В гулкой полуночной тишине я слышу эхо шагов Плачет заблудившийся ребёнок, одинокий, ничей То были твои лучшие стихи из самых лучших стихов Только, к сожалению, ты больше их не сможешь прочесть твой израненный крейсер уходит на дно его чёрные флаги навеки со мной
Проблема детей в том, что их надо воспитывать. Это совсем не так, как было в храме Мелитэле, где максимум, что делал Геральт — смотрел на него издалека и отвечал на его вопросы. В доме у Йеннифер Геральт понял, что, так или иначе, Лютика надо воспитывать. Объяснять какие-то вещи, обучать, следить за ним. По крайней мере он видел то, что Лютику понравилась Йеннифер. Ему даже казалось, что эти двое нашли больше понимания у друг друга, чем Геральт с ними обоими вместе взятыми. Йеннифер рассказала Геральту о том, что Нэннеке что-то говорила о том, что в Лютике что-то есть, поэтому она хочет понять, нет ли у Лютика иных способностей. «Вряд ли он чародей или что-то вроде того», — сказала она, — «но я хочу увидеть, что в нем». Йеннифер, в отличии от Геральта, действительно могла быть прекрасным учителем. Она объяснила Лютику, как это работает, спросила, не случалось ли чего-то необычного, но Лютик заверил ее, что никогда такого не было. Ответить касательно того, не было ли у него в роду каких-то интересных личностей, он не смог. Йеннифер занималась с ним, пыталась научить, объяснить, говорила, что у него действительно есть способности к этому, но… у Лютика ничего не выходило. Йеннифер не могла сказать, что он не старался, однако… Возможно, слишком рано. Такие способности требуют времени, им нужно расцвести, развиться, возможно, Лютик просто не созрел для подобного. Поэтому она решила, что будет хорошим решением просто немного подождать. Дать Лютику немного времени. Тем более, Геральт здоровски выматывал его на тренировках. Йеннифер не была уверена, что Лютик в самом деле хотел посвятить себя данному ремеслу, но она видела, как он старался. Действительно старался. И в этом было, наверное, главное отличие. С музыкой и стихами ему не нужно было стараться. Он делал это вдохновленно и, казалось, с каждым днем он становился все лучше и лучше. В случае тренировок… ему приходилось, казалось, заставлять себя силой. Йеннифер не могла этого понять в нем. Однажды вечером, проснувшись от жажды, она заметила тонкую полоску света, идущую из комнаты Лютика. Она была уверена, что время было поздним, Лютик должен спать… Она нахмурилась, потому что сколько раз она ему говорила не засиживаться допоздна и не сбивать режим, потому что сон очень важен? Она думала, он снова пишет стихи, но когда она открыла дверь, уже готовясь его отругать (почти отругать, у нее никогда это не было похоже на настоящую ругань), она замерла. Лютик сидел с книгой, взятой из ее библиотеки по поводу магии, хотя они договорились, что отложат это на время. Лютик не заметил, как она зашла. Сидя на кровати, он внимательно читал в свете одной лишь свечи, грозясь убить зрение уже к пятнадцати. Он вздрогнул тогда, когда Йеннифер прикрыла дверь и та издала тихий скрип. Лютик поднял свои глазища на нее и удивленно моргнул, приоткрыв рот. — Извольте объясниться, — начала она, сложив руки на груди, но она абсолютно точно не злилась. Скорее была удивлена. Лютик поджал губы и глянул на нее исподлобья, выглядя как побитый кот. Йеннифер раздраженно цыкнула и закатила глаза. — Нет-нет, жалостливые взгляды здесь не прокатят, Юлиан, — она подошла ближе и наклонилась, заглядывая на страницы книги. — Мы же условились, что попробуем позже, нет? Почему ты… пытаешься? Да и без меня? Лютик поджал губы, не отвечая. Ей показалось это странным, потому что Лютик обожал говорить. Много и часто, нередко — даже не подумав. — Лютик? Все в порядке? — она присела рядом, смотря ему в глаза. — Я просто… подумал… Ну, если я очень сильно постараюсь, у меня ведь должно получиться, так? Может, недостаточно информации? Может, я просто плохо старался? Йеннифер ощутила, как сердце почему-то странно сжалось, почти болезненно, но она не сразу поняла такую реакцию. — Нет, Лютик, ты делал все, что было в твоих силах, просто… — Если бы я сделал все, то у меня бы получилось! Геральт так мне говорит! — почти возмущенно сказал он на повышенных тонах, сжимая руками обложку книги. — Лютик, детка… — она тяжело выдохнула и покачала головой. — Не сравнивай магию и меч. Я же тебе объясняла, это разное. Мечами может научиться махать каждый… — Нет! — внезапно перебил ее Лютик таким обиженным тоном, что она аж покосилась. — Не каждый! Не каждый сможет так, как Геральт! Я видел как он дрался! На него может идти сразу пять человек, а он запросто отбивается! — Потому что он ведьмак… — сказала она тише нужного, начиная понимать, в чем была проблема. А проблема была и, к сожалению, она, кажется, уже была слишком огромной. И началась еще в тот момент, когда Лютик вообще увидел Геральта. — Он сказал, что я смогу так же, если буду стараться! Йеннифер прикрыла глаза и снова тяжело выдохнула. Что ж, придется поговорить и с Геральтом, очень четко объяснив ему различие между ведьмаками и простым человеческим ребенком! — Ладно, опустим мечи. Вернемся к магии, — она осторожно забрала книгу из его рук, закрыв и уложив на свои колени. — Эта сила не контролируется твоими стараниями или «хочу». Ей нужно большее, многим большее… И пока она не будет готова, пока в нужной степени не разовьется, с этим будут проблемы. Тем более, я не могу быть уверена, что у тебя они… в нужной мере. Скорее всего это, ну, знаешь, что-то выйдет как у Геральта. Несколько знаков, что-то такое. — Но это все равно круто, — с блеском в глазах сказал Лютик, смотря на нее так доверчиво и восторженно, что она отчего-то ощутила себя должной перед ним. — Возможно. Но еще рано, — кивнула она. — Ты должен уметь ждать, милый. Знаешь, когда я только училась этому… я почти всегда была последней, — она пожала плечами и усмехнулась, заметив, как Лютик недоверчиво покосился в ее сторону. — Ты? — он вздернул бровь. — Шутишь. — Нет, — она улыбнулась, пожав плечами. — Просто надо уметь ждать. Оглянись: у всего есть свой жизненный цикл. Сменяются времена года, погода. Зачатки превращаются в плоды. Для них приходит время, их время. Тебе нужно оно. Время. Подождать, пока почки набухнут и превратятся в цветы. Лютик тяжело выдохнул и отвернулся, его плечи опустились. Она лишь улыбнулась и погладила его по волосам. — А кто не будет хорошо высыпаться, тот будет еще медленнее расцветать, так что, — она отложила книгу на полку и, медленно встав, взяла одеяло. Лютик насупился, но послушно грохнулся с шумом на подушку, сморщив нос. — Правильно. Так что ты сейчас выспишься, чтобы твое время не замедлилось. Лютик что-то пробурчал и, поерзав, укрылся одеялом по самый нос, когда она укрыла его. Йеннифер улыбнулась, потрепала его по голове и вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь, совершенно забыв, что хотела воды. Она вернулась в их комнату с Геральтом, и улеглась на свою половину кровати, ощущая какую-то странную непонятную тяжесть внутри. Ей надо было с самого начала больше смотреть на то, какими методами пользовался Геральт при… воспитании. — Куда ходила? — сонно пробурчал Геральт и, перевернувшись, обнял ее со спины, зарываясь носом в ее волосы, шумно вдыхая. — Проведать Лютика. И хочу предупредить, что завтра тебя ждет серьезный диалог, папочка. Геральт тяжело выдохнул и прокряхтел что-то невразумительное, однако, не стал ерничать. Она положила руку на тыльную сторону его ладони, которая лежала на ее животе, и прикрыла глаза. Что ж… она должна была понять, что что-то пойдет не так с человеческим ребенком в окружении чародейки и ведьмака. Она должна была понять это сразу… По утру Лютик, после завтрака, схватил тренировочный меч и побежал на улицу, на задний двор. Почему, черт возьми, она не обратила на это внимание сразу? Несмотря на то, что она прекрасно видела, как ему нравилась музыка, она почему-то не придавала значение тому, с каким остервенением он брался за меч. — Итак, Геральт? — позвала она его, отставив свою чашку и посмотрев на ведьмака из-за плеча. Геральт поднял на нее взгляд и моргнул, выглядя так, будто совсем не понимал, чего она могла от него хотеть. — Ты мне ничего рассказать не хочешь, нет? — спросила она, сев напротив Геральта и сложив руки в замок. Геральт ненавидел, когда она выглядела так. Слишком серьезно, грозно и уверенно. Так, что он понимал: уйти от ответа, при случае, не выйдет. — Что именно? — он вскинул бровь, смотря ей в глаза. — О твоем воспитании. О Лютике. О том, что ты там ему говоришь о стараниях. — Я не понимаю, — Геральт нахмурился, сложив руки на груди. — Ничего такого. — Слушай, я не слежу за вашими тренировками, потому что мне надо успевать работать, но… но, кажется, что-то я упускаю из-за этого. — Нет, — пожал он плечами. — Он просит, чтобы я его тренировал — я тренирую. Я не насилую его. — Тогда почему он все еще предпочитает меч лютне? Я не слепа и я вижу, что он любит музыку больше. Даже когда я хвалю его игру, я вижу разницу между его реакцией на похвалу музыки и боя. Геральт нахмурился, зажевав губу. Он знал, что из него будет никудышный отец, поэтому он не брал на себя слишком много. Не решался вести диалоги, лезть в его душу, зная, что напортачит, скажет лишнего, поймет не так и все в таком роде. Йеннифер чудесно восполняла все промахи Геральта, давая Лютику то внимание, которое необходимо ребенку, когда он только растет и у него начинает формироваться мировоззрение. Геральт просто делал то, что умел. И считал, что ну, тут все должно быть неплохо! Но… Но. — Что ты ему говоришь? К каким методам прибегаешь? — Как будто есть много методов, когда дело касается меча. Йеннифер закатила глаза и покачала головой. — Ты все еще ужасный отец. Ты вообще знаешь хоть что-нибудь о Лютике кроме его навыков в ближнем бою? Геральт затушевался. Йеннифер не обвиняла его в том, что он не любил Лютика, Боже, это было бы враньем, потому что, да, он любил, но интерес к нему… Черт возьми, он пытался, правда, пытался, но все выходило из вон рук плохо. Все его участие в жизни Лютика было в маханиях мечами и ругани, потому что Лютик был отвратителен в плане дисциплины. Йеннифер никогда не могла быть по-настоящему строгой к Лютику, поэтому приходилось ему. По крайней мере он был готов взять на себя роль того родителя, которого ребенок будет обвинять в своих бедах до конца своей жизни. — Дело в том, что я говорила с ним этой ночью. И поговорю еще раз, но я понимаю, что он… просто пытается угодить тебе. А я не хочу, чтобы он всю жизнь прожил для того, чтобы получить твое одобрение. — Но я вполне одобряю его, — искренне удивился Геральт, вскинув брови. — Да? Как давно ты хвалил его игру? А пение? Спрашивал о его успехах в магии? Или, может, ты хотя бы сказал ему «молодец, Лютик, ты хорошо отразил атаку»? Черт, Геральт — хмыкание — это не одобрение! — она вышла на эмоции, сказав это слишком громко, и едва не ударила ладонью по столу, но замерла рукой за несколько миллиметров до поверхности. Воцарилась тишина. Йеннифер ощущала, как сильно билось ее сердце. Чувствовала смятение и неуверенность Геральта. Видела, как тот потупил взгляд и растерянно уставился в пространство перед собой. Она не была всесильной, черт, да, она это знала… но не сразу поняла, насколько будет бессильной в воспитании ребенка, когда в роли его второго опекуна будет Геральт. Как чертовски мало она могла. На этот раз ей хватило пятиминутного диалога с Лютиком, чтобы понять, что тот вон из кожи лез, чтобы показаться достаточно хорошим для Геральта. Он хотел его одобрения и признания, потому что Геральт спас его, Геральт изначально показался ему авторитетом. Нет, бесспорно, он так же уважал Йеннифер, восхищался ее силой, но Геральт… Геральт для него был чем-то сокровенным и личным. Она тяжело выдохнула и сказала, уверенно и сухо: — Через год он может поступить в университет. И он не может определиться, нужно ему это или нет, потому что знает, что ты не похвалишь его за игру на лютне, не восхитишься его балладой. Геральт, ты испортишь ему жизнь, — она не хотела это говорить, прекрасно зная, как больно было это слышать Геральту, но она не могла уже смягчаться. Не в моменты, когда они определяли жизнь Лютика. — Йеннифер, я… — Я знаю, Геральт, ты пытаешься так, как умеешь. Я знаю, что ты его любишь, но объясни это Лютику! Он не верит, что ты будешь рад его выбору, его мир сузился до твоего силуэта. Побудь хотя бы месяц тем человеком, который знает что-то кроме меча. Побудь для Лютика отцом. Прошло одно мгновение, перед тем как она добавила, тихо и умоляюще: — Пожалуйста. И тяжело выдохнула. Судорожно, будто бы отпускала какой-то груз, хоть и понимала, что нет, никакой груз не уйдет. Геральт не ответил. В тот день больше они этого не обсуждали. Геральт много думал об этом. О своем участии. Он пытался свести его к минимуму, чтобы не навредить Лютику, не деформировать его личность, но успел все испортить просто фактом своего существования. — Что я должен делать? — спросил он ночью у потолка. Йеннифер рядом тяжело выдохнула и повернулась к нему, коснувшись подушечками пальцев его скулы. Геральт медленно повернулся к ней. Йеннифер смотрела на него с непонятной тоской по взгляде. Та тоска, что не пропадала из нее после того диалога с Лютиком. — Просто закрой глаза и слушай мгновение, — сказала она. И ему показалось, что он впервые что-то понял за все это время. Может быть. Может быть…***
Йеннифер решила снова попытаться поговорить с Лютиком. Она не нашла его ни в его комнате, ни на заднем дворе. Мечи лежали в стороне сброшенные в одну непонятную кучу. Она закатила глаза и покачала головой. Огляделась, прищурилась и нашла его недалеко, под деревом, сидящем на траве рядом с лютней. Она медленно вышла со двора и пошла к нему, глядя на его спину. За год, проведенный в тренировках, он здорово окреп, уже не был таким хрупким и худым. Все еще мальчишка, но крепкий. Ветер трепал его русые волосы, падающие на глаза, пока он сидел, ссутулившись над блокнотом, что-то там записывая. — Что пишешь? — спросила она подойдя со спины, и Лютик, не ожидав ее прихода, испуганно вздрогнул, едва не опрокинув чернильную баночку рядом. Переведя дух, он устало выдохнул и сказал: — Пишу балладу. — О, решился все-таки начать их писать? — искреннее удивилась она. Йеннифер знала, что Лютик часто писал стихотворения, прозу, говорил о том, что хотел бы написать балладу, но ему было сложно наложить ее на музыку. — Да, но это просто текст… с музыкой, наверное, сложнее, но я постараюсь. Да, в этом, несомненно было главное отличие. Для мечей ему нужен был Геральт, для магии — Йеннифер. Но когда вопрос касался музыки он, казалось, мог сделать все абсолютно сам. Самостоятельно, без нравоучений, без Геральтовского «ты должен стараться усерднее». — Ты ведь знаешь, — начала она, садясь рядом с ним, заглядывая в блокнот, — в университете тебя научат. Лютик замер пером над листом и поджал губы. Небольшая капля упала с самого кончика пера и оставила грязную кляксу. Лютик опомнился, ойкнул и отложил перо. Пятно магическим образом исчезло с листа, и Лютик посмотрел на Йеннифер, хитро щурясь. Она улыбнулась ему и подмигнула. — Я знаю. Карл говорил, что его брат учится на факультете поэзии. Я показывал ему свои стихи, он показал их своей маме… Она сказала, что я туда смогу легко поступить. — Ну вот, — она кивнула, — Почему ты сомневаешься? Хотела бы она оказаться не права. Узнать, что Лютик сомневался по другим причинам, не из-за желания угодить Геральту, показаться ему достаточно хорошим. Узнать, что он в самом деле хотел бы связать жизнь с мечом, что ему это нравится. Но… Но. — Я не уверен, что Геральту… будет это интересно. — А у нас что, Геральт собирается поступать на факультет поэзии? — усмехнулась она, сощурившийся. Ее нижняя губа дрогнула. Она боялась, что могла сказать что-то не так. Не сейчас. Черт возьми, не сейчас. — Нет, но… — Лютик запнулся и резко замолчал. Конечно же он не знал, что «но». Он чувствовал, что хотел бы ему угодить, но почему — не знал. Йеннифер понимала это. Тяжело выдохнув, она посмотрела вдаль, после снова на Лютика, ласково потрепав его по волосам, а потом сказала: — Лютик, это твоя жизнь, не Геральта. Он будет рад, если ты выберешь то, чего тебе в самом деле хочется. Он бы не стал давать тебе этот выбор еще тогда, если бы не хотел… Просто, понимаешь… То, что Геральт не разбирается в этом — не значит, что он не одобрит твоего выбора. Пожалуйста, подумай над этим. Мы не твои родители, да, но… никто бы из нас не хотел, чтобы ты испортил себе жизнь неправильным выбором, — она закончила на тяжелом выдохе, не сразу заметив, что нервно мяла край сорочки на Лютике, пытаясь как-то занять пальцы. Лютик не ответил. Она ненавидела это, черт, ненавидела, когда он молчал. Потому что Лютик слишком много думал, и она догадывалась, что эти мысли не всегда были легкими и детскими. Лютик взрослел слишком быстро в моральном плане, и она хотела бы верить, что его психика справляется. Что она, Йеннифер, справляется. Хотя бы самую малость. — Сыграешь мне? — спросила она тихим голосом, ощущая неуверенность теперь в каждом своем выдохе. Лютик внезапно засиял и закивал, подобрал лютню и перекинул ремешок через плечо, удобнее ее перехватывая. Йеннифер облегченно выдохнула.***
Тренировочный меч выпал из рук, и Лютик устало уперся ладонями о колени. — Подожди, дай перевести дух! — едва не задыхаясь, попросил Лютик, шумно и рвано выдыхая. — Твой враг не будет давать тебе перевести дух, — Геральт уткнулся мечом о землю, смотря на Лютика. Его ноги дрожали от усталости. — Ладно, сделаем перерыв. Лютик облегченно выдохнул и грохнулся задницей на пыльную землю. — Кажется, Йеннифер тебя предупреждала о том, если ты будешь пачкать одежду подобным образом, — он сощурился, усмехнувшийся, Лютик в ответ только недовольно фыркнул. Он откинул голову назад, щурясь от солнца, и убрал волосы со лба. — Йеннифер рассказала мне, что для вступительного экзамена нужно исполнить балладу и написать стихотворение на заданную тему. Как думаешь, у меня получится? Геральт заторможено кивнул. Просто кивнул. Он не думал, что Лютик в принципе будет спрашивать его мнения. Нет, Геральт слышал, как он пел, читал свои стихи, но… он был полным нулем в этом и ничего толком и посоветовать бы не смог. — Я… — начал нерешительно Лютик, вставая и отряхивая штаны, — хотел бы… попробовать поступить. Я не знаю, получится ли у меня… вот. — Хорошо, — кивнул Геральт. Слушай мгновения. Мгновение пахнет напряжением и неловкостью. Он сказал: — Я думаю, у тебя должно получиться. — А если бы я выбрал ведьмачество? — внезапно спросил Лютик, смотря в глаза. Своими взрослыми глазами на все еще детском лице. Геральт ждал, когда он вырастет, чтобы, наконец, начать смотреть ему в глаза со спокойной душой. — Слава Богу ты не выбрал ведьмачество, — покачал головой Геральт. Лютик нахмурился и показался обиженным. — Почему это? — брякнул недовольно он. — Потому что есть риск умереть во время испытания. И ни я, ни Йеннифер бы тебя к этому бы не подпустили. Это слишком опасно. — Ну ведь можно же без испытаний, нет? Просто тренировки? — А магия? — вскинул бровь Геральт. — Это важная вещь в нашем ремесле. Да, она минимальная, но все-таки. — Но я ведь… могу. Ну, Йеннифер говорила мне, что… — Ага, можешь. В какой-то перспективе. А когда и как — черт знает. Мы бы не могли просто сидеть и ждать чуда. Это с условием того, что, возможно, эта сила бы могла не полностью развиться. Это тебе не просто… — Геральт резко прервался, когда посмотрел на Лютика. В его глаза. И что-то неприятно сжалось в самом его сердце. Лютик смотрел на него так, будто Геральт его только что предал. Избил. Засунул нож меж лопаток. Сделал что-то ужасное. А Геральт просто стоял и смотрел на него, напуганный собственным чувством щемящего нытья внутри. Он что-то сказал не так? Он же… подбодрил его, нет? Одобрил его выбор. Сказал, что не хотел бы его смерти, что не стал бы подвергать его такому риску. Он же сделал все правильно, так? Но это мгновение, к которому он прислушался… оно пахло болью. И вовсе не той, что испытал Геральт. Лютик молча отложил меч и куда-то пошел, завернув за угол дома. Геральт остался стоять один, глядя на то место, где был до этого Лютик. На пустое место. И внезапно он все осознал. Со злобой он откинул меч и присел на изгородь, спрятав лицо в ладонях и покачав головой, закусив губу. Он хотел свести свое участие к минимуму, чтобы не навредить ему. Чтобы не сделать чего-то лишнего. Но сейчас он понял, что все это время вел себя так, будто вместо Лютика всегда было пустое место. Ведь Геральту попросту нечего ему сказать. Он любил Лютика. Это правда. Он желал ему всего лучшего, хотел защитить от мира и, по возможности, в самом деле не дать ему в руки меч, к которому Лютик так отчаянно тянулся. И Геральту показалось, что так, как Лютик откладывал свой меч… так люди обычно откладывают свои самые сокровенные желания, понимая, что никогда не смогут быть достаточны хороши. Черт возьми. Геральт для Лютика не отец. Он — недосягаемый идеал, в глазах которого, как думал сам Лютик, он никогда не будет достаточно достойным. Когда, на самом деле, в глазах Геральта Лютик был просто ребенком, которого Геральт хотел защитить от мира и просто, блять, не сломать его, не оставить следов на психике. Он оставил. Геральт возвел глаза к небу и подумал, как бы все было хорошо в жизни Лютика, не встреть он его в том стойле. Как бы все могло быть хорошо… Где-то издали раздался детский смех. Геральт ощутил нестерпимую боль за то, что это был не смех Лютика. потому что смех Лютика никогда и не был детским. По крайней мере он выбрал университет. По крайней мере он будет в безопасности. По крайней мере…***
Лютик привык, что все ответы на свои глупые вопросы обычно он находит со временем сам. Ответ на вопрос, почему Геральт такой он не находит уже полтора года. Ему осталось полгода тут, рядом, под боком. Потом он поступит в университет. Он должен поступить. Не может не поступить. В каком-то смысле он не оставлял себе выбора. Он писал балладу. И не отвечал на вопросы «о чем она будет». Пальцы касались струн, губ — лукавая улыбка, и он знал, конечно знал, что Йеннифер понимала эту улыбку. Жаль, что Геральт — нет. На улице недавно встало солнце. Лютику нравилось вставать пораньше, когда дома тихо-тихо. Даже все сомнения и боль затыкались. Он знал — больно будет потом. Ну, а пока будет хорошо. Йеннифер рассказывала ему о том, как это важно — помнить хорошие моменты. Потом ты можешь наполнять этой памятью свое тело тогда, когда тебе будет больно. Лютику казалось, что этих моментов слишком мало, чтобы их по-настоящему хватило, чтобы восполнить все. Но Йеннифер говорила, что счастье — это не чувство. Это твое отношении к жизни. И Лютик просто старался быть счастливым. Потому что Йеннифер казалась ему очень умной и мудрой. Сверху послышался скрип половиц, скрежет, а после — поступь ее шагов по лестнице. Он различал их шаги. Их нельзя было не различать. — Давно проснулся? — спросила она, сонное зевая и, пройдя мимо него, погладила по голове. Он забавно сморщил нос от щекотки. — Нет. — Когда? Лютик опустил взгляд вниз, на блокнот, закусил щеку и сказал: — Пять строчек назад. Йеннифер рассмеялась и что-то звякнуло. Она села напротив него, упершись подбородком о свою ладонь, смотря на Лютика. Лютик всегда считал Йеннифер какой-то по-особенному красивой. Это была… другая красота. Которую нельзя было углядеть в девушках, которых ты не знал близко. И он любил видеть ее по утру: сонную, лохматую и почему-то счастливую. Геральт по утру всегда хмурый. Не лучшее время для таких вопросов, однако... Но он спросил: — Почему Геральт… такой? Это был один их тех вопросов, на который Йеннифер не могла ответить. Да и Геральт бы не смог. Он сам не знал. Она знала кое-что, догадывалась, понимала и не была уверена, что должна озвучивать все эти глупые мысли. Посмотрев в окно, она все-таки сказала: — Он просто боится. — Чего? — вскинул он брови, кусая кончик пера, а потом резко одернулся от неприятной щекотки. — Навредить тебе. Знаешь, когда ребенок только рождается, мужчины чертовски сильно боятся взять его на руки, боясь сломать что-то ему своими железными пальцами. Геральт до сих пор видит в тебе новорожденного. — Но я не… — Я знаю, Лютик, я знаю, — кивнула она, прервав его. Покачала головой и добавила: — Геральт слишком много ошибался. Впрочем, как и все мы, но его отношение к этому… довольно радикальное. Ну, радикальность — это когда… Лютик закатил глаза и цыкнул. — Йеннифер, я, может, и ребенок, но я не тупой. Я знаю, что значит «радикально». Дети не знают. Поэтому Йеннифер лишь улыбнулась. Она ненавидела понимать, что Лютик слишком быстро вырос. Нет, не так. Она и не видела его ребенком. Она сразу встретила его там, в храме, с его взрослыми проницательными глазами. — Да. Хорошо, — она кивнула, опустив взгляд и сглотнув. — Геральт слишком много делал ошибок, он их боится, а ты… ты ребенок, и он знает, что совершая что-то — оставляет на тебе отпечаток. Он влияет, — она замолчала на несколько секунд, зная, как чертовски сильно Геральт повлиял на него. Что он сделал своим отсутствием и фактом существования. Но в этом обвинять она его, увы, не могла. Просто потому, что это абсолютно бессмысленно. — Он просто не знает, как с тобой обращаться, что говорить… Но он любит тебя. Абсолютно так же, как тебя люблю я, — она посмотрела ему в глаза, так и не поняв, какая эмоция была на его лице. Не то тоска, не то сожаление, не то вина. — Ты ведь веришь мне? — спросила тихо она, взяв его руку в свою. За окном внезапно завыл ветер и створка окна резко захлопнулась, напугав этим звуком даже Йеннифер. И Лютик сказал: — Да, я верю тебе. И тогда Йеннифер захотела разрыдаться. Он определенно вырос. Потому что он научился правдоподобно врать в те моменты, когда это нужно. Когда сказать правду будет неправильно. Он не верил ей. И это разбило ей сердце. Им оставалось-то всего полгода, что она могла успеть изменить? Что сделать для Лютика, чтобы тот почувствовал себя любимым? Нет, определенно, у него не было с этим проблем в плане Йеннифер, но он так отчаянно тянулся к Геральту. Стать важным для него, доказать. Доказать что? Йеннифер думалось, что Лютик сам не знал, чего он так сильно желал доказать Геральту. Она знала лишь то, что образ Геральта для Лютика навсегда запечатлелся как сильный и серьезный рыцарь, когда, на самом деле, Геральт был просто боящимся мальчиком, который взял на себя такую ответственность и не справился с ней. Каждый раз, когда Йеннифер об этом думала, неприятная горечь залезала к ней в сердце, и она не знала, что с ней сделать. Это же ребенок, черт возьми, человек. Тут нельзя было не справиться. Тут нет вторых шансов. Но Геральт не справился. Лютик просто уже вырос в травмированного взрослого, пусть ему было всего двенадцать лет.***
— Так о чем твоя баллада? Лютик вздрогнул от этого вопроса. Который спросил Геральт. Этим интересовалась Йеннифер, но никогда — Геральт. Лютик оперся на меч, во все глаза смотря на Геральта. Своим большими взрослыми глазами. Геральту, казалось, уже не получилось увидеть в его силуэте ребенка. Будто перед ним стоял вполне взрослый пацан со своей судьбой и своей жизнью. Судьбой, в которой так и не случилось Геральта, как бы смешно это не звучало. — О тебе. Когда Лютик это сказал, Геральту показалось, что что-то на него упало и оглушило своей тяжестью и всеобъемлемостью. Лютик откинул меч и растянул руки. Они тренировались у реки, и здесь было абсолютно спокойно и тихо. Шум воды успокаивал. Но не Геральта. Не сейчас. О нем. Почему Лютик пишет балладу, с которой будет выступать на экзамене, о нем? Он не заслужил, черт возьми, нет. Геральт ненавидел это. Презирал сам себя. Он так мало сделал для Лютика, но так много для него значил. Теперь он понимал природу связи между ребенком и родителем. Пусть Геральт не был его родным отцом, пусть они рядом всего полтора года, пусть Геральт никогда не был с ним по-настоящему, Лютик всегда видел в нем опору, авторитет. Он всегда хотел показаться ему достойным, чтобы занять важное место в его жизни. Он и так его занимал. Геральт бы не стал бояться своих касаний к нему, если бы не занимал это чертовски важное место. Но как объяснить это Лютику? Хотя и объяснять нечего. Геральт все сделал, нахрен, не так. Поэтому Лютик в тот раз ощутил себя преданным, поэтому смотрел на него так. В тот раз, когда Геральт сказал, что у него, возможно, и не получилось бы стать ведьмаком. Потому что Лютик считал, что не сможет доказать свою значимость никак иначе, кроме как добиться того, чего добился Геральт. А Геральт, на деле, не добился нихрена. Он тяжело выдохнул и сам отложил меч, подходя к Лютику и садясь рядом с ним, у реки. — Почему обо мне? Не о Йеннифер? Она… достойна этого. Лютик не ответил, продолжая смотреть своими чертовски взрослыми глазами на воду. Взрослый человек в детском теле. Из-за него, Геральта, Лютику слишком рано пришлось вырасти. Из-за него, Геральта, у Лютика так и не случилось детства. Поэтому сейчас, сидя у реки, он осознал, что это действительно лучшее решение — чтобы Лютик уехал учиться и больше никогда не увидел Геральта. Чтобы он стал свободен от своего больного желания угодить ему, чтобы он забыл его, чтобы Геральта для него больше не существовало. Как бы тяжело эта мысль не давалась самому Геральту. Йеннифер, безусловно, была достойна сотен баллад за ее неоспоримый вклад в Лютика. Никто не знает, что бы было сейчас с Лютиком, если бы он был только с Геральтом. Насколько все было плохо. Но Лютик не думал о том, кто ее достоин. Он хотел добиться внимания Геральта. Занять это пустое место, которое Геральт игнорировал, собой. Он отвратителен. Черт возьми.***
Лютик понял, что что-то не так, когда он спросил у Йеннифер, будут ли они приезжать к нему иногда на выходные и праздники. Она сказала: — Конечно же я буду. Не «мы будем». Лютик заметил это. Безусловно, он заметил. Но не переспросил. Потому что он был достаточно взрослым для того, чтобы не спрашивать нечто такое в моменты, когда надо сделать вид, что ты просто не заметил. Он понял, что все, нахрен, не так, когда за неделю до вступительных экзаменов, проснулся ночью от шороха внизу. Он часто мог проснуться от звуков, но никогда не придавал этому значения, предпочитая просто лечь спать дальше. Но не в этот раз. Он знал звуки их шагов. Звук его шагов. Аккуратно спустившийся вниз, он заметил Геральта. В доспехах. С мечами. — Геральт? — тихо позвал он. Геральт вздрогнул и, закрепив пояса, державшие мечи, крест на крест на груди, повернулся. Он видел Лютика четко несмотря на темноту. Видел его силуэт, его глаза. Его взгляд. Геральт тяжело выдохнул и посмотрел на потолок. Что ж, значит, такая судьба… Он сказал: — Пойдем немного пройдемся. Лютик ничего не понял, но лишь кивнул и поплелся за ним, надев обувь. На улице было тепло, ветра не было, тихо и спокойно, только шелест трав да стрекотание кузнечиков. Лютик невольно улыбнулся этому ночному спокойствию, а потом вспомнил, что он с Геральтом, и на плечи снова упало прежнее напряжение. — Ты куда-то шел? — спросил Лютик, медленно ступая по траве. Он знал, куда они шли. К реке. Единственное место, где было чуть более спокойно, чем обычно. Место, где отчего-то не было напряженно. Будто это место лишало обязательств. — Тут недавно появился грифон. Обещали хорошо заплатить. — Ночью? Охотиться ночью? — скептически уточнил Лютик, смотря краем глаза на Геральта. В этот раз он был угрюмее обычного. Внезапно Геральт остановился и тяжело выдохнул. Повременил немного и уселся на траву, недалеко от озера. Лютик смотрел на него с восхищением. Геральт видел это, замечал, и больше не мог ни видеть, ни замечать. Лютик не находил слов, чтобы описать, насколько прекрасен Геральт был в его глазах. Бледный, в темных доспехах, сильный и быстрый, он заставлял Лютика каждый раз пораженно выдыхать всякий раз, когда он видел, как тот надевал на себя броню. — Лютик? — позвал он его тихим голосом и тот поспешил подойти ближе, тоже сев рядом. — Я знаю, что я плохой отец. Я думал, это будет легче, но осознал, что не имею ничего. Потому что меня этому не научили. Я воспитывал так, как воспитывали меня. Как ведьмаки воспитывают других ведьмаков. — Как ведьмака? — внезапно с восторгом спросил Лютик, совершенно позабыв о своем напряжении. — Ты воспитал меня как ведьмака? — Даже хуже. Более строго. Пытаясь научить тебя тому, что мир никогда не будет по-настоящему добр, я только убедил тебя в том, что это якобы ты недостаточно хорош, чтобы тебя принял мир. Хотя, на самом деле, проблема не в тебе. Он тяжело выдохнул, ощущая на себе его такой серьезный, понимающий взгляд. Казалось, Лютик сейчас понимал гораздо больше, чем сам Геральт. — Я должен был быть внимательнее к тебе. Быть с тобой, и всякий раз, когда ты убегал во время ссор — я должен был бежать за тобой, а не наказывать после. Слишком поздно это обсуждать, я знаю. Я просто хочу, чтобы ты знал… — Что проблема не во мне? — тихо перебил его Лютик и оказался, в сущности, абсолютно прав. — Да. Она в мире. — В тебе. Потому что Геральт для Лютика — целый мир. И он не думал о том, как это будет чертовски сложно. Иметь для кого-то, столь маленького и хрупкого, такое огромное, неподъемное значение. Не подумал он, а страдал Лютик. — Ты был достаточно старательным. Ты был бы прекрасным ведьмаком, милый. Но так же, мне кажется, ты будешь более прекрасным бардом. Те слова, которые он должен был повторять каждый хренов день, он осмелился сказать только сейчас. Вместо улыбки Лютик отвернулся от него. Но этого было недостаточно, чтобы Геральт не почувствовал, какая тоска и боль свернулись в его груди. Слишком поздно. Слишком поздно… Геральт хотел показать ему, что не всякому стоит верить, что люди бывают глупы и злы, но в итоге… он разучил Лютика верить даже в самого себя. Геральт потрепал его по голове и обнял за плечи, уткнувшись лбом в его макушку. — Все нормально, Лютик. Теперь все будет нормально. Сейчас Геральт внезапно понял, насколько хрупко тело под его ладонью. Когда он коснулся его плеча, он понял, насколько Лютик был слаб для такого давления. Однако, он выдержал. Не сломался. Закалился. Но сделал это чертовски рано. В конце концов, теперь было слишком поздно.***
Геральт не вернулся. Потому что да, Лютик знал: что-то было не так. Он не пришел ни через день, ни через два, ни даже через три. Лютик видел по раздраженному лицу Йеннифер, по ее напряженным плечам, что он не предупредил ее. На самом деле он понял это на следующее утро, когда Йеннифер разбила вазу. А на полу рассыпались в луже воды фиалки. Ее плечи дрожали от злобы. Тогда он все понял. В тот день Йеннифер по утру крепко-накрепко обняла его, Лютика, и сказала, что ей жаль, что он не заслужил этого, но дальше… «дальше все будет хорошо, я обещаю, я сделаю все, что смогу, я постараюсь». Да, она определенно будет приезжать к нему на выходных. Но не «они». Злилась ли Йеннифер на Геральта? Да, но даже не за то, что он оставил ее. Черт с ней, она взрослая женщина, и не такие проблемы переживала. В самом деле, в ее жизни были более серьезные драмы нежели один трусливый ведьмак. Она злилась, потому что он оставил Лютика в такой важный для него момент. Струсил и сбежал, не смог выдержать ответственности. Она ненавидела его так сильно в момент, когда увидела лицо Лютика, когда он сказал: «я написал балладу о Геральте, но, что ж, забавно, что ее не услышит именно он». Он говорил так, будто для него это ничего не означало, но Йеннифер чувствовала непроходимую боль в нем. Ужасное отчаяние и тяжесть тяготили его разум и душу. Он страдал. И он был достаточно взрослым, чтобы не показать свои страдания, считая, что лучше всего сделать вид, что все было в порядке. Слишком взрослый характер для его хрупких плеч. Слишком нестерпимая боль для его хрупкой души. Но Йеннифер не могла сделать ничего. Только искренне обрадоваться за него, когда у него получилось поступить. Только восхититься его балладой. И влепить Геральту чудесную, яростную и невероятно сильную затрещину, когда она встретила его спустя несколько месяцев. Ты дьявольски хорош, Геральт, — сказала она, стряхивая кулак. — Ведь ты свалил именно в тот момент, когда Лютик впервые заплакал за эти два года. Потому что ты не услышал его балладу. Его последний шанс заслужить твое признание. И она могла только сделать вид, что не заметила блестящих влагой глаз Геральта, когда тот отвернулся. Не от удара. Конечно же не от удара. От того, что он все, нахрен, испортил. Загубил жизнь Лютика наперед.