Последний конспект

      Колёса машины тихо шумели, шурша об асфальт. Ваня слушал музыку в своих старых наушниках, казалось, он уже целую вечность их не надевал. В последнее время вся его жизнь это какой-то несвязный ком хрени, которая происходит и происходит, не прекращаясь, не давая успокоиться или передохнуть хотя бы немножко. Как же всё задолбало. Надоело. Юноша расслабился, приложился к приоткрытому автомобильному стеклу головой, глядя сквозь него, ленивым взглядом, следя за происходящим по ту сторону. В городе было оживлённо, и это неудивительно — сегодня тёплый, солнечный выходной день. Просто прекрасное время, чтобы выбраться из дома, погулять, прошвырнуться по магазинам или сходить в кафе с друзьями, семьёй. Тормоза завизжали. Машина резко остановилась, Ваня ощутимо — правильней будет сказать больно — ударился виском. Все будто в замедленной съёмке… Послышались крики. Крики от ужаса, кричали женщины, Иван услышал, как какой-то мужчина громко просил вызвать кому-то скорую, совсем рядом. Из ближайших торговых центров невпопад играла весёлая музыка, завлекающая реклама и какие-то объявления, которые обычно никто не слушает и не внимательно в них. Наверное, из-за неожиданного торможения наушники выпали и теперь валялись где-то в салоне, поэтому Валевский всё это слышал. Теперь ещё и сирены. Это скорая? — Он умирает! Кто-нибудь! Необходимо оказать первую помощь! Эй, здесь есть врачи? — Тот же мужчина, что и раньше. Он как будто кричал Ване прямо на ухо, а парень сидел, не двигаясь, и не мог открыть глаза. Или не хотел? Темнота вокруг такая успокаивающая, почти убаюкивающая, зачем прекращать это? Опять тот непонятный и ненавистный паралич. Когда он уже пройдёт? Но глаза пришлось открыть. Яркий свет ударил в лицо. — Какой ужас, — тихо прокомментировала Елена, глядя на последствия аварии из своего окна. Совсем рядом, в двух метрах, чёрный Ниссан врезался в какую-то маленькую дамскую машинку синего цвета. Пугало, что если бы не хорошая реакция мамы и правильно работающие тормоза, то они могли быть на месте тех людей. Как же всё-таки человеческая жизнь хрупка и коротка.  — Поехали отсюда, будем только мешать скорой, когда она подъедет, — Ване показалось, что губы мамы немного подрагивали.  — Потом всё равно вызовут, камеры здесь повсюду. — Ага, — в последнюю секунду подросток заметил окровавленное лицо женщины за рулём. На соседнем месте в специальном сидении лежал малыш, он не кричал, не плакал, хотя был ещё очень маленьким, от такого сильного удара, он бы обязательно проснулся, даже если бы вдруг спал. Он ведь… Да. Он был мёртв. Если бы его мать посадила его назад, куда положено, то он бы, вероятно, спасся, чудом выжил бы в этой ужасной ситуации. Интересно, кого обвинят в смерти этой крохи, и что им за это будет? Но ладно, это уже не его дело. Нужно просто отвести взгляд, не нужно следить, не нужно оглядываться, не нужно мучить себя мыслями и угрызениями совести — всё равно ничего бы не смог сделать. «Так, вспомни, зачем ты здесь!» — Мысленно дав себе крепкую пощечину, Валевский отлепился от окна, весь мир сегодня как будто не на его стороне. — Мам, можешь меня высадить чуть дальше, за поворотом? — Прильнув вперед и встряв головой между передними сиденьями, опомнился Иван. — Костя тут недалеко живёт, я дойду, чтоб тебе по дворам не кататься. Да, такова была ложь Вани: ходили с одноклассником гулять после уроков, оставил у него портфель, чтобы не таскаться с ним по всему городу, а когда пришло время возвращаться домой — просто забыл. Идеальная история, даже не прикопаешься, если не знаешь, что среди всех двадцати семи одноклассников Валевского тот самый Костя, с которым парень никогда не контактировал и видел его только лишь раз на школьной линейке и понятия не имеет, где он живёт. Костя этот всё время болеет и в таком месте под названием школа появляется достаточно редко, так что Ваня с ним даже взглядами пересекается раз в сто лет, не то, чтобы с ним пообщаться, да и вообще, он толком ни с кем не общается-то, кроме Грея. Но Лена Валевская знать не знала ребят из 10 «А», и уж тем более не имела понятия о том, что сын её — агрессивный социопат, у которого абсолютно нет никаких связей с обществом, только один парнишка из детства да двуличный учитель-педофил. Кстати, о последнем. Крыша чудесного дома Виктора Константиновича была видна уже и отсюда, и почему-то этот факт боязливо сказывался на подростке. Всё внутри Вани сжалось, в горле встал неприятный ком, который обдирал нежные стенки, а из лёгких воздух как будто выбили толстой деревянной палкой. Так, Валевский, соберись, у тебя всего одно простое задание — прийти, забрать рюкзак и свалить нахер, не попрощавшись. Ну, это если в идеале. На самом же деле Иван, предчувствуя задним местом, что не сможет просто так взять и заявиться на порог к учителю — и уж тем более смотреть в его бесстыжие синие глаза после всего, что случилось между ними на днях — продумал гениальный запасной план. Запасным он был только на словах, правда, кого это волнует, главное, обмануть свой мозг, а с остальным как-нибудь справится. План-то так-то был неплохим и даже хорошо продуманным, вот только минусов и недочётов в нём было огромное множество, а если точнее — весь этот ублюдский план был, блять, одним ебаным недочётом в его жалкой подростковой жизни, и так уже сполна наполненной всяким различным дерьмом. Но идти надо было, как сильно бы ему не хотелось обратного. Надо, значит надо — папа учил Ваню этому ещё с детства. — Тем более, тёть Марина тебя уже заждалась, наверное, — напомнил о подруге Ваня скорее чтобы поторопить маму, нежели из искренней заботы. Сейчас он не мог ни о чем думать. — Успеешь до ужина? — Мама тепло улыбнулась. Сегодня у нее первый выходной за долгое время, женщина хотела провести его дома, с сыном, но Валевский младший настоял на том, чтобы Елена выбралась уже из квартиры и отдохнула с подругами. — Конечно, я постараюсь справиться со всем быстро. — Ваня выскочил из машины, как ужаленный. Зачем? Непонятно.  — Хорошо повеселись! — находясь уже в паре метров от машины, посоветовал Иван. — Звони, если что! — Голос мамы всё-таки успел долететь до уха подростка, но вряд ли его это уже волновало. Парень только махнул головой в знак согласия и побежал вперёд, каждая минута была на счету. Не прошло и семи минут, а Иван уже стоял за углом дома Ульянова, выжидая знакомую фигуру мужчины. Вообще-то это была самая глупая из возможных идей, потому что кто знает, чем занимается учитель в последний выходной перед рабочим днём? Шляется по улицам до самого вечера? Катается с бывшей женой по всяким там ЗАГСам и судам или вообще безвылазно сидит дома, как сурок? При любом из этих раскладов Ваня бы оказался в самом невыгодном положении в его жизни, но что-то вроде внутреннего чутья подсказывало парню, что Виктор Константинович не может его так подвести и обязательно, хоть и неосознанно, предоставит бедному школьнику возможность тайно проникнуть в свою хату и быстренько забрать его вещички. Как бы хотелось Валевскому, чтобы по велению какого-нибудь злоебучего Зевса всё случилось «быстро и небольно», но только спустя около получаса ожидания парень завидел медленно приближающуюся высокую фигуру в тёмном наряде. Это всё, конечно, заебись, но интересно, у Ульянова в гардеробе вообще есть светлые вещи? Ах, ну да, балахон… Кажется, Витя говорил с кем-то по телефону. В одной руке он нёс какие-то пакеты с неизвестным содержимым, а другой абсолютно точно держал мобильник. Значит, проблем быть не должно, он быстренько проскочит и никто ничего не заметит. Писк от домофона, распахнутая дверь и уже такая привычная спина вот-вот исчезнет в подъездной темноте. Всё произошло за доли секунд, Ваня сам даже не успел подумать о возможной поимке его хитрой жопы, но сейчас главной задачей было поймать дверь прежде чем она закроется полностью, иначе всё — придётся принимать поражение и заявляться к Ульянову «с букетом крабовых палок» и лицом лица. Вообще, было бы круто, если бы Вити вообще не было дома, но Валевский почему-то сильно сомневался, что такой пунктуальный и серьёзный Виктор Константинович когда-нибудь позволит себе оставить единственную квартиру открытой, уходя по своим делам. Дождавшись того момента, когда голос Вити покажется достаточно отдалённым, Ваня, буквально, пополз дальше. В детстве он, конечно, мечтал стать черепашкой ниндзя, но он уж точно не так себе всё представлял. Он, наверное, был бы Рафаэлем — такая же злая рожа и настроение «уйдите-нахер-от-меня-я-ебучий-токсик-переебу-охуеешь». Ну и красная кофточка под цвет. Ебаная черепашка ниндзя — пиздец, сложно. Ходить в подъездах тихо сама по себе задача не из лёгких, но даже с ней Ване удавалось справиться сейчас, настолько он боялся встретится глазами с преподавателем. Хотя, задние мысли в голове проскакивали, типо, проникновение в чужую квартиру карается законом, может, учитель подумает, что Валевский пришёл его ограбить и тогда что? Всё, пиздец тогда тебе, Ванечка. Да ещё и какой. Звон ключей. Хлопок двери. Тишина. Он не замкнул? Он совсем что ли конченный? Или ему нравится всех котов собирать с этой обоссанной ими же лестничной клетки? В любом случае, дверь открыта. Просто отлично. Дело за малым, открыть, зайти, забрать, уйти. И всё незамеченным. Вместо забрать лучше бы было уебать, но так тоже неплохо. Биббиди-боббиди-бу! И все счастливы. — Господи, какой я идиот, какой идиот, — шептал сам для себя Ваня, пока с силой и скоростью улитки надавливал на дверную ручку. Никаких лишний звуков. Такая уже до боли знакомая квартира наконец предстала перед взором серых глаз, осталось совсем чуть-чуть. Голос Вити исходил из кухни, быстро прошмыгнув, — перед этим умудрившись беспалевно «прощупать почву», — вглубь дома. Спальня. Всё как обычно — чисто, темно, вкусно пахнет. Даже мурашки пробежали. Бегло осмотревшись, Ваня заметил единственную вещь во всем этом доме, которая законно ему принадлежала. Застегнутый рюкзак аккуратно стоял на полу у одной из ножек рабочего стола. Отлично, теперь валим. — Да, хорошо, тебе тоже хорошего дня… — У Вани аж внутри всё вздрогнуло. Отлично, теперь Ульянов ни на что не отвлечен и, скорее всего, точно его заметит. А ещё Валевский ничего не знает о его местоположении и вообще положении относительно себя и не понимает, что должен с этим делать. Вот и он, подкрался незаметно, многоуважаемый и многоузнаваемый, всеми, твою мать, почитаемый дядюшка Пиздец. — Всё будет хорошо, выдохни и вперёд. — Кое-как успокаивая самого себя, Ваня двинулся на носочках двинулся по направлению к входной двери. — Можешь не шифроваться, Валевский, я знаю, что ты здесь. — Самым будничным тоном, какой только можно придумать, крикнул Ульянов. Удивительный, блять, человек! — Пиздец… — сдавленно буркнул Иван, ком в горле сдавил ещё сильнее, так в придачу ещё и мутить начало. — Выбирай словечки, когда находишься на территории моей квартиры. — Веселясь от души, посоветовал Витя и всё-таки вышел из кухни, встречая гостя. — И когда ты понял, что я здесь? — Помрачнев, поинтересовался Иван. Что уж теперь скрываться, смысла-то всё равно нет. — С самого начала, — чуть подумав, ответил Витя. Мужчина приглашающе кивнул ученику на стул, стоявший у стола прямо возле окна. — Сразу как стал подходить к подъезду. Твоя костлявая нога торчала из-за угла, как германский флаг. Было забавно наблюдать за твоими попытками вжаться в стену. — Уж простите, — огрызнулся Иван, плюхаясь на стул, и даже как-то выдохнув немного. — Не ёрничай. Почему просто не позвонил? — Ульянов отвернулся к плите, собираясь что-то готовить. — Я бы хоть подготовился к твоему визиту. Есть будешь? — Нет, спасибо. — Тихо, едва слышно. Почему это так смущает? — Из-за этого всего бошка разболелась. — Может, отдохнешь тогда? Свалишься где-нибудь на половине пути, а мне потом что делать? Кровать свободна, можешь прилечь, если хочешь. — Казалось, его не смущало ничего. Тон обыденный, чуть шутливый, но в целом совсем простой, лёгкий. Этот тембр его голоса даже ласкает слух, и на сердце становится мягко… — Да, я пожалуй… — Почему Ваня согласился? Он и сам не имел никакого понятия, просто хотелось остаться. Какое-то странное чувство одиночества незаметно подкралось и теперь совсем боязливо было одному. Он не хочет уходить, не хочет оставлять Витю одного в этой огромной квартире. — Не хотите поболтать? — Чего? — Интерес вперемешку с удивлением отразились на лице мужчины, он даже обернулся. Вот это да, Ульянов может казаться таким наивно-невинным… — Ну, поговорить…со мной… просто, я… — Да что, блять, с ним творится? А главное, какого хуя?! — Пошли. — Витя одним быстрым движением отключил плиту, ещё несколько секунд ему понадобилось, чтобы откинуть все эти мелкие кухонные прибамбасы по своим местам, сгрести Ваню в охапку и направиться прочь из кухни. — Что т-ты делаешь, мать твою?! — Валевский точно чувствовал, как щёки наливаются кровью. Прижимаясь к учительской груди и пряча в его кофте лицо, подросток просто пытался смириться со всем происходящим. Когда это все вышло из-под его контроля? Всегда, когда они рядом, всё идёт не так, как надо, совсем не так, как хотелось бы Ване. — Да не верещи ты, как свинья резаная, дурачок, — тихий смешок. — Я же тебя не насиловать иду, в конце концов. — Ульянов что, сейчас смутился? Этот наглый, берущий всё, что ему захочется, бессовестный мужик смутился и отвёл взгляд? Жесть, где дождь? Град? Снег, ураган, буря? Штурмовое предупреждения уже пришло на телефон? Сильные руки Виктора всё-таки отпустили Ваню, не позволяя себе ничего лишнего. Теперь парень лежал на матрасе, глядя вверх, в белый потолок, боясь лишний раз выдохнуть громче обычного. Рядом в такой же позе лежал Виктор Константинович. Кажется, ему было уютно и спокойно, он ни о чём не волновался и даже позволил себе прикрыть глаза. — Насчет того, что случилось… — Ваня даже вздрогнул. Нет, он не хочет об этом говорить, он не хочет даже думать об этом, стоит ли говорить о большем. — Прости. — Что? — Серые глаза встретились с синими. Чёрт, он уже и забыл, какие они глубокие. Какие холодные и уставшие… — Я не буду извиняться за то, что сделал. Знаешь, я ни о чем никогда не жалею и… — Голос Ульянова звучал тихо, но в мёртвой тишине квартиры слышался отчётливо и ясно, как никогда. — Честно, я даже рад, что всё так сложилось. — Сердце Вани колотилось как бешеное, страшно. Страшно услышать что-нибудь о том, что учитель сожалеет. Страшно услышать, что он этого не хотел. Страшно, что на этом всё может кончиться. — Я рад даже в какой-то степени, что ты вообще появился в моей жизни. — Мужчина замолчал, устало потирая переносицу, только сейчас Иван обратил внимание на отсутствие привычных учительских очков. — Блять, я даже не знаю, что сказать. Я не хочу просить у тебя прощения, потому что не сожалею, но… Блять. — Вновь замолчал, раздумывая. Глубокий вдох. — Спасибо. — Можно понять, что наступает катастрофа? Понять, что всё плохо? Витя начинает материться. Да, именно. Всё летит крахом. Всё идёт не так, как нужно. Тяжело держать себя в руках, практически невозможно. — За что? — Парень едва дышал от ужаса, но продолжал слушать, как заворожённый, а ещё боялся отвести взгляд. Он смотрел, как взгляд Вити бегает по пустому белому потолку, как вырисовывает какие-то картинки там, наверху. — Знаешь, ты же ведь мог накатать на меня заявление. Ну, за совращение малолетних там, или что там ещё за херня обычно происходит, изнасилование… — Пауза. Она не было слишком длинной, но достаточно продолжительной, чтобы Ване захотелось умереть раз и навсегда, — спасибо, что не сделал этого. А ведь и правда, Ване даже в голову не приходило подобное. В конце концов, одно его слово по этому поводу и Вити бы больше никогда не было бы в его жизни. Скажи он кому-нибудь ещё тогда, в тот первый раз, когда они поцеловались, идя домой вместе под одним зонтом. Все могло закончится прямо там, под тем проливным дождём. Ульянова бы, в лучшем случае, уволили из школы, в худшем — дали бы ему срок. И на этом всё. Конец. Никаких посиделок за проклятыми конспектами, которые Валевский всё-таки почему-то выучил. Никаких вечеров, когда они просто мило беседовали, как старые друзья, распивая чаи. Никаких сладостных поцелуев, никаких укусов в наказание, до сих пор виднеющихся на бледной Ваниной коже по всему телу. Ничего из этого. Ничего. — Я даже и не думал об этом, — честно признался Ваня. — Знаете, вообще-то я хотел вас кое о чем попросить… — М? — Витя повернул голову, сейчас их лица разделяли всего пара каких-то сантиметров. — Насчёт поцелуев… Можешь научить меня?.. Нелепо. Глупо. По-дурацки. Зачем он вообще это сказал? С другой стороны, Ваня бы не смог на прямую бы вот так попросить поцеловать его, это был бы уже не Ваня. — Ты серьёзно что ли? — Ульянов поднялся на локте, не разрывая зрительного контакта. Никакой насмешки, никакого упрёка. — Да. — Спокойно, твердо, без сомнений. Он не может оплашать сейчас. Не хочет. Как прошли следующие секунды одному богу известно, но когда Ваня всё-таки очухался, Витя нависал прямо над ним, его горячее дыхание обжигало щёку, а лёгкий запах мяты ударил в нос. Мгновение, и тёплые сухи губы накрыли его, Валевского. Лёгкие касания, самый невинный поцелуй в его жизни. Они целовались одними губами, но почему-то сердце Вани колотилось сильнее прежнего. Такими темпами и помереть недолго, как иронично бы всё сложилось. Отстранился. Мягко, нежно. Витя так тепло улыбается ему сейчас, как маленькому котёнку. Чисто, искренне, честно. Хочется разреветься. — Раз. — Шёпот. Приятный, ласкает слух. Прильнул вновь. Теперь всё иначе. Всё ещё нежно и мягко, но уже более мокро. Он покусывает, играет, будоражит кровь. Его теплое тело совсем близко, руки Вани непроизвольно тянутся куда-то в одном им известном направлении и, по итогу, смыкаются на шее мужчины. Медленно переходят на затылок, пальцы зарываются в мягких волосах. Приятно пахнет, этот одеколон Ульянова, где он его покупает? — Два. — Ещё тише, Ваня бы ни за что не расслышал бы, если бы был чуть дальше. Влажный, откровенный поцелуй. Обычный, не слишком требовательный, движения всё ещё плавные, но вперемешку с дразнящими, прерывистыми. Хочется задохнуться, почему, кстати, воздух не уходит? Его полным-полно в лёгких, так что нет нужды прерываться, чтобы вдохнуть, странно. — Три. — На самое ухо, обжигая виски и дурманя разум. Игриво. Отстраняется. Легко чмокает, а потом вновь увлекает в глубокий, но не пошлый, поцелуй. Что-то на уровне французского или дальше. Ваня совершенно не смыслит в этом. Вообще, он, наверное, должен был интересоваться этим раньше, но почему-то это казалось ему ребячеством. Хотелось как-то по-взрослому. — Четыре. — Одними губами. Сводит с ума. Резко, влажно, требовательно. Ничего кроме желания этот поцелуй не отдает. Горячо, хочется застонать в рот партнёра. Ощутимые покусывания. Дразнит. Скрещивает языки, изучает каждый уголок рта. Непроизвольно Валевский сжимает пряди между пальцев. Что он творит? , кроме страсти и животных инстинктов. Болезненные укусы до самой крови, дразнящие движения, которые выносить почти невозможно. Нет, Витя не дразнит, он издевается, порабощает. — Ну вот и всё, — прошептал Ульянов, отстраняясь и вглядываясь в выражения лица парня. — Сохраним это в тайне, хорошо? — Мужчина подмигнул, уже полностью отдаляясь и снова откинулся на спину. — Ничего не скажешь? — Ты что-то хочешь от меня услышать? — Тихий смешок, как у него получается сохранять такое абсолютное спокойствие. — Не знаю, хоть что-нибудь. — Ваня пожал плечами, прикрыл глаза. Сейчас можно, сейчас не страшно. — Ты очарователен. — Признался Виктор, он точно улыбнулся в это мгновение. Ваня это услышал, он уверен, — это было мило. — Спасибо. — Сейчас уже и сам Валевский не сдержался, улыбка сама растянулась на лице. Что не так с ним? — Знаешь, сегодня был такой странный день… Всё утро ходил на нервах, почти валился с ног. Потом эта авария, пока ехал сюда, ребёнок… — Что за авария? — Забавный тон, ему, что, правда интересно? — Мы с мамой ехали на машине. Почти у самого центра рядом с нами врезались две машины. В одной была молодая пара, а в другой — женщина с ребёнком. — Он мёртв, да? — Ваня только кивнул. Почему-то ему казалось, что Витя смотрел на него прямо сейчас. Наблюдал. Ему бы хотелось этого. — И теперь всё это… Я не знаю, что и думать, это непросто. Знаешь, мне всего семнадцать, я должен был завести много друзей в школьное время, говорят, это лучшие годы моей жизни… А по итогу, я лежу здесь с тобой и понимаю, что на месте тех людей мог быть я. Не знаю, это, наверное, прозвучит по-детски или наивно, но мне стало страшно. Я чётко осознал, что могу в любой момент потерять всех тех, кто был мне дорог и… — Я понимаю. Честно говоря, ты сильно изменился с нашей первой встречи, — теперь говорил Витя. — Всё это свалилось на тебя, неудивительно, что ты выглядишь таким подавленным в последнее время. — Подавленным? — Улыбка сама собой расцвела на лице парня. — Ага, ходишь весь такой злой, напряжённый, уставший и задумчивый. Ты знал, что если много думать, то быстро состаришься? — Так вот почему вы напоминаете мне пенсионера, да? — Сукин сын. — Тихий смех Вити разносился по всей спальне, отражаясь от стен и разбиваясь о сердце Вани. Как приятно. Можно навсегда остаться здесь? — Эй, учитель… — Чего ещё? — Учитель, будете встречаться со мной? — Почему-то слёзы наворачивались на глаза. Валевский знал, что если попробует открыть их — заплачет. Разревётся, как мальчишка. Его ещё даже не отвергли, а он уже хочет разрыдаться, ну что за дурак? — Что?.. — Голос Ульянова дрогнул. Наверняка, он сейчас удивлён. Нет, ошарашен. Глаза распахнуты сильней обычного, тёмные брови приподняты, губы приоткрыты. Ваня чётко представил его выражение лица сейчас и был уверен в правдивости этой картинки. Какой же Ваня дурак. Предложить встречаться взрослому мужчине? На это мог решиться только самый глупый человек на свете. Витя, он же не идиот какой-нибудь, он уравновешенный, самодостаточный, состоявшийся человек. Личность. Он невероятный. Всегда спокойный, не поддается на провокации, не будет ревновать, занимаясь ребячеством. Валевский, по сравнению с ним, просто ребёнок, которого нужно воспитывать. Жалкое зрелище. — Ничего, если хотите отказаться. — Улыбка не сходила с лица. Может, это какая-то очередная защитная реакция, чтобы не дать волю настоящим чувствам. — Я пойму. — Нет, я… — Я пойму, но… — Иван никогда раньше не позволял себе перебить Витю, когда он такой серьёзный. Но не в этот раз. — В конце концов, я заставлю вас полюбить меня. Не важно сколько времени мне на это потребуется: неделя, месяц, два, год или десятилетие. Я заставлю вас полюбить меня. — Хорошо. — От удивления Ваня открыл глаза. Витя самодовольно ухмылялся, но казалось, что вся эта ситуация его веселит. — Я подумаю над твоим предложением, а пока… — Ульянов приблизился к уху подростка, одаряя его уже привычным тёплым дыханием. — Не смей влюбляться в других, ладно? — Да. Обещаю. — Отлично, а теперь… — Виктор резво встал и выпрямился, разминая плечи, — обед. Пошли, продолжим нашу высокоинтеллектуальную беседу на кухне, пока я буду готовить нам еду.