В тесноте, да не в обиде

      Ещё, не открыв глаза, Женя слышит пенящиеся волны, омывающие прибрежную гальку и крики чаек в далеке. Длинные пальцы мягко гладят по голове, а с насмешливых губ срывается: «тссс!». Спина неприятно ноет из-за неудобного положения, поэтому музыкант решает присесть рядом. Нежно розоватые облака плывут по персиковому небу. Лимонный круг солнца медленно поднимается из дымчатой линии горизонта, словно, не собираясь, просыпаться. Тёмно-синее море просветлело и уже не кажется таким холодным и бесчувственным, как в ночное время суток. — Я хотел бы остаться здесь навсегда, — у Кирилла ото сна охрипший голос. — Почему? Я тут тебе не одной песни не посвятил, — Мильковский мягко смеётся. Кажется, что чувство покоя, к которому так долго стремился, он наконец достиг. Как мореплаватель отправился в кругосветное путешествие, чтобы найти счастье, но вернувшись домой понял, что искал не там. Оно было рядом. — Зачем мне песни, если ты посвятил мне себя, — Бледный закрывает глаза. На щёку упало что-то горячее и мокрое. Красная внутренняя сторона век и шум прибоя в ушной раковине. В детстве музыкант любил собирать ракушки, а потом прикладывать к уху, чтобы слушать море, даже находясь в сотнях километров от побережья, — Это глупо, но знаешь, я сейчас себя чувствую, как моллюск. Так спокойно и тепло в раковине из соли, миндаля и твоего одеколона. Как будто я дома.       Ладони трепетно держат лицо с лёгким еле заметным румянцем. Тёплая кожа под пальцами кажется скоро начнёт плавится.       Мильковский хочет поцеловать каждую клеточку тела. Он приблизился, вдыхая аромат. Что-то очень знакомое. Похоже на запах дурмана, как его ещё называют шальная трава. — Я бы сказал, что там ещё запах персиков, крема и взбитых сливок.       Вишнёвые губы растянулись в очаровательной улыбке. Женя проводит пальцем по ней, словно проверяя на подлинность, а затем начинает тихо петь. Я хочу с тобой Гулять по самым красивым дорогам Смотреть тёплые фильмы В уютных местах Я хочу любовь И я хочу, чтоб её было много Вникать в твою каждую строчку А не просто листать — Это мне? — Кирилл распахивает глаза, часто моргает, слегка наклоняет голову набок. От бархатистого голоса по коже бегают мурашки. Такое ощущение, что ты находишься под гипнозом, под действием магических чар называющих себя — музыка и улыбка. — Нет мне. — А что тогда мне? — Пиздюли. — Придурок.       Мильковский мог бы поверить, что Бледный расстроился, если бы смотрел только на сердито надутые губы и опущенные к переносице брови. Но серо-зелёные глаза не могли соврать. Зеркало души, да? В них кажется отражается бутылка креплёного вина «Портвейн 777», грозовые тучи и пепел от сигарет на подоконнике в подъезде. И вроде бы задумчивость. — Что тебя беспокоит, счастье моё?       Светлые волосы при ярком солнечном свете стали золотыми. Кирилл кусает за внутреннюю сторону щеки, не решаясь произнести хоть что-нибудь, только жмурится из-за слепящего отблеска. Певец обхватывает пальцами подбородок Жени, сокращая расстояние между их лицами.       Невесомое, почти эфемерное касание губ.       Солёный, как море. Сладкий, как карамельный попкорн. Бледный старается держать глаза открытыми, чтобы насладиться и запомнить каждую секунду, каждый вдох, остановить мгновение, запечатлить в памяти, как фотографию. Заботливые карие глаза, пухлые губы из-за того, что Кирилл каждый раз их кусает, лёгкий румянец, длинный нос. А если всё сложить вместе, то получится слово — любимый. Волосы попадают в рот, но это вовсе не мешает им целоваться. Как и шум воды, как и крики пролетающих в небесной синеве чаек не отвлекают. Мильковский даже в поцелуе старается быть ласковым и бережным, боясь навредить своему темноволосому счастью. И сейчас ему кажется, что он ужасно ошибался, когда думал, что с Тимошенко — только безумная страсть, похоть, опасность и плохой конец без указания в титрах. То что происходит между ними совершенно другое. Тихое, невесомое, текучие состояние. Золотистый мёд течёт в венах, расслабляя и отбрасывая все страхи и сомнения в кипящую пучину морских волн. От переполняющей любви, их стало больше. — Знаешь, что было бы сейчас классно? — Кирилл облизывается, опуская голову на крепкое плечо. Старается отдышаться, как после марафона.       Карие глаза кажутся янтарными. Так тепло и уютно в объятиях Жени. Как будто обнимаешься с плюшевым медведем, верным другом и защитником от ночных кошмаров. — Что? — Клубника в шоколаде. — Тебе только бы пожрать, — Мильковский громко смеётся, вызывая ответную улыбку, — Будет тебе клубника в шоколаде. Что-нибудь ещё? — Может посмотрим тупые комедии? — По глазам вижу, что что-то скрываешь. — Накрасишь мне ногти лаком? А то у меня на правой нет ни одного изъяна. А на левой — пиздец.       Женя тормошит спутавшиеся волосы на голове парня, касаясь губами лба. Быть может он накручивает себя, но друга что-то тяготило, только тот почему-то продолжал обходить стороной проблему. — Отнеси меня в трейлер на руках. Мне идти лень. — Вот ты жук, конечно. — Где? Блять, смотри жук. — Где?       Бледный брызгает в лицо музыканта водой, громко смеясь, бежит по берегу, стараясь не оборачиваться. Мильковский фыркает, быстро настигает его, заваливая на холодный песок. Ухо опаляет сбившееся рваное дыхание. — Ты дурочок? — Женя слушает заливистый смех, прижимается ближе, чувствуя, бешено отбивающий ритм, сердце. — А почему? — Кирилл сплёл руки вокруг шеи, ощущая в груди подступающий жар. — Вечно творишь какую-то хуйню. — Только сейчас заметил? — Нет. Всегда об этом знал. — Ты так и не ответил, — Бледный нервно покусывает губу, — Понесёшь? — Как говорил Конфуций: «У Кирилла вроде ноги есть. Смотри. Две штуки. Как удобно!» — Это был Рома Булахов. — Это был Конфуций, просто его процитировал Ромик. Да, и если ты так устал, то чего только что несся, как угорелый. — Ты не понимаешь. Это другое.       Мильковский хватает ртом воздух, нависая над Бледным, тот смеётся, уставившись на него. Колени слегка сжимают бока парня.       Тёмные волосы кажутся не такими, как обычно. Немного зеленоватыми из-за отблеска морской воды, чуть сероватыми из-за песка. Рука тает, зачёсывая пряди на макушке. — Видел ли ты свои волосы? — А ты свои видел? — Что это вообще может значить? — весёлый тон сменяется на задумчивый. Женя ложится рядом, смотря на белые облака плывущие в лазурном небе. Он уже слышит, как просыпается город. На парковку приехала машина. Быть может это семья или влюблённая парочка, а может одиночка, что любит созерцать природу в момент её пробуждения. — Ты о чём? — Кирилл догадывается. Но самое паршивое то, что не получается подобрать слова, чтобы описать проблему, чтобы рассказать, что именно его пугает. Смятение и тревога подступают, как ком в горле. — Я не умею читать мысли. Мне сложно понять, что тебя беспокоит. Если ты поделишься, то станет легче. И мы сможем подумать, как её решить.       От местоимения «мы» у Бледного проссияло на душе. Не то, чтобы он сентиментальный. Это звучало, как нечто серьёзное и весомое.      Мильковский поворачивается к радостному лицу с лукавой улыбкой. — Я думаю, что нам надо поговорить с Полиной. — Я тоже об этом подумал.

***

— Что за мужики пошли? Кому он вообще такой нужен? — Полина подносит трубочку к губам, потягивая апельсиновый сок. — Мне, например. У него хуй чёткий, — Женя скалится, начинает смеятся, когда у девушки из носа потёк напиток и та начала кашлять. — В Full HD качестве, — Кирилл прячет лицо в вильветовой куртке, — Нахуя? — Да, вот, Женечка, скажи. Я не понимаю. Почему этот додик, а не я? Почему? — Может потому что я его люблю, — Мильковский сжимает холодную ладонь Бледного, тот смотрит, неотрываясь в глаза. — Почему? Он же истеричка. Худой, как глист. Не моральной, не физической силы. Гей какой-то. Я бы на него даже не посмотрела. К тому же, слышал его песни? У меня из ушей кровь полилась, про тексты я вообще молчу. Что ты в нём нашёл, что не нашёл во мне? — Почему надо искать, за что можно полюбить? Почему просто нельзя любить человека таким, какой он есть? Целиком. По честям — это уже канибализм какой-то, — Кирилл кладёт голову на плечо. Он старается задеть не словами, а действиями, чувствуя, как девушка скрипит зубами от горькой обиды, негодования и ненависти. — Да, тебя же не за что любить! Что вы собираетесь делать? Начать встречаться? Станете парой этого года? Похабный торчок и романтик. Это смешно, — Полина хватается за голову. Для неё это какой-то кошмар и театр абсурда. Хочется поскорее проснуться, чтобы не видеть наглую ухмылку, темно зелёные глаза и губы, которые шепчут «не твоё, вот ты и бесишься». — Звучит, как неплохой план, — Женя выглядит самым спокойным. — Что со мной не так? Я же на всё готова ради тебя. Столько времени трачу на то, чтобы накраситься, причесаться, роскошно одеться. По хозяйству — всегда порядок. Да и в постели. Со мной ты был счастлив. Всё было так идеально, — Полина опускает лицо в ладони. — Ты идеальна, — Мильковский тепло улыбается. Да, это так, но их совместная жизнь не была такой. Девушку сводили с ума многие его поступки. Как внезапно сорваться на концерт, пойти кататься на скейтах с друзьями или полночи слушать, как он записывает музыкальные вставки для нового альбома. Вовремя не убранная со стола кружка, крошки от печенья в кровати или непрочитанные сообщения. Она злится, плачет, ругается. А Мильковский говорит, что исправится, старается. И всё равно не может угодить. Он так устал пытаться, переступая через себя, свою гордость, свои привычки. Забывая, кто он. Надоело прятаться за фальшивой улыбкой и ложными обещаниями, — Полин — ты идеальна, но я нет. Для тебя я маленький ребёнок, который не наигрался в приставку, а строит из себя крутого мачо. А ещё я никогда не смогу стать тем, кем ты хочешь меня видеть. — То есть ты любишь его, потому что я заставляла тебя быть идеальным? — Солнце, нет. Он любит меня, потому что я охуенный менчик. Шаришь? — Кирилл поднимается с места, накидывая на плечи вельветовую куртку.       С одной стороны, его забавляет реакция девушки, но, с другой, не правильно заставлять её страдать. Ему становится немного стыдно из-за того, что он лишает любимого человека, того кто был для неё центром вселенной и её жизни. И сидя за одним столом, хочется поскорее убежать, чтобы не мешать бывшей паре разбираться. — Но ведь мы были вместе. Было же так хорошо, — Полина опускает взгляд на сцепленные в замок мужские руки, проводя пальцем по костяшкам, — Почему мы не можем начать всё сначала? У нас был секс… — Без обязательств, — тон Жени холодеет. Он уже не старается быть ласковым. Интонацией отрезает нити воспоминаний и давно увядшие надежды. Оборвать все связи, чтобы стало легче. Всё в прошлом. Надо отпустить и идти дальше, но он сам залез в эту клетку, пытаясь заглушить голос разума и совести, а теперь надо из неё выбираться. Как бы ни было тяжело и неприятно. — Ты ушёл только из-за той пластинки? — Я ушёл, потому что так было правильно. — Правильно? То есть заниматься со мной любовью — неправильно. А целоваться с этим наркоманом — правильно? Ты себя слышишь? — Прекрати называть Кирилла наркоманом. — А разве он не наркоман? Разве он не пиздабол? Разве он не алкоголик? Разве он не трахается со всеми подряд? — Полин! — Что? Будешь строить из себя наивного дурочка, закрывая глаза на поступки своего парня, — милое лицо исказила гримаса. Слово прозвучало желочно и грубо, как оскарбление, — Может пока ты спишь он переебался со всей твоей музыкальной группой. С Гончаренко он на сцене тоже целовался. Чего к нему свои яйца не подкатывает? — Целовался. И что? Займись уже своей жизнью, у тебя часики тикают, — Бледный занервничал. Не то чтобы ему было стыдно за то, что он поцеловал Диму во время концерта, когда в крови бушует адреналин и хочется сделать что-нибудь безумное. Но ему не нравится тень ревности, промелькнувшая в глазах. Неужели Мильковский не знал? — А чего ты вдруг занервничал? Может ещё что-нибудь интересное расскажешь? Будь хотя бы раз честным перед Женечкой! — Быть честным? Хорошо. Я готов сделать чистосердечное признание. Знаете мёртвое море? — Ну, и? — Я убил. Женя загибается от смеха, прикрывая лицо руками. Кирилл вышел из кафе в растрёпанных чувствах, улыбаясь и чуть не плача.

***

— Пашка, Пашка, — Бледный опирается руками о барабанную установку. Он немного выпил, чтобы расслабиться, поэтому не замечает некоторую неуклюжесть в движениях. Вниз что-то падает на пол с громким дребезжащим звуком. — Что, Кирюшка? — Холодянский пытается быть бодрым, хотя сильно устал. Консультировал знакомого насчёт игры на барабанов почти больше шести часов и очень сильно вымотался. Не физически, морально. Кажется, даже Дима всё понял, а вот друг ничего не понял, даже после нескольких подробных видеоразборов. — Пошли в бар. — Может в другой раз? Я бы поел и поспал час, а может быть целую вечность. — Понятно. Значит пойду пить в одиночестве. Как обычно, — Кирилл поджимает губы, разачаровано вздыхая. — Обещал вроде завязать. — Это скучно. Без бухла — жизнь не та. — Булахов как-то справляется. Не курит, не пьёт, ведёт здоровый образ жизни. — Ой, все вокруг такие правильные, идеальные. Мне от вас тошно, — певец показывает жестом рвотный рефлекс, отворачиваясь от, закатившего глаза, друга. Классическое — «Ну, вот опять». Хотя Бледный не совсем честен «тошно» как раз таки больше от себя. Может потому что он не может представить себя без вредных привычек, того, что на подсознательном уровне ассоциациируется с ним, с концертами, с приятными воспоминаниями. Сознание требовало спиртного, как можно скорее. Чтобы снова почувствовать невесомое счастье и спокойствие, которое магическим образом испарилось после разговора с Полиной. Если для этого надо будет забыться, то это только на руку. Не надо будет переживать, когда придёт Женя и  скажет, что ошибся или передумал. Что плохо его знает или вообще не знает. Лучше оставить всё, как есть или расстаться. В груди болезненно заныло, — Неужели я правда боюсь, что всё это закончится? — Всё рано или поздно заканчивается. Тут ничего не поделаешь. А ты вообще о чём?

***

      Засунуть лампочки в пивные бутылки была странной идеей в голове у тех, кто украшал заведение. Неоновая вывеска с зелёным котом в круглых очках, шипящие коктейли кислотных цветов, которые подают в колбах, как в лаборатории. Стойку лет сто никто не протирал, бумага липнет, оставляя ободранные куски.       Бледный откидывается на сидении, медленно потягивая виски, который казался в тусклом освещении нефтью. Из-за громкой музыки и шумных посетителей расслабиться и отдохнуть от навязчивых мыслей не получалось. Стены увешаны афишами и фотографиями с заляпанными отпечатками пальцев и брызгами от напитков. Табличка с мигающей надписью «Titty Twister».       Возле шеста извивается полуголая девушка, плавно двигается, виляя бёдрами, запрокидывает голову, выставляя на обозрение, брызжущих слюной, посетителей длинную шею. Кружевное зелёное бельё, короткие серебристые волосы, длинные ноги, тонкая талия.       Неужели его совсем не возбуждает красивое женское тело? Не чувствует ничего кроме скуки и мучительной тоски. А это значит признаться себе в том, что он гей.       Бледный качает ногой в такт музыке, подпирая кулаком щёку. Легче не стало. Тошно от себя и осознания того, что с ним определённо что-то не так. Раньше ему бы захотелось провести незабываемую ночь в компании танцовщицы, а теперь она напоминала извивающуюся на палке змею. — Быть может она просто не в моём вкусе? А кто тогда в моём вкусе? Женя, — имя слетает с губ так ласково.       Кирилл блаженно улыбается, прикрывая глаза. Кажется, что он всё ещё лежит на пляже, чувствуя дыхание друга на шее. По телу пробегают мурашки.

***

      Мильковский оглядывается в поисках знакомого лица. Заметив на себе откровенный взгляд из-под чёрных ресниц, лукаво усмехнулся. Внутри всё сжалось в тугой узел, а наслаждение растекалось по венам. Певец подходит к стойке, ставя руку на столешницу напротив запрокинутой головы. — Слишком поздно вытаскивать меня из бара. — Я уже закинул сети. Легла пелена на фары. Я и не заметил, — Женя проводит рукой по мягким, растрёпанным волосам, а затем впивается в губы жадным горячим поцелуем, не давая ответить. Нажим становится жёстче, сминая и сдавливая. Кончик языка слегка приоткрывает соблазнительные губы.       Мучительно долгий и глубокий поцелуй. Они словно заново исследуют друг друга, забывая о том, где находятся, кто они были. Здесь и сейчас. Кровь бурлит в сердце. Тревога растворяется в запахе спирта, уступая место гипнотической расслабленности. Кирилл часто громко втягивал носом воздух, кусает то за язык, то за сухую губу, то за кончик носа.       Это сводит с ума.       И барная стойка, и гудящий зал и неоновые вывески меркнут и расплываются. Бледный держится рукой за шею Мильковского, как за единственную опору. Вокруг словно никого нет, кроме них. Музыка и голоса ушли на второй план. Певец не ощущает, что сидит на стуле. И если он упадёт, то не на пол, а повиснет в воздухе, левитируя над полом.       Насколько правдоподобна реальность?       А их чувства?       Здесь ли они?       Сейчас ли это всё происходит?      Хлещет зеленый, красный, жёлтый, синий, чёрный. Горящие пятна утягивают в водоворот, закручивая помещение в воронку.       «И внезапно ты отрываешься от земли и тянешь меня за собой. Мы упали вместе в бездну, а теперь взлетим в небо от счастья»       Время остановилось.       Тонкие пальцы соскользнули с шеи, опускаясь на плечи. Движения были вовсе не робкие, а уверенные и наглые. Женя неохотно отстранился, не прерывая зрительный контакт, безмятежно улыбнулся. Он проводит пальцем по влажным губам, срывая с них приглушенное дыхание. Щёки налились багровым румянцем, а хмельные глаза сверкали ярче лампочек. «Неужели ты моя судьба?» И от этих слов стало так трепетно и радостно. — Идём домой, моя преданная фанатка, — Мильковский медленно проводит рукой по талии, придерживая парня. — Я не хочу. Что мы там будем делать? Давай останемся. — Кирилл, здесь останутся только твои деньги. Да, и мы здесь проездом.

***

      Тёмный хвойный лес выстроился стеной возле трассы. Музыканты решили срезать путь до трейлера по заброшенной дороге. Сначала извилистые переулки казались знакомыми, но когда домов становилось с каждым пройденным метром меньше, то внутри постепенно разрасталось сомнение: «Правильно ли они идут? В том ли направлении?».       Блёклыми зелёными огоньками в густой траве, где раздавалось стрекотание сверчков, блестели светлячки.       После проливного дождя воздух стал чище и прохладнее, дышать было намного легче, что сильно отличались от полуденной изматывающей духоты.       В дырах асфальта, заполненных до краёв мутной водой, отражались фонари и уставшие лица. Периодически колеса скейта издавали жалобный скрип из-за попадающего в них мокрого песка.       Тишину прирывает уханье совы и еле слышные пьяные жалобы Бледного на то, что Мильковский слишком сильно тянет за шиворот куртки, и поэтому ему тяжело дышать, да и вообще неудобно сидеть на скейте. С ноги где-то в начале пути слетел ботинок, теперь пятка протирала дырку в носке. — А что нам говорит навигатор? — Булахов достаёт телефон, размахивая им, чтобы найти связь. — Через двадцать метров охереть какой попорот налево. Женечка, котик, на попоротах помедленнее, а то меня укачивает, — Бледный сгибает, сплёвывая на асфальт. Перед глазами всё плывёт, а сознание заволокло туманной дымкой. — Ну, как же нам без поворотов? — Мильковский внимательно смотрит на друга, а затем отпускает край куртки, чтобы размять затёкшую руку, — Идём непонятно куда. Нахуя мы решили сократить? — Только не ругайся, пожалуйста. Типа я знаю, что я долбоёб. И если ты мне врежешь, то я не обижусь. Я заслужил, — Кирилл растягивает гласные буквы, падая на асфальт. Пальцы водят по каменистой поверхности, — А вообще это очень грустно, что у всего есть конец. Совершенно всё заканчивается. Всё хорошее всегда заканчивается, так сказал Пашка. Ничто не повторится. И ничего не будет так, как прежде. Вот кто мы друг другу?       Из Бледного словно выкачали жизненные силы. Он валяется на земле, даже не делая попыток, чтобы подняться. — Напомню, что мы всё ещё друзья, — Женя строго смотрит на парня. На лбу пролегла морщинка. — Но мы же поцеловались. — Мы хорошие друзья. — Мы много раз целовались. Разве это по-твоему хорошие друзья? — Действительно, что это я. Мы лучшие друзья. На что только не пойдёшь ради лучшего друга. Ромик, может и нам с тобой пососаться? — Мильковский смеётся глядя, на обиженно поджатые губы и тёмные стекляшки глаз. Захотелось отыграться за утаённый поцелуй на сцене. — Жень, прекрати, — Булахов переводит взгляд то на напряжённое лицо Бледного, то на торжествующий вид Мильковского. «Что вообще между ними происходит?» — Ты мне тоже друг, но целоваться с тобой я не буду. Да, и к тому же сильнее расстроишь мелкого. — А разве он не прав? Как можно вообще на что-то надеяться, если это всего лишь дружба. Такая вот необычная. Да, и вообще, Женя, ты охуел, — Бледный поднимается с земли, вальяжно взмахнул рукой. — Охуел, охуел. Только угомонись. — Ты бы охуела, — Кирилл подходит на дрожащих ногах к Жене, сжимает в руках серую футболку, заглядывая в кофейные глаза. Он злится на то, что не может обижаться, когда тот очень близко и ласково улыбается, — даже от одной. Разбирайся, что со мной. И кто из нас больной? Если ты всё ещё со мной. О, класс! Сейчас прокачусь.       Парень встаёт на скейтборд, он вылетает из-под ног, уезжая куда-то в темноту. Мильковский успел схватить Бледного, не давая встретиться лицу с асфальтом. — И куда он закатился? — Рома подходит к кустам, светя фанариком телефона. Раздвигает руками ветки, стараясь отыскать пропажу. — Не важно. Ром, темно. Нихуя не видно. Ничего не найдёшь. Оно тебе надо, туда лезть? — Жень, а я без тебя и дня прожить не могу. Я так тебя люблю. Ты даже не представляешь. Не помню, я тебе говорил о том, что люблю тебя. Знаешь? — Кирилл жмётся к телу, покрывая лёгкими поцелуями шею. Холодные пальцы блуждают по спине, норовя залезть под одежду. — Кирюш, давай до дома дойдём. Там поговорим. — Нет. Я хочу сейчас. И под сейчас, я имею в виду здесь и сейчас, — Бледный отшатывается, непроизвольно задерживая, дыхание, — Ты будешь делать вид, что мы друзья. А я. А я так не могу. Для меня это слишком. Ты слишком. Всё это. Я слишком повяз… Погряз… Завяз в тебе. Во всём. — В познании преисполнился, — Булахов смеётся. — И это тоже. Но это не важно. Ты необходим мне, как пододеяльник одеялу. — Хочешь в меня залезть? Как Ди Каприо в мёртвую лошадь. — Что ж ты такой тупой! Зачем всё опошлять? Это такие банальные. — Анальные. — Пошёл ты. Не хочу тебя видеть и разговаривать тоже не хочу, — Кирилл прошёл пару метров, упал в канаву, переполненной жидкой грязью и гниющих веток. Довольно глубокая, прямо возле дороги, тянулась от трубы.       Женя тащит его за руку наверх. Как бездомный котёнок. Грязный с расширенными от ужаса зрачками. — Как поплавал? — Ты издеваешься надо мной. А если бы я утонул? Тебе смешно. Да? Уморительно. Очень. А я люблю тебя. Весело, да? Ненавидеть себя за то, что влюбился в лучшего друга, порчу ему счастливое будущее, да и вообще всё порчу, — Бледный злиться и уже собирается пойти, но Мильковский перехватывает его за кисти рук, прижимая близко к себе. Он водит пальцами по чёрным волосам. Слушает тихие жалобы на его тупость, шутки и на то, как у Кирилла голова кружится и может стошнить в любой момент. В грудь, кажется, прилетает слабый удар кулаком. «Это у тебя месть такая?» — Прости, солнце, но тебе для начала надо протрезветь. На пьяную голову важные разговоры не ведутся. Да, и с чего ты решил, что испортил моё счастливое будущее. Я сейчас с тобой счастлив, почему нельзя наслаждаться этими моментами? Надо ждать, когда с неба будут падать мужчины? — Это ничем хорошим не закончится. — Почему ты так решил? Сам же хотел, чтобы я ответил взаимностью. — Ты это сделал не потому что любишь меня? Потому что я этого хотел. Хотел успокоить? Или я правда так тебя достал, что пришлось пойти на такой шаг. Значит, Полина сказала правду. Я знал. Не хотел до конца верить, но догадывался. Почему я такой долбоёб? — Кирюх, не хотел верить кому? Мне? Ты думаешь, что это так легко. Признаться другому человеку, признаться себе. То что между нами нечто большее, чем дружба. Но что будет после? Ты знаешь? Нет. Вот и я не знаю. Как и то — сможем быть друзьями, когда это закончится? — А разве не сможем? — Нет. — Почему?       Женя убирает подушечкой пальца грязь с щёк, с носовой перегородки, под глазом. Повисает неловкая пауза. Он знает, что не ответил на вопрос: «Почему?», так как сам не может объяснить причину. Просто чувствует, что не сможет. Возможно вина в прошлых отношениях, что стали неподъёмным грузом и ответственностью. Они были всегда больше, чем просто друзья. И если это и правда любовь, то чувства сами по себе не исчезнут. Как и воспоминания, что будут причинять боль. — Знаешь, что меня пугает больше всего? — Я знаю. То что мы расстанемся. — Нет. Это тоже, но мне будет страшно посмотреть в твои глаза и увидеть в них холод. Равнодушие. Стать для тебя никем. Я не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, но больше пугает, то что ты исчезнешь из моей памяти, — Кирилл часто моргает, устремив взгляд в тёмный лес. У него дрожит голос. Рука скользит по шее, — Твоё лицо, твой голос, твои касания смажутся, сливаясь с другими лицами. Мы станем такими разными, чужими друг для друга. И если на какой-нибудь вечеринке, случайно столкнёмся, то пройдём мимо, не поднимая взгляда. И это будет конец.       Кирилл смотрел так тоскливо и безнадёжно. В лимонном свете фонаря лицо парня казалось серовато-бледным, на губах запеклась корочка, а под глазами пролегли тёмные тени. Во рту пересохло, Женя не мог ничего ответить. Он не мог вдохнуть от того что, болезненно защемило в груди. Внутри что-то треснуло. Холод пробежал по телу. На глазах начали наворачиваться слёзы. «Что сказать? А надо ли вообще что-то говорить? Такие истории никогда не имеют положительный финал.» С одной стороны, приятно знать, что для Бледного их отношения — не пустой звук. Он ценит и дорожит ими. С другой — боль, что будет ожидать в конце будет сильным ударом для них. — Нашёл! — Булахов выглядывает из-за кустов, махнул рукой, подзывая друзей. — Скейт?       Мильковского выбил из колеи разговор и теперь его начали одолевать сомнения. Знал, что надо было остановить парня ещё в самом начале. Он чувствует ответственность за принятое ими решение. Жалеет ли? Нет. И если бы была возможность вернуться назад в прошлое, то не стал бы ничего менять. Наверное, ответил взаимностью раньше.       Безнадёжная любовь и разрушенная дружба. Что будет дальше? Пока ещё ничего не произошло, но внутри стойкое чувство опустошённости. Будто всё потеряно, то что было раньше не вернуть. — Нет. Это ёж. — Нам твой ёж нахуй не нужен, — говорит Кирилл, но спускается к Роме, слегка отодвигая его рукой, чтобы получше разглядеть колючий комок, — И правда ёж. Теперь его зовут Жора. Давайте, возьмём его с собой.       Мильковский подбирает с асфальта перевёрнутый скейт, собираясь встать на него, но Бледный отталкивает рукой его ногу и кладёт на шершавое покрытие бедное животное. — Что за пьяный ёж едет за рулём? — парень слегка подталкивает роликовую доску, — Кажется, что вся дорога его дом! — Кирюш, отстань от Жоры. Что ты до ежа доебался?