Я не убиваю по вторникам

Я как сумасшедший не могу прекратить воспроизводить в голове прикосновения холодных пальцев, которые все еще, как мне кажется, пылают огнем, семеня следом за девчонкой. Считаю, что это ошибка загруженного мозга и встряхиваю от себя навязчивые мысли. Желтая макушка прыгает по квадратикам брусчатки маленького парка недалеко от обувного. Полурастаявшее мороженое в ее руке грозит упасть и растечься лужицей. Это меня нервирует. Но она снова беззаботно вылизывает его. Как и кричала вчера вслед братцу, сегодня она не пошла в компанию отца. Сбрасывала все звонки от менеджера и секретаря. Притащила свой тощий зад в обувную и лепетала разные вещи со стариком. Оно мне было на руку, потому что уши отдохнули от ее тонкого голоса и рассказов, которые не имели никакого значения для меня. — Ты ведь знаешь, что рано или поздно твой, — с языка почти срывается язвительное «любимый папаша», но я вовремя прикусываю его. — Твой отец отправит охрану, чтобы вернуть тебя в дом? — Да знаю я, — драматично выдыхает девчонка. — И не смотри на меня так! Я непонимающе подглядываю на нее. Внезапный гнев отразившийся в карих глазах вызывает у меня любопытство. Выжидающе вглядываюсь в них. — Как на глупую! — топает ножкой, оступается и приземляется на пятую точку. Рожок раздавлен. — Ай-й! Вопреки усилиям сдержаться, мои губы трогает усмешка, а затем протягиваю ей руку, тяня корпус к себе, чтобы помочь ей привстать. И шепчу в губы опешившей девчонке: — Поэтому поскорее возвращайся на своих двух и в дом, и в компанию. Не создавай мне проблем, ладно? У девчонки брови обиженно собираются на переносице и появляются линии раздражения на носу. Она резко замолкает и уходит прочь от меня. Ее молчаливый бунт длится до вечера, и хотя, меня в первые минуты ужалил кусочек совести, то работать в тишине в мастерской и на время забыться о мести и прочем, определенно оказало свою помощь. И я пытался изо всех сил игнорировать голос совести дергающего меня за язык попросить у нее прощения. — Я домой. Я не сразу сообразил, что под домом ранее она имела ввиду не мою старую развалюху с протекающим потолком, а свой роскошный особняк, когда не обнаружил ее чемодан по возвращению. Меня охватил странный жар от осознания того, что я по глупости ожидал, что она будет тут. И уснул с этим жаром в груди. *** Секретарь Ли или Кан, не помню как звали этого настырного мужика, позвонил мне в утро вторника и сообщил о том, что со среды мне нужно будет вернуться к старым обязанностям. Не забыл предупредить, что маленькая госпожа не будет вести себя плохо и извинился от ее имени. Не знаю, что творится в их доме, но видеть глупую улыбку и пустые коричневые глаза в утро среды — самое раздражающее на данный момент. Попытка выглядеть нормально и непринужденно делает ее неуклюжей, а классическая офисная одежда и смиренное поведение за компьютером «менеджера» полностью выбивает из целостной картины. Целую неделю она прилежно приходит в компанию, учится, выполняет обязанности будущей наследницы фирмы, обменивается незамысловатым диалогом, почти взрослым и скучным, со мной, пока я тоже усердно делаю вид того, что помогаю ей с освоением и сопровождаю на совещаниях, как надежный телохранитель. Сам же рыскаю в локальных системах какие-нибудь файлы или секреты, надеясь на грязные делишки фирмы, но помимо отчетов и самых обычных программ ничего не нахожу. Не без помощи парня-программиста или хакера, как он себя любит называть, я устанавливаю систему трекинга в мобильный секретаря, который позволит нам знать когда и где он бывает, а может и накапать какие поручения он получает от Пака. Словить момент, чтобы отследить и мобильный старика мне пока не удаётся. Удается только увидеть его краешком глаза и разозлиться до безумия всего на пару минут к вечеру четверга, отчасти потому что девчонка не особо выбирается из своей конторки и не часто жалует себя в кабинете генерального директора, которого так и продолжает звать, подчиняясь правилам субординации и прислушиваясь к секретарю. Факт того, что дело было не только в субординации подтверждаю лишь в роковой вечер пятницы, когда нахожу себя за гостевым столом в особняке Паков. Передо мной желтая макушка, с собранным хвостом у затылка, в темной водолазке и джинсах, сидит и отвлекает себя маленьким Соном рядом, откармливая его прямо с ложечки. Пытаюсь игнорировать абсурдность всей ситуации и сконцентрироваться на том, что это может пойти мне на пользу. Параллельно игнорирую возмущение женщины о том, что Чеен сделает ребенка несамостоятельным и мешает тому нормально поесть. На это ни девчонка, ни мальчишка внимания не обращают. Глава семьи сдержанно и спокойно уплетает свежий стейк, изредка поглядывая перед собой и обращая слух в сторону входной двери. Я не позволяю себе лишних движений и, изображая скромного сотрудника компании, ем предложенные деликатесы. Становится ясно по улыбке старика, кого он так ждал, когда на пороге появляется, к моему просто огромному удивлению, Пак Чимин. Парень сначала извиняется за опоздание, а затем проходит внутрь дома, чтобы поздороваться со всеми. В улыбке, отразившейся на лице отца и в лучезарном приветствии его жены лежит ответ — блондина давно хотели видеть в этом месте, им гордятся, и, возможно, по-прежнему возлагают надежды, а желтой макушке только и сидеть, да играться с маленьким другом. Обойдя всех взглядом, он останавливается на мне, резко поджимает губы и борется с желанием нахмуриться. Но, взяв себя в руки, просто кивает мне и приветствует на ровне со всеми. — Дядя, пойдем я тебе покажу свою комнату, — мальчик неожиданно тянет меня за руку, прежде чем я успеваю сесть за стол; допускаю первую ошибку этого вечера, зашипев от боли в плече. Зачем-то обращаю свой взгляд на обеспокоенное лицо девчонки, которая спешит привстать на своем месте и тянется корпусом ко мне. — Кажется, ты повредил плечо. Упал? — блондин не отрывает от меня своего изучающего взгляда, и мне даже в этот момент кажется, что он почти просек о той ночи, но в этот раз желтая макушка вовремя вмешивается и вставляет свои пять копеек: — Он ушибся, когда помогал мне в тот день! — по ее резкому тону можно понять, она все еще держит обиду на любимого братца. Тот молча отмалчивается и принимает горячо поданную еду, пока девчонка с Соном подзывают меня к себе. — Пойдем-пойдем, — почти кричит мальчишка, пока мать демонстративно цокает, обвинив в таком поведении свою падчерицу. — Ничего страшного. Пускай, — разрешает старик, оно и понятно, потому что рядом с ним сидит старший сын. — Позвольте, — я делаю свой вид настолько растерянным, насколько это возможно и удаляюсь следом за девчонкой. На нас более внимания не обращают, и мы скрываемся за детскими дверьми Сона, который увлеченно показывает мне свою коллекцию игрушечных машин, успехи в школе, в особенности по английскому языку, потому что он хочет так же классно говорить, как и тетя. Меня расслабляет от детской тарабарщины, распрямляю плечи, принимая более естественную позу, поддакиваю мальчику. — У нас не совсем дружно, да? — вдруг молвит девчонка, — Не напрягайся ты так, relax. Да и спасибо, что принял мое приглашение. Мне казалось, что за этими словами она хочет сказать еще кое-что, но замолкает. Я лишь пожимаю плечами, мол ничего такого. — Ты остепенилась? Или актриса без Оскара? Девочка хохочет. Громко и заливисто. Откидывает голову назад, совсем как в тот день. Мой вопрос оставляет без ответа и увлекается разговорами с Соном, который тараторит обо всем на свете. А девчонке в удовольствие это слышать и громко смеяться с смешных и наивных замечаний своего брата. Впрочем, в наивности она ему не уступает. — Я сейчас вернусь, — и она вылетает из комнаты и оставляет меня с ребенком. — Дядя Джун? — зовёт меня мальчик, отстраняясь от своего увлекательного занятия — рисования. Не знаю, как правильно нужно вести себя с детьми и единственное, что я делаю весь вечер — молча смотрю на него. Но ему, кажется, этого более чем достаточно. Он продолжает. — Ты знаешь почему тетя Чеен грустит? Ты же ее друг. — Откуда ты знаешь, что она грустит? — оно и ясно, что у желтой макушки не все в порядке, просто по глазам видно невооруженным взглядом. Но в этом доме, видимо, этого не замечают или выбирают не замечать. — Она плачет по ночам. Больше не приходит ко мне в комнату, чтобы читать рассказы. Я не успеваю придумать разумное оправдание для детского мышления, как в комнату залетает желтая макушка, с выбившимся из ритма дыханием и поджатыми губами. — Джун, я принесла тебе мазь. Кажется, ушиб еще не зажил. Не забывай наносить каждый вечер. — Все нормально? Беспокойство в моем голосе и вопрос, вылетевший из уст, не дав времени обдумать разуму, застает меня самого врасплох. Излишнее внимание, излишняя чувствительность и излишняя озабоченность другим человеком — раздражает и нервирует. Мне тут же не терпится уехать из этого проклятого дома, поскорее оказаться в своем старом матрасе и забыть раскрасневшиеся глаза медного оттенка, как страшный кошмар. — Все хорошо. Звучит неубедительно, отчаянно и в ее попытке скрыть все свои чувства кроется масштаб страдания, который я вскрывать отказываюсь. Позабыв даже подкрасться в рабочий кабинет ее папаши, оставив напрочь попытки войти в доверие братца, я снова оказываюсь в гостиной. Меня встречает, застывший на пороге, блондин, видимо, настроенный загладить вину перед сестричкой. — Можем ли мы поговорить? — обращается ко мне. Лишь утвердительно киваю. Мы оказываемся на заднем дворе особняка, где обустроен сад, вдоль тропинок горят фонари и установлены огромнейшие декоративные статуи. Кому это нужно не понимаю, но в дела безумно богатых лезть не собираюсь. — Джун. Верно? — уточняет, чтобы разбить тишину между нами. — Мм. — Не совсем вежливо вышло с моей стороны в прошлый раз. Ты уж извини. — Да все в порядке, — понимающе киваю. — Спасибо, что помог Чеен… — он не продолжает говорить, будто переваривает сказанное. В ту ночь все могло закончиться намного печальнее, чем есть сейчас. Но и радостной ее не могу назвать в эти дни. — Она у нас все немного остро воспринимает. Такое замечание вызывает очередной рефлекс раздражения и я хочу поскорее смыться отсюда. — Она может часто попадать в неприятности и может это оттого, что она долгое время жила заграницей и некоторые установки общества вызывают непонимание с ее стороны. — Это ты ничегошеньки не понимаешь, братик, — раздаётся обиженный голос девчонки. И она показывает язык брату. — Джун, ты оставил свой пиджак и забыл мазь! Мы обарачиваемся на женский голос, пока я скромно принимаю свою вещицу из ее рук, брат фыркает. — Никогда серьёзной не бываешь, Чеен. — Тебя папа и мачеха обыскались. Блондин вынимает руку из карманов брюк и проводит по волосам. — Чеен! Хватит уже так к ней относиться. Прекрати уже! — наставляет старший брат. — Это она тебя растила, а не меня. И мне она не мать и звать эту женщину мамой я не собираюсь. Хватит мною потакать! Enough of this sh**! Она буквально тащит меня в сторону фасадов перед домом. Но понимаю, что допустил вторую ошибку, надев черную джинсовку, шагая все дальше от дома, когда чувствую снова тот изучающий взгляд блондина за спиной. — Удачи парень. Чтобы работать с ней? Терпения тебе, Джун! Мне вслед кричит парень, это меня то ли успокаивает, то ли настораживает сильнее. Однако ни на чем другом, кроме девчонки, сконцентрировать внимание не могу. Чувствую дрожь ее тела даже через пиджак. То, как она схватилась за мою локоть стальной хваткой — мне кажется, мое тело вибрирует вместе с ее. Как только мы оказываемся за переулком, она прижимается к моей груди. — Прости, что всегда нарушаю твое личное пространство, Джун. Но можно мы так постоим немного. И спасибо, что пришел сегодня. На большее ее не хватает, потому что ее всю трясет от рыдания. А меня трясет от безумия. От безумия, которая тянет в обрыв коричневых глаз, и оттого, что слышу под ухом. — Ты прав, я глупая. Потому что я пожертвую всем ради брата…и папы. Даже жизнью.