Трудности перевода

                    Больше всего на свете я ненавижу ждать.       Ожидание ложится на мои плечи тяжким бременем, кости крошатся под его весом, кровь застывает в венах, веки наливаются свинцом, — и весь я как будто обращаюсь в камень. Скука смертная.       Как оказалось, скучать в Имладрисе ещё более невыносимо, чем в родном лесу. Время в этом мирном крае течёт так неспешно, что мне кажется, будто душа и тело мои погребены заживо. Здесь ничего не происходит, ничто не угрожает моей жизни и не нарушает мой покой. Ровным счётом ничего.       Имладрис и его народ, которым правит Элронд, находятся под защитой одного из эльфийских колец, а Эрин Гален, которым правит мой отец — нет. Он усматривает в этом оскорбление, я же считаю это благословением. Я бы и травинки моего дикого экзотического леса не дал за царящее здесь нетронутое совершенство. Я тоскую по деревьям и полянам, по их первозданному несовершенству. Я тоскую даже по чувству опасности, которое не покидает меня ни на миг в моём неуютном лесу, где угроза следует за тобой по пятам словно гончая; где ты не ведаешь, суждено ли тебе завтра проснуться под сенью вековых буков или в чертогах Мандоса.       Здесь всё иначе. Казалось бы, временная передышка должна была стать для меня облегчением, но всё, что я чувствую — горький вкус погребального пепла на губах.       Имладрис навевает на меня зелёную тоску.       Я уже сказал своё слово на совете, доставил сообщение, я хочу домой. Назад, к моему народу, который нуждается во мне. Это у Элронда, спрятавшегося в своём убежище, есть всё время мира, а для лесных эльфов время — непозволительная роскошь. Но князь Имладриса не позволяет мне уйти.       В попытке занять себя хоть чем-то в этом искусственном мирке я оперяю стрелы. Они понадобятся мне на обратном пути. За этим занятием меня и застаёт гном.       Я чувствую его приближение задолго до того, как он обнаруживает своё присутствие, отрываюсь от своего занятия и поднимаю на него взгляд. Лицо гнома мрачно и преисполнено непоколебимой решимости, свойственной тем, кто уже выбрал свой путь и упрямо идёт по нему, невзирая ни на какие преграды, но меня не покидает смутное ощущение, что в данный момент я и есть то, что преграждает ему путь. Не знаю, что он от меня хочет, я почти ничего не знаю о нём и вряд ли пожелаю узнать больше. Предыдущая моя встреча с гномами ничуть не способствует стремлению поближе познакомиться с горным народом. Напротив, я был бы счастлив никогда больше их не видеть.       Он подходит и замирает передо мной, пытается завязать светскую беседу. Говорит со мной на общем языке, на вестроне. Предполагается, что я должен его понимать, только вот я не понимаю. К вестрону, на котором разговаривает гном, примешивается странный акцент, отчего знакомый язык звучит иначе, чем тот вестрон, которому обучали меня мои наставники, и тот вестрон, на котором я привык разговаривать с людьми из Озёрного города. Он говорит слишком быстро, и я теряюсь в лабиринте слов, пытаясь перевести сказанное на более привычный для моих ушей синдарин. А в исполнении гнома разобрать что-либо становится почти невозможно.       — Худая хвалёнка лучше доброй хаянки, эльф, — из всей какофонии знакомых, но непонятных слов я понимаю лишь это, потому что это было последним, что он сказал перед тем, как замолчать. Хотя я не уверен, что он сказал именно это, но я услышал то, что услышал.       Что такое хаянка? Этого слова мне раньше не доводилось слышать. Быть может, это какое-то животное? Возможно, так гномы называют гоблинов? Тогда что такое хвалёнка? Я перебираю в уме варианты. Какое-то оружие? Он же не думает, что я трогал его хаянку, потому что он так смотрит на меня, как будто я украл её и теперь должен ему как минимум хвалёнку. Должно быть, он принял меня за кого-то другого.       Я сижу и смотрю на него, размышляя над его словами, что бы они ни значили. Затевать ссору посреди Имладриса из-за такого пустяка как пропавшая хаянка мне не хочется, но и необоснованных обвинений в свой адрес я терпеть не стану.       Гном требовательно протягивает мне руку, и меня терзают смутные сомнения: кажется, он ждёт ответной реакции. Подарка, наверное, призванного компенсировать исчезновение этой самой хаянки, участь которой занимает все его мысли.       Я нервно оглядываюсь по сторонам в поисках того, что может сойти за достойный подарок. Взгляд мой падает на кинжал, но я ни за что не отдам его гному. Это дар отца, гном его не получит. Но и подвести доверие моего короля, которого я представляю в Имладрисе, оскорбив гнома отказом, я не могу.       Взгляд мой падает на колчан со стрелами и это кажется мне достойным выходом из сложившейся ситуации. В конце концов, это всё, что есть у меня, а стрелы действительно хороши. Не люблю хвастаться, но их оперение выполнено так искусно, что даже гном не сможет не оценить моё мастерство.       Я выбираю лучшую из моих стрел, медленно и вежливо вкладываю её в руку гнома.       Я уверен, что сделал всё правильно, пока гном удивлённо смотрит на стрелу в своей руке, однако, когда в следующее мгновение он словно с цепи срывается, моя уверенность даёт трещину.       — Что это? Ты угрожаешь мне? Я предлагаю тебе мир, а ты хочешь войны?! Я должен был догадаться, что не дождусь от эльфа ничего, кроме оскорблений!       Он пинает ногой колчан и мои стрелы, сложённые аккуратной стопкой, разлетаются во все стороны, хрустят под подошвами его сапог, когда он втаптывает их в грязь.       — Вот где я видал твои оскорбления, эльфийский князёк! — рычит гном, ломает мой подарок пополам, — мою великолепную стрелу! — с отвращением швыряет обломки на землю и устремляется прочь.       — Каков отец, таков и сын! — напоследок плюёт он через плечо, и это окончательно сбивает меня с толку. У меня потрясающий отец, он искусный воин, мудрый и сильный правитель, сравнение с ним — большая честь для меня. Но гном ошибается, я не такой, как мой отец, мне до него далеко. И если гном зол на меня, зачем тогда он сделал мне комплимент?       Я оставляю надежду понять мотивы его поступков, уныло рассматривая стрелы, что пали в неравной битве с гномом. Часы долгой и кропотливой работы стёрты в труху, разбросаны по траве в беспорядке. О чём я только думал, пытаясь договориться с гномом?       — Что ты сделал, что гном так обиделся? — отвлекает меня от размышлений чей-то голос. Это человек, Арагорн, тот, кого все называют наследником Исильдура.       По крайней мере он говорит на синдарине — вполне сносно, хоть и с сильным акцентом. Почему он считает, что я что-то сделал гному? Почему он думает, что это я обидел гнома, а не наоборот? Он не доверяет мне… не доверяет моему народу, он это ясно дал понять на совете Элронда. Признаюсь, я утратил суть разговора уже на десятой минуте. Совещание было слишком долгим, я бы даже сказал, бесконечным, чтобы надолго приковать моё внимание к той проблеме, которую они мусолили по десятому кругу. Но вот обвинения Арагорна в адрес моего народа я запомнил хорошо. Я их не забуду.       Поэтому я молчу. По-моему, он не заслуживает ответа. Вместо этого я опускаюсь на колени, чтобы собрать то, что осталось от моих стрел. Найти целые, выбросить сломанные, починить те, которые ещё можно спасти. К моему удивлению, человек помогает. В гробовом молчании мы устраняем последствия нашествия гнома, когда я решаюсь задать вопрос, что не даёт мне покоя.       — Что такое хаянка? — я использую слово, услышанное от гнома, потому как не знаю его значения на синдарине.       Арагорн перекатывается на пятки и внимательно на меня смотрит:       — Странный вопрос.       — Гном не хотел, чтобы я трогал её. Но я даже не приближался к нему! Вероятно, он обознался, ведь я ничем не обидел его, разве что невольно.       Я не знаю, о чём Арагорн думает. Взгляд его непроницаем.       — А ты не мог бы в точности повторить то, что он тебе сказал?       — Он сказал, цитирую: «Худая хвалёнка лучше доброй хаянки». Но мне бы и в голову не пришло взять чужого. К тому же я даже не знаю, как эта его хаянка выглядит. Это такое животное, что ли?       Арагорн улыбается, и эта улыбка преображает его серьёзное лицо. Сейчас он совершенно не похож на того сурового следопыта, которого я видел раньше.       — Это такая поговорка. Иными словами, худой мир лучше доброй ссоры. Полагаю, гном хотел предложить тебе оставить былые противоречия между вашими народами в прошлом, чтобы в настоящем они не встали между вами.       Я поражён.       — Ты уверен?       — Уверен. Именно это он и хотел сказать.       — Так вот почему он хотел получить от меня подарок! Знак доброй воли.       Тёмные брови Арагорна сходятся на переносице, когда он хмурится:       — Гном просил у тебя подарок?       Я стараюсь вспомнить в мельчайших деталях, что он делал.       — Он не просил, но он протянул руку и чего-то ждал от меня. Мне кажется, это вряд ли можно истолковать иначе.       — И что же ты сделал?       — Он застал меня врасплох! — развожу руки в стороны. — У меня ничего не было при себе, только стрелы, и я подарил ему одну. Мне показалось, такой подарок не оскорбит воина. Видимо, мастерство меткости и зоркости у гномов не в почёте.       Улыбка переходит в смех.       — Он сказал, что хвалёнка лучше хаянки, а ты вручил ему стрелу! Конечно же, гном воспринял твой жест доброй воли, как вызов! И ты ещё удивляешься, что твои стрелы нашли свой конец в пыли.       Мне приходится признать, что в трактовке Арагорна вся эта ситуация выставляет меня не в лучшем свете. Чтобы предложить мир заклятому врагу, нужна недюжинная смелость. Неудивительно, что гном пришёл в такую ярость, получив в ответ стрелу — оружие войны.       — Но я же не знал! — кричу я, оправдываясь. Не желаю, чтобы этот смертный считал меня необразованным дикарём. — Я понимаю вестрон, но у него такой сильный акцент… Просто раньше мне не доводилось слышать эту поговорку. Признаю, подарок вышел неудачный. Но что было делать? Если бы я ему ничего не дал, это бы его оскорбило.       — Он всего лишь хотел, чтобы ты пожал ему руку.       — А, — я раздавлен. Да, теперь, когда Арагорн напомнил мне об этом странном ритуале, я вспомнил, что по окончании переговоров люди из Озёрного города тоже пожимали руки, чтобы скрепить сделку. Мне это кажется бессмысленным, но, как объяснил мне позже отец, людям не дано коснуться душ друг друга, поэтому они ограничиваются телесным контактом. — Кажется, я слышал о чём-то таком. Совершенно вылетело из головы.       Значит, гном хотел скрепить наш договор рукопожатием. Это не приходило мне в голову. Теперь этот человек решит, что я невежа.       Арагорн поднимается на ноги, улыбка порхает на его губах:       — Что ж, рад был помочь. Обращайся, если снова понадобится помощь с переводом.       Не думаю, ведь я вернусь в лес, а он отправится с кольцом туда, куда оно должно отправиться, но я решаю не придавать его словам значения.       — Твоя помощь была как нельзя кстати, — шепчу я ему вслед, когда он уходит, и снова склоняюсь над стрелами.       Похоже, теперь мне есть чем заняться вечером. Пожалуй, стоит пойти к гному и извиниться. Я не испытываю удовольствия по этому поводу. Конечно, можно было бы оставить всё как есть, в скором времени, как только Элронд соблаговолит отпустить меня, я уеду из Имладриса и вряд ли снова увижу этого гнома. Отцу об этом инциденте знать не обязательно. Конечно, Элронд может сообщить ему об этом в письме, но отец не рассердится, ведь я оскорбил гнома, а он их не особо жалует. К тому же, несмотря ни на что, гном всё-таки решил сделать мне комплимент. Он сказал, что я похож на моего отца. Стало быть, не так уж сильно я его оскорбил. Полагаю, лучше я оставлю всё как есть и не стану лишний раз смущать гнома, воскрешая в памяти этот неприятный инцидент.       И я решаю, что поблагодарю его сегодня вечером при всех. Я уже вижу, как буду осыпать его благодарностями, а то, как он обошёлся с моими стрелами я великодушно забуду. Я окажу гному должное уважение, и он убедится, что не все эльфы — заносчивые гордецы и забияки, а выскочки из Имладриса воочию узрят безупречные манеры принца Эрин Гален. Всё наладится само собой.       Отец бы гордился мной. Не так уж я и плох в дипломатии.