покорно шевелит плавником, будто принимая сделку. — Вот умница, — облегченно выдыхает Гарри.***
18 апреля 2021 Таллин, Эстония Тёплый солнечный день, который многие планировали провести в кругу семьи. Кто-то предпочёл остаться дома, не желая выходить на улицу, были те, кто спешно собирался в гости или на природу, кто-то хотел встретиться с друзьями. Для кого-то цена такого выбора была слишком высока. Эванджелина Уокер — шестнадцатилетняя девушка, которая устала от излишнего контроля отца. С четырёх лет она профессионально занималась балетом, в личный дневник своих достижений она смело могла записать многочисленные гастроли. Не то чтобы Эванджелина была не рада возможности выступать на большой сцене и шансу путешествовать по миру. Ей это нравилось и даже очень, вот только это была не совсем её мечта, а скорее мамина. Сама Эванджелина хотела стать актрисой театра, она любила читать, погружаться в произведение, чувствовать персонажа и представлять как бы она могла его отыграть. Любые попытки девушки завести разговор о карьере актрисы жестко подавлялись отцом. Она надеялась, что он изменит своё мнение, когда увидит, что ей с каждым сезоном становится сложней, а последний год и вовсе чуть не завершился травмой. — Ты недостаточно тренируешься, — говорит отец однажды вечером. — Я прихожу раньше всех и ухожу последней, — устало отвечает Эванджелина, ковыряясь вилкой в тарелке с тушёным рисом и овощами. — И ты же сам видишь, что я занимаюсь даже дома, а потом из-за этого не успеваю сделать домашнюю работу. — Если постараться можно успеть всё, — отрезает папа. — Я стараюсь… — Тогда почему примой хотят сделать Софи? — Я не знаю, — Эванджелина опускает взгляд вниз, чувствуя, как к горлу подступает ком, а глаза неприятно пощипывает. — Она лёгкая, как пушинка, тоненькая, как тросточка, с идеальной растяжкой. — Её мышцы мягче моих, — осторожно говорит девушка. — Так даже тренер говорит. И она меньше ростом… Ей дано природой, а мне нет… — Тебе нет, — эхом повторяет отец. Эванджелина медленно поднимает на него глаза, она невольно сжимает вилку в руке так сильно, что белеют костяшки пальцев. Неприятный холодок пробегает по спине. — Значит, будем исправлять, — он резко забирает у неё тарелку с ужином. Девушка рефлекторно отшатывается назад, упираясь в спинку стула. Дыхание сбивается, от чего грудь быстро вздымается и опускается. Эванджелина несколько раз моргает, возвращаясь в реальность, и поворачивает голову к отцу. Он, как ни в чём ни бывало, встаёт из-за стола и направляется к холодильнику, чтобы убрать целую порцию риса. В животе у девушки завязывается больной узел, напоминая о голоде, она понимает, что даже не прикоснулась к еде. — На сегодня всё, — строго говорит мужчина. — Но… Я не… — Никаких «но»! — он резко оборачивается и указывает на неё пальцем. — Хочешь стать примой-балериной? Хочешь добиться чего-то? Нужно работать! Непрошеная слеза всё же скатывается по щеке, и девушка поджимает губу, чтобы сдержать подступающие всхлипы. Её нервы были на пределе. Она устала на трёхчасовой тренировке, устала от постоянных косых взглядов Софи и остальных балерин, так и норовящих сместить её в сторону, потому что в мире искусства, мало выбить себе место под солнцем, нужно ещё его сохранить. Она устала от давления со стороны окружающих, от постоянных требований, от осуждения учителей, потому что она не успевала выполнять задания и стала часто хватать низкие оценки, а ещё пропускала занятия из-за тренировок. Она устала от издевательств одноклассниц, потому что «ни один парень не посмотрит на такой мешок с костями». У Эванджелины больше не было сил. И ей некуда было спрятаться, потому что дома был отец, который и не собирался её понять. — Никаких слёз, — почти угрожающе произносит отец, подходя ближе. — В жизни нет места слабым. — А что… — шмыгая носом, слабо говорит девушка, — сказала бы мама… — Её здесь нет, — вновь повышая голос, обрубает папа. — И уж поверь, она сказала бы мне «спасибо». В ту ночь Эванджелина не спала, проглатывая слёзы и обнимая мамины фотографии. Ещё пять лет назад она искренне любила балет, любила тренировки и концерты. Сейчас эту любовь заменила пустота, постепенно превращающаяся в ненависть. Потому что мама была единственной, кто её понимал. Следующая неделя стала настоящим адом для Эв. Отец не давал ей денег на обеды в школе, поэтому маленькая порция каши утром и яблоко были единственной едой за день. При учёте целого дня в школе, затем долгой тренировки и ещё дополнительных занятий растяжки, этого было слишком мало. Домой она приходила без сил, кое-как заползала в душ и сидела под горячей водой около двух часов. А затем ложилась спать прямо с мокрой головой. На четвертый день она еле дошла до школы. Ноги дрожали, тело не слушалось, а голова не соображала. Классная руководительница отпустила её домой, посчитав, что она заболела. Эв была рада такому раскладу, вот только пошла она далеко не домой, а в театральный кружок. Пожалуй, был один человек, который её поддерживал. Лука — начинающий актёр, закончивший ту же школу, в которой училась Эванджелина. В свободное время он приходил в их театр и помогал с постановками. Однажды Эв прогуливала геометрию, чтобы избежать очередной неудовлетворительной оценки, и случайно забрела на одну из репетиций. Они ставили «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. С замиранием сердца и глазами, полными восхищения, девушка просидела на заднем ряду актового зала около часа. Она жадно всматривалась в движения актёров, зачитывающих ещё невыученный текст, за перемещением декораций и за игрой света. Казалось, что она навсегда запомнит высокого русоволосого парня с пронзительными серыми глазами и крайне приятным голосом. Боже, он лучший Гренгуар*, которого мог бы увидеть свет. Эванджелину бы так никто и не заметил, если бы не раздавшийся не вовремя телефонный звонок. Так она и познакомилась с Лукой, так она обрела первого и единственного друга. Лука был рядом всегда, и всячески старалась помочь и поддержать. Он никогда не давил на неё, и не говорил о балете, поняв, насколько эта тема была для неё болезненна. Он старался показать Эв жизнь за пределами сцены, жизнь, освещённую солнцем, а не софитами. Именно к Луке Эванджелина и отправилась, покидая учебный корпус. По счастливому стечению обстоятельств, парень оказался в актовом зале. — Ты в порядке? — обеспокоено спрашивает он, заглядывая в её потухшие голубые глаза. Эв поняла, что стоит только засчёт того, что Лука держит её за плечи. Несмотря на подступающую тошноту, головокружение и бледный оттенок кожи, она вымученно улыбается и кивает. Лука хмурится и колеблется лишь пару секунд, а затем, мягко взяв её за руку ведёт в гримёрку. Он усаживает девушку на своё место и, недолго покопавшись в своей сумке, протягивает ей небольшой контейнер. — Что это? — Сырники. Поешь. — Мне… — Нельзя? — перебивает он её, поднимая бровь. Эванджелина опускает голову, сцепляя тонкие пальцы в замок. Лука подходит ближе и опускается на корточки, приподнимая коробочку. — Это же творог. — Да… Но… — Я даже сгущенку тебе не предлагаю, — тепло усмехается парень. — А у тебя есть? — удивляется Эв. Он улыбается. — Есть. От теплоты в его глазах, что-то незнакомо внутри сжимается. Поддаваясь этому странному чувству, Эванджелина улыбается в ответ. — А как же ты? — Поверь я не пропаду, — он протягивает контейнер. — Держи. Три дня спустя девушка опустилась на пол в своей комнате и сжала грязные волосы у висков, устремляя пустой взгляд на злополучные пуанты. Она поняла, что больше не может жить в таком ритме, она больше не может надевать их и стирать ноги в кровь. Ей нужна пауза, хотя бы в пару дней. В голове родилась задумка, возможно абсурдная, нереальная, но она была необходима. Своим планом Эв сразу поделилась с Лукой. Последнее время она почти не пересекалась с отцом, была вероятность, что он и не замечал её присутствия. Что если её на самом деле не будет дома? Рискованно и опасно, но Эванджелина пошла на это. Она быстро кинула в портфель самые необходимые вещи, сверху положив пуанты, на всякий случай. У неё были деньги, совсем небольшая сумма, которую ей подарила бабушка на день рождения, Эв хранила их до чёрного дня. Семнадцатого апреля после уроков она пошла не на тренировку, а домой к Луке. Она собиралась провести два дня как обычный подросток. Впервые в жизни она не спала ночью не потому что растягивала отрицательный шпагат, параллельно пытаясь выучить историю, а потому что смотрела фильмы, один за другим и ела самое вкусное мороженое в мире. На следующее утро она встала в двенадцать, выспавшись впервые за несколько месяцев. Восемнадцатого апреля в четырнадцать часов Лука предложил Эванджелине прокатиться по городу. Они взяли машину матери, включили радио чуть ли на полную мощность и помчались вперёд. Эв смеялась и ловила ладонью воздух, чувствуя себя счастливой. Она подпевала знакомой песне, неумело выкрикивая слова, а Лука кидал на неё беглые взгляды и улыбался. Через полчаса они приблизились к перекрёстку. Если бы не громкая музыка, они бы услышали вой сирен. Если бы Эв смотрела не на Луку, а вперёд, она могла бы предупредить друга о проносящихся впереди пожарных машинах. Но она смотрела на него. Это было последнее, что она видела прежде чем их машину сбили на перекрёстке. Весь мир закрутился опасной каруселью, земля, небо, машины, люди — всё смешалось. Эванджелина вылетела из машины и упала на газон, что немного смягчило приземление. Светлая одежда мгновенно потемнела, приобретая алый оттенок. Правая нога была выгнута под неестественным углом. Эв не чувствовала боли, мгновенно провалившись в тёмную бездну. Следующие пару часов за её жизнь будут бороться лучшие хирурги Таллина. Лука погиб на месте.***
Люди всегда воспринимали вести о катастрофах и трагедиях болезненно, кто-то в меньшей, кто-то в большей степени. Дольше всех в шоке пребывали очевидцы, стоявшие на дороге, как вкопанные, не в силах пошевелиться. Они лишь смотрели прямо перед собой, на разбитую вдребезги машину, на валяющиеся повсюду обломки, на пару израненных тел, покоившихся в относительной близости друг от друга. Новость о произошедшей аварии быстро разлетелась по городу, заполнила радио, телевидение и социальные сети, омрачив тем самым ясный день. Мама Луки недавно закончив разговаривать с подругой по телефону, вернулась на кухню, чтобы начать готовить ужин. По привычке она включила телевизор, рассчитывая найти что-то лёгкое и непринужденное для фона. По какой-то причине она задержалась на канале с новостями. Женщина крепко сжала пульт в руке, услышав, как ведущая говорит об аварии. Плохое предчувствие подкрадывалось медленно, тихо ступая, как опасный хищник на охоте, отчего сердце забилось быстрей и тревожней. Как только на экране показали перевёрнутую и разбившуюся машину, женщина открыла рот от немного шока и, не веря, замотала головой. — Нет… Она сделала несколько шагов назад, невольно роняя пульт из рук. Тело стало ватным, она, прижавшись спиной к шкафу, еле устояла на ногах. Руки дрожали, дышать становилось трудней с каждой секундой. — Лука… Нет… Грудная клетка болезненно сжалась, и с губ сорвался громкий всхлип полный боли, ужаса и злости. Горячие, обжигающие кожу, слёзы потекли по щекам. По телу прошла дрожь, женщина приобняла себя за плечи, пытаясь успокоится или, скорее, защититься от ужасающей реальности. Она неотрывно смотрела на сменяющие друг друга картинки репортажа, и не верила. Это невозможно. Она бы не поверила, даже если бы стояла там, на перекрёстке. Прямо в этот момент, находясь в другом конце города, отец Эванджелины читал только что появившийся заголовок статьи в Интернете. С холодным, отстраненным лицом он перешёл по ссылке. Его взгляд быстро пробежал по строкам, а затем опустился к прикреплённой ниже фотографии. Нельзя было прочесть на лице мужчины ни одной эмоции, он сидел, неподвижный, застывший во времени, как статуя. И только спустя мгновение образ разрушился, а маска слетела с лица. Он громко и сильно ударил кулаком по столу, а затем пулей вылетел из кабинета, захватив за собой куртку. Вскоре авария вызвала горячие дебаты. Одни винили в случившемся пожарника. — Сирена не делает его Богом на дороге! Он должен был притормозить на перекрёстке! Сгубил ребят… Их аргументы подавляла оппозиция. — Подростки сами виноваты. Нечего садиться за руль если водить не умеешь. Хотел покрасоваться перед девушкой, и вот чего добился. За свои ошибки нужно платить. Утихомирить спор могла только полиция, озвучив свою позицию. Однако ситуация была довольно спорной и чтобы назвать виновного требовалось больше времени и информации, для чего и был сделан запрос к записям дорожных камер. Так или иначе, искать виновного можно ли бесконечности. Что если расширить круг людей и каждому приписать ответственность за те или иные действия? Может виновата мама Луки потому что она дала ему ключи? Или инспектор, который когда-то дал парню права? А может, это отец Эванджелины? Ведь если бы не его методы воспитания она бы и не ушла к Луке. Может, это тренер, не сделавший Эванджелину примой? Или её мама, которая когда-то привела дочь в балетную студию? Список может быть очень и очень длинным. Или виноват Луи, не давший более точного и понятного предупреждения? «Скорость убьёт тебя», — сказал Луи Эванджелине двенадцатого апреля. Она не послушала. И к чему это привело?***
Томлинсон стоит прямо в приёмном отделении городской больницы Таллина. Он спокойно наблюдает за врачами, то и дело пробегающими мимо него. Кто-то спешно вёз пациента в палату, кто-то пытался что-то объяснить родственникам пострадавших. Одни выходили из операционной, облегченно выдыхая, другие ещё боролись за чью-то жизнь. Луи делает несколько шагов, двигаясь вперёд по коридору. Шум давит на уши и виски. Он слышит далёкие звуки кардиомониторов, разговоров врачей, частый топот ног, сбитое дыхание, шуршание колёс многочисленных колясок… Вечный хаос больницы. Ангел останавливается у регистратуры. Женщина с короткой стрижкой, едва успевает отвечать на вопросы посетителей и врачей, прерываясь только на телефонные звонки. Пробегающая мимо медсестра чуть было не задевает Томлинсона плечом. Луи посылает ей вслед долгий, ничего не выражающий взгляд. Он находится прямо в центре всех событий, но при этом остаётся незримым для других. Он тень, отбрасываемая самой Смертью, фигура, текущая вместе с потоком Времени, посланник двух постоянных во Вселенной, от которых все обычно пытаются убежать, которых боятся. — Мужчина, подождите несколько секунд, у меня много работы. Луи вопросительно поднимает бровь, возвращая свой взгляд к стойке регистрации. Женщина, что-то ищет у себя в блокноте, зажимая телефон плечом. С другой стороны стола над ней, словно мрачная туча, нависает мужчина средних лет. Взгляд его прикован к её блокноту, челюсть сжата, а пальцы крепко держат кожаный портфель. Как только женщина отложила телефон и смахнула чёлку с глаз, он спросил. — Эванджелина Уокер. Мне сказали, что она у вас. Женщина устало вздыхает. — Уокер… — бормочет она, вновь просматривая записи. — Она в операционной. — Она попала в аварию. Что с ней? Когда я смогу её увидеть? — Не сегодня точно… Мужчина не выдерживает и тихо ударяет по столу кулаком, поджимая губу и опуская голову вниз. — Чёрт… Женщина одаривает его сочувствующим взглядом и осторожно проговаривает. — Послушайте, её оперирует хороший специалист. Она в надёжных руках. Отец Эванджелины несколько раз качает головой, но взгляд не поднимает. — Всё будет хорошо, — зачем-то добавляет она. Луи шумно втягивает воздух и выпрямляет спину, убирая руки в карманы классических чёрных брюк. Зачем давать ложные надежды? Из-за сочувствия? Почему никто не думает о том, насколько тяжело будет сказать правду. Своими руками придушить маленький росточек, тянущийся к свету. Люди любят брать на себя лишнюю ответственность. Не нужно давать обещаний, которые не сможешь выполнить. Размышляя об этом, Томлинсон устремляет пустой взгляд на мужчину. Тот выглядит абсолютно потерянным, опустошенным. Он тяжело опускается на стул, двигаясь медленно и неуверенно, словно кто-то управляет им, дёргая за ниточки. Покачав головой, Ангел разворачивается и уходит. Ему нужно подняться на третий этаж, в палату к Эванджелине. Он обязан сделать то, зачем пришёл. Он делал этот миллионы раз и сделает ещё примерно столько же. Это закон жизни, закон мира. Луи ступает по коридору тяжёлыми шагами, медленно продвигаясь к лифтам. Он смотрит прямо под ноги, игнорируя движущиеся рядом фигуры. Он копается в самых глубинах сознания, погружаясь в себя, хотя ему следовало бы сосредоточиться на настоящем. Словно в тумане, Томлинсон нажимает кнопку, двери лифта мгновенно распахиваются перед ним. Ангел заходит внутрь, выбирая нужный этаж, механизм немного тормозит, поэтому кабинка не сразу уезжает наверх. Луи поднимает голову, и его взгляд находит отца Эванджелины, который так и продолжал сидеть неподвижно, сгорбившись и сцепив пальцы рук в замок. Из-за этого он кажется в разы меньше, чем он есть на самом деле. Сердце человека давно бы болезненно сжалось, любой посчитал бы нужным подойти и молча посидеть рядом, оказывая моральную поддержку одним своим присутствием. Луи же не чувствует ничего. Он даже не моргает до тех пор, пока двери лифта не закрываются. Ангел медленно выдыхает, вновь опуская голову вниз. Отец даже понятия не имеет, что видел свою дочь в последний раз два дня назад. Он и представить себе не может, с чем ему придётся столкнуться через полтора часа. Луи знает. И почему-то его эта внезапная мысль начала беспокоить. Томлинсон идёт дальше, минуя чужие операционные. В нос ударяет специфический запах больницы: формалин, антисептики, лекарства, спирт и кровь. Но он ощущает что-то ещё. Новый вдох приносит новые запахи. Страх, ужас, злость, отчаяние. Это место пропиталось духом невыносимой боли. Луи чувствует, как у него начинает кружиться голова. В глазах на мгновение темнеет и он спотыкается, тяжёло опираясь рукой о стену. Эмоции, сильные эмоции. Луи ощущает их кожей. Нечто подобное происходило лишь несколько раз. Во времена войн, терактов, крушений или природных катаклизмов, всего, что уносит за собой много жизней. Энергия, исходящая от души увеличивалась в сотню, а то и в тысячу раз. А всё, что оставалось Ангелам — слышать голоса, молящие, просяшие о помощи, но не иметь права вмешаться. Порой Небожителям не легче, чем людям. Луи мотает головой и закрывает глаза, приводя мысли в порядок. — Сосредоточься, — говорит он себе. Глубокий вдох, а затем медленный выдох, сконцентрировавшись на дыхании, Томлинсон заглушает голос Эванджелины. Ангел выпрямляется и моргает, с облегчением понимая, что головокружение отступает. Боковым зрением он замечает какое-то движение справа. Повернувшись, Луи на мгновение замирает. В конце коридора виднеется стройный силуэт. Прищурившись, Томлинсон узнает пришедшую. Тёмно-коричневые крылья, каштановые волосы, спускающиеся чуть ниже лопаток, некоторые пряди заплетены в тоненькие косы. Чёрное облегающее платье подчёркивает талию и открывает острые ключицы. Марго. Она тоже останавливается по середине коридора, заметив Луи. Ему становится не по себе от столь проницательного взгляда серо-зелёных глаз. Сохраняя маску отстраненности и холодности на лице, он коротко кивает, в знак приветствия. Марго чуть щурится, окидывая его взором, будто знает, что он что-то скрывает. Но, к счастью, она лишь кивает ему в ответ, а затем скрывается в темноте. Луи облегченно выдыхает. Его отношения с Марго никогда не были плохими, но она всегда была внимательной и умной. Даже слишком. Остаётся лишь надеяться, что она не видела его слабости и заминки. На Небе не должны узнать об этом. К его персоне и так было слишком много внимания со стороны Люцифера. Луи запускает пальцы в волосы, поглядывая на дверь, за которой секунду назад скрылась Марго, и поджимает губу. Никогда ещё ему не приходилось беспокоиться за братьев и сестёр. Томлинсон направляется к нужной ему палате. Встреча с Марго напомнила ему, кто он и зачем сюда пришёл. Пройдя до конца коридора и повернув направо, он замирает напротив двери в операционную. Он видит хирургов, борющихся за жизнь девушки, слышит их голоса, звук кардиомонитора, чувствует царящее внутри палаты напряжение. Остаются считанные минуты. Луи раскрывает величественные чёрные крылья, выпрямляя спину. Его взгляд задерживается на лице Эванджелины. Её светлые волосы спутаны, некоторые пряди окрасились в розовый из-за крови, над бровью глубокий порез, ещё немного и был бы задет глаз. Её кожа бледная, неживая, губы теряют свой естественный оттенок. Кривая линия, отображающая удары сердца на мгновение прерывается, а затем рвано возобновляет свой маршрут. Луи прикасается рукой к прохладному стеклу. Сквозь стены он ощущает боль и страдание юной души. Он должен освободить её. Глаза Ангела сверкают голубым огнём. Мир вокруг замедляется, все внешние шумы отходят на второй план. — Асистолия! — голос главного хирурга звучит приглушённо, словно он пытается докричаться через плотную гущу воды. Томлинсон ведёт плечами, приподнимая крылья. Синее свечение ослабевает, Луи опускает руку, сжимая пальцы в кулак. — Это снова Вы? Луи поворачивает голову, смотря назад через плечо. — Здравствуй, Эванджелина. — Он полностью раззоваричвается к девушке. — Не расчитывал встретиться с тобой так скоро. Уокер была другой. В её глазах появился живой огонёк, на теле не было ни одного пореза или ушиба, все раны зажили, на щеках красовался здоровый румянец, волосы стали более шелковистыми с золотистым оттенком, исчезли тёмные круги под глазами. Её душа была более живой и сильной, чем измученная физическая форма. Эванджелина осматривает Луи с головы до пят. Она стоит, выпрямив спину, но приобнимая себя за плечи. Ей холодно, потому что связь с телом ещё не прервалась. — Почему мы здесь? — она делает кивок головой, указывая на операционную. — Ты не прислушалась к моему предупреждению. — Предупреждение? — переспрашивает девушка. — Я не понимаю о чём Вы. Луи неоднозначно качает головой, делая небольшой шаг вперёд и убирая руки за спину. — Ты должна пойти со мной. — Что? — в глазах Эванджелины мелькает страх. — Я никуда не пойду с тобой! — она неосознанно переходит на «ты» и пятится назад. — И где… Где Лука? Мы были вместе… — Его уже здесь нет, — отвечает Луи. — Он ушёл раньше тебя. — Куда? Почему? Я ничего не понимаю, — голос Эв становится выше, а глаза начинают блестеть от подступающих слёз. Она была на грани. Томлинсон смотрит на неё, прищурившись. Он видел эту аварию, дважды. Первый раз её показали звёзды, второй произошёл наяву. И он, как никто другой знает, что этого можно было избежать. Луи считал, что он дал ясное объяснение, он видел по Эванджелине, что она понимала его. Но почему она поехала с Лукой? Почему не послушала? Ангел не имеет права злиться на человека за его решения, потому что всё, произошедшее — должно было произойти в одной из возможных реальностей. Но Луи чувствует слабый разгорающийся внутри огонь. — Не пытайся вспомнить. Сознание блокирует последние воспоминания. Эванджелина мотает головой, сжимая волосы у висков, и движется спиной назад, пока не упирается в стену. Она отчаянно копается в своей памяти, в попытке найти ответы, но встречает лишь холодную пустую тьму. За окном сверкает молния, озаряя своим светом всё пространство, а через несколько секунд тяжёлую тишину нарушает раскат грома. Девушка вскрикивает. — Это дефибриллятор, — поясняет Луи. Эв поднимает на него ошарашенный взгляд. — Разряд. Электрический импульс ударяет в сердце. Разум проецирует это как удар молнии, — продолжает Томлинсон, кивая назад. — Я… — дрожищим голосом произносит Уокер, с опаской поглядывая ему за спину. — Нет… — Ты умираешь, Эв, — тихо говорит Луи. — Мы находимся в Междумирье, потому что твоя связь с физическим телом ещё не оборвалась. Но времени осталось мало, скоро сердце остановится, и эта тонкая нить оборвётся. Он медленно поворачивается в сторону палаты, где врачи продолжали бороться за жизнь девушки, не зная, что исход уже предопределён. — Скорость, смерть, — безумно шепчет Эванджелина, хватаясь за сердце и сползая по стене на пол. Она подтягивает ноги к себе, сжимаясь до маленьких размеров. — Скорость убьёт тебя, — вспоминает девушка. — Ты знала, — говорит Луи, смотря на покоящееся на столе тело. — Ты знала, но всё равно поехала. Почему? — Как так вышло… — продолжает бормотать Эв, сжимая одежду. — Этого не может быть, нет… — Нет смысла отрицать очевидное, — холоднее, чем следует перебивает Ангел. Он знает, что не следует начинать этот разговор. Но иначе никак. — У вас обоих был шанс. Лука тоже был поставлен в известность. С ним была Марго. Вы оба знали возможный исход, но плюнули на осторожность. Почему? Ты понимала меня, Эванджелина. Зачем ты позволила ему сесть в машину? — темп его речи ускоряется, огонь внутри постепенно начинает разгораться. Луи шумно вздыхает, игнорируя очередной раскат грома. Его бессвязный монолог привлекает внимание Эванджелины, девушка поднимает голову, вытирая стекающую по щеке слезу. — Вы никогда не слышите голос разума, не слышите нас, — продолжает Ангел. — Ваши решения создают новые ветви судьбы. Мы пытаемся сохранить Равновесие, дать вам больше возможностей. Но вы всё равно прыгаете в бездну. Это неправильно, — последние слова звучат, как шёпот, Томлинсон опускает взгляд в пол, прикусывая губу. Он выпалил всё это на одном дыхании, это был крик его разума. Или сердца?.. Луи сам в себе запутался. Он вздрагивает, услышав такой же тихий голос Эванджелины, потому что напрочь забыл о том, что был не один. — Но мир не может быть только белым или чёрным. Есть и другие цвета. Ангел медленно оборачивается к ней, непонимающе хмуря брови. — Кто сказал тебе, что неправильно слушать сердце? Ты сам говоришь про Равновесие, но… сам же нарушаешь его. Луи медленно качает головой. — Ты смотришь на всё в масштабах всего мира, но забываешь о себе. — Это не… — начинает было Томлинсон, но девушка прерывает его, поднимая ладонь вверх. — Хочешь знать, почему я села в машину? — она смотрит прямо на него, её глаза все ещё блестят от слёз, но взгляд ясный и уверенный. Ангел, спустя несколько секунд колебаний, кивает. Эв облизывает пересохшие губы и глубоко вдыхает. — В жизни бывают такие моменты, когда не думаешь о последствиях. Я просто хотела быть с ним. Вот и всё. Луи удивлённо поднимает бровь и недоверчиво склоняет голову. Слова Эванджелины прозвучали так просто, будто это не несло какой-то смысловой нагрузки. Ангел ощущает себя потерянным, сбитым с толку. Он не ожидал такого ответа. Томлинсон чувствует, как разгоревшийся до этого огонь покорно тухнет, забирая с собой злость. Они хотели этого и поэтому поступили так. Всё логично, но в то же время непонятно. Ангел смахивает чёлку, скрывая своё замешательство, и упирает руки в бока, отводя взгляд в сторону. Эванджелина внимательно смотрит на него, и в её взгляде читается что-то отдалённо похожее на сочувствие, словно она понимает его чувства. Очередная молния озаряет палату, и девушка болезненно вскрикивает, хватаясь за сердце. Луи широко распахивает глаза, вспоминая о реальности. Из-за этого разговора он не успел сделать самое важное. Ангел мгновенно оказывается на полу напротив Уокер, осторожно убирая её волосы с лица. — Хей, посмотри на меня, — Томлинсон сжимает хрупкую ладошку. — Ты должна отпустить тело, очистить мысли. — Как? — вхлипывая, спрашивает она. — Ты должна пойти со мной. Пойти и оставить всё земное здесь. — Мне страшно, — признаётся девушка, смотря ему в глаза. — Я знаю, — шепчет Луи, чувствуя, как его собственное сердце сжимается. Он расправляет крылья, потому что это единственное, что всегда придаёт ему уверенности. — Я буду рядом, хорошо? Я проведу тебя. Эванджелина борется сама с собой, крепко сжимая его холодную руку. Её взгляд бегает по лицу Ангела и, тяжёло вздохнув, она кивает. Луи мягко и ободряюще улыбается и уже выпрямляется, чтобы встать, как девушка спрашивает. — Лука тоже там будет? А мама? Луи потирает большим пальцем тыльную сторону её ладони. — Они оба. Но до Перерождения твоей мамы осталось не так много времени. — Перерождение? — она вскидывает брови вверх. — Так Колесо Сансары**, реинкарнация… Это всё правда? — Да, — кивает Томлинсон. — Правда. — А мой… мой отец? — осторожно спрашивает Уокер. — Я могу его увидеть? Луи задерживает взгляд на лице девушки и отрицательно мотает головой. — Но, мне бы только с ним попрощаться. Он наверняка думает, что я его ненавижу но… Конечно, я злюсь на него за многое, но я не могу уйти так… Ничего не сказав. — Я не Всемогущий, Эв, — с сожалением произносит Луи. — Я ничего не могу сделать. Это не в моих силах. — Хорошо, — кивает она. — Я…Я понимаю. Томлинсон прикусывает губу и выдыхает, наконец поднимаясь. Эванджелина встаёт следом, продолжая держать его за руку. — Там, куда мы идём, — говорит Ангел, сразу разворачиваясь к выходу, чтобы Эв не видела своё тело на операционном столе, — нет боли и страдания. Ты сможешь отдохнуть, набраться сил, все твои душевные раны заживут. Также, как и физические. Эванджелина быстро семенит рядом, смотря то назад, то по сторонам, то на чёрные крылья, которые, видимо, её явно впечатлили. — А как тебя зовут? Томлинсон наклоняется к ней, и его губы трогает лёгкая улыбка. — Моё имя Уильям, но лучше зови меня Луи. Девушка поднимает голову, встречаясь с ним взглядом и тоже мягко улыбается. — Ты очень добрый Ангел, Луи. — Ох, я польщён, — хмыкает он, но после добавляет более серьёзно. — А в тебе есть свет, который есть лишь в немногих душах. — Это хорошо? — Это прекрасно. Они уходят. Операционную заполняет монотонный тонкий звук кардиомонитора, оповещающий об остановке сердца. Главный хирург стягивает маску и перчатки, он устало вытирает пот со лба и неотрывно смотрит на только что потерянную им пациентку. — Не спасли. — Бен, она поступила в критическом состоянии, — говорит медсестра. — Травмы несовместимые с жизнью… — Привези они её на час раньше… — тяжело вздыхает Бен, качая головой. — Я бы её вытащил. Анестезиолог подходит к столу и накрывает лицо девушки тканью. — Мы сделали всё, что могли. Бен ничего не говорит на это и смотрит на время. — Фиксируй время смерти, Энджи. Восемнадцатое апреля две тысячи двадцать первого. Шестнадцать двадцать шесть.***
Луи приземляется на балкон своей квартиры и оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на усыпанное мерцающими точками небо. Томлинсон медленно выпрямляется, отводя крылья за спину. Впервые он чувствует себя измотанным, уставшим, путь до Рая и обратно ещё никогда не отнимал у него столько ресурсов. Ангел вспоминает юную девушку, которую провёл туда сегодня, и какое-то странное чувство потери поселяется у него в груди. Он словно сожалеет о том, что больше её не увидит. Луи с трудом отворачивается и заходит внутрь помещения, убирая крылья. Он опускает плечи, немного сутулясь и медленно выдыхая. Тепло квартиры приятно обволакивает тело, мышцы расслабляются, и Томлинсон понимает, что вот-вот упадёт. Он проходит мимо зеркала, бросая быстрый, ничего не выражающий взгляд на своё отражение: растрёпанные волосы, уставшие холодные глаза. Луи быстро стягивает галстук, неприятно давящий и мешающий дышать. Вещь быстро летит на тумбочку, но, не достигнув цели, приземляется прямо на пол. Томлинсон лишь равнодушно машет рукой. Он останавливается посреди комнаты и расстёгивает рубашку, позволяя коже вдохнуть, впервые за долгое время. Ему душно, жарко и как-то тяжело. Голова гудит и из-за этого мысли путаются. Он устало падает на кровать, с облегчением ощущая прохладу простыни. Луи закрывает глаза и кладёт руку на лоб, расслабляя разум. Он невольно вспоминает Эванджелину. Её блеск в глазах, её энергию, голос, эмоции. То, как она сидела, на полу в больнице, не в силах совладать со страхом, и то, как потом она успокоилась, почувствовав себя в безопасности. Добрая душа, которая могла бы поделиться с миром своим светом, если бы звёзды не были столь жестоки. Почему она так тронула его сердце, почему оставила отпечаток в памяти? Луи пока не знает ответ на этот вопрос. Возможно, он даже боится узнать ответ. Томлинсон вздрагивает от неожиданности, почувствовав вибрацию телефона. Открыв глаза и перевернувшись на живот, он несколько раз осматривает комнату, пытаясь найти мобильник.Тот оказался брошенным на подушке. Луи поднимается на локтях и, тяжело вздыхая, передвигается вперёд. Гарри. Ангел игнорирует замеревшее на долю секунды сердце и отвечает на звонок. — Луи? — облегченно и немного радостно говорит парень. — Привет, — отвечает он, перекатываясь на спину и устремляя взгляд в потолок. — Не отвлекаю? — Отвлекаешь. — Оу, — с той стороны слышится тяжёлый вздох. Луи буквально видит, как Гарри хмурит брови, а его зелёные глаза тускнеют. Поэтому Томлинсон слабо усмехается и добавляет. — От тяжёлых мыслей. Гарри фыркает, подавляя тем самым собственный смешок. — Как ты? Стайлс начинает что-то воодушевлённо рассказывать, красочно описывая какое-то событие. Ангел закрывает глаза, невольно понимая, что не вникает в суть слов. Он просто слушает голос парня, его медленную и вдумчивую речь. Ему хотелось послушать Гарри, и неважно о чём, тот будет говорить. Луи соскучился. И он не видел смысла отрицать это. — У Найла вот будет очень важная игра скоро, — слабые тревожные нотки в голосе Гарри, привлекают внимание Томлинсона. — Ты переживаешь из-за этого? — За Найла, — поясняет Стайлс. — Ты можешь его успокоить, — Луи открывает глаза и рукой медленно зачёсывает волосы назад. — Угум, -кивает парень. — Я работаю над этим… И…эм, Луи? Рука Томлинсона замирает в движении, и сам он невольно напрягается. — Я бы хотел… Ну… Ты не мог бы прийти на игру? Луи медленно выдыхает, радуясь тому, что Гарри не видит его замешательства. — Хочешь, чтобы я пришёл? — Ну да… Я подумал, что… Ну вы же бывает ходите по земным местам. Луи тихо смеётся. «Земным местам» звучит довольно хорошо. Но его улыбка исчезает, когда он понимает, что Гарри открывает для него дверь. Он хочет впустить Луи настолько близко, насколько это возможно, познакомить его со своими друзьями, близкими людьми. Это огромный шаг вперёд. Ангел должен отказаться, потому что не имеет права вмешиваться в чью-то жизнь. Но Луи не может и не хочет говорить Гарри «нет». Поэтому он соглашается, чем вызывает у Гарри широкую и счастливую улыбку. Спустя ещё пару минут разговора, они отключаются. Оказавшись в тишине и одиночестве, Луи нервно прикусывает губу, стараясь отогнать тревожные мысли по поводу будущего. А в голове вновь звучит голос Эванджелины. «Ты смотришь на всё в масштабах всего мира, но забываешь о себе».