можно ли сказать, что мы заблудились, если еще изначально не было ясно, куда нам идти?
— Искал? Ламберт заметил, как Геральт вздрогнул, хотя должен был услышать Ламберта издалека. Пусть даже не по звукам — ведьмаки умели быть поразительно тихими — так хоть по запаху. — Да, — он медленно повернулся, отворачиваясь от улицы. Геральт выглядел вымотанным. Скорее всего не спал всю ночь. Ну, Ламберту его не жаль. Сам себе виноват, пусть сам и страдает. — Это насчет Лютика. — Я уж как-то сам догадался, — пожал плечами Ламберт, оперевшись о стену, сложив руки на груди. — Если начнешь меня жизни учить — развернусь и уйду. Мне это неинтересно. Я уже давно вырос с того возраста, когда искренне верил, что ты что-то знаешь. — А что знаешь ты, позволь спросить? — Мне хотя б известно, что такое честь и достоинство. Ответственность, Геральт. Знакомое слово, да? Это то, от чего ты постоянно убегаешь. — Не смей говорить мне ничего об ответственности, Ламберт, ты понятия не имеешь, что это. У тебя нет ничего и никого, что было бы связано с этим, — недовольно прошипел сквозь зубы Геральт, сжав руку в кулак. — Тебе на всех насрать, у тебя ничего нет, потому что ты считаешь, что если спрячешься, то все это пройдет мимо тебя. — Оно и проходит. Голос Ламберта показался обезличенным и пустым. Без интонации, без ничего. Пустой и сухой. Он не ожидал, что слова Геральта заденут его. Что Геральт в самом деле думал, что ему на все насрать. Черт возьми, нет, это не так — даже до появления в его жизни Лютика. Он выдохнул. Что ж, видимо, он хорошо притворялся. — Прости, — внезапно сказал Геральт, и Ламберт пораженно вскинул брови. — Я не это имел ввиду. Я знаю, что ты ляжешь за любого из нас на рапиры. Я говорил о… — Лютике. Ты говорил о Лютике, — прервал он его и понятливо кивнул. Как бы странно это не было, напряжение ушло и он ощутил то, как расслабились плечи. — Не только о нем. Об ответственности, Ламберт. За нас ты не ответственен. Тебе не нужно следить за нами и бегать, боясь, что мы случайно засунем себе меч в глотку. Я говорю о… детях. — Я понял. Повисла тишина. Ламберт ждал, пока Геральт продолжит, но тот то ли не мог подобрать нужных слов, то ли сам не знал, чего он хотел. После долгих тридцати секунд Ламберт тяжело выдохнул и возвел глаза к потолку. — Скажи честно, тебя кто-то понудил поговорить со мной, так? — Так. — Йеннифер? — Да. — О чем? — О Лютике. Ламберт потер лицо руками и сказал: — Отлично, мы зашли в тупик, — он развел руками, а потом резко опустил их вместе с плечами. — Хорошо. Что настораживает тебя? — Ничего. Я просто завидую, — сказал он максимально честно, и эта честность даже поразила Ламберта. — Чему? — Что ты можешь вести себя как отец не чувствуя страха перед ним и вины. — Страха? — переспросил Ламберт. Чувство вины он понять мог, но страха — нет. — Он ребенок, Ламберт. И человек. Он уязвим. — Как любой другой. Геральт, ты тоже уязвим. — Не делай вид, что не понимаешь о чем я, — устало выдохнул Геральт. — Ребенок это ребенок. Я знаю, что он хочет моего признания о том, как он владеет мечом, но… — Но почему ты не можешь ему его дать? Авось всем легче станет. — Потому что тогда он пойдет дальше. Будет лезть к тварям в глотку, будет равняться на меня дальше. Он делал это всю жизнь, а я не хочу, чтобы он посвятил этому жизнь. Это опасно, во-первых, а во-вторых… он любит музыку. Но он, блять, вбил себе в голову образ идеального меня, в то время как идеальности во мне — с хер. Он не понимает. Ламберт медленно кивнул, нахмурился. — Но что ты хочешь от меня? У меня с ним проблем нет, — он развел руками. Ламберт врал, да, определенно он врал. Ведь у Лютика проблемы с отцом, а у Ламберта — с Лютиком. Проблема в его желании, в их отношениях, в их… несостоятельности. Ламберт не был уверен, что поступил утром правильно, что не сделал хуже, потому что было ли тут место чувствам? Лютик в самом деле просто увидел в нем часть Геральта, своего отца, и поэтому он так к нему тянулся. Он знал об этой проблеме у девушек, и, кажется, что-то похожее было и у Лютика. Какова возможность того, что его чувства в самом деле искренни? Ламберт не хотел быть честным с тем, кто невольно обманывал его самого. Лавина этих мыслей обрушились на Ламберта внезапно и резко. Так, что у него разболелась голова. — Что у тебя с лицом? — Геральт вскинул бровь. — Голова болит? — Ага. Кажется, на меня только что упал груз ответственности. Геральт внезапно рассмеялся. Абсолютно нормальным человеческим смехом, но отчего-то Ламберту от этого смеха легче не сделалось. Он невольно сжался от мысли о том, а видит ли в нем Лютик в самом деле его? Не Геральта, не отца, не любящего родителя, не возможность восполнить то, что тот не получил от Геральта? Ламберт сказал Лютику, что для него это не имеет смысла. Он соврал. — Ты понимаешь, — Геральт кивнул и прикрыл глаза. — Несмотря на то, что я завидую тебе, я вижу, что ему легче с тобой. Единственное, о чем я могу попросить тебя — не впутывай его в наше дело. Не становись для него тем дурным примером, что стал я. Ламберт не заметил, как нервно хихикнул. Он стал намного хуже, чем Геральт. Многим-многим хуже. — Геральт, я знаю, ты устал, но… но сейчас ты просто пытаешься скинуть свою ответственность на меня. Нет, у нас с тобой разная… кхм, не знаю, как правильно назвать. Неважно, что я ему скажу или что он увидит… Проблема не в том, что я говорю. Проблема в том, что ты уже сказал ему. Геральт поджал губы и медленно кивнул. — Просто не тяни его в драки и все такое. Не хочу, чтобы он в принципе понимал, что это. Ламберт только кивнул, глядя на пол. — Объясни мне. Если он тебе важен, почему ты прямо ему не можешь сказать? Не можешь вести себя как… — Как ты, Ламберт? Дружески шутить над ним, тренировать его, учить медитации, проводить с ним свободное время и постоянно хвалить? Почему я не могу заменить ему собой весь хренов мир, об этом ты говоришь, так? — Я не заменяю ему весь хренов мир. — Ага, — согласился Геральт. — Ты заменяешь ему меня. Эти слова что-то неприятно резанули внутри, хотя Геральт явно не думал его задевать. Ламберт — замена. Он попытался об этом не думать. В конце концов, может быть, замена только в плане всех этих отцовских замашек, ведь едва Лютик мог Геральта хотеть так, как хотел Ламберта. Так? Ламберт почему-то именно сейчас ощутил дикое сожаление за то, что у него не было никого более умного и мудрого, кто бы смог его понять, выслушать и объяснить. Помочь ему разобраться в этой лавине новых, странных чувств. Ему ведь просто не к кому было пойти. Не на кого скидывать ответственность. Да и… слишком взрослый для этого. Слишком поздно для этого. — Почему? Потому что так, видимо, должно быть. — Ты говоришь о предназначении? — уточнил Ламберт сухим голосом. — Может быть. Иногда… как бы ты не хотел, все выходит из-под контроля. В конце концов, Йеннифер привела его сюда, а здесь он нашел тебя. Что это, если не судьба? Самое время принять на себя ответственность, Ламберт, — кивнул Геральт. — Хотя, возможно, для этого слишком рано. Ламберт молчал. Он уставился в пол, плотно сжав губы. Плечи напряглись, внезапно стало неприятно и тяжело. — Ведь поэтому вы и сошлись. Потому что он — обиженный, так и не нашедший понимания мальчик. И ты… человек, который так и не вырос с этого, который превратился в такого же взрослого. Обиженного, с эмоциональным грузом, который ты тащишь вместо того, чтобы отпустить. Ведь тебе легче отвернуться, чем посмотреть кому-то в глаза. — Не говори так, будто что-то понимаешь. — Может быть не понимаю, но кое-что о тебе я знаю. Ламберт, мне жаль, что… — Завали рот, а? Мне твоя жалость сдалась как дыра в голове. Дай-ка я напомню тебе: ты пришел поговорить о Лютике, а не обо мне. Хотел попросить, чтобы я был аккуратнее? Чтобы не сделал ему больно? Хорошо. — Но я знал, что ты не сделаешь ему больно, — искренне изумился Геральт. — Я же сказал, Ламберт, я слишком хорошо тебя знаю. Ты не грубиян, ты просто хочешь, чтобы тебя заметили. Пытаешься влиться, но у тебя не выходит, так что ты просто держишься в стороне, предпочитая шипеть и выпускать когти каждый раз от любого шороха. Ты холоден и тебя терзают сомнения. И когда тебе говорят «привет» — ты просто игнорируешь. Ведь ты хочешь большего. Зачем? Ламберт глубоко вдохнул и посмотрел на него. Он похлопал ему, не сменяя своего спокойного, лишенного эмоций выражения лица. — Засунь свои отцовские замашки себе в задницу, Геральт. Или дай их тому, кто в них в самом деле нуждается. Я не нуждаюсь. Делай вид, что всех знаешь и все понимаешь, но ты не можешь залезть ко мне в голову и прочитать мои мысли. А даже если бы и мог… знаешь, к черту тебя. Хотел сказать, чтобы я стал лучшей версией тебя для Лютика? На хер это дерьмо. Я для него лучшая версия самого себя. Так, как и положено быть. Геральт дергано улыбнулся и кивнул, прикрыв глаза. — Что ж… дело твое. Главное, что ты понял меня в плане Лютика. От тебя больше ничего не хочу. Потому что с Ламберта больше нечего взять. — Иди на хер, Геральт, — кинул раздраженно Ламберт и, выпрямившись, развернулся и пошел в другую сторону. Сжираемый сомнениями и раздражением, он ощутил себя до ужаса беззащитным, слабым. Тем маленьким мальчиком, который не верил даже в самого себя, не то что в других. В принципе, Геральт в самом деле прав. Хоть в чем-то он был прав.***
У Ламберта и вправду не было никого, кому бы он смог рассказать свою грустную историю и попросить совета. По правде говоря, Ламберт в этом и не нуждался по причине того, что ему не нужны советы и он бы точно не стал бы к ним прислушиваться. Ведь лучшего собеседника он отыскал в себе. В нескольких метрах тихо фыркала лошадь, кушая траву, ветер трепал кроны деревьев по листве, касался лица и волос. Успокаивал. Лучший психолог — природа. Влиться в ритм, ощутить гармонию и то, что все идет своим чередом. Прислонившись затылком к дубу, слушать то, как пел ветер. Гармония снаружи, диалог внутри. Ламберт старался не думать о том, что не мог изменить сам. Берег нервы и не тревожился лишний раз. Он холоден не от того, что так и не разобрался в себе — нет, это было катализатором другой проблемы. Он просто не хотел лишних проблем. Лишних людей. А сейчас он моргает и находит в своих руках Лютика. Такого живого и юного, сияющего как лезвие меча. Юный и талантливый — ему есть, что показать. Красивый, в меру изнеженный заботой Йеннифер, и не в меру заточенный твердостью характера Геральта. Лютик, нуждающийся в чем-то таком же прекрасном, как и он сам. Кто-то, кто уложил бы его спать в бриллиантах и спел бы ему колыбельную о том, как он прекрасен. Лютик просто заблудился. И он оказался здесь, на жестких матрасах, в пропитавшейся потом рубашке от бесконечных тренировок, просто чтобы угодить Геральту. Их проблема — собственные интересы. Геральт хочет не дать Лютику в самом деле влюбиться в оружие, поэтому он сделал из меча больное желание. Лютик хочет, чтобы его заметил Геральт и отказывается от себя настоящего. Ламберт медленно открыл глаза, смотря на воду. Сердце билось медленно, его не съедали противоречивые эмоции и инстинкты. Желание и страсть. Проблема эмоций в том, что они временны. Шестьдесят секунд или чуть больше — дальше все зависит от тебя. Ламберт винил самого себя за то, что так подвел… себя. Сегодняшним утром. Но что он мог на самом деле? Лютику нужно что-то такое же прекрасное и талантливое, звездочка сцены, как и он, но он… он здесь, и да, он хочет Ламберта из-за своей так и нерешенной проблемы в виде Геральта и его странной манеры воспитания. Хочет ли Лютик его на самом деле? Этот вопрос был важен для Ламберта. Потому что он… он не хотел быть по-настоящему честным и открытым для человека, который в самом деле просто пытался найти в нем лучшую версию Геральта. Нет, Ламберт не Геральт, но в глазах Лютика он — идеальный шаблон поведения Геральта. Нет, не стоило этого делать. — Тебя было сложнее найти, чем я думала. Забрался в самую чащобу или есть где еще спрятаться? — Я не прятался, — выдохнул он, немного раздраженный, что ему помешали. Он пришел здесь побыть один, а не влезать в эти их семейные драмы. Хотя он уже влез. В тот момент, когда посмотрел на Лютика и почему-то… увидел там целый мир. Юная звезда, наглый ребенок — бриллиант среди них, пыльных и грязных, уставших. Не перепутал ли ты дороги, мой мальчик? — Что тебе надо, Йеннифер? Я не люблю эти диалоги. — Потому что не умеешь их вести? Ламберт выдохнул и сказал: — Потому что не умею их вести. Йеннифер хмыкнула и медленно подошла ближе, тоже садясь на траву, но выдерживая между ним дистанцию. Ведь они не так близки, между ними есть только одно — Лютик. Поэтому она говорила с ним. А Ламберт сейчас завидовал и Лютику, и Геральту, потому что Йеннифер оказалась той самой мудрой и умной персоной, с которой ты можешь поговорить. Ламберту говорить было не с кем. Но ведь ему это и не надо. — Ты чувствуешь себя уязвимым сейчас, — сказала она. Ламберт раздраженно цыкнул. — Если лезешь ко мне в душу, то ты лезешь не туда. Не строй из себя вежливость, Йеннифер, тебе не идет, а я не нуждаюсь в красивых прелюдиях, ты знаешь. Спрашивай, что хотела, и оставь меня одного. Я не пьян, чтобы хотеть с тобой говорить. — А я ведь спросила искренне, — пожала она плечами. — Я искала тебя из-за Лютика. — Как будто могла быть другая причина, — фыркнул Ламберт. — Удивительно, один мелкий пиздюк, а ко мне сразу столько внимания. Да и от кого? От самой сильной чародейки континента, — едва не выплюнул раздраженно Ламберт. — Делаешь вид, что вас ничего не связывает? Пусть так. — Что ты хочешь? — Я просто… заметила что-то странное в Лютике утром. Хотела с ним поговорить… он что-то мешкался, а потом заявил, что имеет право на сохранение в тайне личной жизни и куда-то ушел. Так вот… какая к чертям личная жизнь в Каэр Морхене? Ламберт напрягся. — Ты ведь можешь прочитать мои мысли, так в чем проблема? Он думал, что нет, она не прочитает, проявит уважение, но пауза затянулась. Когда он посмотрел на ее лицо, он увидел, что она была… в шоке. В ужасе. — Прочитала-таки, — усмехнулся он. — Удобно с вами, чародейками. Ничего объяснять не надо. Она плотно сжала губы, помрачнела. Ламберт едва не съежился от того, как поменялось ее настроение. — Ну что, больше не хочешь узнать, почему я чувствую себя уязвимо? Нет? Теперь что, наорешь на меня? Ударишь? Заберешь Лютика и свалишь? Проваливай. Проваливайте оба, — махнул он рукой, смотря на озеро. Йеннифер сглотнула, перевела взгляд и проморгалась. — Я бы так и сделала, но я… я чувствую, что тебе больно. Очень больно. — Мне не больно, тебе кажется. — Я чародейка. — Мне похуй. Она выдохнула и помассировала виски. — Просто объясни мне, почему это произошло? Я решила, что ты… ты воспользовался его… доверием к тебе. Но ты… почему ты тогда страдаешь сейчас? — Да не страдаю я, еб твою мать! — всплеснул руками Ламберт. — Я таким родился! С таким лицом! Страдающее вот у меня лицо! — Ламберт, не делай из меня дуру! Что у вас, у мужчин, за привычка такая, а?! — рыкнула она. — Я даже не смотрю на твое лицо, я чувствую твое состояние, блять. И чувствовала Лютика. Лютик был счастлив так, как еще никогда. А ты… я впервые чувствую от тебя… это… Как будто это он тобой воспользовался… — сказала она чуть тише. — Никто никем не воспользовался. Лютик взрослый пацан, иди с ним говори, он тебе сын. А я тебе никто. Тебя не должно это волновать. — Ты тот, кого… кажется, Лютик… уважает. Верит. Видит что-то очень важное в тебе. А тот, кто Лютику так близок, он, должно быть… — Йеннифер, блять, заткнись, — он потер ладонями глаза, раздраженно цыкнув. — Тоже мне, чародейка. Если ты все можешь понять, то иди и понимай без меня, а? Даю подсказку. Не я ему дорог, ты все понимаешь. И я понимаю. Лютик вот не понимает. Но ничего, ты ему объясни… а если ему вот так легче, то хорошо. Вдруг поможет. Йеннифер уставилась на него во все глаза. О, нет, Ламберт испытывал не боль. Ламберт испытывал нечто хуже. Будто ему недавно в лицо плюнули, предали, потоптались и просто оставили его так лежать. Йеннифер никогда не испытывала к нему симпатии, но она… она в любом случае человек, и это было странно, видеть как другой человек, тем более, как оказалось, настолько близкий Лютику, просто сидел один и загибался непонятно от чего. В его мыслях сейчас четкого ничего не было, эхом стоял их диалог, больше — ничего. И концентрированное чувство тоски и боли. — С тобой поговорил Геральт? — попыталась Йеннифер. Ламберт глубоко вдохнул, будто пытался успокоиться. Будто бы он был чертовски раздражен. — Йеннифер, дорогая Йеннифер, повторяю еще раз. Я не собираюсь с тобой обсуждать ничего, что касается меня. О Лютике? Да, хорошо, это твое право. Да, вот так вышло, мы сблизились с ним за это время. Да. Добровольно ли это? Да. Отдает ли он себе отчет в этом? Скорее всего да, но ты можешь поговорить с ним. — Ламберт, — сказала она тяжело и увесисто. — Ты ведь знаешь, что я могу заколдовать тебя и ты мне все как на духу выложишь касательно своего состояния, вплоть до всех твоих детских травм. Если я захочу, то ты пойдешь сейчас дарить людям цветы и признаваться им в любви. Но я не делаю этого из-за уважения за то, как сильно ты помогаешь Лютику и, возможно, я не хочу задеть твое и так хрупкое эго. Так что, будь добр, отвечай на мою вежливость вежливостью. Если я спрашиваю, то, что ж, значит мне интересно. — Круто. Тебе интересно. И что мне прикажешь обосраться теперь? Рассказать о своих детских травмах? Что ты хочешь, Йеннифер? Что мне тебе рассказать, чтобы ты не стала, как ты там выразилась, трогать мое и так хрупкое эго? Йеннифер глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Да, Ламберт, кажется, понимал Лютика именно поэтому. Потому что сам внутри был закрытым, ожесточенным, обиженным ребенком. Только у Лютика была Йеннифер и был университет, а у Ламберта — никого и ведьмачья школа, детство, проведенное в тренировках и под наркотиками. Понимание этого довольно быстро успокоило ее. В конце концов, Ламберт, в отличии от Геральта, не нашел себе человека, которого бы полюбил, а Геральт обзавелся аж тремя. У Ламберта, в конце концов, не было даже того, кто любил его самого. Возможно, у других ведьмаков ситуация абсолютно такая же, но, что ж… именно к Ламберту Лютик проявлял такой интерес, а она уважала его выбор, пусть и не понимала. В конце концов, она обнаружила, что в самом деле озаботилась данной ситуацией. И не только из-за Лютика. — Почему Лютик скачет радостный и тыкает Эскеля тренировочным мечом, плетет с Цири венки, а ты сейчас сидишь здесь один и ненавидишь себя в два раза сильнее? Я не собираюсь тебя учить жизни, я вообще ничему тебя учить не собираюсь, но я сижу здесь и терплю твои заскоки. — А я просил их терпеть? — Ты вынуждаешь меня в самом деле заставить тебя рассказать мне все. Не уверена, что после этого тебе не будет стыдно. Ламберт тяжело выдохнул и откинул голову назад, ударившись затылком о кору дуба. Посмотрел на небо. — Как же ты меня бесишь, Йеннифер. Если ты скоро сама не свалишь, то я сам свалю от вас всех. — И оставишь Лютика? Ламберт не ответил. — В чем проблема, Ламберт? Расскажи мне о ваших отношениях. — Будто сама не знаешь. Он искал замену, он ее нашел. Его комплексы и гештальты нашли отклик еще в сексуальных желаниях. Ты сама понимала, что произошло. Понимаешь, к чему это может привести. И вот объясни, как, по твоему мнению, должен чувствовать себя взрослый мужчина после такой ситуаций с подростком? У меня нет подобных проблем, Йеннифер, это впервые в моей жизни. — Но тебя тревожит не это… — тихо прошептала она. — Не разница в возрасте. Что? — То, что я дебил, я так полагаю, — пожал он плечами, хмыкнув. Тихо зашелестела листва от ветра. — Я просто… не хотел бы лезть туда, куда меня не звали. Я не хочу любви, не хочу сострадания… — Ты боишься, что он заменил Геральта тобой. Ламберт прикрыл глаза, криво усмехнулся и похлопал в ладоши. — Браво. Теперь все? Он посмотрел ей в глаза, но лучше бы он этого не делал. Йеннифер смотрела на него с состраданием, будто бы что-то поняла. И это сострадание неприятно его обожгло. Он поджал губы и посмотрел на траву. — Ты любишь его, Ламберт. По-настоящему. Ламберт криво улыбнулся, и улыбка эта была тоскливой и абсолютно неприятной и странной. Вымученной, с сожалением. Человеческой. — Я не думал об этом до разговора с Геральтом. Со стороны в самом деле виднее. Лютик не видит меня. Он видит Геральта. Хочет Геральта. Нет, не в таком плане, упаси Бог, это просто… Ну, ты наверняка слышала о том, что такое бывает у девушек. Сначала тебя отец игнорирует в детстве, а потом ты любишь постарше и чтобы с тобой носились, как с ребенком. Возможно, они тоже не любят своих мужчин по-старше, они любят своих отцов. А в конце разочаровываются, потому что понимают, что так никому ничего не доказали, а время потратили на нелюбимого человека. Да, грустная история. Йеннифер выдохнула и посмотрела на свои руки. Какое-то время они молчали. И боль, жрущая Ламберта, казалось, витала в воздухе, была тяжелой и непривычной. Ламберту болело не так, как привыкла она. Это даже и не было чувство. Это его суть и истина. — Ты… не можешь утверждать такие вещи. — Не утешай меня. — Не буду. — Ты рада? — О чем ты? — Что на самом деле он ничего ко мне не испытывает, и я не испорчу ему жизнь. — Почему ты думаешь, что испортишь ему жизнь? — А ты так не считаешь? — Нет, я так не считаю. Ламберт усмехнулся, вскинув бровь. Он не хотел спрашивать, но он все-таки спросил, хоть и знал ответ заранее: — Почему? — Потому что ты не тот, кого из себя строишь. Ведьмаки не умирают в своих постелях, но ты… ты умрешь, защищая того, кто тебе дорог. Это очевидно, Ламберт. И не только потому, что ты не ценишь свою жизнь. Потому что ты наделяешь своего любимого человека всем тем, чем не наделил себя. И хранить ты его будешь в два раза сильнее. Ламберт усмехнулся и пожал плечами. — Ну и бред, — сказал он, смотря на небо. Мудрая и умная. Он не должен был быть слабым перед ней. Она его бесит и раздражает. Его бесит ее вседозволенность, что она все знает и умеет. Он не должен. Ему это и не нужно. Но он все-таки спросил: — Что мне делать? Ей не удалось скрыть удивления. Она медленно перевела взгляд на его лицо. И на секунду увидела в нем Лютика. Того Лютика, который одним ранним утром понял, что Геральт ушел. Геральт не вернется. Он не нужен Геральту. Но почему так себя чувствовал Ламберт? В его голове было слишком туманно и мутно. — Поговорить с Лютиком, — сказала она уверенно. — И что он скажет? Он сам ничего не понимает. Люди почти никогда не ощущают и не понимают природу своих психологических травм. Иногда и вовсе их не замечая и отрицая. Что ж… он думает, что любит меня, я знаю, что это вранье. И еще я знаю, что если оттолкну, то сделаю ему больно, и вы меня с Геральтом доведете до суицида за это. А если я оставлю все так, то… ну, ничего страшного. Потерплю. Буду представлять, что я в самом деле ему нужен. Или не буду. Наверное, мне вообще насрать, я просто давно не страдал и решил вспомнить молодость. — То есть ты готов терпеть это ради него? Жить в обмане? — она выдохнула и огляделась, просто пыталась спрятать свой взгляд. — Поговори с ним, — повторила она снова. — Объясни ему, дай ему время. Не спеши, ведь попросту некуда. Не делай из него глупого или слабого. Поверь, он сильнее всех мужчин, что были в моей жизни… Йеннифер посмотрела на небо, будто оборвалась на полуслове. А потом выдохнула и добавила: — Кроме тебя. Ламберт уставился на землю. Потом поднял взгляд на небо и поморщился от солнечного света. — Я не даю тебе хорошего совета только по одной причине. Потому что ты не нуждаешься в нем. Что ж… она в самом деле знала его. Отчего-то, видя его пять или шесть раз, она знала его. Ламберт выдохнул и медленно встал, отряхнул штаны и просто ушел. Не сильно он и расстроился, наверное. Его всю жизнь никто не любил, так что сейчас ничего нового или страшного. Куда страшнее было бы, если бы Лютик его в самом деле любил. Тут как-то и ответственности больше, да и вообще, наверное, аккуратнее надо быть. А так Ламберт будет жить так, как жил. И чертовски, блять, любить Лютика. Бояться за него, трястись, делать все, лишь бы ему не было больно. Окружать собой, заботиться и понимать с одного взгляда. Потому что Ламберт любил его. Но он бы предпочел не знать этого чувства никогда.