мальчики не любят.

Владимир не помнил, как он дошёл до дома. Его шатало из стороны в сторону, вслед неслись не самые лестные слова, а порой и грубые ругательства. Его называли алкашом, прятали детей, но и не думали помочь. А Ленский шёл по улицам, стараясь не думать о боли, о тупом жжении в запястьях, о лице Онегина. Он не думал, как ужасно выглядит со стороны. С свалявшимися кудрями, в которых высохла грязная и пыльная кровь. С синяками по всему лицу. С пыльной рубашкой, потерявшей свою белизну. Владимир поднял глаза, рассеянно посмотрел на выражение чистого ужаса на лице одной из старушек, что сидела на скамейке. Чуть поморщился, увидев на голове маленькой девочки венок из злосчастных одуванчиков. И сирень. Ветки раскинули свои лапы, покрытые пушистыми и пестрыми цветами. Они закрывали собой пространство всей обочины, выходили на дорогу, распространяли аромат. Ленского чуть не вывернуло. Сирень теперь служила лишь очень плохим напоминанием об одном очень плохом дне. — С Вами все хорошо, дяденька? — откуда-то снизу до Владимира донеслись тонкие звуки переливающегося колокольчика. — Что? — у Вовы едва получилось разлепить высохшие губы. — С Вами все хорошо? Вы как-то странно выглядите… — маленькая кудрявая девочка с венком на голове из тех самых одуванчиков бесстрашно смотрела на него снизу вверх. — Все прекрасно, поверь мне, — у юноши даже получилось выдавить тонкую улыбку. — Вас кто-то побил, да? — она чуть сморщила носик, жалобно глянув на него. — Мой папа тоже иногда так выглядит, когда ночью возвращается домой. Он почему-то кричит, от него странно неприятно пахнет. А мама плачет. Это все правда странно, — она с любопытством разглядывала рюкзак Вовы и шмыгала носом. — Где твоя мама? — Владимир наконец присел на корточки перед девочкой, так что теперь их глаза были на одном уровне. — Мама? — рассеянно отозвалась малышка. — Мама, она где-то там, — она махнула рукой в сторону парка. — Пошла за сладкой ватой, а мне сказала плести здесь венки. Смотри, какой у меня красивый! — она весело воскликнула, потянувшись к голове и стягивая украшение. — Я долго его плела. Красивый же, правда? — Очень красивый, — протянул юноша, грустно рассматривая цветы. — А за что тебя так? — вдруг спросила она, указывая на лицо его маленькими и бледными руками. — За то, что я другой, — просто ответил Вова. — Какой другой? — нахмурилась обладательница венка. — Я люблю по-другому, — он прямо смотрел ей в глаза, чуть улыбаясь. — И тебя за это поколотили? — она поджала губы, со злостью скрестив руки на груди. — Разве это правильно? Ты же такой хороший, а тебя побили! — Ты ещё все поймёшь. Когда подрастёшь. Обязательно, — Владимир встал во весь рост. Девочка открыла рот, собираясь что-то ответить, но издалека послышался женский раздражённый голос. — Наташа! — восклицала женщина. — Я просила тебя побыть здесь и никуда не уходить! кто это?! — она подняла глаза на Ленского. — С кем ты тут якшаешься?! А ты! — она обращалась к юноше. Ты моей дочери хочешь вред причинить! А ну отойди от неё! Отойди! — женщина вскрикивала, злобно тряся сумкой. В другой руке она держала сладкую вату. — Пока! — воскликнула Наташа, всучила венок в руки Вове и побежала. Мать тотчас схватила её за руку и потянула за собой в противоположную сторону. Владимир рассеянно глядел вслед маленькому ангелу и сжимал в руках жёлтые цветы. Вова жёлтый не любил, да и цветы в последнее время ему совсем не нравились. Но он только сжал сильнее ладонь и побрёл в сторону дома.

(Автор бессовестно выкинул две строчки из песни, не бейте меня)

Верхний этаж, запирается в ванной: «Мама и папа, простите я странный Влюбился, не было ни ночи где не снился Тот кудрявый парень, что глумился» От его ботинка рана Сложно любить своего хулигана

Когда Владимир наконец добрел до двери подъезда, то облегченно выдохнул. Поднялся в квартиру. Тихо открыл дверь, кинул пыльный рюкзак, поморщившись от боли. Прошёл в глубь квартиры. Его родители очень удачно уехали на дачу, чтобы завершить строительство нового частного домика. Ему было жалко его родителей за то, что таким прекрасным людям достался ненормальный, зажатый в себе и странный сын. За то, что они так заботились о нём, пока вокруг все его осуждали, а ведь и родителям совсем разные люди высказывали все, что думали о юноше. Владимир смог избежать расспросов любимых людей. Глянул на себя в зеркало и понял, что были бы не только расспросы. Тут и до суда недалеко. За побои есть прекрасная 116 статья. Но юноша точно знал, что не хочет суда. Не хочет, чтобы его обидчики получили по заслугам. В голове постоянно всплывало лицо Онегина, золотые кудри и пронзительные глаза. Было что-то в этих глазах. Что-то скрывалось за презрительностью и холодом.       Парень побрёл в душ, надеясь, что после него будет выглядеть получше. Залез в кабинку, моментально покрываясь мурашками от холода. Включил воду. Поставил потеплее и молча застыл под струями воды. После того, как он попал в домашнюю и уютную обстановку, вся боль, которую он не замечал, вдруг вылилась на него огромным потоком. И физическая боль, и моральная. Он задумчиво оглядел тело, расползающиеся синяки разных цветов, отеки, следы от ботинок. Перевел взгляд на запястья. Там страшным красным пятном пестрел ожог. Углубился в свои мысли. Его избили, потому что он был голубым. Кажется, этот мир прогнил основательно. Ему пытались таким способом втолковать, что он совершил в этой жизни ошибку. Евгений говорил ему о том, что они хотят его исправить. Исправить человека. Как же жестоко это по сути. Человека хотят загнать в рамки, подчинить своим законам и стереотипам. Принципы влияют на неокрепшие разумы детей, совсем таких как Наташа, коверкают, марают чистые души своими грязными мыслями и жестокостью. Очерняют, заставляют перестать думать и подчиняться. Излишне опекают, не давая свободу. Гниль пропитала человечество и эту противную землю. Не осталось ничего действительно искреннего и чистого. Кто теперь будет радоваться первому снегу или весенней капели? Кто радостно будет скакать под летним дождём? Если совсем ещё маленькие дети подвергаются влиянию взрослых. «Взрослые» же в это время думают о деньгах и богатой жизни, пропадая на работе, обманывая. Они не умеют видеть радость в простых вещах. Все это навевает на мысли о «свинцовых мерзостях», вроде зависти, лживости, подлости, скупости и ненависти. Все пороки человеческие давно вылезли наружу, поддаваясь влиянию этакого «червячка», который прогрызает в душе проходы, съедая все человеческое и доброе. Забавно, что «все человеческое» вряд ли будет добром, ибо нет больше действительно чистых душой. (Все ясно, автор после школы уйдет в монастырь). Ленский прислонился к стенке душа, все ещё стоя под струями воды. Ему почему-то приходили мысли об Онегине и о том, как он говорил о маках и спичках. Странный монолог, странные ассоциации. Кажется, у Евгения на душе тоже было не спокойно. Вымыв всю грязь и кровь с волос, избитого тела, парень вышел из ванной, рассматривая свое лицо в зеркале. Оно было вполне живым и здоровым, по сравнению с остальными частями тела. Ленский прошёл к себе в комнату, устало плюхаясь на кровать. Одной рукой пытался достать рюкзак, чтобы вытащить блокнот. Открыл чистую страницу, задумчиво уставившись на бумагу. А потом его пальцы сами потянулись проводить по листу, вырисовывая что-то, что было лишь им понятно. Владимир не сопротивлялся. Через мгновения он рассматривал рисунок с удивлением, видя знакомые черты лица. Острые скулы, аристократический нос, те же пронзительные глаза, усмешка на губах и золото в волосах. Он сам того не понимая, нарисовал хулигана. Своего хулигана.