Давай нарушим вместе!

Вы убили всё, что я любил. Да чтоб вы сдохли.

      На часах стрелка неумолимо ползла к двум ночи. В гостиной, как обычно, разливался полумрак от многочисленных свечей, плачущих воском. Электричество в этом особняке никогда не использовалось. В Тёмном Измерении были уверены — оно уничтожает истинную магию. Тихо шелестели под половицами мелкие духи, а по стенам метались беспокойные тени.       В центре комнаты был накрыт круглый стол. Он был уставлен всевозможными сладостями. Но человек нашёл бы их отвратительными: черви в сладкой паучьей слюне, панкейки с муравьями, леденцы из слизи жаб и многое другое. Не буду портить вам аппетит подробными описаниями. Зато чай в узорном чайнике был очень вкусный, высшего качества. Позвякивала ложечка о край чашки. — Ты какой-то неразговорчивый сегодня, — заметила женщина в чёрном пышном платье, сидевшая в уютном кресле и очень напоминающая Малифисенту из одноимённого фильма.       Она задумчиво разглядывала племянника, который ютился на обычном стуле. Он смотрел в пол и не притронулся к угощениям на столе. Его крылья печально волочились по полу, а хвост дохлой змейкой лежал у ног. — А что, обычно я много болтаю? — с непередаваемой смесью интереса, злобы и отвращения, поинтересовался в ответ Зарксис, вскидывая горящие глаза. — Как грубо! Ты в человеческом мире совсем одичал! — на это замечание монстрик лишь тяжко вздохнул. — Ну обычно ты… Хоть что-то говоришь. — Тётя, знаете что? Идите нахер, — буркнул Штраус и показал ей язык. Тётушка лишь хмыкнула. Она любила своего племянника и относилась к его выходкам максимально спокойно.       Эверген была двоюродной сестрой матери Шури, но с детства была ему намного ближе. Наверное, потому что единственная, кому он рассказывал о наболевшем. Она прекрасно помнила, как маленький злодей плакал, уткнувшись носом в её юбки и всхлипывая так отчаянно, что хотелось пустить слезу в ответ. Но сейчас мальчик стал молчаливым и замкнутым. — В детстве ты был милым ребёнком, а сейчас что? — она отпила горячего напитка. — Что тебя тревожит, мальчик мой? — Рога, — зашёл с козырей Штраус и с остервенением ткнул когтистым пальцем в один из отростков. — Они меня заебали. — Перестань! Ты же знаешь — это символ почёта! — она покачала головой. Её собственную макушку венчали крошечные, элегантные рожки, позолоченные на концах. — К тому же рога — часть твоего имиджа, и пока ты не победишь героя, ты должен их носить. — Вы издеваетесь? — Шури, если бы не жалел свою посуду, стукнулся бы головой об стол, потому что его терпение истончалось с каждой секундой всё больше и больше. — Они мне не добавляют силы, только проблем! Если я их спилю — Рэя удар хватит, и он сам откинется! Мне с кровати вставать сложно! Я за всё цепляюсь ими! Бесит! — в сторону отлетело несколько искр. Это явление было обычным. «Искрились» маги, когда испытывали сильные негативные эмоции, такими искрами можно было случайно спалить целый замок, что и случалось время от времени.       Эверген помрачнела. — Зарксис, мне показалось, или ты назвал героя по имени? — её голос был по-прежнему спокоен, но в нём проскользнуло нечто жуткое. — Ну вообще-то, Рэй — это фамилия, — не обратив на эту перемену внимания ответил Шури. Его хвост оживился и начал отстукивать чечётку на полу. — А зовут его… — Штраус Иоганн Зарксис!       Злодей прикусил язык. Его понесло не в ту сторону. Герою и злодею категорически было запрещено называть друг друга по именам. Именами считались и фамилии семей. — Простите, тётя, — Шури склонил голову в низком поклоне. Ему нельзя, нельзя нарушать эти правила в присутствии членов семьи. — Я понимаю свою ошибку. — извинение выглядело искренним, но в душе злодея плескалось море злобы. Почему ему нельзя называть Рэя — Рэем?! Ему так этого и не объяснили. — Ладно. На первый раз прощаю, но, если это повторится… — тётя откинулась в кресле и начала снова потягивать ароматный чай.       Шури боролся со своими эмоциями, пытаясь сделать лицо безучастным, но почти физически чувствовал, как в глазах пляшет огонь разгорающейся ненависти. Наконец ему удалось совладать с собой. — Эверген, а что будет, когда я одержу победу над героем? — Зарксис растянул губы в слащавой улыбке. Он старался обронить этот вопрос небрежно, но тётя посмотрела на него чересчур серьёзно. — Эх… Ну ты… — она замялась, а злодей так и впился в неё взглядом. Почему она запнулась? Они все запинаются, когда он спрашивает. Почему? Он бы мог попытаться залезть в её мысли, там наверняка было много интересного, но она тут же почувствовала бы чужое присутствие, и у Штрауса добавилось бы проблем. Она и так расскажет, что он назвал героя по имени, и матушка его прибьёт на следующем собрании. Чёртовы взрослые… — Что-то не так? — Шури прижал собственный хвост ногой, чтобы тот не метался, как сумасшедший и не выдавал бурных чувств. — Ты ведь знаешь ответ, дорогой, — нашлась женщина. — Ты будешь свободен и счастлив. — Что для тебя свобода — для меня цепь и ошейник, — не принял ответ злодей. От волнения он прокусил себе губу и кровь потекла по подбородку, но он не обратил на это внимания. — Что конкретно со мной будет? — Для начала, — женщина встала, отодвигая чашку. — Убей героя и принеси нам его голову, ясно? А уже потом будешь задавать такие вопросы, — Эверген поняла, что перегнула палку. Племянник почувствовал неладное. В его лице она увидела то, чего боялась больше всего. Непокорность. Он бросал ей и всем остальным вызов. Это опасно. Это нужно пресечь. Обязательно нужно.       Злодей тоже встал. На секунду тётушка испугалась. Она поняла, что Шури — не тот мальчик, у которого отобрали краски, и который не умел ничего, кроме как петь весёлые песенки в саду и плести венки. Он один из сильнейших магов Тёмного Измерения, и сейчас она у него дома. На его территории. Тени на стенах стали чётче и замерли, глядя в их сторону.       Да, она боялась его. Он смотрел на неё с тем выражением, которое появлялось всякий раз, когда парень видел мать. Ненависть. Такая сильная, что используй он её — смог убить их всех. Всех до единого. И даже мать — глава рода не смогла бы побороться с ним.       Любовь и ненависть самые сильные чувства. Их нельзя подделать, нельзя скопировать.       Но женщина не показала своего страха, она лишь усмехнулась и кивнула на стены. — Сколько теней. Ты чем-то недоволен?       Шури потерял стойкость и отвёл глаза. Тени потускнели и снова задвигались туда-сюда. — Нет, совсем нет. Просто устал.       Эверген кивнула и подала ему руку. Тот покорно поцеловал её, и женщина направилась к камину, где тлели угли. Она ощущала острый как нож взгляд на своей спине. — Пока, Шури, — она начала плести на пальцах заклинание перехода. — Меня зовут Зарксис, — рыкнул парень. — Зарксис — фамилия. — Тогда Штраус. Но я не Шури. Во всяком случае не для тебя, — холод этих слов обжёг её.       Женщине стало немного больно. — Разве я не самый близкий тебе человек? — она уже готова была исчезнуть в дымке магического перехода, но задержалась. — Нет, — злодей пошёл в сторону комнат, не оборачиваясь. — Ты лжёшь мне.       Эверген Зарксис сглотнула. Она не думала, что горячо любимый племянник ополчится против неё.       «И всё из-за героя и человеческого мира! Они слишком плохо на него влияют!» Но она знала, что дело не в русоволосом парне, не в этом городе с небоскрёбами, взметнувшимися под купол неба. Дело в её сестре. Дело в этой истории… Дело в том, что они забрали у Шури всё, что он любил. Он ничего не забыл. И однажды это всплывёт, и он без колебания будет убивать. Чтобы отомстить. Потому что простить — уже не сможет.       Женщина провела последнюю черту и растворилась в серой дымке.       А Зарксис сидел в коридоре, на полу. Он смотрел в стену бессмысленным взором, устремлённым сквозь время и миры.       Он бы, наверное, заплакал, точно бы заплакал, если бы не многолетняя закалка: «У тебя нет права на слёзы. Чудовища не плачут».       Ему повторяли это столько раз, что даже во сне он слышал эту фразу. И он хорошо понимал её значение. Плакать можно людям — слабым существам, которые волочат жалкое существование. Можно плакать прекрасным принцессам или красивым принцам. Их слёзы — на вес золота. А таким как он нельзя. Тем кто рождён во тьме, тем кто никогда не сможет из неё выбраться.       Но он бы заплакал.