Daddy Issues

Душа трепещет и плачет От того, что творится в уме Но я твержу, что всё будет иначе А кто бы твердил это мне?!

      Ламберт был с ним всю ночь. Даже когда Лютик засопел у него под боком — Ламберт не уходил. Сна он не видел, но продолжал лежать рядом и гладить его по спине и волосам, находя это чем-то необходимым. Кожа под его ладонью была такой нежной и нетронутой, что страшно становилось.       Веки тяжелели, но сна не было.       Медленно вставало солнце из-за туч, окрашивая комнату в холодное освещение. Постельное белье казалось ледовито-голубого цвета от этого освещения. Таким сумрачным и холодным, будто они лежали на смертном ложе в чистилище.       Ламберт тяжело выдохнул и закрыл глаза.       Надо было идти.       Необходимо.       Он медленно взял его за подбородок, так, чтобы не потревожить его сон, и невесомо коснулся его губ своими, надеясь запомнить это касание, желая носить его под своим сердцем еще долгие-долгие годы.       Это будет греть его. Он знал.       Он встал с проскрипевшей кровати, медленно одеваясь. Укрыл Лютика покрывалом, укутывая его потеплее.       Погладил по волосам и, поцеловав в висок, побрел к выходу.       Посмотрел через плечо, желая запомнить это невероятное, всем сердцем желанное юное тело на смятых ледовито-голубых простынях.       Тяжело выдохнув, он вышел из комнаты, прикрыв дверь.       В замке было холодно. Ламберт потер в миг замерзшие ладони, пытаясь согреть их своим дыханием. Погодка, видно, сегодня особо не жалует. Со вчерашнего вечера, впрочем.       Он медленно вышел на балкон, обняв себя руками и крупно вздрогнув, оглядывая улицу. Стелился легкий туман по земле, почти рассеявшийся, все было мокрое и холодное.       Ламберту даже на секунду показалось, что он был в своем дурном сне, в котором ничего не хорошо, а в конце все умирают.       Его снова и снова пробирало холодом, а он просто стоял и растерянно пялился на улицу таким взглядом, будто смотрел на труп своего близкого человека.       Напуганный мальчик в клетке взрослого тела.       За спиной послышался зевок, и Ламберт вздрогнул, посмотрев через плечо. Слава Богу это была всего лишь Йеннифер. Сонная и взлохмаченная, будто только-только оторвала голову от подушки. Она поправила на себе накидку и оперлась о холодную каменную кладку, смотря куда-то вперед, на непогоду.       Ламберт медленно моргнул.       — Что ты здесь забыла в такую рань?       Она перевела взгляд на него и медленно подошла ближе к нему, снова смотря на улицу. Покачав головой, она сказала:       — Лучше бы ему не знать, что ты сделал с Лютиком этой ночью.       Ламберт напряженно сглотнул, впившись ледяными пальцами в холодную перекладину балкона. Пальцы соскользнули по изморози подушечками, царапнулись, неприятно защипали. Через минуту они будут в порядке, разумеется, так что Ламберт даже не обратил на это внимание.       Она выдохнула и покачала головой, спросив:       — Скажи, зачем ты это сделал? О его порывах я смутно догадываюсь, но ты… ты-то куда? Взрослый же, прекрасно отдавал себя отчет и понимал, к чему это приведет. Как это повлияет на него. Это ужасно, Ламберт.       Ламберт не ответил. Только заторможено кивнул, смотря вниз, желая просто сигануть с этой высоты. И вправду, никакая регенерация тебе не поможет, если ты просто разобьешь себе голову. Не то чтобы хоть кому-то от этого будет легче, но ему не будет болеть, так что не самая плохая идея.       — Успокойся, Ламберт, — выдохнула она, положив руку на его плечо. — Сигать с балконов не самая лучшая идея.       Ламберт впервые был благодарен ей за то, что она читала мысли.       Потому что говорить, казалось, сейчас было так сложно. Тяжело. Будто бы внутри был кусок камня, и он тянул и сердце, и язык вниз, и ему просто не хватит сил, чтобы сказать хоть одно слово.       — Я не виню тебя. Потому что я знаю это. Сколько раз это было со мной? Миллион! Ты знаешь, что секс ничего не исправит, порой даже сделает хуже, но все равно… у тебя нет воли отказать себе в этом. Но… Лютику в этом плане будет сложнее. Он… возлагал на это куда большие надежды, чем ты или я. Понимаешь?       — Понимаю, — только и смог сказать он. — Мне нужно выпить, — пробубнил едва слышно и развернулся, идя в сторону.       Он не думал, что она пойдет вместе с ним. Но она пошла.       Просто следовала за ним, невесть за чем. Ламберт не понимал, в чем смысл, а потом увидел себя в отражении зеркала.       Ах, понятно.       Наверное, даже он бы, завидя любого в таком виде, решил, что ему срочно нужна помощь.       Ламберт выглядел просто отвратительно-жалко.       Уставший и сонный, с синяками под глазами и пустым, полным отчаяния взглядом. Словно тень от самого себя, он даже не был похож на живое существо.       Покачав головой, он просто пошел дальше, стараясь держать спину прямой, а плечи — расправленными. Вздернутый подбородок, спокойный взгляд, надменная усмешка. Такие простые вещи давались ему сейчас с огромным трудом.       — Честно, я не знаю, о чем я думал, — начал он, открывая бутылку. — Я знаю, ты волнуешься о нем. И… черт, я просто не подумал об этом, зачем я оправдываюсь?! — он сделал два больших глотка и присел на какую-то сомнительную табуретку, пялясь на пол. — Я… я просто понял заранее, что наш секс обречен, и что он делает это просто для того, чтобы удержать, и… и… я даже не подумал о его чувствах. Не подумал о его сердце, когда он проснется один. Да, он не любит меня по-настоящему, но ведь… ему все равно будет больно.       Йеннифер тяжело выдохнула, покачав головой, отводя взгляд.       — Будет. Это неправильно. Но и отказать было бы очень сложно. Тебе бы не хватило воли.       — Но ответственность на мне. Черт возьми, как же жалко я поступил, — он нажал на глаза ладонями, тяжело выдыхая, а после снова потянулся к бутылке, но, внезапно, не ощутив ничего, кроме рвотного позыва, отставил ее в сторону и судорожно выдохнул. — А если… если в этом есть смысл? Если я останусь? Вдруг…       Он прервался, заметив, как на него смотрела Йеннифер. С сожалением и пониманием. Закусив губу, он посмотрел на свои руки.       — Ламберт, послушай, это все заранее было бы неверно, даже если бы он не нашел в тебе замену Геральта. Вспомни его возраст. И свой. Это было бы насилием так или иначе, с любой из стороны это насилие. Ничего бы здорового не было бы из этих отношений.       Ламберт сжался, ощутив, какая мерзкая горечь засела в глотке после этих слов. Всякая надежда покинула его, и он в миг осознал беспечность своего поведения, глупость любого из поступков.       Он мог бы позволить себе быть его отцом, и это было лучшим вариантом. Они были бы вместе, и он давал бы ему нужную поддержку. И никому бы не было больно.       Они просто были бы вместе, но в другом смысле.       Но нет, Ламберт все разрушил своим хреновым животным инстинктом…       — Это не животный инстинкт, — покачала она головой. — Я знаю: ты любишь его. По-настоящему. И так же я знаю, насколько эта любовь больна.       — И сам я больной, раз хотел ребенка.       — Он… не совсем ребенок. Сам знаешь.       — Йеннифер, давай не будем отрицать очевидные вещи. Лютик… ребенок. Я отвратителен. Я даже не могу понять, почему это произошло со мной! У меня не было такого ни разу! Ни разу я за всю свою жизнь не посмотрел на ребенка и не захотел его! Ни единой мысли не было! Но Лютик… это что-то неописуемое. Мне просто сорвало голову.       — Не пытайся найти оправдания этим чувствам. Они случаются, и на этом все. Тем более в тебе достаточно силы и здравого ума, чтобы… не сделать хуже.       Ламберт тяжело выдохнул и упал лицом в свои ладони.       — Я ведь уже наломал дров, да? Оставил отпечаток? Я травмировал его, так? А что если он теперь по жизни будет хотеть старых мужиков?!       — Ламберт, ради Бога, не делай хотя бы из себя монстра! — возмущённо сказала она, нахмурившись. — Лютик хочет не взрослых мужиков, он хотел отца. И ты дал ему все и даже больше. Ты даже ему помог, Ламберт, да как ты не понимаешь!       Йеннифер прервалась и тяжело выдохнула, глядя, как по-детски напугано и абсолютно без веры на нее смотрел Ламберт.       Ее постоянно подкупали такие моменты. Когда взрослые мужчины превращались в обычных маленьких детей.       — Это как… Я не знаю, с чем сравнить, чтобы ты понял. У него было желание получить от Геральта все, чего он не получил ранее. Это было невозможно. Ты сам это понимаешь. И тут появляешься ты. Новая фигура в его жизни. Взрослый мужчина с тем форматом поведения, о котором он мечтал. И таким образом потребность во внимании немного смещается, потому что после стольких лет ожидания он уже в принципе перестал верить в то, что к нему кто-то настолько сильный может относиться как к сыну. Ты доказал ему обратное. Ты дал ему то, что он хотел. Ты дал ему даже больше. Оставил ли ты на нем травму? Сомневаюсь. Он не настолько слаб, как ты думаешь.       Ламберт заторможено кивнул, хотя едва ли его это утешило.       — Но… своим уходом… разве я не повторю его историю с Геральтом?       Йеннифер грустно улыбнулась и ощутила, что захотела его… обнять. Так, как порой ей этого хотелось с Лютиком. Обнять не как Геральта, нет, ни в коем случае. Как Лютика. В глупой надежде, что это поможет.       — Не повторится. Ты не стал для него таким важным, как Геральт. Геральт для него значит весь мир, а ты просто восполнил его мечты, дал все, что нужно и, в общем…       — Моя роль исполнена, понял, — кивнул он, говоря таким спокойным голосом, что Йеннифер аж поморщилась от этого притворства. — Значит, он будет в порядке?       — Скорее всего. Если мы закрываем глаза на… — она прервалась, выдохнув, и Ламберт уставился на нее так напряженно и выжидающе, что это даже немного сбило ее с толку.       — Предназначение.       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой.       — Даже если оно и сведет нас, то тогда, когда это в самом деле уже будет нужно. Сейчас я уже… не нужен ему, — сказал он так, будто ему было физически больно от этих слов. — Я уже дал ему все, что смог. Мне больше нечего ему предложить. Дальше я только все усугублю.       Поразительная разумность, трезвость и взвешенность. Такое натренированное, будто Ламберт заучил это как стишок. Понимал разумом, не сердцем. Ведь врать всем так легко, но принять по-настоящему — совсем разное.       — Ты в самом деле принимаешь это? — спросила она скорее для него же самого, чем для себя. Она все могла знать и без таких глупых вопросов.       Ламберт смотрел какое-то время пустым взглядом в сторону, и, не сменяя ни выражения лица, ни этого своего притворно-сухого голоса, как простой факт, он признался скорее себе, чем ей:       — Я очень люблю его, Йеннифер. Я не хочу уходить.       Она замерла, до чертиков напуганная этой откровенностью. Просто стояла перепуганная и смотрела на него. Ламберт будто был не здесь. Он и не был собой. Это был какой-то другой человек с лицом Ламберта. Или же это все-таки был он. Но тот он, которого он ото всех скрывал, говоря, что ничего не чувствует, не любит и не привязывается. Соврав всем о том, что привязанность и любовь из него вытравили все те люди, что разбивали в нем сердце и веру в человечность, он забыл о том, что вранье не заменит тебе тебя.       Что как бы ты не кричал о том, как тебе насрать, какой в этом смысл, когда ты каждый вечер загибаешься от всего, что несешь в себе. Все твои усмешки и ужимочки не дадут тебе счастья.       Ламберт моргнул (казалось, впервые за несколько минут), и все еще выглядя как восковая кукла, продолжил:       — Но если так надо, то, знаешь, — он беспечно пожал плечами. — То я совсем не против. У меня есть кое-что намного важнее этого. Например, мои воспоминания. А… все эти вещи… Они мне совсем не нужны.       Йеннифер поджала губы, не в силах оторвать от него взгляда, искренне не веря, что все произошедшее в самом деле заставило Ламберта быть… таким. Потерять все силы, все дыхание, просто сбиться и забыться. И стать тем, кем он был все это время.       Человеком нуждающимся в помощи.       Человек, которого просто никто так и не смог полюбить по-настоящему.       Раненый зверь сидел перед ней и тщетно пытался прикрыть лапой пульсирующую кровавую рану на своем теле, надеясь, что никто не заметит.       Но Йеннифер все прекрасно видела.       Она поджала губы и опустила взгляд, сжав руки в замок. Его плечи расслабились, но он стал выглядеть еще хуже.       Йеннифер сказала:       — Послушай, я понимаю, это… ужасно. Когда ты любишь, но не можешь получить этого в ответ, но…       И она прервалась.       Она не знала, что «но».       Она хотела сказать, что любовь не всегда единственное, что тебе нужно, но в случае Ламберта это правда. Это все, чего он сейчас хотел.       Но ведь она не могла ему этого дать просто от того, что ей стало его жаль. Эти чувства не берутся из воздуха. И, чего греха таить, даже Лютик не смог его полюбить.       Просто есть такие люди.       Которых полюбить просто не выходит. Какими бы хорошими они не были. Они просто не для любви.       Ламберт такой же.       Не для любви. Как и многие другие ведьмаки.       Он слишком неподходящий для того, чтобы кто-то смог почувствовать такое к нему. Слишком нервный, кривой и неправильный. Такой активный, что аж дерганый. В этом никто не виноват. Но как ей это объяснить ему так, чтобы не сделать хуже?       Да и толку с этих объяснений, если он все равно продолжит слепо верить в это все.       — Тебе в самом деле больно? — спросила она, будто хотела бы узнать, что она ошиблась, и нет, ему не больно, может, немного досадливо и неприятно, но не то что бы он в самом деле ощущал себя скверно. Терпимо.       Ламберт нервно улыбнулся, уголки его губ дернулись, а нижняя губа дрожала.       — Мне было больно в своей семье, — он сморщился, произнося это слово. — Мне больно здесь, в Каэр Морхене. Я умирал каждую ночь, думал, что должен умереть, хотел умереть, но утром возрождался. Мне было больно, когда это место было разрушено. Мне было больно потом, в конце концов… мне больно даже сейчас… — его голос был все тише и тише. Таким загнанным и напуганным. Таким… по-детски несчастным. — Засыпая, я не вижу снов, а перед тем, как заснуть, я молюсь, чтобы утром мне стало легче. Прошел уже почти век, но я все еще верю, что когда-нибудь это пройдет…       Боль, идущая от него, буквально витала в воздухе. Ее почти что можно было потрогать и ощутить.       Нет, не так.       Она ощущала ее.       — Наконец, я нашел его, Лютика. Свет моих глаз, огонь моих чресел… Я думал, что любовь должна… помочь?.. Так они все говорят. Я боялся этого чувства, сбегал от него, как трусливое животное, но глядя на Лютика… мне думалось, что он сможет дать ее в ответ. Повелся на эти глаза и эту улыбку. Я позволил себе полюбить. Верил, что излечусь… Но почему… почему эта хуйня умудрилась повредить и так все разрушенное? Почему мне стало хуже?       Его голос становится все более безличным, шепчущим. Таким, каким голосом говорят покойники. Будущие покойники.       Наконец, он поднял голову. Он посмотрел в глаза и спросил так, будто в самом деле нуждался в ответе:       — Почему это происходит? Когда это пройдет?       Она не могла дать ответа. И это ранило ее.       Медленно убивал факт того, что Ламберт искренне, по-настоящему хотел узнать, когда это кончится, чем он это заслужил. Он просто хотел немного покоя. Просто хотел узнать, когда он сможет дышать, но она не знала, что ответить.       Ведь ответа попросту не было.       Может, она бы ничего и не ощутила, но она знала, что сейчас для Лютика Ламберт — важный. Важный человек, партнер, мужчина. Эфемерно и безлично, но все же… Все же эмоции Лютика были, и никто бы не смог их отрицать.       И понимание этого разбивало ее сердце. Но она все равно сказала:       — Ты должен его отпустить. Ты знаешь.       По крайней мере она держалась до последнего. Она оставалась сильной и непредвзятой, умной и мудрой. Женщиной с большим сердцем, но так же наполненной благоразумностью и холодным расчетом.       — Да, — согласился он будто бы севшим голосом. — Но я не могу…       Йеннифер ощутила, как подкосились колени, когда услышала, как содрогнулся его голос. Причина не только в Лютике. Причина в том, что он пережил и в том, что переживает прямо сейчас.       У всех случается нервный срыв. Даже у Ламберта.       — Я не могу этого сделать, — покачал он головой. И дальше его голос звучал так, будто его грудную клетку сотрясали рыдания: — Но ты сделаешь это отлично. Ради него.       Йеннифер поджала губы. Как ей надо было оставаться спокойной, когда она видела кого-то такого сильного, как Ламберт таким… разбитым. Сломленным. Заблудившимся.       Поэтому она сделала эти несколько шагов. Поэтому ее руки легли на его плечи. Потому он не оттолкнул ее, прижавшись щекой к ней, будто бы пытался хоть так найти немного спокойствия.       совсем капельку.       Немного жертвенности от Йеннифер.       Не было слышно всхлипов или шумных выдохов. Ничего. Но она чувствовала это. Чувствовала слезы на его лице. Чувствовала, и ей отчего-то это казалось таким прекрасным.       Боль таких сильных мужчин.       Слезы таких красивых мужчин.       Он был очарователен, когда плакал.       И она спросила, неуверенно коснувшись ладонью его затылка:       — Где оно болит?       Ответ раздался не сразу. Ему надо было немного времени, чтобы сделать так, чтобы голос не дрожал, чтобы он не казался сиплым. И он ответил.       И ответ этот еще долго терзал ее душу.       Он сказал:       — Везде.       Она медленно взяла его за подбородок, посмотрев в его глаза. Его покрасневшие мокрые глаза. Перепуганные и отчаянные.       Исчадие ада с глазами святого умоляли ее ослабить эту боль, но она ничего, черт возьми, ничего не могла для этого сделать.       Только усугубить.       О чем и попросил ее Ламберт.       …везде…