***
На похоронах Цзысюаня и Яньли Цзян Чэн не выпускал Цзинь Лина из рук. Приехавшие на церемонию члены семейства Цзинь очень хотели повидать внука, но Цзян Чэн даже не давал им на него взглянуть, из-за чего спровоцировал скандал с матерью Цзысюаня прямо около гроба сестры. Подоспевший вовремя священник и охрана храма предотвратили дальнейшие препирания. В конце церемонии мадам Цзинь даже не посмотрела в сторону Ваньиня и Жуланя и покинула зал в сопровождении своего второго сына и дочери, одаривших Ваньиня лишь сочувствующими взглядами, так и не подобрав нужных слов. Шёл дождь. Но Цзян Чэн ещё долго не мог уйти с их могил. Он сидел со спящим ребёнком на руках и смотрел пустым безучастным взглядом на гору ещё свежей земли. Казалось, он был будто оторван от окружающего мира, ничего не видя и не слыша. И только образы всё чаще и чаще всплывали у него в голове. Как она училась готовить его любимый суп со свиными рёбрышками и корнем лотоса, как они вместе учились ездить на велосипедах, как она придумывала разные интересные игры, чтобы занять его, пока родители были на работе… Как она впервые пошла в младшую школу, потом в среднюю, старшую… Как наконец-то научилась вкусно готовить, поступила в институт, вышла замуж, родила ребёнка… И ещё много моментов, которые больше никогда не повторятся, ведь сестры больше нет. В реальность Ваньиня вернула чья-то рука, похлопавшая его по плечу. Это был отец Цзысюаня — Цзинь Гуаншань. — Не помешаю? Ваньинь ничего не ответил и лишь продолжил безучастно смотреть куда-то вдаль. Он покрепче прижал к себе спящего Жуланя, словно боясь, что дедушка может выхватить ребёнка у него. — До сих пор не могу поверить в это, — сказал Цзинь Гуаншань, устроившись на стуле возле Ваньиня. Семья Цзинь явно жила в достатке, даже внешний вид главы семейства говорил сам за себя. Да и всем было известно, кто именно подарил молодожёнам на свадьбу тот коттедж. — Она была хорошей девочкой. Я мог только мечтать о такой невестке, как она. Прямо сейчас Цзян Чэну очень сильно хотелось ударить этого мужчину за весь показной трагизм и сочувствие, из-за которых он уже и так сильно сцепился с его женой ещё в храме. Никому из них не было по-настоящему жаль. В этой семье все поголовно были лицемерами и притворщиками. Если бы отцу и матери действительно было жаль погибшего сына, они бы не говорили обо всём настолько просто. Если бы они его действительно любили, они бы не устраивали ссор из-за выбора сына: жениться на какой-то простушке, да и к тому же завести с ней ребёнка. Настоящие родители никогда бы не пропустили свадьбу своего ребёнка, настоящие родители бы попытались примириться с сыном, пусть и не единственным, и точно бы не топили его через свои связи в долгах и кредитах, когда он заявил, что покинет отчий дом и будет жить независимо от них. История стара, как мир, и Цзысюань всеми её деталями поделился с Цзян Чэном. Что же сдерживало его от того, чтобы не ударить Цзинь Гуаншаня прямо сейчас? Истошный крик Цзинь Лина во время ссоры с его бабушкой. Он словно умолял их обоих перестать, ведь тут лежат его мама с папой, и они всё это слышат, и он слышит, и что ему больно. — Она была единственным твоим родственником. Теперь ты совсем один. — Не один, — отрезал Цзян Чэн. Цзинь Гуаншань перевёл взгляд с него на ребёнка, мирно спящего на руках. — Да, кстати говоря, об этом. «Об «этом»? Ребёнок для тебя какая-то вещь или он тебе не родной внук, чтобы говорить о нём так?» — Цзян Чэн изо всех сил силился сдержаться. — Мы считаем, что Цзинь Лину будет лучше остаться с нами. В конце концов, не чужие люди, да и возможностей у нас поболее твоего. Мы обеспечим его всем необходимым. — Любовью и заботой? — И этим тоже. — Даже не думайте. — Как это понимать? — возмутился Цзинь Гуаншань. — Как оно есть. Цзинь Лина я вам не отдам. — И с какой такой радости? Я знаю, где и кем ты работаешь, и как часто бываешь дома. Ты совсем один и неоткуда будет ждать помощи в случае чего, а ребёнок будет в одиночестве сидеть в большой двухкомнатной квартире, плакать и не понимать, где мама, где папа, где дядя, и почему его все бросили. Цзян Чэна охватила паника и страх. Его разум, полный уверенности ранее, помутился. А ведь и правда. Что он сможет сделать? Как он сможет воспитать ребёнка самостоятельно? Все эти мысли резко нахлынули на него, надавили на уже и так измотанный мозг. Но тут, словно благое предзнаменование, из-за туч выглянуло солнце. Первые его лучи ударили по лицу мужчины, как будто пытаясь привести в чувства. Он справится. — Да, возможно, вы и правы, но в отличие от вас, я никогда его не брошу и смогу дать ему всё то, что не успели дать Яньли с Цзысюанем. А это нечто большее, чем просто игрушки и одежда. Слова и взгляд Цзян Чэна были тверды. Он однозначно не собирался уступать. Цзинь Гуаншаню это очень не понравилось, но спорить он не собирался. — Ну, будь по-твоему. Только когда окажешься на распутье, я не стану предлагать своей помощи и просто вышвырну вас обоих с порога моего дома! Если, конечно, Цзинь Лин доживёт до того момента. Тут Цзян Чэн уже не выдержал и, замахнувшись, собрался ударить со всей силы. Как вдруг раскаты грома и сверкнувшая молния его ослепили, и он наконец-то проснулся от этого долгого сна.***
Раскатами грома оказался звонкий голос Цзинь Лина, а сверкнувшей молнией было солнце, пробивающееся через щель в шторах спальни Цзян Чэна. — Дядя! Вставай! Вставай! Вставай! Я есть хочу! — Цзинь Лин вдоволь напрыгался на полусонном дяде, после чего тот всё-таки поднялся. — Который час? А, точно, — он резко вспомнил, что Цзинь Лину всего лишь пять, и он ещё не имеет понятия о времени, и как его определять, зато как по расписанию, он знал, когда ему хочется есть. Цзян Чэн устало посмотрел на часы. Уже было почти десять. Всё произошло так быстро, что Цзинь Лин даже не успел сказать, чего именно он хочет покушать. Цзян Чэн подхватил его, и на всех парах помчался сперва в ванну, где они почистили зубы, потом в комнату Цзинь Лина, чтобы переодеть его, и наконец на кухню, где Цзян Чэн сделал племяннику бутерброд с шоколадной пастой и налил в кружку-непроливайку апельсиновый сок. На случай, если этого на завтрак ему будет недостаточно, Цзян Чэн хранил в холодильнике любимый персиковый йогурт А-Лина. Этому маленькому обжоре всегда было всего мало. И пока Жулань был занят завтраком, Цзян Чэн поспешил в спальню, чтобы самому переодеться. В запасе было где-то минут семь, примерно за столько Цзинь Лин обычно всё уплетает, но и этого хватало, чтобы привести себя в более-менее человеческий вид. Не красили его лишь огромные круги под глазами от недосыпа, медленно, но верно превращающиеся в мешки. Хоть он и выглядел изнурённым и уставшим, он по-прежнему не терял своей природной красоты и обаяния взрослого мужчины. Но на разглядывание себя в зеркале уже не оставалось времени. Цзинь Лин управился с завтраком, и они вихрем умчались из квартиры. В лифте поздоровались со своей милой соседкой, которой маленький Жулань стал жаловаться на то, что дядя ведёт его в новый садик, в котором ему уже заведомо не нравится (хоть он там никогда и не был). Ваньинь же снова посетовал на то, что Жулань очень проблемный, и что он сомневается, попросят их уйти после первого же дня занятий или нет. Старушка уже не раз слышала эту историю с тех пор, как они сюда переехали, когда Цзинь Лин был совсем крошкой. Старой женщине сперва показалось, что это отец и сын, так что когда выяснилось, что Цзян Ваньинь — дядя этого ребёнка, она очень удивилась, но какая ей была разница до родственных связей её соседей, главное — люди хорошие. На милую беседу со старушкой уже не оставалось времени, поэтому как только лифт доехал до первого этажа, Цзян Чэн вежливо откланялся, и подхватив Жуланя, побежал на парковку. Совсем недавно было куплено детское кресло, так что Ваньинь ещё не до конца разобрался, как им пользоваться. Пришлось повозиться, но уже через пару минут они ехали по своему району до нового детского садика Цзинь Лина (четвёртого по счёту, если быть точным). — Я не хочу! — бунтовал ребёнок. — А куда мне девать тебя? Ты ведь знаешь, что я работаю. — Возьми меня с собой! — Чтобы ты опять свалил полку с документами и спустил в унитаз любимую рыбку директора? Нет, спасибо. Ваньинь и не думал, что ему придётся растить такого проблемного ребёнка, как Цзинь Лин. И дело не в том, что ребёнок не слушался его, как раз наоборот, слушался Жулань только его, не воспринимая всерьёз больше никого. Поначалу это проявлялось в нём не так сильно, но когда Цзян Чэн оставлял племянника с кем-нибудь, то для этого человека начинался ад. Первые два года Цзян Чэн работал на дому, как и обещал семейству Цзинь и самому себе у могилы родителей Жуланя, приглядывал и берёг малыша, как зеницу ока. Было несложно, но очень утомительно, так что услуги няни были весьма кстати. Вот только всё пошло не по плану и Цзинь Лин отсеивал своих нянь одну за другой. Преимущественно это были женщины, но после десятой уволенной по собственному желанию, появились и мужчины, которые также написали увольнительные. Многие не продержались и дня. Ну а самые стойкие же выдержали не больше недели. Ребёнок оказался чересчур активным, нервным и вообще, «Сатаной во плоти» — так его описывали все сиделки. Цзян Чэну в это верилось с трудом, ибо с ним мальчик был само спокойствие и очарование. Хоть из-за его молочных зубов и колик у Цзян Чэна были, казалось бы, бесконечные бессонные ночи, без повода ребёнок никогда не капризничал, и Ваньинь всегда знал, что ему нужно. За пять лет он научился понимать желания ребёнка без слов, просто смотря в эти большие печальные карие глаза. Хотя, может Цзян Чэну только казалось, что у Жуланя глаза были печальными, ведь он даже не знал, из-за чего ему печалиться. Само собой, Цзинь Лину было интересно, почему у всех остальных детей есть мама и папа, а у него только дядя, и Цзян Чэну приходилось отвечать правду, так как врать он не умел. « — У некоторых детей есть родители, а у тебя, к сожалению, нет. Но это не плохо, просто ничего с этим поделать уже нельзя», — объяснял Цзян Чэн. Но малыш не был обижен или расстроен. Тот факт, что у него нет мамы с папой, он принял весьма спокойно, что одновременно и пугало и радовало. Конечно, как и любому ребёнку, ему хотелось назвать кого-нибудь мамой или папой, но у Жуланя не было такой уж явной в том необходимости, словно он понимал, что сетовать на то, чего у него нет, бессмысленно. Сквозь боль и слёзы Цзян Чэн множество раз показывал ему фотографии Яньли и Цзысюаня, и даже один раз они сходили к ним на могилу. Они оба старались не забывать о них, но и жить одной лишь памятью было глупо, Цзян Чэн понял это, благодаря Жуланю. Если бы не этот ребёнок, возможно, он был бы разбит, но Цзинь Лин не дал ему сломаться и подарил новый смысл жить дальше — продолжать жить ради кого-то и бережно хранить память о близких ему людях, заключив её в этом маленьком мальчике. Цзинь Лин стал для него целым миром, а дядя был для Цзинь Лина самым лучшим, и никто был не нужен, кроме него одного. — Ты плосто не хочешь меня с собой блать, — малыш демонстративно надул губки и отвернулся. — Неправда, — спокойно ответил Ваньинь. — Нет, плавда! — Хорошо, если это «плавда», — передразнил он Жуланя, на что тот надулся ещё сильнее, — то тогда бы я не покупал тебе шоколадных яиц и мармеладных кроликов. Нет, но если ты их больше не любишь, то… — Нет! Хочу! Ваньинь улыбнулся и пообещал, что после работы обязательно купит ему чего-нибудь сладенького. Цзинь Лин всё ещё плохо выговаривал букву «р», но логопеды сказали, что это нормально в его возрасте, и годам к восьми он перерастёт. Мальчик был весьма способным, по их словам, так что Цзян Чэн особо не переживал на этот счёт. Куда больше его волновало то, что самостоятельно социализироваться Цзинь Лин отказывался наотрез. Стоило Цзян Чэну уйти из поля зрения Жуланя, как тот мгновенно превращался в проблемного неуправляемого ребёнка. И на воспитателях дело не закончилось: дальше этот маленький монстр начал терроризировать детские сады. Выдерживали максимум десять дней, после чего просили забрать документы и никогда больше не переступать порог их учреждения. Обидно. Не спасали и походы к психологу, когда Ваньинь понял, что сам не сможет повлиять на поведение Жуланя. После пары сеансов самому психологу понадобился психолог. В какой-то момент Цзян Чэн просто смирился с тем, что его племянник просто эгоистичный асоциальный собственник. Да, ему только пять, но именно так он себя и выставлял в глазах воспитателей и других детей. Налить одногруппнику кашу за шиворот — это ещё цветочки, ягодки — спрятаться от воспитателей, переполошить все районные органы, полицию, МЧС и пожарных, чтобы в итоге выйти только тогда, когда за ним приедет дядя. Это и многое другое Жулань исполнял с завидной регулярностью, так что неудивительно, что уже четыре детских учреждения закрыли перед ними свои двери. Оставалась последняя надежда. Этот садик был порекомендован коллегой Цзян Чэна с работы, госпожой Вэнь Цин, ставшей за это время экспертом в семейной жизни Цзян Чэна. Она была единственным человеком, которого на порог их квартиры без драки пускал Жулань, но к кому он не решался подойти. Когда Цзян Чэн спросил почему, тот ответил: «Этот Тётядядь меня пугает». Вэнь Цин была, конечно, своеобразной женщиной, но каким образом ребёнок разглядел в ней мужчину до сих пор было непонятно. Садик, по её словам, от прочих мало чем отличался, но он хотя бы специализируется на работе с проблемными детьми. На что Ваньинь возразил, что и прошлые два говорили, что специализируются на работе с проблемными детьми. Но с чем чёрт не шутит. К тому же и выбора особо не было, декретный отпуск Цзян Чэна давно окончен, и он, как глава отдела, был обязан появиться на работе, а тащить с собой Цзинь Лина было рискованно. Если он в три года умудрялся причинить урона на круглую сумму в офисе компании, то бог знает, что он ещё учудит, будучи пятилетним. Да и понимал прекрасно Цзян Чэн, что так или иначе, племяннику придётся социализироваться, будет непросто, но он должен. Он много винил себя за то, что в своё время слишком сильно привязал Жуланя к себе, отгородив ото всех и заперевшись вместе с ним в своей маленькой уютной скорлупе. Теперь мужчина, так сказать, пожинал плоды. Но не то чтобы мальчик был против той жизни, которая у них была. С дядей Цзинь Лин постоянно чувствовал себя, как за каменной стеной. Конечно, он был строг, но также умел быть мягким и податливым, но таким Ваньинь старался быть лишь с ним. Гораздо легче спрятать истинные чувства от ребёнка, чем от взрослых. Может быть… — Приехали. Машина остановилась у ворот учреждения. Цзян Чэну потребовалось ещё минут двадцать, чтобы разобраться с детским креслом и освободить Жуланя, прежде чем они смогли войти. Довольно обычный детский сад. Ухоженный двор, милые садовые игрушки и украшения из цветов. На самом деле всё выглядело гораздо лучше, чем в других детских учреждениях, но Цзинь Лин продолжал заводить свою шарманку: — Не хочу! — Придётся! Пошли, — потянул его за собой Цзян Чэн. В приёмной их приняли, забрали личное дело и попросили подождать в коридоре. Ещё их предупредили, что сейчас уже идёт тихий час, так что желательно не шуметь. На что Цзинь Лин тут же собирался закричать, но Цзян Чэн успел вовремя его заткнуть, сунув в рот конфету — безотказный метод. В запасе было минут пятнадцать точно, так как конфета была сосательная. Ну, уже хоть что-то. Они ждали, когда подойдёт воспитатель группы Цзинь Лина и заберёт его. Устроившись на мягком белом диванчике, Цзян Чэн было прикорнул, но вовремя опомнился. За рукав пиджака его потянул Жулань, печально смотревший на свои башмачки, продолжая жевать конфету. — Ну не делай такое лицо. Сколько раз уже так было, я же всегда за тобой возвращался. Ты меня тоже пойми, я ведь не могу целыми днями только и делать, что быть рядом с тобой. — Ланьше мог. А тепель… — А теперь мне нужно работать, да и ты мальчик уже большой. Неужели тебе никогда не хотелось подружиться с кучей ребят и играть с ними с утра до ночи? — Хотелось, но они все были злые и не хотели блать меня иглать, — он прижал ноги к себе и уткнулся лицом в коленки. Цзян Чэн приобнял его и усадил к себе на колени, не выпуская из рук. — Ты один со мной иглаешь. И колмишь, и лассказываешь сказки, и обнимаешь, как мама… Цзян Чэн опешил. — Как мама? А откуда ты знаешь, как обнимает мама? — Не знаю, но думаю, что она бы обнимала именно так. К горлу подступил комок, но его пришлось подавить почти незаметной улыбкой. Цзян Чэн ещё крепче обнял Жуланя. — Мы ведь всегда будем вместе? — Да, Цзинь Лин, всегда. Так что не грусти, когда меня нет рядом. Даже если тебе кажется, что меня нет, знай, я всегда рядом. Прямо вот здесь, где и мама с папой, — и он ткнул указательным пальцем в место, где билось маленькое сердечко. Круглые глазки смотрели восторженно и светились, словно в них были две маленькие звёздочки. — Поэтому, А-Лин, пообещай мне, что, хотя бы в этот раз, не будешь заставлять меня и других волноваться, и постараешься найти друзей. Хорошо? Цзинь Лин лишь помотал головой. Цзян Чэн понял, что это бесполезно, и уже мысленно представил, как будет извиняться перед директором и воспитаталем. Как же сложно договариваться с детьми! В коридоре послышались звуки приближающихся шагов. Цзян Чэн ещё раз оглядел с ног до головы своего племянника и мысленно помолился, чтобы в этот раз прямо с порога Жулань не ляпнул чего-нибудь, что заставило бы Ваньиня краснеть весь оставшийся день. Из-за угла вышел воспитатель. — Здравствуйте, меня зовут Лань Хуань, — поприветствовал их мужчина с улыбкой на лице.