Аспирин.

If I get old, I will not give in But if I do, remind me of this Remind me that once I was free Once I was cool, once I was me And if I sit down and cross my arms Hold me up to this song Knock me out, smash out my brains If I take a chair, and start to talk shit — Разум не абсолютен. Разум живого существа — это исполняемый код, написанный нейросетью с беспорядочным применением случайных чисел. Каждый раз, когда вы делаете вдох, заглядываете в окно или открываете дверь, ваш исполняемый код дописывается и переписывается. Каждый раз, когда вам кажется, что вы — это вы, на самом деле это говорит вам версия вашего разума, созданная миллисекунду назад. Доктор поднялся с места, экспрессивно всплеснув руками. — Любовь, гордость, ненависть и страх — лишь дополнительные подпрограммы, внушаемые вам вашим телом! Реакция вашего мозга на вырабатываемые вашей самоходной крепостью из плоти гормоны, всего лишь органическая химия, сложенная в симфонию эволюционной игрой в кости. Но когда вы плачете, от радости ли… — он прочертил длинную вертикальную линию на доске, — …или от грусти… — вторую, — …ваш разум меняется. Колоссально. Это — поэзия объективной реальности, которая играет с живой материей в шарады. Что она показывает вам? Что вы возьмёте себе, а что отринете? Как электроны, скачущие между орбиталями атомов, наши эмоции и опыт передаются меж нами и скапливаются где угодно — в книгах и музыке, на бумаге и твердотельных накопителях. Сегодня вы можете взять с полки историю, написанную сотни лет назад, и пусть даже буквы и слова, из которых она сложена, будут понятны вам, но поймёте ли вы её содержимое точно так же, как понимал его автор? Он обвел аудиторию взглядом, держа театральную интригующую паузу. Парень на третьем ряду дремал, пряча лицо за раскрытым учебником. Половина пятого ряда уткнулась в телефоны, обсуждая в чате нечто сногсшибательно банальное. С долгим пронзительным скрипом дверь в самом конце зала отворилась, и на пороге возникла опоздавшая на лекцию студентка. Как можно аккуратнее прикрыв за собой дверь, студентка повернулась к залу, и лицо её озарилось улыбкой. Доктор несколько раз моргнул, глядя на неё в упор, и вернулся к доске. — Однажды я пытался вести дневник — дело крайне неблагодарное, если у вас нет достаточной известности, чтобы издавать мемуары. Первое время я подходил к нему основательно, записывая любую деталь, которая казалась мне достаточно важной — влажность воздуха, сила и направление ветра и то, сколько я сегодня выпил, чтобы знать завтра, что принимать от головной боли. — По залу пронёсся одинокий вымученный смешок — парень с третьего ряда всё-таки слушал. — Со временем интерес угасал, и записи становились всё более редкими и менее информативными. В конце концов, чистые страницы в дневнике кончились, и тогда я заглянул в его начало. С того дня, когда я начал писать, прошло довольно много времени, скажем… — Он бегло написал число на доске, между двумя параллельными линиями. — Примерно одна целая пятьдесят семь сотых помноженная на число Эйлера в десятой степени секунд. Первой же строкой на первой же странице шло красочное описание пары старомодных школьных учителей, с которыми я познакомился по пути домой… Они были чертовски милыми людьми, пусть и пытались сопротивляться моему обаянию некоторое время. И пусть я всегда помнил их так же отчётливо, как если бы они прямо сейчас стояли передо мной, мои собственные слова, сказанные о них тогда, казались мне чужими. Я прочитал собственную заметку об этой встрече и остался с полным ощущением того, что это написал кто-то другой, кто-то, кто смотрел на мир совершенно под другим углом… Скорее всего, этот кто-то курил трубку, потому что между страницами было полно табачной пыли, которую я сейчас терпеть не могу. И все же… Это был я. Отнюдь не тот я, которого воротит от дневников… Но всё ещё тот я, который предпочитает наблюдать мир своими глазами, а не препарировать его под микроскопом. Каждый раз, когда я встречал кого-то, а встреч после той, первой, в моей жизни было очень много, люди делились со мной своими мыслями и предлагали свое уникальное видение вселенной. Этот опыт неизбежно изменял меня, переписывая снова и снова, пока я в конечном итоге не смог узнать собственные мысли в дневнике многолетней давности. И именно это происходит с любым мыслящим существом каждый день, каждое мгновение. История никогда не останавливается, и иногда она столь быстро проносится перед нашими глазами, что мы даже не успеваем уловить изменения в нас самих. Но… мы и не должны. В этом суть разума, его главная суперспособность — делать нас самими собой даже тогда, когда мы сами этого не признаём. Всё это время опоздавшая студентка стояла у двери и смотрела только на него, внимательно слушая. Теперь же она отчаянно тянула руку, и Доктор широким жестом предоставил ей слово. — Слушаю! — Вы не могли вести дневник пятьсот лет. Страдающий похмельем парень оторвал голову от стола и, кинув рассеянный взгляд на доску, бессильно улёгся обратно. — Вот как? — Доктор вскинул голову, вопросительно вздернув брови. — Вы так считаете, мисс Поттс? — Я… в этом не совсем уверена. — Тогда скажите мне… — Он медленно прошествовал по сцене и опёрся спиной на стол, сложив перепачканные мелом руки на груди. — Какой формулой вы руководствовались, чтобы это опровергнуть? — Это просто. — Она сложила рука на груди точно так же, как он. — В году тридцать один миллион пятьсот тридцать шесть тысяч секунд. Я умножила это число на пятьсот. Ваш ответ подходит… с небольшой погрешностью. Выходит, что вы писали дневник пятьсот лет. — Верно. Ошибки нет. — Он со вздохом опустил мелок на стол позади себя. — А вы поднаторели в вопросах арифметики за время своего отсутствия. Вас смущает именно число «пятьсот»? — Да. Мне кажется, оно должно быть намного, намного больше. Одна студентка с пятого ряда бросила телефон и старательно писала в тетради, то и дело сверяя свои расчеты с числом на доске. — Ладно, всё! — Доктор хлопнул в ладоши у себя над головой так громко, что сонная аудитория встрепенулась. — На сегодня лекция окончена. Отпускаю без домашнего задания. *** — Стой! Ты не хочешь убивать его. Ты хочешь убить меня, и ты… права, чертовски права. Но не сейчас. Потом, когда вернёмся домой. Билл обратила на него дикий потерянный взгляд, словно очнувшись от забытья, потом снова повернулась к мужчине, которого секунду назад едва не прикончила. Айзек стоял на коленях над телом жены, обхватив голову руками, заходясь сухими судорожными всхлипами. С отвращением Билл резко развернулась и запустила кочергу куда-то на улицу, чтобы её больше никто никогда не нашел. — Он не опасен. Он… Больше никому не причинит вреда. В клубящихся между ними ярости и смятении лишь слышно было, как стучит зубами ребенок, медленно истекающий кровью. — Помоги мне… В последний раз. Я верну тебя домой и никогда больше не потревожу. — Он поднял девочку на руки, и его чёрная одежда потемнела ещё больше. — Быстрее, прошу. Не сдерживая бессильной злости, Билл схватила его за рукав и поволокла прочь из этого проклятого дома по улицам мёртвого города, и свет безжизненной луны освещал их путь. *** — Как я рада вас видеть, старый вы балбес! — Это так мы теперь разговариваем со старшими? — притворно изумился Доктор, приветственно раскинув руки. Не выжидая больше ни секунды, Билл стремглав кинулась вниз, перескакивая на бегу через мелкие ступеньки, чтобы в конце концов едва не сбить Доктора с ног, крепко-накрепко стиснув в сердечных объятиях. Как ни странно, Доктор безо всякого стеснения ответил ей тем же. — Как жизнь? — Жизнь? — Он задумчиво склонил голову, прислонившись щекой к её макушке. — Скучновато, но неплохо. А твоя? Билл лишь звонко рассмеялась в ответ. — Это вы! Это правда самый настоящий вы! — восторженно воскликнула она ему прямо в ухо. — Да, именно так. Чего ты ожидала? Она отклонилась назад, чтобы рассмотреть его лицо, и Доктор стал рассматривать её в ответ. — Я думала, вы изменитесь. Другое лицо, другой характер. Но… это всё ещё вы. — Регенерация — добровольный выбор, — обыденно ответил он с видом величайшего знатока во всем на свете. — И у меня был опыт её обхода. — Вы больше не умираете? — Нет. — Вы уверены? — Да хватит уже спрашивать! — Он страдальчески закатил глаза. — Разве смог бы я терпеть земную скуку умирающим? Она бы меня добила! Его тон был красноречивее всяких уверений — умирающий Доктор никогда не стал бы раздражаться по пустякам, это Билл могла сказать наверняка. Надолго его спеси всё равно не хватило, и спустя мгновение его лицо снова озарилось таким простым, таким человеческим счастьем долгожданной встречи, что Билл снова заподозрила неладное. — И все же, вы изменились… — протянула она, отклонившись ещё дальше, чтобы рассмотреть его профиль. — Больше седины, больше морщин. Прошло всего три года, я считала! — Что, посчитала каждую секунду? — с сарказмом ответил он, освободившись от объятий, и принялся стирать с доски. Билл было подумала, что он отчего-то смутился, но вслух этого не озвучила. — Нет. Сверилась по календарю. — Забросил любимый вид спорта, а это сказывается на форме, знаешь ли. — Он тщательно отряхнул руки от мела, прежде чем принять обиженную позу. — А ты где пропадала все это время? — Ну, знаете… Та девушка, со звездой в глазу. Хезер. Она пришла за мной, и мы вместе хорошенько прошвырнулись по галактике. Видели много такого, ради чего стоит завести дневник. И всё равно… в конце концов я соскучилась по Земле. Дом есть дом. — Значит, тоска по дому заставила тебя отказаться от всех чудес вселенной? Что-то определённо изменилось в нём, Билл это чувствовала, но она никогда бы не подумала, что Доктор может так быстро постареть. Значит, это было что-то другое. Как будто… Теперь она его понимала. А он — понимал её. Возможно, просто теперь это понимание согнало какую-то пелену с её глаз. — Ну… — Билл многозначительно смерила его прищуренным взглядом. — Не только по нему. Вокруг его полных света глаз собрались крошечные добрые морщинки. В последний раз махнув тряпкой по тщательно протертой доске, Доктор решительно хлопнул её по плечу, кивнув в сторону двери. — Ладно, пойдём в моё палаццо. Мне тут недавно организовали первоклассный кофейный аппарат, а я его слегка модифицировал. Надеюсь, для тебя это достаточно заманчиво, Пилот? *** Когда двери ТАРДИС захлопнулись за его спиной, Билл сидела на лестнице, ведущей на верхний ярус, и сверлила пустым взглядом его гитару. С того момента, как ребёнок уснул, она хранила молчание, висящее над ним дамокловым мечом, и ему пришлось в одиночку сопровождать Айрис в госпиталь на солнечной стороне и объясняться с местными врачами. Его руки всё ещё были в крови. Безмолвно Доктор щёлкнул тумблером экстренного протокола номер один, и, когда ТАРДИС оказалась на месте, распахнул дверь, остановившись на пороге. Он не был уверен, но, скорее всего, на месте прибытия уже настала ночь. Холодный ветерок шелестел листвой огромных вековых вязов где-то высоко над его головой. Он не хотел выходить наружу, какими бы родными не стали для него эти звуки. — Что это? — Планета Земля, двадцать первый век, предместья университета святого Луки. Твой дом. — Вы меня высаживаете? — Нет. Я тебя больше не держу. Билл лишь покачала головой, опустив лицо в ладони. — Нет, — сдавленно пробормотала она. — Мне нужно не это. Наверно, она не хотела, чтобы он это слышал. Сердца его болезненно сжались. *** — На самом деле, ты можешь заказать любое известное вещество. Только не пробуй антиматерию и уран… С этим пока небольшие неполадки. — Ладно. — Билл озадаченно ткнула пальцем в экран, который оказался сенсорной панелью. — А алкоголь оно выдает? Доктор многозначительно дёрнул бровями, отхлебнув из своей чашки. — Только не говори никому. — Тут вообще есть поиск по ключевому слову? С нарочито громким кряхтением выбравшись из кресла, Доктор быстро подошёл к аппарату и нажал на вопросительный знак в углу экрана, который Билл попросту не заметила, сразу же ринувшись листать бесконечное меню вручную. Вернувшись обратно на своё место, он несколько минут наблюдал, как она раз за разом вводит что-то в поиск и каждый раз неподдельно удивляется возможностям техники. — Автомат не знает, что такое «чай Нардола», — наконец констатировала она, повернувшись к нему недовольной физиономией. — Серьёзно? — подпёрший голову кулаком Доктор обратил на неё удивлённый, слегка оскорблённый взгляд. — Могла бы просто попросить чаю у меня, Билл, я тоже умею его заваривать, возможно, даже лучше, чем твой любимый Нардол. Больше дела, меньше возни! Билл скептично хмыкнула, подставляя свою кружку под сопло гудящего аппарата. — Нет, это было бы совсем не то. Наверно, как раз в его возне и была главная фишка. Это его «ваш чай, сэр», «твой кофе, красотуля»… Без этого чай совсем другой. Так где Нардол? — Всё ещё там, на корабле. Вместе с колонизаторами возделывает поля очередного этажа. Мы созваниваемся по средам и пятницам. — Вы оставили его там одного?! — Как будто он был против! Кажется, он умудрился пустить там корни. Хазран пытается женить его на себе… с переменным успехом. Детишки от него в восторге, освоили его методы игры на ставках почти в совершенстве. Думаю, он точно не стал бы молчать, если бы ему там наскучило. Когда аппарат перестал гудеть, испустив напоследок долгий мелодичный свист, Билл присела напротив него с парящей кружкой в руках. — Они там в безопасности? — Смотря что считать опасностью. Со временем даже такие чувства притупляются… — Я серьезно. — Я тоже! — Он откинулся в кресле, грея ладони от своей чашки. — В любом случае, другого выхода нет. ТАРДИС больше не рискнёт приблизиться к точке сингулярности настолько близко. Нардол должен самостоятельно привести свой народец на верхнюю палубу, и тогда я, так и быть, постараюсь материализовать там ТАРДИС и забрать всех, кто не жаждет апгрейда. — И сколько времени займёт подъём? — Не знаю. Зависит от того, сколько времени Нардол позволит себе бездельничать. — Он обратил задумчивый взгляд в окно, за которым гудел промозглый осенний ветер. — Подозреваю, что борьба с вредителями всех мастей начинает вызывать у него азарт. *** — Значит, это и есть правда. Господи. Доктор всё ждал, когда она уйдёт, грубо оттолкнув его с пути, но Билл почему-то продолжала сидеть на месте и рассуждать вслух, как будто его здесь не было вовсе. — Всё это. Всё разом. С самого начала. Как такое вообще могло произойти? Это чудовищно. Вы хоть понимаете?.. Она оборвала фразу, не сумев найти подходящих слов, и в консольной снова повисло молчание тяжёлое, как тысяча лет в одиночестве. — Нет, вы просто… Просто не понимаете. Вам сложно понять, вы с другой планеты, из другого времени, вам чёрт знает сколько лет. Наверно, вы устали понимать. Или… никогда не понимали. Но почему тогда… Почему вы подарили мне?.. Нет, что-то никак не увязывается. Она наконец поднялась на ноги, но смогла сделать всего пару шагов и тяжело опёрлась на консоль, не решаясь ни уйти, ни остаться. — Я не понимаю, Доктор. Объясните мне. Он не мог повернуться, не мог даже пошевелиться — пальцы будто примерзли к распахнутой двери. Может быть, он и хотел бы объясниться, но не мог — не находил точки опоры, первого слова, с которого стоило бы начать. Неужели он так и не научился объяснять за полвека служения лектором? Он хотел бы повернуться к ней, но какая-то чудовищная сила пригвоздила его к месту, не позволяя смотреть назад. — С того самого дня. Господи… Чёрт вас дери. Кто вы такой. Кто вы такой?! Почему я не могу понять вас?! Если бы я могла понять, я бы, может быть… — Прости меня, — тихо произнёс он, повернувшись к ней из-за плеча так, чтобы её силуэт не попадал в поле зрения очков. — Нет. Я не могу. Так просто — не могу. Не понимаю. Что я сделала? *** — Хезер сказала, что перестроила меня с нуля, и я не помню часть того, что происходило у черной дыры. Но это не значит, что меня не преследуют кошмары. И это видение… — Совсем забыл об этом. — Оторвав взгляд от стола, Билл увидела перед собой протянутые к ней руки. — Не возражаешь? Неприятное дежавю накатило на неё, и Билл с опаской отклонилась назад, прочь от его рук. — Будет так же как в тот раз, с очками? — Нет-нет. Не бойся. Боли не будет. Его пальцы едва заметно дрожали. Билл с сомнением помотала головой. Ей показалось, что последняя реплика была произнесена слишком быстро. — На что вообще похожа телепатия? — Пожалуй… На диалог. Не словами, но мыслями, образами… Всем, что только можно представить у себя в голове. Очки были инструментом — все равно что разговаривать с голосовым помощником в смартфоне. Здесь… иное. Закрой глаза и представь дверь к твоему разуму. Открой её, и я смогу навести там порядок. С сомнением Билл склонила голову. — Не тронете ничего лишнего? Доктор повел плечами. — Ты всегда сможешь ударить меня по рукам! — Правда? И как мне это сделать? Он нетерпеливо фыркнул. — Представь, что бьёшь! Представь, что закрываешь дверь, вот и всё. Ты будешь видеть всё, что я делаю, так оно работает. Твоё дело — согласиться. В его лице не было чего-то злого, скорее… налет вины. Билл согласно кивнула, закрывая глаза. — Ладно. Давайте. Я согласна. *** — Что? Непонимание перевесило стыд, и он наконец смог развернуться, но сделал это слишком резко, на мгновение потерявшись в пространстве. — Что я такое сделала, что вы не захотели сказать мне правду? Я сделала что-то не так, и вы перестали мне верить? Если вообще когда-либо… Вы думали, что я могу воспользоваться… этим? Что я предам вас? Почему? Я бы никогда, я бы даже не подумала… А Нардол? Он знает? — Да. — Почему он мне не сказал? Вы запретили ему? Нет-нет, Нардол бы нарушил ваш запрет, как два пальца, если бы захотел. Значит, он не хотел. Значит… Он хотел, чтобы вы сами сказали. Так оно и есть. Я видела, как вы сомневались. Как вы пытались сказать, начинали этот разговор, а потом обрывали его, заговаривали о чём угодно другом или просто выходили из комнаты, как будто я — пустое место. И даже тогда… Даже тогда, в пирамиде. Вы готовы были умереть, только бы не говорить мне. И сейчас, сегодня, несколько часов назад… Вы ведь пытались сказать, да? Но почему так, почему именно таким образом? Это же… просто смешно. Просто издёвка надо мной. Билл бесшумно подошла к нему, и та же сила вытолкнула его за порог ТАРДИС, заставив сделать несколько шагов назад, словно от опасности, которой нельзя смотреть в глаза и нельзя подходить слишком близко. Вместо того, чтобы уйти, Билл остановилась на расстоянии протянутой руки, будто всё ещё ожидая от него чего-то. — Правда — самое ценное, что один человек может дать другому. Правда — единственная вещь, которая хоть чего-то стоит. Это я поняла после встречи с вами. Благодаря вам. А вы… Зачем тогда вы это делаете, зачем отвечаете на сигналы бедствия? Чтобы покрасоваться, чтобы чувствовать себя ценным, чтобы ощутить власть над чужой жизнью — что-то из этого, или всё разом? Вы вроде как спасаете кого-то, наверно, очень много народа успели спасти. Спасли Нардола, спасли меня. — Она развела руками, вымученно улыбаясь. — Почему вам сказать правду страшнее, чем рискнуть собой? Неужели… Ступив ему навстречу, она вдруг замерла, осенённая новой мыслью, и Доктор попятился ещё дальше в темноту. — Нет, погодите. Вы же знаете меня. Каким бы пнём не притворялись с другими, меня вы наверняка знаете. После Монахов… не могли не знать. И все равно, все равно вы молчали… — Она издала невнятный смешок, прикрыв рот рукой. — Может, я и правда пустое место. Не понимаю, что я здесь делаю. Обняв себя за плечи, она неловко шагнула в сторону и вскоре скрылась в непроглядной темноте. *** Она почувствовала лёгкое прикосновение его пальцев — они были тёплыми после горячей чашки — и больше ничего, хотя, отчего-то ей показалось, что тьма под её веками стала чуть гуще, чем всегда. Будто сами собой, перед её внутренним взором начали проноситься воспоминания, расстановленные в обратном хронологическом порядке, как плёнка на перемотке. Сегодняшний день пролетел за секунду и исчез в небытии стремительной вспышкой, будто его не было, но она чувствовала, что он всё ещё существует у неё в голове и будет существовать всегда. Хезер. Девушка со звездой в глазу улыбалась ей из тысячи миров, словно из осколков зеркала. Её спасение, её бог из машины, её лучшая подруга, спутница её сердца. Они соревновались в скорости и ловкости, танцуя вокруг взрывающихся сверхновых, и испытывали свои навыки небесных скульпторов, формируя с нуля из космической пыли чудесные новые миры. Для них слова «рассвет» и «закат» потеряли значение, потому что они щелчком пальцев заставляли планеты менять направление вращения, словно малые дети, играющие с юлой. Однажды они вернулись на Землю, просто чтобы проверить, не испарилась ли она за время их беспечного баловства, и Билл не смогла её покинуть. Она попросила один день наедине с домом, а Хезер, всегда мудрая и спокойная, поцеловала её в лоб и сказала, что даёт ей столько времени, сколько ей будет нужно. В конце концов, они — один Пилот, части единого целого, и они всегда найдут друг друга, стоит только захотеть. На глаза Билл навернулись слёзы, она не поняла, почему, ведь тогда и сейчас она была счастлива. Печальная улыбка Хезер застыла перед её глазами на мгновение и растаяла во тьме её век, навсегда отпечатавшись в её памяти. Боль. Ощущение стирающихся в мелкое крошево зубов, звук скрежещущих друг о друга раздробленных костей черепной коробки. Лопнувшие лёгкие, переполненные кровью и страданием. Удушье. Тьма. Ей показалось на секунду, что она действительно задыхается, настолько реальными были эти муки. Местные учёные не скупятся на металл, но не пользуются анестетиками. Каждый раз кажется, что боль не может быть ещё более чудовищной, и каждый раз становится больнее. Картинки перед ослеплёнными болью глазами ускоряются, словно кто-то пытается промотать этот отрывок поскорее, но фантомная боль от развёрнутых двумя симметричными веерами наружу рёбер и вырванных из тела органов всё равно возвращается. Она сдерживается. Она запирает эту боль в клетку и выбрасывает ключ вон. Ей кажется, что краем глаза она замечает проезжающую мимо тележку с грудой темно-красного месива. Замечательно, теперь никто не сможет надрать мне зад, думает она, и начинает истерично хохотать, и боль отходит на второй план. Она слепнет, её погружают в металлический корпус, и она думает, что легче было бы сжечь то, что сейчас хохочет, чем содержимое той тележки. Её новый череп протыкают чем-то насквозь, покрывая голову шлемом, и она снова видит, но недолго — успевает разглядеть новыми глазами ухмыляющегося врача, явно довольного своим творением. Дверь закрывается, её наконец оставляют в покое. Не так уж и плохо — закончить свою жизнь в чулане. Без задницы. Ей опять смешно, но смеяться больше не получается. Она больше не слышит собственного смеха. Но она слышит что-то ещё… Что-то гудит так громко, что дрожь пронизывает её насквозь. Текущее по проводам, окутавшим её новое тело, что-то холодное и давящее, что-то очень большое по сравнению с ней. Она обращает свой взгляд на это и её душа холодеет, потому что это нечто в ответ безэмоционально, но пристально смотрит на неё. Дверь открывается. Шаги. Шаги… Двое. Два гуманоида, лаконично отзывается нечто монструозное, поворачивая её голову к свету. Исследовать, оно хочет исследовать, потому что гуманоиды могут быть пригодны для преобразования, но она не хочет этого допустить. Она упирается изо всех сил, и будь у неё руки и ноги, она бы захлопнула дверь и не пускала никого внутрь, или выпрыгнула бы в окно, чтобы расшибиться в лепёшку, или разбила бы свой новый череп в дребезги, но нечто делает шаг вперёд её ногами так легко, как будто её усилия больше ничего не значат. Шаги приближаются, и она не может не смотреть на прибывших, потому что её шеей управляет кто-то другой. Она узнаёт их. Бегите. Бегите или убейте меня. Убейте меня, так будет безопаснее. Большую часть меня уже сожгли в подвале, так какая разница! Один из них даёт запрос на поиск человека, и нечто просто из своеобразного механического интереса начинает искать. Какая ирония. Где большая часть меня — в этом куске железа, или в пекле крематория, или уже витает пеплом в небе над ним? Она бы засмеялась снова, но в глазах Доктора столько надежды, что ей становится страшно. Всё это время он действительно шёл за ней. Десять лет. Сколько времени прошло для него, десять минут? Система поиска издевательски медленная, обращается к каждому киберчеловеку по отдельности, и эта пытка обещает длиться ещё несколько часов, так что она просто опускает руки и отзывается — я здесь. Я — Билл Поттс. В любую минуту перестану ею быть, но пока ещё я здесь. Я дождалась тебя, старик. Живой или мёртвой. Ей больше нечего сказать, и она отступает, отдаёт управление автопилоту. Автопилот послушно следует за хозяином из комнаты в комнату, и она не смотрит на происходящее до того момента, как оказывается на крыше. Ей пришлось научиться закрывать её новые глаза и её устраивает просто не смотреть, но что-то заставляет её очнуться. Голос. Громкий и вкрадчивый, объясняет что-то, и всего на мгновение она погружается в сон во сне, в воспоминание о воспоминании — большая аудитория, полная света и пыли, и тот же самый голос объясняет ей и ещё сотне человек заодно механизм работы магнитно-резонансной терапии, плавно подводя тему к космическому вакууму и заканчивая лекцию элегантной и остроумной шуткой о неуклюжей морской черепахе. Вакуум. Незакреплённый шлем. Удушье. Тьма. Холод. Тепло. Глаза, косящие влево по её вине. К тому времени, как она окончательно вспоминает, Доктор заканчивает говорить, и его речь обрывает выстрел в спину. Её охватывает холодная ненависть. Ни один мешок с болтами его не коснётся и не ранит, пока она здесь. Нечто ловко подхватывает её гнев в воздухе, словно жонглёр циркулярную пилу, и перенаправляет его в оружие. Опустошение. Тьма. Мелькающие перед ней картины дня и ночи, отличающиеся лишь контрастом света и тьмы. Помехи. Бесконечная пелена белого шума, распарываемая на лоскуты безумным, чудовищным грохотом. Вот только грохот этот совсем не реален. Это её сознание с надрывным скрежетом распадается на куски. Доктор. Два Доктора? Какой из них настоящий? Живой или мертвый? Слепой или зрячий? Что такое картошка? Что такое Земля? Кто она такая?.. Она умирает. Это больше не важно. Это всё — совершенно неважно. Нужно сдаться, и боли больше не будет. Будет покой? Она просто испарится, или от неё что-то останется? Какая-то её часть будет управлять левой ногой или механизмом оружия и злиться, чтобы стрелять? Она не хочет больше ненавидеть или любить. Не хочет убивать или жить. Пусть так оно и кончится, если время пришло. …Потерпи ещё немного, ладно?.. Она не могла оставить эту веру, даже если это было всем, что от неё осталось. Он — Доктор. Даже будучи мёртвым, даже будучи последней галлюцинацией её агонизирующего разума. Он — её друг. Она никогда не предаст эту веру, значит, он никогда не оставит её. Эта вера навсегда осталась с ней. Его беззаботное, немного безумное улыбающееся лицо и мутные глаза, слеповато косящие влево. Всё остальное кануло в небытие, стёртое бережной рукой прочь, словно мел с доски. Незримая рука провела черту над болью и бессилием и осторожно вырезала их под корень, расправив и соединив края воспоминаний так, что даже шва не осталось. Пусть всего на секунду ей показалось, что эта рука дрожит. *** — ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ ЧТО СКАЗАТЬ. ПУСТО … В ГОЛОВЕ. Чудовищный грохот наступающей армии заставлял землю под их ногами содрогаться, с каждой секундой всё ближе, всё отчётливее, а Доктора почему-то это не слишком сильно волновало. Пришло им время расстаться, это было очевидно, но он всё стоял на месте, с отвёрткой наготове. Готовый к последнему сражению, но не готовый к последнему прощанию. — У меня тоже, — честно признался он, пожав понурыми плечами. Билл вдруг заметила, что его восхитительный парадно-выходной пиджак изорван в клочья, и пуговиц на нём уже почти не осталось. — ВЫ ТАК И НЕ ИЗЛОЖИЛИ МНЕ СВОЙ ПЛАН. — Это просто. У меня его нет. — Он смущённо почесал щёку. — Я собираюсь сдерживать киберармаду столько, сколько смогу, для этого особой хитрости не нужно. А потом… Будь что будет. — Взвесив отвёртку в руке, он нахмурился. — Всегда хотел закончить вечеринку с огоньком. — ЧТО ДЕЛАТЬ МНЕ? Он криво ухмыльнулся, покачав головой. — Не знаю, Билл. Я бы хотел, чтобы ты пошла с Нардолом, но ты отказалась, так что… — Доктор обратил взгляд вперёд, в небо, стремительно заполняющееся шлейфами дыма прибывающих киберлюдей. — Этого я не могу тебе сказать. Билл проследила за его взглядом и насчитала несколько десятков висящих в воздухе серых фигур. Скоро их будет больше, и счёт пойдет на сотни, может на тысячи, и не будет смысла больше считать. — Я ПОСТУПЛЮ ТАК ЖЕ … КАК ВЫ, — сказала она так быстро, что репродуктор не поспел за её мыслью и снова сбился на середине фразы. — И НЕ ПОТОМУ ЧТО … У МЕНЯ НЕТ ДРУГОГО ПУТИ. ПОТОМУ ЧТО … ЭТО ПРАВИЛЬНО. — Наверно, это не совсем хорошо… Но я рад это слышать. Когда Билл повернулась к Доктору, на его лице было выражение, которое она никогда раньше не видела. Он смотрел на неё с благодарностью. С каким-то особенным благоговением, с жалостью, горечью и невероятной нежностью. Билл даже не подозревала, что это лицо способно на столь яркие чувства, особенно по отношению к ней. Особенно теперь. Она вдруг ясно поняла, что прямо сейчас Доктор безмолвно прощается. Он просто не может подобрать нужных слов и делает это так, как знает. Может быть, пытается сохранить это мгновение в памяти как можно крепче. Билл улыбнулась. Ей бы хотелось, чтобы он запомнил её улыбающейся. Может, это бы помогло ему хоть немного. — КАК ДУМАЕТЕ … ЕСЛИ БЫ ЧТО-ТО ПОШЛО ПО ДРУГОМУ ПУТИ … МОЖНО БЫЛО БЫ ЧТО-НИБУДЬ ИЗМЕНИТЬ? — Не знаю! — Он тепло улыбнулся ей в ответ, словно ощущая её улыбку, даже не имея возможности её увидеть. — Никто не знает и никогда уже не узнает. — А ЕСЛИ БЫ … ТАМ. В ПИРАМИДЕ. ЕСЛИ БЫ ВСЕ ВЫШЛО НЕМНОГО НЕ ТАК … ЭТО БЫ СИЛЬНО ИЗМЕНИЛО БУДУЩЕЕ? ЕСЛИ БЫ Я ПОЖЕЛАЛА ЧТО-ТО ДРУГОЕ? — Возможно. — Я БЫ … ЗНАЕТЕ … Я БЫ ЛУЧШЕ ВЕРНУЛА ВАМ ЗРЕНИЕ. ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛА … Я БЫ ТАК И СДЕЛАЛА. ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ЭТО НАС УБИЛО. ДЛЯ ВАС … Я БЫ ЭТО СДЕЛАЛА. Да, это определённо были верные слова — Билл даже на мгновение почувствовала себя человеком, способным дышать полной грудью и смеяться во весь голос, насколько хватает сил. Как будто цветное зрение всего на миг вернулось к ней, она увидела едва заметный румянец на его щеках и искру жизни в потускневших глазах. Искра жизни превратилась в одинокую слезу, которую Доктор не стал смахивать. — Спасибо, — прошептал он так тихо, что Билл скорее угадала слово по губам, чем услышала. И они разошлись в разные стороны, словно никогда не встречались и никогда больше не встретятся. *** Камень. Истёртый огнём и покалеченный взрывом камень впивается в её спину, и она открывает глаза. Это не её глаза, они чужие. Она не понимает, почему она это видит. Она поднимает руку к небесам без звёзд и видит чужую ладонь со сломанным мизинцем. Всё должно было кончится. В тот момент, когда она подумала об этом, когда подорвала этаж, когда никого больше не осталось. Почему не кончилось? Почему время не остановилось? Почему оно всё ещё идёт? Непонятное незнакомое чувство заставляет каждую клетку её тела содрогаться в конвульсиях, но она сдерживается, запирает золотое свечение своего лица на ключ и выбрасывает его вон. Всё кончено. Она больше никого не ждёт. Она с трудом поднимается на ноги и видит вокруг себя разорённое пепелище, на горизонте сливающееся с такими же безжизненными небесами, и у её ног лежит поваленный пустой остов от киберчеловека. Его голова варварски оторвана от тела и валяется рядом, словно кто-то пытался вызволить узника из клетки. Органических элементов внутри нет. Странно. Почему-то она думает, что это неплохо. Возможно, кто-то всё-таки остался жив, и это дарит ей небольшую надежду, тлеющую в её сердцах, словно последний уголёк догорающего костра. Может, удастся найти ещё кого-нибудь? Может, кому-нибудь она ещё нужна. Во всяком случае, попытка не пытка. Она делает нечто странное и непривычное, как будто смотрит внутрь себя, в какой-то уголок своего разума, который ей никогда не был доступен, и видит там слабый отблеск чужой мысли, бьющейся на отдалении. Она идёт на этот отблеск, и с каждым шагом он становится всё яснее, всё чётче, пока в нём не угадывается связная мысль — ты оказался прав. Последняя мысль умирающего. Неплохие последние слова, думает она с горечью, но последними им стать не суждено. Женщина перед ней ещё жива, ещё может снова быть живой, нужно только поспешить и взять у судьбы взаймы немного удачи. Она берёт женщину на руки и везёт её на лифте наверх, и отчего-то ей больше совершенно не страшно. На верхней палубе никого нет. Поумирали все, что ли? Это должна была быть очень злая отчаянная шутка, но рядом нет никого, кто мог бы посмеяться или пошутить в ответ, и руки её безвольно опускаются, укладывая умирающую женщину в кресло напротив консоли в ТАРДИС. Боль пронзает оба сердца. Стоит ли оно того? Может быть, всё-таки хватит с неё? Почему этот мир постоянно даёт ей шанс? Кому это нужно? Она никого об этом не просила… В бессильном отчаянии она закрывает лицо руками, и чувствует что-то странное. На её лице слезы. Только она не плакала. Они чужие. Снова она проваливается ещё глубже в омут памяти, и теперь она слепа и одинока, и у неё есть прекрасная возможность расстаться с жизнью прямо здесь и сейчас, но также у неё есть цель — доставить Билл Поттс домой. Во что бы то ни стало Билл Поттс должна жить. И это не её вина, что эти глаза слепы. На самом деле, возможно, даже к лучшему, что так получилось. Потому что теперь ему не нужны глаза, чтобы видеть всё под правильным углом. Теперь он видит, по какой причине время всё ещё идёт. Возможно, этот мир просто влюблён в него по уши? Поэтому и появляется из ниоткуда второй шанс, поэтому парадоксы решаются сами собой? Потому что так мироздание так проявляет свою неловкую, очень человечную любовь — путается обеими ногами в парадоксах и сюжетных дырах, но изо всех сил пытается что-то сказать? Что же оно говорит? Наверно, он уже понял, не уверен до конца, но надеется, что прав. Он участвовал в таком трюке однажды, может, получится повторить его снова. В конце концов, любовь достаточно мудра, чтобы оставить шанс для новой жизни, но сумасбродство заставляет её прилагать к нему и свободу воли. Он всё ещё может выбрать аспирин, но он отказывается. Вместо этого он заключает умирающую в объятиях и позволяет золотому свечению развернуться в полную силу — огонь жизни охватывает их обоих стремительно и жадно, словно сухую щепу, пропитанную бензином. Он горит и улыбается, потому что женщина в его руках больше не мертва — он слышит тихий шёпот её сердец сквозь тонкий перезвон регенеративной энергии. Он видит её сон, и ей снится его старое обветренное лицо. Поднявшись из подвала в свой кабинет, он внезапно для самого себя останавливается у зеркала. На этот раз ему действительно любопытно, потому что навскидку он не чувствует никаких изменений. Может быть, его давний трюк сработал во второй раз? Отражение подтверждает его догадку, но он не до конца уверен. Что-то изменилось. Больше седины, больше морщин… Ненамного, но свежий взгляд выхватывает отличающиеся детали безошибочно. Постарел — снова. Нахмурившись, он пристально смотрит своему отражению в глаза. Они новые. Молодые. Чуть более светлые, возможно, чуть ярче… Руки стали чуть теплее, чуть мягче — и не мудрено, эти руки ещё ни разу не прикасались к гитаре. Он смотрит на себя и улыбается. Неплохо, что так вышло. Пусть ему и не нужно больше напоминание… Он расправляет плечи, зачем-то расстёгивает изорванные в клочья манжеты — хочется чувствовать больше свободы. После двух с половиной тысяч лет бесцельных скитаний он наконец нашёл себя. Теперь он знает, кто он. *** — Всё. Готово. Билл с опаской открыла глаза, и кабинет всё ещё был на своём месте. — Ты будешь помнить, что эти события имели место быть, но ранить они тебя больше не смогут. Я управился довольно… аккуратно. — Отстранившись, он размял онемевшие пальцы. — Даже навыки швеи иногда могут пригодиться. — Мне кажется, вы… — Что? — Вы заглянули чуть дальше, чем требовалось. — Ребячество, как всегда. — Он согласно пожал плечами. — Но… Я увидела… — Я решил, что справедливо будет показать тебе что-нибудь взамен. — А вы будете помнить то, что видели в моей голове? — Так же, как ты будешь помнить то, что увидела в моей. *** — Билл, послушай… Она оторвала лицо от его плеча, но он сам притянул её обратно, прижав голову к себе ладонью. Почему-то ему было легче говорить, не видя её лица. — Просто выслушай, хорошо? И не перебивай, пока я не закончу. Затаив на мгновение дыхание, она молча кивнула. — Прости меня. Ты никогда не будешь для меня пустым местом. Я… Я просто идиот. Может быть, я действительно уже слишком стар, чтобы быть мудрецом, слишком многое упускаю из виду, слишком многое пускаю на самотёк. Ты должна знать, что… Я не хотел тебя ранить. Поступал, конечно, как трус и сволочь, но ранить не хотел. Даже не мыслил о таком. И, да — я тусуюсь с людьми именно поэтому. Они не позволяют расслабиться, не дают упустить самое важное. — Как поисковые собаки? — догадалась Билл, всё-таки вывернувшись из-под его руки. Доктор с досадой шикнул на неё, легонько шлепнув ее по плечу ладонью. — Вот как можно было испортить такой момент? — Скривившись, он схватил её, растерянную, за плечи, и усадил обратно в своё кресло. — Всё, садись и жди чаепития, не буду больше с тобой лобызаться. Сейчас явится мистер Брюзга и потребует от тебя похвалы для его отвратительного чая… И тогда на мою помощь даже не рассчитывай. *** — Иногда я вижу её мысли, когда прохожу мимо. Припарковал ТАРДИС слишком близко к Хранилищу. — Так она выжила? Ну… Она ведь умерла у меня на руках или вроде того. — Как и я. Фактически и биологически я был абсолютно мёртв. Билл бессильно развела руками. — Я решительно ничего не понимаю. Доктор обратил на неё снисходительный загадочный взгляд. — Хранилище изначально было построено для сохранения умервщленного существа, но подходит и для живых. Бывали прецеденты… Для полного восстановления человека хватило бы тысячи лет в Хранилище. С Мисси дело пошло намного быстрее. — И сколько вам ещё ждать? — Ну… Десятилетий пять. Билл удивлённо вздернула бровь. — Вообще-то, это довольно долго. — Я поклялся охранять её тысячу лет, и даже одной десятой этого срока ещё не прошло, так что всё относительно. — Доктор озадаченно потёр щеку. — И почему всегда именно тысяча… — И что же вы будете делать целых пятьдесят лет? Доктор громко хмыкнул, потянувшись к гитаре. — Ты всерьез полагаешь, что даже здесь я когда-нибудь останусь без работы? Зайгонская цивилизация всё ещё нуждается в присмотре, ЮНИТу до смерти не хватает научного сотрудника на полставки, а этой планете — президента. В конце концов, я всегда могу оккупировать любую местную аудиторию и бренчать на гитаре столько, сколько вздумается — акустика просто изумительная. Можно попробовать обосноваться на земле и заняться пчеловодством, слышал, это очень медитативное занятие. В целом… я готов подождать. На пятьдесят лет занятий достаточно. — Вы её любите. — Не смеши. Она мой друг. — Можете отпираться сколько угодно. Ваше право. — Тебя не смущает, что её прошлое воплощение, как и все остальные, были мужского пола, причем отвратительного склада характера? — Нисколько. — Билл состроила обличающую гримасу, дёрнув бровями. — Как и вас. — Ах, да. Человечество раннего двадцать первого столетия. — Да хватит вам брюзжать! — Почему же это? Мне должно брюзжать и жаловаться на судьбу, ведь я намертво застрял здесь, на вашей маленькой глупой планетке, и вынужден рассказывать чудесные истории для тех, кто нисколько не слушает! Насупившись, он перехватил гитару поудобнее и пару раз тронул струны, прежде чем начать играть. — Это Боуи? — Да, Боуи. Почему бы и нет. — Он глянул на неё искоса, словно припомнив что-то. — Кажется, я знаю, что сыграть в твою честь… И он начал наигрывать «Человека, который продал мир», не сводя с Билл пронзительного неморгающего взгляда. Билл в ответ оскорблённо поджала губы. — Я бы сказала, что я думаю по этому поводу… — Не сбивай. Когда Доктор начал увлечённо настукивать ритм каблуком, вполголоса напевая слова, Билл потеряла всякое желание на него злиться. В конце концов, до этого дня никто не исполнял для неё хоть что-нибудь, а песня Доктора была хороша. Подперев голову кулаком, она слушала его на удивление мелодичный бархатный голос и бездумно пялилась в окно, за которым медленно текла повседневная жизнь и вершились чьи-то будничные дела. Просвечивающее сквозь восковые клочья облаков небо было бледно-серым, и с запада на его мутное полотно наступали грозовые тучи. — А сами вы ничего не сочиняете? — внезапно для себя самой спросила она, когда песня кончилась. Доктор отвёл взгляд, принявшись подкручивать колки. — Иногда мне кажется, что все песни уже написаны, и в новых нет абсолютно никакой нужды, — тихо отозвался он. — Я думаю, в этом вы ошибаетесь. — Кто знает… — Он кротко усмехнулся себе под нос, поднося руку к струнам. — Вот, погоди, ещё хорошую вспомнил. В этот раз угадав в мелодии «Звёздного человека» с первой же ноты, она стала подпевать, чему Доктор оказался только рад. Когда в окно застучали первые капли дождя, они пели вместе. *** — Билл? Билл! Билл Поттс проснулась, словно очнувшись от липкого кошмарного сна, и судорожно втянула открытым ртом тяжёлый воздух. Металлический привкус, тут же осевший едким осадком на языке, заставил её поперхнуться, голова кружилась. Билл сжала пальцы и поняла, что её кто-то обнимает. — Я успела. Господи. Я успела… Дышать стало легче, когда тот, кто держал её голову на своих коленях, выпрямился, чтобы посмотреть ей в лицо. — Хезер? Лицо Хезер, как и вся её одежда, были сырыми насквозь, будто она вылезла из огромной холодной лужи. Её удивлённые глаза были красными, будто она долго плакала. — Ты помнишь моё имя? — спросила она, касаясь холодными мокрыми пальцами её лица, и Билл недовольно поморщилась. Любое ощущение сейчас казалось ей непривычным, слишком ярким. — Почему я должна была его забыть? — Ну… Столько воды утекло… В ответ на хорошую шутку Билл улыбнулась, порываясь встать на ноги, что у неё не слишком-то хорошо получалось, и Хезер помогла ей встать. — Что ты здесь делаешь? — Возвращаю долг. — Но ты ведь ничего мне не должна. Хезер обратила взгляд куда-то за её плечо, и Билл почему-то не хотела поворачиваться назад. Когда она вслепую сделала шаг назад, что-то тяжёлое с гулким дребезгом рухнуло наземь и развалилось под собственной тяжестью на части. Это был её старое тело — пустое. — Господи. Она вспомнила. Она вспомнила это ощущение, и оно почему-то легло в её освобождённый разум точно так же, как в скованный — смерть. Одиночество, холодящее несуществующее сердце, тишина, звенящая в несуществующих ушах. — Он мёртв. — Я знаю. Во второй раз за день Билл приступила к его смертному одну, опустившись перед Доктором на колени. — Я ничего не могу сделать. Мне жаль. Я могу преобразовывать живую материю, но поднять из мёртвых… — Хезер бессильно развела руками, опустив голову. — Я не всесильна. Я едва тебя не потеряла. Я вообще не понимаю… Система жизнеобеспечения твоего корпуса была неисправна. Ты должна была давным-давно задохнуться. Но что-то… — Нет… Билл опустила голову на сложенные на его груди руки. Каждый раз кажется, что не может быть больнее, и каждый раз чужая смерть ощущается, как собственная. — Нет! Ты думал, это всё, правда?! Что всё кончено?! Нет, это не так! Никого не было рядом, чтобы сказать тебе… Так, значит, я это скажу. Пусть только сейчас, пусть слишком поздно… На самом деле, для правды никогда не поздно, Доктор. Ты, наверно, думал, что сделал всё, что мог. Нет! Наверно, ты полагал, что твоя жизнь больше не имеет смысла — все дела сделаны, все миры спасены. Нет! Никогда все миры не будут спасены. Никогда все живые существа не будут жить в мире и благополучии. Более того — это совершенно неважно. Это неважно! Нельзя всех спасти! Почему ты пытался спасти всех?! Это же слишком сложно, одному это не под силу! А ты… Всё равно… Ты спас меня, старик. Я не хочу видеть тебя мёртвым. Плевать мне на весь этот сраный мир — я не хочу видеть тебя мёртвым! Чего этот мир будет стоить без тебя, об этом ты подумал?! Ах, да, я же такой жертвенный и крутой, я буду врать тебе, Билл Поттс, чтобы не ранить твоих тонких чувств, буду молча страдать и делать вид, что всё хорошо, врезаясь в стены и обвиняя в этом Нардола… Нет, Доктор, нет. Твоя история ещё не кончена. Я не позволю. Ради этого ты распинался передо мной так долго — чтобы я просто развернулась и ушла, оставив тебя в покое? Нет, нет… Я поступлю куда хуже. Я подарю тебе надежду. Я покажу тебе пример. Я такая эгоистка, знаешь. Я спасу тебя одного, просто потому, что мне так хочется. Ты же всё равно кинешься спасать всех остальных, не так ли? Что бы ты там о себе не думал, Доктор… Я хочу, чтобы ты жил. А ты просто… Услышь меня. Как я тебя. Пожалуйста. Ну же. Ты же меня слышишь?.. — Билл… Хезер тронула сгорбившуюся в три погибели над трупом Билл за плечо, но та лишь отпрянула от неё, намертво вцепившись в пыльные лацканы разорванного пиджака. Её сотрясали горькие рыдания. — Его здесь больше нет, Билл. Надо уходить. Здесь всё ещё опасно. Черты лица — пустые, скованные холодом и последним вздохом. Кожа белая, как мрамор, раздробленные взрывом пальцы. Как же он будет теперь играть на гитаре?.. — Он должен жить. — Мы не можем воскрешать. Уже поздно. Хватит… Мы не можем помочь. — Нет! Он просил меня потерпеть — ради этого? Разве? Я не уйду! Я не уйду… Хезер села на землю рядом с ней, положив ладони ей на плечи, и теперь они были тёплыми. — Мне плевать, что можно, а что нельзя. Не этому ты меня учил. Если я что-то и усвоила из твоих уроков, так это… — Она сжала его холодные пальцы в своих. — Это то, что говорить и делать нужно от сердца. Ты ведь всегда именно так и поступал, верно? За это тебя и считают сумасшедшим. Вот только они все неправы. Прав ты, Доктор. Я тебе это ещё докажу. Ты будешь отпираться, спорить, кричать на непонятных мне языках… Но я докажу. Прежде чем подняться на негнущихся ногах и покинуть корабль вслед за Хезер, Билл низко склонилась и коснулась ласковым поцелуем его лба. На языке она почувствовала один только пепел. — Мы ещё встретимся, и тогда ты поймёшь, что всё не было зря. *** — Как я могу быть уверена, что всё это — не выдумка моего умирающего мозга? Что, если мы до сих пор там, на корабле? Я видела там… Не в силах подобрать нужные слова, Билл замолкла, обхватив голову руками. Несколько минут она не могла продолжить, настолько сложно было это вспоминать, и все это время Доктор терпеливо ждал. — Я видела вас мёртвым. Знала, что вы мертвы. Мне пришлось применить эту киберштуку, и она стала… душить меня. Я думала, что умираю. Я чувствовала это. А потом… — Не многовато ли деталей для галлюцинации? Билл покачала головой, устало протирая глаза. — Наверно, многовато… Но это просто слишком хорошо, чтобы быть правдой. После всего, что было… Как это вообще возможно? Жизнь здесь, дома, на Земле, после того, как из меня сделали ходячий анатомический театр с фанфарами и светомузыкой! — Сегодняшнюю лекцию ты плохо слушала, очень плохо. К тому же, пропустила первую часть, а там как раз об этом говорилось. — Он низко склонился к ней, и посеребрёные тусклым солнцем волосы упали на его лицо. — Конечно, может быть, что вся твоя последующая жизнь после преобразования — фальшивка. Конечно, твой разум способен выстроить такую декорацию, которую ты не отличишь от реальности, я в этом даже не сомневаюсь. Конечно, я могу быть эхом образа, который крутился в твоей голове долгих десять лет. Но! — Он поднял на неё ясные серые глаза. — Всего одно но. Я знаю один очень простой способ проверки сна на реальность. Тебе нужно взять любую книгу с полки позади тебя и внимательно посмотреть на её заглавие. Хмыкнув с сомнением, Билл поднялась с места и не глядя взяла первую попавшуюся под руку книгу. Заголовок ее слегка озадачил. — «Теория частиц», том третий. — Она провела ладонью по корешку, стирая с него клочья пыли. — Я когда-то брала её в библиотеке, а потом оставила у вас. — Хорошо, подойдёт. Загадай число. — Сорок два? — Это номер страницы. Открой и прочти первое слово, которое будет на ней. — Здесь написано… «Каждый». — Теперь открывай страницы в произвольном порядке и читай первые слова на них. — Обязательно читать вслух? — Нет, мне можешь не говорить. Сконцентрируйся на том, что тебя волнует, держи это в голове, но не задумывайся над словами, которые видишь. Просто запомни их. Когда повторишь это раз пять, закрой книгу и попытайся связать эти слова во что-то осмысленное. Так Билл и сделала. «Искусство». «Хронология». «Колебание». «Свет». «Уничтоженный». — Ни единого незнакомого слова, верно? Билл быстро захлопнула книгу, словно боясь прочесть в ней собственное будущее. — Что это значит? — Это значит, что ты до конца своих дней можешь сомневаться. Это очень азартно — сомневаться, очень искушает. Ты можешь перебрать все книги в мире и так и не найти для себя правды. В каком-то смысле это хорошо, только безумец не ставит свою правоту под сомнение. — Он вздохнул, сложив руки перед лицом в замок. — Мы действительно были на волоске от провала, Билл, даже меньше, чем на волоске… Но иногда случается чудо, и самое неправдоподобное оказывается совершенно реальным. Иногда вселенная возвращает долги. — Имеете в виду, что вселенная вам что-то задолжала? — Да. И довольно много. Она вернула книгу на полку и посмотрела на него немного осуждающе. — Мне бы ваше самомнение. Он лишь фыркнул, степенно отхлебнув из чашки. — Даже немного жаль, что ты больше не моя студентка. Даже не человеческое существо. — В ответ на её уязвлённый взгляд он многозначительно дёрнул бровью. — Что? Разве не ради этого ты завела себе инопланетную подружку? — Вообще-то, дело было совсем не в этом, она тогда ещё не была инопланетной. Но… — Вздохнув, она пожала плечами. Быть честным, так до конца. — Мне всё ещё нравится быть вашей студенткой. Вы всё равно круче всех. У вас есть путешествия во времени. — Значит, за путешествия во времени? Доктор отсалютовал ей чашкой с такой довольной физиономией, что Билл не удержалась от смешка, и это был счастливый смех. — За путешествия во времени! Только сейчас она поняла, что в нём изменилось. Такая крошечная деталь, и настолько сильно всё меняет. Нет, дело было не в том, что, судя по всему, Доктор презирал местных парикмахеров и за три года обзавёлся такой шикарной шевелюрой, что Нардол бы откровенно обзавидовался. И не в том, что никогда он раньше пел и не шутил так искренне. Его глаза. Как будто глаза другого человека. В них не было больше боли. Билл не помнила точно, просто не обращала на это раньше достаточно внимания, но теперь ей казалось, что раньше, ещё до инцидента в вакууме, у него были очень усталые глаза. Будто… Выеденные солью, выплаканные насквозь. Очень старые. Как будто им и правда было две с лишним тысячи лет. Но теперь… В обрамлении старческих морщин эти глаза казались чужими. Очень живыми, способными метать неистовые молнии и рассыпать весёлые искорки. Естественно, это всё ещё был он, тот же старый-добрый брюзга, доктор всех-каких-только-возможных наук Джон Диско, но… Какой-то невероятно громадный груз упал с его плеч, и он освободился. Окончательно сменил строгий костюм на раздолбайский балахон, закинул гитару на плечо и начал петь прекрасные песни, для которых не хватает только благодарных слушателей. — Погода — полное говно, — буднично констатировала Билл, заглядывая в окно, опираясь на подоконник локтями. Будто всерьёз заинтересовавшись её метеорологическими изысканиями, Доктор тоже подошёл к окну, глядя в небо из-за её плеча. — Какая жалость. Я как раз собирался на полуденный турнир по крикету. — Что делать будем? — Ты мне и скажи, мисс Поттс. Сегодня твой черёд выбирать факультатив. Билл задумчиво прищурилась. Вообще-то, всё это время она хотела кое-что для себя разъяснить, раз и навсегда. — На самом деле, меня всё ещё не оставляет один вопрос… Доктор в привычной ему менторской манере нетерпеливо хмыкнул, но Билл лишь скуксилась ещё больше. Теперь ей казалось, что её вопрос слишком скучный и нет никакого смысла его озвучивать. Но… она всё равно это сделала. — Луна на той планете. На Ульвере. Почему её можно было видеть только невооружённым глазом? Несмотря на её опасения, Доктор лишь легкомысленно повел плечом, как будто весь день только и ждал именно этого вопроса. — Так, может, слетаем туда и разузнаем все самостоятельно? — А можно? На этот раз он даже не стал притворяться, что взвешивает все «за» и «против», а просто кивнул. — Один разок. Туда-обратно и очень быстро. Пятиминутное путешествие. Затем лекция по квантовой физике. Согласна? В доказательство серьезности своих намерений Доктор протянул ей руку. С неподдельным восторгом в глазах Билл приняла её, и они направились к ТАРДИС, незаметно для самих себя ускоряя шаг. If I get old, remind me of this The way that we kissed, and I really meant it Whatever happens, if we’re still speaking Pick up the phone, play me this song