в смертельной агонии, не зови понапрасну друзей. дай-ка лучше согрею ладони я над дымящейся кровью твоей. ты не плачь, не стони, ты не маленький, ты не ранен, ты просто убит. Ион Деген
Ламберт знал, что когда у него нет настроения — ему по-хорошему бы никого не видеть. Он ведет себя замкнуто, на всех рычит и срывается на каждый столб из-за раздражительности. Раздражительности, которая взрастает из-за его тотальной неуверенности в себе в такие моменты. Он старался не появляться в Каэр Морхене просто чтобы привести мысли в порядок. Поговорить с самим собой, снова поверить, что один цикл сменяет другой, ну и все такое… Но, конечно же, ничего он не решил за этот долгий день. «ты любишь его». До какого-то момента это осознание просто летало рядом и Ламберт предпочитал сделать вид, что нет, ничего такого. Просто симпатия. Просто Лютик существует для того, чтобы его любили. И эта любовь растет из восторга и восхищения, в самом деле, ничего такого. Но услышав такое от Йеннифер, он сам едва не испугался. Он любил. Любил Лютика. Любить кого-то всегда страшно и неприятно. Ламберту казалось, что любить — это как стоять перед лицом ужаса и не бояться. Потому что ты этого хочешь. А такое всегда ведет к катастрофе. Он достаточно понасмотрелся на Геральта и Йеннифер, и решил, что из любви ничего хорошего не взрастишь. Да и вообще все это как-то неприятно было с учетом понимания того, что Ламберт для Лютика замена. Ламберт кое-что знал. Между ним и Геральтом он выберет Геральта. Потому что Геральт может дать ему то, что Ламберт — никогда. Признание, одобрение и, в конце концов, себя. А Ламберт это Ламберт. У него нет ничего, в нем нет ничего. Ему нечего предложить, нечего дать. Его этому не научили. Не рассказали, что надо иметь в себе хоть что-то, чтобы нравиться людям. Но Ламберт — пустой. Поэтому он был идеальным шаблоном для того, чтобы заменить Геральта. Ведь в нем ничего. Но не то чтобы Ламберту в самом деле очень грустно. Ему никак. Просто в этот раз вышло так, что он на что-то надеялся, а в итоге разочаровался. Он вовсе не страдал, нет. Он просто разочаровался. А отрицательные чувства, порой, так похожи между собой по своей цветовой гамме, что одно не отличишь от другого. Вот Йеннифер и показалось, что Ламберт страдал. Вовсе нет. Что чародейка может знать о чувствах ведьмака, который всю жизнь убеждал себя, что нет, он ничего не чувствует и к нему ничего не чувствуют? Ничего. Абсолютно ничего, ведь Ламберт просто не чувствует. Он убеждал себя в этом, и он верил, что это поможет ему. Засыпая в своей комнате он думал о том, что это должно помочь. Он знал, что если хорошенько постараться, если убедить себя, то любая ложь станет правдой. Притворяйся, пока это не сработает. Оно должно сработать. Ламберт в это верил. И нет, ему не нужно, чтобы его любили в ответ. Ему все равно, что вместо него видят другого. Ему абсолютно все равно. И нет, ничего у него там не болит. Не болело и не заболит. Все он уже выплакал, все у него уже давно отболело.***
Расскажи мне о конце света. Ламберт знал, что даже после конца начнется возрождение. За смертью следует жизнь. Так странно. Ведь ты продолжаешь жить даже после конца света. И Ламберт продолжает жить даже после полной перегрузки его головы. Будто кто-то запихнул в него наркотики, и все происходящее — плохой сон. Но нет, плохие сны не начинаются с запаха васильков. Просто интересный факт: Ламберт нарвал именно васильков вовсе не от того, что знал их значение. О нем он узнал многим позже. Просто в запахе Лютика, в нижних поднотах, угадывались васильки. Он медленно открыл глаза. Щеку обожгло приятное тепло, нежное касание. Чужое дыхание пахло медом и вареньем. По-детски неловко, по-юношески знакомо. — С добрым утром, — голос Лютик показался таким тихим, что даже тише абсолютного отсутствия звуков. Поцелуй в лоб был невесомым и едва ощутимым. Ламберт открыл глаза полностью и уставился в потолок. Плохой сон? Вчерашнего дня и тупого разговора не было? Он посмотрел на Лютика, и понял, что находился в своей комнате. Нет, не плохой сон. Эти тупые диалоги были, а с ними — чувство, будто бы он разделся перед ними и показал свои внутренние органы. Не очень приятное чувство. — Что ты здесь забыл? — спросил Ламберт заспанным голосом, смотря на Лютика. На его голубые глаза, которые в солнечном рассветном свете были почти прозрачными. Он не удержал свой глупый порыв и медленно коснулся его щеки только кончиками пальцев. Тепло его кожи почти обожгло. — Какой-то невежливый вопрос, — фыркнул Лютик, теребя пуговицы на его рубашке. — Я волновался о тебе вчера. Где ты носился? Ламберт тяжело выдохнул, оперся на локти, а потом медленно сел, потерев лицо руками. Да, в этом и был смысл. Ведь никто не знал, что весь день он придавался самобичеванию. Можно соврать что угодно и не выставлять себя слабаком. Поэтому он предпочитал не появляться на глаза живым людям, чтобы не казаться глупым мальчишкой. — Медитировал вчера долго. Потом что-то дикие волки разгулялись… почистил территорию. Просто потом немного прогулялся. Думал много о своем поступке. Знаешь, это не совсем нормально… твой возраст. Для меня, — он пожал плечами, выглядя спокойно, зная, что говорил те вещи, которыми и был бы озабочен обычный взрослый психически здоровый мужчина. Который не стал бы рыться во всех этих гештальтах. Просто о возрасте. Ничего лишнего. Лютик внезапно тяжело выдохнул и встал с кровати, потянувшись. — И долго ты здесь был? — спросил Ламберт, глядя, как Лютик открыл окно и глубоко вдохнул. — Часа пол, не больше, — он пожал плечами и повернулся к нему. — Зачем ты врешь мне, Ламберт? — О чем ты? — Йеннифер рассказала мне, что видела тебя. И она сказала, что ты чувствовал себя ужасно. — А как себя должен еще чувствовать мужчина, который едва не совратил ребенка, извини? — Ламберт вскинул бровь. Да, он был хорош в этом: чтобы гнуть свою линию, делать из себя идиота, который в самом деле не понимал, о чем ему говорят. — Тогда почему я не верю тебе? — тихо спросил Лютик. — Ведь тогда ты бы не поцеловал меня так. Ты бы колебался и… возможно, и вовсе бы этого не сделал. Что не так? Я тебе… не нравлюсь, да? Ламберт широко раскрыл глаза, неприкрыто удивляясь. — Что за мысли? Лютик как-то обиженно фыркнул, глядя на пол и ковыряя его носком сапога. — Тогда почему ты сбежал от меня? Не захотел видеть? — Да Дьявол, как эти мысли вообще появляются в твоей дурной, но милой голове? — резко сказал Ламберт, хмурясь. — Я же сказал, мне надо было подумать! — О чем? Обо мне, да? О нас? — Да. Об этом тоже. Я знаю, как много значил для тебя тот поцелуй, и… — Для меня? — вскинул удивленно брови Лютик. — А для тебя? — Лютик, для меня уже давно обесценился и секс, и поцелуи, но!.. — пресек он попытку Лютика что-то сказать, видя, как тот недовольно хапнул воздуха. — Но с тобой было что-то особенное. Мне хотелось… укрыть тебя от всего мира. Я не знаю, Лютик, я не знаю, это впервые со мной… — Так… если тебя это озаботило, если ты думал о нас, то почему нельзя было поговорить об этом со мной? Ты ведь судил, наверняка, с субъективной стороны, и много чего упускал… Что именно тебя тревожило? И к чему в итоге ты пришел? Расскажи мне… Ламберт поджал губы и опустил взгляд. Он не хотел больше… диалогов. Не хотел казаться слабым и ничего непонимающим. Он больше не хотел слушать бред о том, что он вовсе не грубиян, он просто хочет привлечь внимание. Он устал, и нет, не нужно ему никакое внимание. — Ничего серьезного. Я же сказал — думал о твоем возрасте… — И что надумал? — Ничего. — Ты врешь мне, — выдохнул Лютик, прикрыв глаза. — Я вижу по твоим глазам, что ты страдаешь. И у меня сердце разрывается видеть тебя таким. Что случилось, Ламберт? — он медленно подошел к нему и обнял за шею. Ламберт выдохнул, прижимаясь щекой к животу. — Расскажи мне. Даже если это касается только тебя. Ламберт не ответил. Он обнял его за бедра, закрыв глаза полностью, просто слушая их дыхание и ритм сердец. Ощущал, как Лютик поглаживал его по волосам, а Ламберт… Ламберт внезапно понял, как ему этого не хватало. Чтобы обняли его, а не он. Чтобы утешали его, а не он. Чтобы его захотели услышать. Может, не так уж это и важно? Ну замещает Лютик Геральта Ламбертом, ну и что с того? Волнуется же он о нем, о Ламберте. И гладит по волосам сейчас его. — От чего ты бежал вчера, Ламберт? И почему предпочел справляться один, а не сказать мне? Я знаю, в твоих глазах я юн и глуп, ничего не понимаю и не знаю, но ведь… я могу хотя бы тебя обнять. Ты ведь знаешь: иногда это единственное, что нужно, — Лютик зарылся руками в его волосы, растрепав их еще сильнее. Волосы у Ламберта были густые и тяжелые, гладкие, казалось, что не путались никогда. Гладить его по волосам было приятно. — Что тебя тревожит, душа моя? — Лютик медленно погладил его по затылку, провел к плечу и взял за подбородок, прося посмотреть глаза. Ламберт медленно поднял голову, смотря в глаза. Он мог бы сейчас усмехнуться, отпустить едкую шуточку, но ничего бы не смогло спрятать смятения в его глазах. Ламберт не ответил. Лишь спросил: — Разве я тот человек, о котором ты мечтал? Лютик замер на несколько мгновений, застыл рукой в волосах. Потом выдохнул, снова обнял за шею, продолжая свободной рукой гладить его по голове. Улыбнулся понимающе и посмотрел снисходительно. — Мечты на то это мечты. Вечная цель, мотивация идти. О людях не мечтают, Ламберт, и ты это знаешь. Люди просто с нами случаются и, порой, когда они приходят в нашу жизнь, мы искренне удивляемся тому, как мы вообще могли жить без них раньше? Поэтому я рад, что встретил тебя сейчас. Ведь я прожил без тебя каких-то семнадцать лет, а не сорок или и того больше. Лютик улыбнулся ему, глядя в глаза. Глаза Ламберта сейчас были на удивление чистыми и широко открытыми как у ребенка. Он будто верил во что-то, надеялся. И эта вера была похожа на веру в Бога. В то, в правдивость о чем ты никогда не узнаешь. Но это твой выбор. Выбор поверить в Бога или нет. Ламберт смотрел на Лютика сейчас именно так. Как на Бога. — Ламберт, послушай меня хотя бы сейчас, — попросил он, поглаживая по щеке, видя, что Ламберт сейчас впервые… не просто слушал, он вслушивался, понимал и принимал. — Я не знаю, чего в тебя такого понапихали, почему ты ползешь все глубже, чего ты хочешь отыскать на том дне, к которому так стремишься… Но послушай, тормози. Я же здесь. Юный и глупый, но… но я здесь. Я не могу заменить тебе твой мир, не уверен, что могу заполнить собой ту пустоту, что ты в себе накопил. Я не уверен, что ты вообще можешь принять мои чувства… ведь в тебя уже не лезет это. Совсем. Но я же тут. Хватит, не мучай себя. Лютик наклонился, поцеловал его в лоб, а потом медленно опустился на колени, смотря ему в глаза, держа за лицо, поглаживая. Попытался улыбнуться, но понял, что не может. Нет, не сейчас. Ламберт медленно моргнул. Да. Юный и глупый. Красивый и молодой, иногда пугающе хорошенький. Лгущий самому себе, чтобы спастись. Дурачит всех своей улыбкой, притворяясь, как хорошо он проводит время. Его милый мальчик… Как хорошо, что Ламберт не его отец. Ведь помочь друг другу они не смогут. Как может помочь тот, кто сам утопает? — Ламберт? — Что? — Ты бы уехал со мной отсюда, если бы я попросил? Ламберт уставился на него как на сумасшедшего. Он был уверен, что Лютик никогда не выберет между ним и Геральтом его. Ведь он не его отец, и неважно, что делал для него все возможное — этого же все равно мало. — О чем ты? — О… жизни, — он потянулся вперед, потеревшись носом о его нос. — Пить вино и не спать до утра. Я бы смог выступать в тавернах, танцевать и зажигать, но знать и чувствовать, что смотришь на меня только ты. Вытворять все, что заводит нас обоих, не думать о завтрашнем утре. Ночевать иногда в лесах, но просыпаться с тобой — горячим, на мокрой траве. Не думать о нашем возрасте, о том, что там было у меня в прошлом, что было у тебя… Я знаю, мертвых не оживить. Но, что ж… ты ведь еще можешь прожить свою мертвую жизнь? Ты боишься меня так же, как и это делает Геральт, пусть и не осознаешь этого. Но… я не такой хрупкий. Вы все пережили нечто страшнее того, что пережил я. Вас же это не убило. — Ты не понимаешь, Лютик. Дело не в том, что мы пережили или что пережил ты. — А в чем? Расскажи мне. Расскажи мне о страхе. Чего ты боишься? И Ламберт ответил: — В ответственности. Я не хочу сломать тебе жизнь, не хочу изменить ее не в том направлении. Стать дурным примером. Ведь ты и так достаточно себя обманываешь. К чему тебе это? Почему ты не выбираешь то… то, что принадлежит тебе? Что ты здесь забыл? Ради чего ты здесь? Почему ты сейчас сидишь передо мной? Скажи честно. Лютик замер. Ламберт ощущал, как похолодели его руки, увидел, как он опустил взгляд. — Я… ради Геральта. Ламберт улыбнулся. Улыбнулся так, будто ему только что разбили сердце. Но, ох, конечно же это было не так. Ведь нельзя сломать уже сломанное. — Но почему я сижу сейчас здесь? Из-за тебя. Потому что я не хочу, чтобы тебе было больно. Ведь этого было достаточно. — А я не хочу, чтобы в один момент ты понял, что потратил свою жизнь зря, стремясь что-то кому-то доказать. Зачем ты держишь меч? Медитируешь? Тренируешь знаки? Для кого ты живешь сейчас, Лютик? Не ври мне, что для себя, я не так глуп, как тебе кажется. Лютик моргнул и потупил взгляд. А потом убрал и руки, и Ламберт ощутил себя одиноким. Чувство, в котором он жил всю свою жизнь, впервые показалось незнакомым. Лютик повел плечом и сказал: — Для Геральта. Ламберт кивнул и медленно встал. Прошел мимо него, пригладил волосы и надел сапоги. И он сказал: — Что ж… ты и сам ответил на вопрос, поеду ли я с тобой. Нет, не поеду, потому что это не нужно тебе. Когда ты начнешь жить для себя, ты поймешь, что тебе не нужен ни я, ни Геральт. Тогда ты посмотришь на меня и испугаешься, что потратил жизнь на кого-то вроде меня. И разочаруешься. А разочарование, оно… знаешь… Ламберт посмотрел в окно. Выдохнул, почесал затылок и пошел к выходу: — Оно заставляет тебя чувствовать себя уничтоженным. Нет ничего хуже, чем время и силы, которые ты потратил зря. Лютик действительно был сильнее всех мужчин, что знала Йеннифер. Но не сильнее Ламберта, который, не смотря на все сомнения и боль, на все разочарование в себе и своей жизни, он всегда не боялся смотреть правде в глаза. Смотреть в этот окровавленный, пускающий слюну оскал, пережевывающий ошметки мяса. Нет, ему совсем не страшно. Он уже не боится страха. Ведь он достаточно сильный, чтобы не испортить Лютику несколько лет жизни, просто ради того, чтобы ему — Ламберту — было кого любить. Поэтому он закрыл дверь. Потому что силы в нем для этого было достаточно. Они не обсуждали это. Ни вечером, ни на следующий день. Ламберту казалось, что говорить было нечего. Лютику казалось, что говорить было бесполезно. Они оба были неправы. Приятно грело солнце, ветер не давал спечься под лучами. Пыль не летела в глаза. Цири была хороша. Для своих лет и, казалось бы, хрупкого телосложения, она была чертовски хороша и прекрасно держала меч и отражала любую атаку. Лютик любил тренироваться с ней тоже, потому что они почти были на равных. Не считая иной силы в Цири, не считая побольше опыта с мечом у Лютика. Но в целом… они были на равных. — Ты перестал тренировать знаки, да? — спросила внезапно Цири, убирая волосы со лба, играясь с мечом, подкидывая его вверх. — Откуда ты узнала? — Лютик присел на камень, убирая волосы, прилипшие из-за пота ко лбу. — Вы с Ламбертом каждый день туда ходили. А сейчас… — она шмыгнула носом, и Лютику казалось, что она скажет «не ходите», а он придумает отмазку, что занимаются этим в замке. Но она сказала: — А сейчас вы не разговариваете друг с другом. Ламберт ходит мрачный и будто побитый. Ты такой же. Но Ламберт не мог сделать тебе больно. Так говорит Геральт. Лютик посмотрел ей в глаза. Не удивляясь, нет, у него уже не было сил, чтобы удивляться. — Ну и что с того? — спросил Лютик без единой эмоции. Он не хотел это ни с кем обсуждать. Ни с Йеннифер, ни с Геральтом, ни, уж тем более, с Цири. Конечно, она была вполне умна для своих лет, но не в таких вещах для которых нужен тупой опыт, да и то, по большей мере, он тоже был бесполезен. Потому что был субъективен. Все бесполезное и тупое. С того момента, как Ламберт перестал с ним разговаривать — все серое и мрачное. Лютика это выводит из себя. — С этого то, что ты тоже отупел, вот что. — Тебя как не послушай, так все тупые и слепые. Со стороны любая проблема кажется легкой, потому что ты не обременена эмоциями, вот и вся загадка. — Не-а, — беззаботно пожала она плечами. — Вы просто делаете из легких вещей сложные. Иногда чувства это просто чувства. И принимать решения надо без них. Особенно, когда они касаются чувств. Как бы смешно это не было. Люди часто говорят другим людям глупости из-за своих эмоций, которые их угнетают. Тебе что-то сказал Ламберт, так? Не отвечай, по глазам вижу, что эта дубовая башка напортачила, — махнула рукой она. А потом внезапно посмотрела на него абсолютно серьезным взглядом, сказав так же уверенно: — Ламберт… просто такой всегда. У него… я не знаю, Геральт каким-то словом это называл, но я забыла. Знаешь, когда человеку всегда плохо. Спроси у Йеннифер — она скажет, что Ламберту не бывает хорошо. Он живет в этом. Ему трудно принимать взвешенные решения. Ему кажется, что другим тоже больно. — Цири, помолчи, — попросил ее Лютик. — Потому что тебе его жалко и ты не можешь это слушать, да? Потому что знаешь, что ему сейчас еще хуже? Мне тоже так сначала было. А потом подумала, что он, наверное, привык. Он не знает, что может быть по-другому. Больше тебе скажу — он боится другого. Он боится тебя, Лютик. Лютик выругался себе под нос, отбросил меч и просто быстро ушел. Он знал, что потом пожалеет об этом поступке, придет извиняться перед ней, но сейчас… сейчас это было слышать выше его сил. Почему все самые важные мужчины в его жизни в итоге приходят к тому, что они его боятся?! Стоит Лютику только полюбить их, почувствовать теплоту, идущую из их сердец — и все его как огня шарахаются! Что ж, он просто снова влюбился в еще одного неудачника. Он хотел найти Йеннифер, чтобы поговорить с ней немного, может, сейчас он выговорится хотя бы ей… может быть. Он не нашел ее в ее покоях, и пошел в библиотеку. Там ее тоже не было. Он медленно прошелся меж книжный полок, пока его не окликнули: — Ищешь чего? Лютик обернулся, глядя на Эскеля, который что-то быстро пролистал в книге. Потом покачал головой, цыкнул, отставил книгу и стал просматривать полки. — Йеннифер. Не видел ее? Эскель посмотрел на него, вскинув бровь и покачав головой. А потом сказал: — Думал, что Ламберта. Решил помириться или типа того. — Помириться? — переспорил Лютик, медленно подходя ближе. — Что ищешь? — Такая огромная красная книга по поводу вампиров. Там еще первая буква затерлась... Да, помириться. Вы же поссорились, так? Неделю назад вы же как не разлей вода таскались друг с другом, — сказал он, продолжая просматривать полки. Лютик плелся за ним и разглядывал полки, что пониже. — А теперь что-то вообще даже не смотрите друг на друга. Чего поссорились, кстати? — Да так, по мелочи, — отмахнулся Лютик и присел на корточки. — Эта? — спросил он, вытаскивая здоровенную книгу с нижней полки. — О! Да! — он принял книгу, стряхнув с нее пыль. — Спасибо, — потрепал по голове и продолжил: — Вообще без причины, что ли? — У нас был небольшой конфликт, а он… можно сказать, что принял решение за меня, решил, что ему известно лучше, да и… наговорил всего. Типа я не понимаю, как и куда, не знаю даже самого себя, что я не могу знать о… неважно, — махнул он рукой. Эскель нахмурился и почесал подбородок. — Как-то мутно… — А с Ламбертом разве по-другому бывает? — Ты прав. Не бывает, — покачал он головой. — Но ты бы не злился на него. Иногда, когда Ламберт грубит, он просто проявляет так свою симпатию. Кроме того… знаешь, у него постоянно только одно настроение. Хуевое. И он может наплести всякого под этим влиянием. Извиняться первым он не придет, будет думать, что прав, но если ты первым пойдешь на встречу, то, поверь, побежит к тебе так, что создается впечатление, будто он сам пришел прощения просить. Лютик усмехнулся, кивнув. — Я знаю, что ты ему очень нравишься. На самом деле я удивился, потому что Ламберт… не проявлял ни к кому подобных чувств. Он холоден в этом плане, но ты… ты что-то особенное для него. Поэтому… он может вести себя странно, потому что будет сбит с толку такими чувствами. Вспомни свой первый раз, когда ты взял в руки меч. На что это было похоже? — О-о-о-о, — протянул Лютик, махнув рукой. — Это было очень неловко и тяжело. И это чувствовалось, как… ответственность. Нечто важное и то, с чем очень сложно управиться. — Ага, — пожал плечами Эскель. — То же самое чувствует и он рядом с тобой. Поэтому вышло то, что вышло. Лютик нахмурился, почесав затылок, а потом сказал: — Спасибо. Пожалуй, теперь я немного что-то понял. — Да, Ламберт тот еще портрет, разобрать его сложно… Я его не первый год знаю, но понял только то, что я о нем нихрена не знаю и не понимаю. Лютик почему-то рассмеялся. Сам не понял, из-за чего. Просто ему немного отлегло.