***
— Не стоит так отрываться на бедном Девяткине из-за моей температуры. В конце концов, он ни в чем не виноват, — иронично проговорила Ева, лежа на кровати.
На тумбе покоится гора из носовых платков. И Еве до того неловко, что она предстает перед такой прекрасной девушкой в таком малопривлекательном виде, что она прячет под одеялом свои руки, нервно заламывая пальцы.
Хуже не придумаешь.
Понятное дело, нет ничего постыдного в насморке, кашле и температуре. Однако студентке от этого не легче. Вот почему Рената всегда такая идеальная и утонченная? У нее здоровый цвет лица, прекрасная фигура и… у нее нет этой ужасной простуды и насморка!
Ева вновь тихо шмыгнула носом, пытаясь не привлекать к себе внимание. Хотя, стоит признать, что Рената окружила девушку заботой, как только могла.
А тем временем тело ломило, слабость беспощадно одолевала хрупкий организм. Хлопотина накрылась сразу двумя одеялами, так как чувствовала сильнейший озноб. Лишь руки, держащие телефон, высовывались из-под ткани. Она переписывалась с Артемкой, который ругался на Дунаеву. И это было забавнее всего, потому что именно у нее дома девушка и находится.
— О чем это ты? — Рената зашла в комнату со стаканом, в котором была жидкость странного цвета, Ева не знала, что это за жидкость и какое у нее происхождение, впрочем, узнавать она это и не собиралась, предпочитая и дальше пребывать в сладком неведении. — Тридцать восемь и два, — забрав градусник у Хлопотиной, девушка вынесла вердикт, который, к слову, не очень-то ее и порадовал. Другое дело равнодушное лицо Хлопотиной, единственные цифры, которые способны ее испугать — денежный долг, отдавать который стоит как можно быстрее.
— Ну, ты же сегодня Артема завалила на устном опросе?
Пару дней назад эти сорванцы опять шатались по улицам. Надо отдать должное, появление Девяткина в жизни Хлопотиной оказывает на нее не самое лучшее влияние. Конечно, Рената не одобряла их прогулки. Она даже как-то высказалась по этому поводу. Ей неприятно, когда ее девушка приходит посреди ночи пьяная, измотанная, а иногда с какими-то синяками. Это у Евы пора малолетства, когда дурь простительна. Дунаева взрослая. Даже не взрослая, а зрелая. Ее уже давным-давно не привлекают сомнительные вечеринки, ненадежные товарищи и легкомысленные развлечения. И теперь ретивыми она считает далеко не тех, что тянутся к бутылке для проведения досуга. Ей это было неинтересно. Она гораздо выше Евы. На несколько ступеней. Такая разумная девушка, которую скоро уже будут называть женщиной, не стала бы связываться с дурной молодежью. Однако она все еще рядом с Евой.
Сидит и мерит ей температуру.
Рената недоверчиво покосилась в сторону девушки. Она не сразу поняла, что та имеет в виду. А когда наконец поняла, решила действовать радикально: не спросив у той разрешения, старшая выхватила телефон из рук Евы. Хлопотину это напугало, потому что Ренате совершенно не обязательно знать, как ее обсуждают студенты. И если бы Девяткин только знал, как его подло подставили, то никогда бы не доверил Хлопотиной свои секреты. А что поделать? Ее можно понять: у Евы совсем не было сил отобрать свое устройство обратно.
Артем 18:36: Эта сука на меня сегодня накинулась как ненормальная! Бубнит чет на своём, я нихуя не понял, потом и наехала, мол, тупой я.
— Какая прелесть, — Рената ухмыльнулась и отдала девушке телефон. Ее лицо совершенно не поменялось, словно она уже читала это сообщение тысячу раз. Серьезно, ни единого намека на злость: тотальное спокойствие. На ее лице даже промелькнуло подобие улыбки, и Ева окончательно сбилась с толку в попытках анализировать эту девушку. — Конечно, я не особо одобряю его идеи о ваших пьяных гуляниях, после которых ты валяешься с температурой, но мне не нужно прикладывать усилия, чтобы его завалить, он и так ничего не знает.
Ева понимает, что преподавательница права. Конечно, студентки сегодня не было на паре. Еще утром она почувствовала себя плохо и осталась дома. Хлопотина не может знать наверняка, кто прав, а кто виноват. Но… У Артема действительно так себе знания в английском. Не такие ужасные как у Евы, но… Тоже позорится на каждой паре. Вряд ли Рената на него накинулась просто так, это же ее обычное состояние: втаптывать всех в грязь.
— А я? — Вдруг спросила девушка, кусая губы.
— Что ты?
— Я тоже ничего не знаю?
Глаза студентки сузились, все внимание обращено к возлюбленной. Складывалось ощущение, что Ева изображает из себя детектор лжи: следит за каждым вздохом и движением Ренаты. Та держалась довольно спокойно, но не слишком. Было видно, что вопрос поставил ее в тупик. Наверное, Еву все-таки можно назвать обидчивой и вспыльчивой. Может, именно по этой причине Дунаева так осторожничает с девушкой и медлит с ответом. В конце концов, Рената решает сменить тему, у нее это удается лучше, чем она могла предполагать.
— Тебе нужно выпить лекарство, — Дунаева поднесла к губам девушки тот самый стакан с непонятным содержимым, от одного запаха которого Хлопотину начало выворачивать. Теперь все понятно, она просто решила отравить Еву, а та уж думала, откуда такое трепетное отношение к ее персоне? Все было спланировано! И это…ее последние минуты.
— Фу, убери! Что это? Я не буду это пить! — пронзительно завопила младшая, мотая головой, лишь бы хоть как-то спасти свою задницу. Или желудок… Или вкусовые рецепторы… Что бы там ни было,
отраву лекарство пить не хочется.
— Что ты как маленький ребёнок, Ева?
— Если я ребенок, то ты педофилка! — Фыркнула студентка, обижаясь на слова старшей.
Еве с детства не нравилось, когда ее называли ребенком. Ей всегда казалось, что она повзрослела куда раньше положенного. Конечно, нельзя было сказать, когда именно. Вряд ли в тот момент, когда от нее отказались родители. Возможно позже, в подростковые годы, когда Ева начала зарабатывать деньги, чтобы помочь бабушке, жертвуя своими собственными интересами и временем. Время — это же самое ценное, что можно отдать на благо другого.
Рената как-то долго молчала, только убрала наконец от Хлопотиной этот ужасный стакан и поставила на злополучную тумбу, но никуда, правда, не ушла. Молча сидела, смотря на студентку. Ева поняла, что сморозила глупость. Слова вылетели самопроизвольно, девушка даже не успела подумать об их уместности. Наверное, преподавательница уже активизировала в своей голове процесс самокопания по поводу их разницы в возрасте. Значит, стоит извиниться. Только вот извиняться совершенно не хотелось, слишком это сложно для Хлопотиной. Девушка просто решила сменить тему.
— Я завтра к терапевту пойду, наверное, — Ева не подумала, что с такой высокой температурой это, очевидно, не самая лучшая идея. Но надо было сказать хоть что-то, дабы перебить эту гробовую тишину, которая излишне угнетала.
— И к хирургу не забудь заскочить: язык обрезать, — колко отвечает преподавательница, закидывая ногу на ногу. Ева понимает, что в их словесной перепалке ей никогда не победить, но она делает еще одну попытку.
— Может и тебе куда-нибудь заскочить? — грубо прошипела Ева, чувствуя прилив злости.
Хлопотина чувствует, что они общаются не на равных. Рената смотрит на нее свысока. Наверное, это нормально. Не так легко стереть это официальное преподавательница-студентка. Они вместе друг с другом не долго. Не слишком. Еве некомфортно жить в квартире преподавательницы и обращаться к ней на «ты», но у Евы есть азарт, который позволяет ей все больше и больше, казалось бы, непозволительного в сторону Ренаты.
Дунаева положила свою ладонь на горячий лоб студентки. Только что она сама себе напомнила, что у той температура, можно сделать вид, что именно это и стало причиной ее словесного бреда. Хотя что такого успела сказать девушка? Подумаешь, назвала Ренату педофилкой. Это же в шутку.
Ага, умереть от смеха можно.
— Поругаться хочешь? — Устало спрашивает Рената, сбавляя обороты. Она нашла бы, что ответить Еве. У нее действительно было, что ей ответить, но она не стала.
Ева не хотела ругаться. Хотя иногда ей нравилось злить Дунаеву, брать ее на слабо. Вот серьезно, поведение ее подобно маленькому ребенку.
Ева откидывает телефон на другую половину просторной двуспальной кровати и закрывает глаза. Странно вот так долго желать человека, а потом общаться с ним в неуважительном тоне. В последнее время они часто спорят, обе гордые и дерзкие. Не умеют уступать. Хлопотина уверена, что это не любовь. Так люди не любят. Неужели они поторопились? Поддались какому-то влечению, а теперь не могут даже общаться. Наверное, это происходит из-за того, что Рената для нее чужой человек. И Ева всеми силами пытается понять, насколько та далека.
— Я даже не знаю, сколько тебе лет, — будто бы совсем не в тему говорит девушка. Ее холодные ладони ложатся на глаза. Она закрывается не только от Ренаты, но и от яркого света, который слепит в глаза. Создается впечатление, что Ева на допросе, хотя у нее, в общем-то, еще ничего толком не спросили.
Рената намек поняла. Непреодолимая ограда, которую когда-то преподавательница возвела вокруг себя, все еще на месте. Ева не понимает, как общаться с Дунаевой, потому что совсем ее не знает. И это нужно исправлять. Для нее довольно странно, что они переспали, но не удосужились узнать банального друг о друге. Кто такая Рената? Где она родилась? Чем живет? Кто те больные, кого она может назвать друзьями? Есть ли у нее вообще такие?
— Двадцать семь.
— Капец ты маленькая.
Рената коротко улыбнулась, а Хлопотина очень удивилась. Ей казалось, что ее преподавательница куда старше, что ей минимум тридцать, а получается, что между ними не такая уж и большая разница. Некоторые в двадцать семь только поступают в высшие учебные заведения, и в этом нет абсолютно ничего плохого.
Ева высунула свою руку из-под одеяла и вслепую нашла ладонь Дунаевой. Они сплели пальцы в замок и какое-то время молчали. Рената дождалась, пока обессиленная Ева уснет, и вновь занялась работой, изредка поглядывая на спящую девушку. Дунаева пыталась вести себя максимально тихо, лишь бы та не проснулась, об этом, конечно, Хлопотина знать не будет. Она вообще многое не видит, не только потому что спит, а просто из-за того, что не смотрит. Сосредоточившись только на своих чувствах, студентка не замечает, как тепло к ней начала относиться преподавательница. Хотя, она все еще не упускает возможность поиздеваться над Евой.
Время болезни, к сожалению для Хлопотиной, закончилось слишком быстро. Буквально неделя и все! Рената снова поднимает ее по утрам, а Ева снова закрывается от нее одеялами и подушками, чтобы поспать подольше.
— Хлопотина, если ты сейчас же не поднимешь свою чудесную задницу с кровати, то свою сегодняшнюю отработку ты не забудешь никогда, — откровенно сказала старшая, втыкая фен в розетку. В спальне тут же стало очень шумно, Ева нахмурилась и села на кровать. Ее лицо демонстрировало высшую степень раздражения. Ну неужели нельзя было посушить волосы в другом месте?
— Какая еще отработка? — Резко спросила Ева, когда до нее наконец дошел смысл слов Ренаты. Спрашивала Хлопотина громко, практически крича, чтобы перебить шум устройства, однако со стороны могло показаться, словно Ева наехала на преподавательницу. Тем не менее, в этом была своя правда.
Дунаева выключила фен и посмотрела на студентку, которая наконец-то соизволила подняться.
— А ты думала, что можно болеть и не сдавать мне свои долги? — Девушка усмехнулась и вновь включила фен, продолжая сушить волосы. Однако через секунду она остановилась, так как все еще неподвижная студентка ее начинала злить. — Ева! Я тебя ждать не буду — сама добирайся до универа и только попробуй опоздать на мою пару!
Глаза Хлопотиной округлились, и она тут же встала с кровати, покидая спальню. Ощущение, будто ее жестоко отчитали, зато теперь она стоит и чистит зубы, а не погружается в сто пятидесятый сон.
Ева, понятное дело, не успела собраться вовремя, однако Дунаева ее обманула, все-таки подождала. От такой доброты душевной хотелось с ядовитой улыбкой поклониться в пол, но Хлопотина сдержалась. Хватит с них ругани.
— Что ты в куртке этой тонкой ходишь? А потом я тебя лечу, — причитала старшая, пока они подходили к машине.
— Я тебе сто раз говорила, что у меня нет другой.
— Значит надо купить!
Ева закатила глаза, мол, да ладно, а я-то не знала! Купить куртку это, конечно, идея неплохая, только для ее реализации нужны деньги. Довольно неплохие, кстати, потому что куртки нынче дорогие. И вот тут возникает проблема: денег нет. Конечно, Рената спокойно может купить ей эту идиотскую куртку, но этого не может себе позволить Ева. Младшая и так живет за счет преподавательницы, за что ей очень неловко. Ева устала от бесконечной работы, совмещать которую с учебой не кажется возможным. Ей очень комфортно, что эта бесконечная погоня за средствами для существования прекратилась, правда каждый день она берет свои слова назад. То зуб болит — нужно поставить пломбу, то друзья про долги напомнят, то контролеры зайдут в автобус, приходится платить. В общем, деньги нужны постоянно. Сейчас вот эта куртка. И где взять несколько тысяч? С потолка? У Ренаты брать точно и однозначно не вариант. Ева постесняется. Что она, содержанка что-ли какая?
— Я куплю, — пообещала Хлопотина, садясь в машину.
— Я уже какую неделю это слышу, скоро зима закончится, — Рената пристегнулась и завела машину, осторожно выруливая с парковки. Сейчас они как всегда доедут до какого-то супермаркета, где преподавательница высадит Хлопотину, потому что негоже если кто-то их увидит. Любопытный Артемка тут недавно озадачился вопросом: «Почему это Ева стала ходить в университет по противоположной улице?». В свою защиту Ева наплела, что переехала к дальней родственнице, с которой познакомилась в суде, и которая так вежливо предложила свою помощь в непростом жилищном вопросе студентки. Вроде бы тот поверил.
— В этом и смысл, Ренат! — Ева начала копаться в телефоне, пытаясь найти расписание, чтобы вспомнить, какая пара у них будет первая. — Зачем мне тратить деньги, если зима скоро закончится? Чтобы она висела в шкафу и пылилась?
Дунаева пожала плечами. Сейчас середина февраля, может, уже действительно бессмысленно покупать эту дурацкую куртку. Хотя, больно смотреть, в каком виде Ева ходит по улице. Видимо, закаленная.
— Черт, первая пара у тебя, — Хлопотина закусила губу и посмотрела на старшую, которая никак на это не отреагировала. Да, ей известно, у кого она сейчас будет вести пару, так что нет поводов для удивлений.
Ева вдруг вспомнила, что не сделала домашку. Знаете, это как маленькие дети возвращаются из школы и только ночью сообщают родителям, что им вообще-то задали сделать какую-нибудь икебану. Те, конечно, ругаются и злятся, потому что вместо сна занимаются поделками для детей. У Евы ситуация иная. Ее учеба теперь исключительно ее ответственность. Ей никто с этим не поможет. Это довольно печально, но остается только смириться. Ладно, есть еще один вариант, конечно…
— Ренаат… — Протяжно начала девушка, поглядывая снизу вверх на преподавательницу.
— Даже не начинай.
Хлопотина звонко цокнула и недовольно откинулась на кресло, скрестив руки у груди. Ей стало ужасно обидно, что ее девушка не способна протянуть руку помощи. Это-ли любовь? Тут, конечно, была одна деталь. Несмотря на чуткую и заботливую Дунаеву в отношениях, в университете она была такой же стальной леди. Рената не растаяла, не стала мягкой и уступчивой. Нет! Еве не стало учиться легче или спокойнее, скорее наоборот. Любой ее промах на паре будет предъявлен дома. Еве это очень надоело, потому что включать учительницу стоит только в отведенных для этого местах. Но Хлопотина пока претензии не предъявляет, надеется, что скоро это закончится. Ругаться лишний раз — так себе перспективка.
— Что случится страшного, если ты меня сегодня не спросишь? Я забыла про твой этот текст, войди в положение, — резво протараторила Ева, не оставляя попыток. Все-таки в ней теплилась надежда, что Рената смилуется и пощадит.
— Выходи, — коротко ответила девушка, остановив машину.
— Убегаешь от разговора?
— Нет, мы приехали.
Ева посмотрела в окно и увидела знакомые пейзажи. Действительно приехали. Хлопотина злилась, поэтому молча вышла из машины, хлопнув дверью. Рената тут же уехала.
Ева стояла какое-то время на месте, не двигаясь. Ее раздражало поведение старшей. Ее раздражало, что они не могут вместе доехать до университета, иначе кто-то может что-то подумать, хотя, какое кому дело? Ее раздражало, что первая пара английского, где она вновь испытает позор. Или… Не испытает? Нет, пропусков и так слишком много, нельзя себе такое позволять… Или можно?
Хлопотина торопливо сует руку в карман и достает мобильный телефон. Несколько секунд вертит его в руках, взвешивая все «за» и «не за». К счастью студентки, «за» победили, поэтому она разблокировала смартфон и набрала номер одного своего знакомого, который согласен на любые авантюры.
— Але, Артемка? Есть мысля у меня одна… Прогулять английский не хочешь?
Девяткин загадочно молчал какое-то время, Хлопотина даже решила, что у нее сломался динамик на телефоне. А нет! Сломался Артем. Ну, то есть, его Ева сломала. Ну, то есть, уломала. Ай! Не важно.
— Ладно, давай, — хрипло изложил Девяткин, практически сразу же отключая звонок. Даже не попрощался дурень!
— Можно подумать, он мне так и быть сделает одолжение, — самой себе фыркнула Ева, засовывая руки в карманы штанов. Ее глаза устремились к небу, где сегодня не было практически ни единого облака. Студентка шумно вдохнула воздух и прикрыла глаза. На ее лице расползлась мечтательная улыбка. Хлопотина давно не ощущала такого блаженного умиротворения. Ей хочется разделить это счастье с кем-то очень дорогим. С бабушкой. Но теперь она так далеко, что это невозможно. И от этого особенно грустно.
Ева открывает глаза и засовывает руки в карманы джинс. Она чувствует удивительный прилив счастья и тоски одновременно. Куда деваться от таких ощущений сама не знает. И все-таки счастья больше. Как будто Ева больше не несет тяжкий груз.
— Прости, что не обняла тебя тогда крепче. Я думала, что смогу увидеть тебя снова.
