***
— Ну что, готов? — Подожди, это непростое желание. — Если и это потратит много энергии, то давай что-нибудь другое придумаем. — Нет-нет, всё нормально. Нориаки и Джонсон стояли возле Северного моря, чуть дальше от того места, где они встретились в первый раз. Джиннам не нужно видеться с хозяевами, чтобы выполнять их желания, однако ребята играли по своим правилам. Это была их третья встреча. — Ладно, давай, — выпрямившись, произнёс Какёин, подходя ближе к Джону. — Уверен? — вскинул бровь парнишка, не сводя взгляда с друга. — Да, говори, — закивал джинн, поглядывая на море. — Хорошо. Моё первое желание — чтобы вода в Британии стала чище. Вдохнув побольше воздуха в лёгкие, Нориаки произнёс: — Будет исполнено. Джонсон не один день размышлял над этим желанием, часто совещаясь с Какёином, как поступить лучше, чтобы сократить количество болезней, хотя бы в этой стране. Из-за чрезмерно загрязнённой воды довольно много людей погибало в раннем возрасте, а выживаемость среди новорожденных была критически низкой. Вскоре знаки на теле Какёина засветились, как и глаза, которые он прикрыл в следующую секунду, скривив физиономию. Он успел заметить, как Джонсон пошатнулся на ровном месте, выронив изо рта соломинку и пытаясь устоять на ногах. По мышцам, по костям Нориаки прошлась толстая игла, пронизывая и стягивая, словно куклу до тех пор, пока вскоре он не почувствовал новую волну, более приятную. Получилось. Когда Какёин открыл глаза, то обнаружил себя в руках Джона, обеспокоенно его оглядывающего. Нориаки, кажется, неслабо повело. — Ты как? — волновался Джонсон, не спеша выпускать друга из рук. — Всё хорошо, — слабо улыбнулся Какёин, после чего, тряхнув головой, выпутался из чужих рук и встал на ноги, демонстративно покружившись, — видишь? Джон выдохнул, легко улыбнувшись, и обернулся к воде, стараясь понять, как она изменилась в своём составе. — Значит, у нас получилось? — с энтузиазмом выпалил Джонсон. — Да, — удостоверил Нориаки. — Одной проблемой меньше. Всё ещё не веря, парень проследовал к берегу, не переставая коситься по сторонам на всякий случай. Шёпот ветра перенёс голос Джонсона, и в нём Нориаки расслышал слова благодарности. Уголки губ сами по себе мягко поползли наверх. — Значит, когда я умру, вся твоя потраченная энергия восполнится моей душой, — констатировал Джонсон, разворачиваясь обратно. — А останутся ли реализованные желания явью? — Да. Изменённого не вернуть, если вдруг какой безумец не пожелает обратного, — заявил Нориаки. — Ага, поэтому стоит запрет на желание о вечной жизни? — догадался Джон. — Вы бы выгорели, если б выполняли желания, а энергия так и не пополнялась. — Не совсем. Если опустить нарушившуюся гармонию в мире, то перед нами встаёт новый враг — и это время. Время нельзя победить, поэтому выполнение желаний, связанных с циклом жизни невозможно. — Но вы отчасти победили. — Весомо, — пожал плечами Какёин, обходя Джонсона полукругом. — Но больше никто не способен создать такую силу. — Ну и ну, — отозвался юноша, вновь поворачиваясь к Нориаки. С пару секунд они просто смотрели друг другу в глаза, пока Джонсон неожиданно не схватил Какёина за руку и не покружил его вокруг своей оси, после чего, подхватив ошеломлённого джинна под талию другой рукой, замер с ним в положении, будто бы они собираются танцевать вальс. Через некоторое время выйдя из ступора, Какёин всё же произнёс, слегка склонив голову и наполовину прикрывшись выбившейся из хвоста длинной прядью: — И что это было? — Никогда не танцевал с кем-нибудь? — невозмутимо, но с толикой азарта поинтересовался Джон. — Нет, — смущённо ответил Нориаки. Такое положение выбивало его из колеи. — Я тоже, — Джонсон сделал шаг вперёд медленно, чтобы Какёин успел сориентироваться и догадаться о своих движениях. — Тогда исправим это. — Что с тобой? — радостно смеялся Нориаки, подхватывая чужие движения и уже ускоряясь в темпе. Джон ничего не ответил, лишь продолжая танцевать со своим другом под музыку моря. Тряпки, которые Нориаки нашёл для своей маскировки, скрывали его символы, однако Джонсон не прекращал переживать, то и дело поглядывая в сторону, и ведь неспроста — некоторые жители уже наверняка запомнили этого джинна. Какёин не предполагал, как правильно вести себя, но старался особо не заострять внимания на своём смущении. Да и понять бы, откуда оно вообще взялось. Но как бы странно ни казалось, ему нравилось находиться настолько рядом с Джоном. Неловко, но приятно. — Ты уже знаешь своё второе желание? — между делом спросил Какёин. — Не задумывался, — Джонсон в очередной раз закружил друга. — Но хочу что-то для себя. — Разумно. Почему ты ведёшь? — Потому что ты поменьше, — прокружив, Джон откинул Какёина назад себе на руку, а сам, выставив одну ногу вперёд, довольно близко наклонился к нему. — Это… всё ещё часть танца? — Какёин бегал растерянным взглядом по чужому лицу. На некоторое время они так и замерли, не показывая никаких признаков того, что подобный жест мог стать очередной шуткой. Нориаки почувствовал, как сильно заколотилось в его груди сердце, и запереживал за свой, возможно, напуганный взгляд, который Джон мог воспринять совершенно не так, как надо. Или же, наоборот. Через несколько секунд Джонсон, улыбнувшись, поднялся в положение стоя, утягивая Какёина за собой и, улыбнувшись, произнёс: — Спасибо. — За что? — не сразу дошло до Какёина. — За танец, — в момент ответил юноша. — Тогда, и тебе спасибо. Ребята почувствовали, как на них стали падать первые капли хмурого неба. Джон, не произнося ни слова, взял Какёина за руку, уводя его в ближайшее импровизированное укрытие. Так и началась новая история, совершенно отличающаяся от представлений Нориаки, когда тот только-только познакомился с Джонсоном. Ведь в ту же ночь Какёин снова увидел себя во сне рядом с другом, однако наутро эти ведения заставили его покраснеть. Юноше редко снились спокойные, логичные сны, но на сей раз это был тот самый, исключительный случай. Во сне Джон аккуратно, трепетно целовал Нориаки в губы, в щёки, а последний отвечал тем же, пока они находились в хорошо обустроенной просторной комнате. Если это была комната Джона, то неудивительно, ведь его отец являлся преуспевающем архитектором. И всё же совершенно не эта мысль волновала Нориаки. Джонсон даже не подозревал, что при тесной связи джинны могут видеть сны своих хозяев. Если раньше Какёин и подумывал рассказать ему об этой забавной детали, то после увиденного решил запереть секрет под семью замками. Изменилось только то, что ребята стали видеться чаще. Не то Нориаки осмелел в своих действиях, не то повёлся на поводу собственных чувств, потому как, если честно признаться, он вожделел повторить с Джоном те вещи из сна. Это стало пугать. Он не мог знать наверняка, как юноша относится к однополой любви, да и вообще, к любви в целом, ибо сновидения не так уж и часто показывают истинные желания человека. Особенно в случае Джонсона, которому постоянно снилось что-то дикое и абсурдное. Именно поэтому реакция Джона на сон оставалась для Какёина загадкой. Однажды, когда они в очередной раз встретились, Нориаки аккуратно поинтересовался, смог бы Джонсон поцеловать кого-то, не имея при этом к нему чувств. Джон ответил, что сделал бы это сугубо по любви, и кинул неоднозначный, таинственный взгляд на Какёина, чем неимоверно смутил. В тот момент интуиция верно подсказывала, что Джонсон до всего догадался, но не стал говорить в открытую. Радовало то, что он не показывал отвращения и продолжал общаться с Какёином так, как прежде. Нориаки надеялся до последнего, что его чувства не оказались прочитанными. Немного позже Джон срезал свои длинные локоны, которые так сильно нравились Какёину, оставив лишь короткий хвостик. Сделать это ему было необходимо, учитывая, что осенью он пошёл на лекарское дело, как и собирался до этого. Радовало и то, что ситуация в стране значительно улучшилась. Люди стали реже умирать, а продолжительность жизни увеличилась в разы благодаря более чистой воде. Это грело душу. Шло своим ходом обучение и у Нориаки. Джиннам оно не приходилось обязательным, так как люди их отвергли и, быть может, навсегда, однако ознакомиться с логикой мира стало даже необходимостью. Те, кому казалось интересным учиться грамматике, арифметике и прочим дисциплинам, оставались на отдельные уроки. К этому числу относился и Какёин. Среди джиннов не оказалось учителей, по крайней мере, в их общине, однако старшее поколение не скупилось передать свой опыт детям, число которых в разы превосходило. Так и протекал обычный день Какёина: утром он помогал по «дому», днём проходили своеобразные уроки, вечером им давали заниматься своими делами (Нориаки отдавал предпочтение книгам и изобразительному искусству) или выгуливали, не выпуская за пределы территории, а ночью, когда дети ложились спать, оставаясь под ответственность Алонзо, старшие, те, кому сон не требовался, иногда отправлялись на различного рода задания. Такой расклад мог устроить, если не обращать внимания на то, как сильно Волдхар ограничивал в свободе. По выходным от учёбы дням ребята вместе со старшими отправлялись на разведку, за добычей материалов для подземелья, за поиском хозяев для некоторых. Но когда нужно было отправляться за пропитанием, в основе своей уходили только взрослые. Таким образом они и сформировали небольшой подземный городок. Какёин с Польнареффом вечно шутили между собой, что вот-вот и здесь введут свою валюту и начнутся гражданские воины. Не так далеко от правды. Скорее всего, если бы джинны могли размножаться, то и до войны дело бы быстро дошло. По Волдхару нельзя было сказать, но даже он переживал за свой род, натворив немало дел и введя кучу запретов, каравшихся смертью, и старался не перебарщивать. И даже в таком строгом режиме Какёин находил лазейки. Когда их выпускали погулять ближе к ночи, Нориаки зачастую оставался в своей комнате. Но иногда он сбегал, назначая Джону место встречи. Крайне редко ему удавалось удрать днём. Для этого приходилось рисковать, сматываясь из подземелья, пока вход свободен под прикрытием Польнареффа прямо за спинами главарей. Возвращаться приходилось так же. Смешиваться с толпой гуляющих и заползать в подземелье, надеясь, что днём не совершали обход. Пока что Нориаки везло. Однажды, когда Нориаки сбежал днём, Джон впервые пригласил его в поместье семьи. Родители крайне редко уезжали из дома, но когда это случалось, Джону удавалось даже слуг прогнать, чтобы побыть одному. Несмотря на то, что его отец нормально относился к джиннам, Джонсон не рисковал рассказывать о своей дружбе с Нориаки, учитывая, в каких острых сейчас отношениях люди с этими существами. Это был один из редких солнечных сентябрьских деньков в Йорке. Конец месяца, но солнце грело так, что привычного холода практически не чувствовалось. Из-за этого мальчишки только малую долю времени провели в доме за чашечкой чая. Тогда же Какёин и убедился, что место из сна Джона — однозначно его комната. Улыбнувшись, Джон поинтересовался, почему в его комнате Какёин себя так сковано чувствует, но тот только помотал головой, списывая всё на возможность быть пойманным. И тогда Джонсон в очередной раз ругал его за постоянный риск, а потом приходила уже очередь Какёина успокаивать, заверяя, якобы всё будет нормально. Оба знали, что ничего нормально не будет, если продолжать, но пусть знакомы ребята недавно, жизни друг без друга они уже представить не могли. Когда они выбежали на улицу, Джонсон повёл джинна к стогам сена близ конюшни. Оказалось очень приятным, что они огорождены от лишних глаз — не приходилось постоянно оглядываться и чуть что — удирать в ближайшее укрытие. Вместо того, чтобы взбивать стога в кучи или ухаживать за лошадьми, Джонсон плюхнулся прямо в сено, задорно смеясь и утягивая Нориаки за собой. Они резвились, смеялись и попросту делали, что хотели, закидывая соломой друг друга и перекатываясь в объятиях. В один момент Джон оказался сверху, прижав до сих пор смеющегося Какёина и не давая возможности двигаться. Нориаки бы мог задействовать свою силу, но он отнюдь не собирался применять её в сторону друга, перестав смеяться, но не сводя улыбки с лица. С застывшим в глазах восхищением он с интересом наблюдал за дальнейшими действиями Джона. Не медля ни секунды, Джонсон, прикрыв глаза, наклонился к Какёину, собираясь сорвать первый поцелуй. И это было ужасно, потому что по первости юноши больно столкнулись носами, однако лишь засмеялись от этого. Вторая попытка свершилась, когда они перевели дух, и уже тогда она, можно сказать, увенчалась успехом. Пусть это было неловко и смущающе, никому из них не хотелось останавливаться. Какёин и вовсе всё оставшееся время не собирался выпускать Джонсона из рук, не переставая обнимать его. В тот же вечер Какёин решился попросить у Джона об одолжении — написать письмо его родителям в Японию. Юноша оказался бы извергом, если б запретил. За все десять лет Нориаки впервые выпала возможность рассказать, как у него дела, а в момент, когда засел за стол, будто бы назло, забыл все слова. Он просто написал, что с ним всё в порядке, он жив и здоров, обучается наукам и очень сильно любит и скучает по своим родителям. Про все негативные аспекты своей жизни он упоминать не стал. Адрес своего родного дома Какёин помнил наизусть. Тогда Нориаки возвращался обратно окрылённый и счастливый, каким ещё никогда себя не чувствовал. Всё прошло гладко и в этот раз, поэтому обеспокоенный, как и всегда, тон Джона во время вечернего вызова, оказался ни к чему. Польнарефф, глядя в горящие глаза и на еле скрываемый трепет, сразу догадался, где зарыта собака. Какёин мысленно радовался тому, что Жан спокойно относился к однополой любви. С этих же пор и Джон, и Какёин начали чувствовать, как сильно им не хватает друг друга. Это чувство и раньше присутствовало, но теперь появилась словно бы острая необходимость близости. Время шло, Британию уже накрыло снежным куполом, а редкие встречи с каждым разом ценились всё больше и больше. И тогда Нориаки решился на отчаянный шаг. В первый раз ему случайно посчастливилось уцепить взглядом пару заклинаний из запретной книги, но теперь он намеревался сделать это намеренно. Ему было необходимо выведать и изучить заклинания с печатями, способными открывать ходы. И чужую печать, зная, где она, однозначно могут использовать другие джинны — Какёин не раз наблюдал, как разные помощники открывают проход. Если просчитать время, то задача не будет казаться такой опасной, однако если Нориаки поймают — его уже можно будет считать трупом. Какёин не сказал бы, что он сильно ценил свою жизнь до встречи с Джонсоном, ведь главное он сделал ранее — спас своих родителей. И если бы у Нориаки была другая цель, он бы вряд ли переживал так сильно. Однако теперь у него появился важный человек, которого он любил, и который любил его не в меньшей мере. Какёин это знал, пусть Джон никогда не произносил эти слова. За него говорили действия. И если Какёин погибнет, он сделает Джону очень больно. Во время одной из вылазок старших Нориаки, убедившись, что ещё один помощник, Алоис, ушёл подкрепиться, осторожно проскользнул в его комнату. Алоис не был таким жестоким, как остальные правители, однако в подобном случае пощады от него не стоило ждать. Какёин подготовился — взял с собой несколько листов и уголь, искренне в этот момент жалея, что не обладает выдающейся зрительной памятью. Отыскать книгу не составило труда — она покоилась в деревянном коробе, который находился на видном месте. Обычно Волдхар носил её всё время собой, но зная, что в подземелье остаётся Алоис, доверил книгу ему. Опрометчиво. Как только Какёин открыл письмена, его взгляду предстали многочисленные символы и множество пояснений, написанные мелким шрифтом. Сердце застучало в ускоренном темпе, а руки затряслись, что оказалось просто ужасным в сложившейся ситуации, ведь ему же ещё нужно писать. Раздел печатей находился на середине книги, однако как только Нориаки переписал единственное нужное заклинание, его уже было не остановить. Глаза жадно пожирали каждую строчку, руки судорожно точь-в-точь выписывали каждое слово, а сам Какёин уже, казалось, отключил свой мозг. Печать защиты от людей, печать защиты от сверхрасы, печать скрытности, печать иллюзий, в некоторые печати Нориаки вообще не вникал, просто переписывая, чтобы не терять время. Пальцы метнулись в самое начало, хотя Какёин уже выяснил намного больше, чем достаточно, и пора бы уже уходить, но нет… Заклинание иллюзий, заклинание мрака, заклинание собственной крови, заклинание чужой крови, манипуляция, сумасшествие… Нориаки вообще не верил, что способен писать так быстро. Когда его взгляд упал на вторую книгу записей, где были вырезаны слова «Мой путь», то понял, что просчитался. Ибо в этот момент в коридоре он заслышал шаги. В книге, пока он переписывал, то вспомнил запись о том, что у каждого джинна есть скрытый потенциал. Какёин не догадывался, какой именно у него, однако даже он сейчас не помог бы. Крохотная подпись в углу гласила, что способность действует только на людей. Метнув безумный взгляд к выходу, Нориаки увидел ещё один короб с кучей тряпок и подобного хлама. На всякий случай убрав книгу, положив её на место, он сиганул в ту сторону, искренне надеясь, что это не шаги Алоиса. Это были шаги Алоиса. Через несколько секунд послышался грузный звук, обозначающий то, что в комнату зашли. Это была единственная дверь, которая открывалась при помощи рычага. Остальные же ничем не отличались от дверей в обычных домах. Какёин, дрожа всем телом, затаил дыхание, крепко-крепко прижимая записи и уголь к своей груди. Чёрт возьми. Уголь. Только сейчас Нориаки заметил, что перепачкал свою белую рубаху, и оставалось только надеяться, что остальные тряпки будут в сохранности. Звуков со стороны Алоиса особо не доносилось. Значит, он не собирался выходить. Нориаки пробила крупная дрожь, охватила самая настоящая паника, ведь если он здесь надолго, то наступит конец ещё одной жизни. Волдхар и Алонзо вернутся в эту комнату и точно поймут в чём дело. Они устроят вечерний обход и не найдут Какёина на своём месте. Снаружи короба послышался низкий грубый смех. Скорее всего, Алоис сейчас читал очередные похабные вести. Ни для кого не секрет, что он любил это дело. Прошёл час. Два. По комнате разносились разнообразные звуки — то что-то отодвигали, то что-то мастерили, то ещё чем занимались. А Нориаки всё больше понимал, что сам себе выкопал яму. Этот короб с кучей пыльных тряпок станет для него личной праховой урной. Но надежда ещё оставалась. Надежда оставалась, и поэтому Какёин не спешил выпрыгивать и сдаваться. Ещё был шанс, что Алоису придётся куда-нибудь отлучиться, пусть всего на минуту. Но когда в подземелье послышались многоголосые переговоры, Нориаки понял, что пропал. Всё, абсолютно всё складывалось против него. Но какого чёрта вообще надо было оставаться здесь, чтобы выучить побольше заклинаний, идиот?! Если бы он не дописал три-четыре последних, успел бы смыться вовремя. Алоис, хмыкнув, направился к двери, однако шанс оказался уже упущенным. Если Нориаки выбежит наружу, он будет навиду у всех. Станет понятно, что Какёин зачем-то прятался всё это время в комнате главарей. И зачем — долго гадать не придётся. Через минуту в комнату, громко разговаривая, ввалились Волдхар, Алонзо и Алоис. Нориаки вообще не слышал, о чём они говорят, сильная паника, охватившая всё тело, куполом оградила его от звуков чужой речи. Слёзы градом катились из глаз, пока юноша беззвучно содрогался среди кучи старого тряпья. И так жутко не вовремя его начал вызывать Джон. Всё тело сигнализировало Нориаки дотянуться до символа, но он не мог. Хорошо, что это долго не продлилось. Слух перестал улавливать какие-либо звуки в комнате, и тогда стало по-настоящему страшно. Получается, сигнал, который посылает человек в тело джинна, доступен и остальным, быть может, более сильным. Но Какёин, даже будучи практически уверенным в своём просчёте, продолжал прикладывать титанические усилия к сдерживанию себя. А от этого становилось только хуже. Однако вскоре разговор возобновился. Пришёл в себя Нориаки только через некоторые время. Быть может полчаса, а может, и через пять минут. Какёину казалось, что он лежит здесь уже несколько суток. — … не надо, и ближайший месяц тоже, — оклемавшись, Какёин начал улавливать разговоры. — Давай сегодня отложим вечерний обход, я вроде так посмотрел, все на местах, — вынес решение Волдхар, чем чуть не заставил Какёина подпрыгнуть от счастья. Вот бы картина весёлая была! — Да, отложим на денёк, — подхватил Алоис. — Кстати, Алоис, что с потолком? Последующее повествование оказалось крайне непримечательным. Троица обсуждала реконструкцию подземелья и то, как лучше его обставить, чтобы оно стало более надёжным. Спать хотелось неимоверно. Сказывалось не только подходящее ко сну время, но и пережитый стресс, который действовал сильнее, чем любые успокаивающие травы. Однако сон ушёл прочь, когда Нориаки услышал следующее: — Но вот, кстати, Польнарефф, — повествовал Алонзо, — как-то странно ведёт себя в последнее время. То у выхода стоит, то по коридорам шатается, а когда спрашиваю — каждый раз такую глупую причину придумывает, мол, проветрится вышел! Повисло тяжёлое молчание. Какёина пробил холодный пот от осознания, как сильно он подставил своего друга. — Последите за ним получше, — спокойно, но грозно произнёс Волдхар. — И за дружком его по комнате, Какёином. Может, они вдвоём чего замышляют. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт, это совсем не то, что нужно Нориаки! Но троица сейчас даже не подозревает об одной замечательной детали — тот, за кем надо повнимательнее следить, лежал прямо в двух метрах от них. Кошмар. Хорошо, Какёин это услышал сейчас — будет вести себя осторожнее. Если выберется. Но теперь придётся действовать без Жана. — Положение в последнее время навевает мне тоскливые мысли, — пробасил Алоис, поменяв тему. — Да брось, — усмехнулся Алонзо. — Да, с каждым днём становится всё меньше шансов, что мы сможем подчинить людей. Но если не так, то мы просто-напросто сможем убить тех, кто не подчиняется. Какёин сдержал вопль ужаса, вытаращив глаза перед собой. Ему не послышалось? Алонзо же пошутил насчёт этого? Сейчас все трое по-любому посмеются, либо же Волдхар вновь угомонит пыл своего подручного. — Верно говоришь, — согласился Волдхар. — Рано или поздно людям придётся свыкнуться с новым правлением. — Быть может, найти где-то второго Отца, — подал голос Алоис. — И заставить обратиться джинном. — Ты совсем тупой? — взбунтовался Алонзо. — Чтобы стать Отцом, человек сам должен до этого дойти без лишних подсказок. И где ты найдёшь такого же доброго спятившего безумца, который наплодит ещё джиннов с целью убить людей? В разгар-то самого пика ненависти? — Когда ты так говоришь, это звучит, как нечто нереальное. — Это и есть нечто нереальное! Отец был только один, одним и останется. — В любом случае, — повысил голос Волдхар, прерывая разгорячённый спор, — людей превосходящее количество, и на разработку плана может уйти не один год. Поэтому пока план не станет идеальным, мы не приступим к исполнению ни коим образом. Какёин уже не чувствовал себя живым. Он вообще себя не чувствовал. Знал бы он, что таилось за этими тираническими масками, в ту же ночь согласился бы с Жаном накостылять этим лицемерам. Нет, убить. Как угодно, всей общиной уничтожить… — Надо бы как-то ещё и остальных подключить. — Ну что же, Волдхар, братец! Александр в своей части уже нашёл решение проблемы — попросту промывает мозги мелким! — Алонзо! Они — не глупцы! Не только наши, все! Промывать мозги — это глупо, они быстро раскусят обман. Единственный путь — убеждение. — Да уж. Посмотрю я, как ты убеждать их будешь. — Да пожалуйста! С каждой секундой Какёину становилось всё мерзее. Самое ужасное, что Джонсон продолжал иногда пытаться выйти на связь, и это лишь подкашивало состояние. Выходит так, что не только их главари безумцы. Все главари за одно. Стало страшно жить в этом мире. Захотелось прикончить их, но невозможно — троица уже знает все фокусы из книги, тогда как Нориаки переписал только половину. И то, переписал, а не выучил. — Алоис, пойдём, поможешь нам с Алонзо добычу разгрести, — сообщил Волдхар. — Пойдём, раз уж всё готово. — Ага. Через минуту троица уже покинула комнату. Какёин на пробу пошевелился. Всё тело затекло. И в то время, когда появилась возможность шевелиться, он осмотрелся и увидел, что одну из тряпок всё-таки заляпал углём. Не раздумывая, он верно взял её с собой с намерением в последствии избавиться. Высунув голову, Какёин не обнаружил никого, а с той стороны раздавались отдаляющиеся голоса. Через ещё минут пять послышался тяжёлый звук — подвал закрыли. Какёин спасён! Более ничего не улавливая слухом, юноша аккуратно открыл дверь, поставил рычаг на закрытие и, с силой прижимая к себе всё, что нёс в руках, ринулся к своей комнате. Как только Нориаки оказался в безопасности, его начала бить дрожь. — Какёин! — Жан подскочил со своей кровати, кинувшись к другу. — Какёин, что произошло? Я боялся, тебя долго не было! — По-Поль-на-на-нарефф, — шёпотом заикался Какёин, невидящим взглядом пронизывая пространство. — Merde***! Какёин, что опять произошло??? — француз подхватил Нориаки, дотаскивая дрожащее тело до кровати. — Хотя стой, ничего пока не говори! Нориаки старался успокоиться, но вместо этого из его глаз начали течь слёзы от шока. В неменьшем шоке эту картину наблюдал Польнарефф, в конце замечая, что именно Какёин держал в руках. — О, нет. Какёин, нет-нет, ты безумец! — он аккуратно опустил край исписанного листа, убеждаясь в своей догадке! — Grands Dieux, только не это… Они что-то сделали с тобой? Поймали? Увидели? Нориаки, пусть немного и успокоился, продолжал молчать, лишь отрицательно мотая головой. Из его глаз по-прежнему лились слёзы, заставляя Жана в молчаливом ступоре выжидать, когда его друг отойдёт. В эту же секунду Какёин вновь почувствовал, как его вызывают, и на сей раз он не собирался больше оттягивать и как-то волновать Джона. Кончиками пальцев Какёин дотянулся до груди. — ДжоДжо, — тихо произнёс Какёин, едва сдерживая вопли, терзавшие душу. «Какёин!», — чрезмерно взволновавшимся голосом отозвался Джонсон. — «Что случилось? Ты в порядке?» — Да, я просто хочу сказать тебе, чтобы ты не волновался, — на одном дыхание высказался Нориаки, после чего зашёлся новой волной такого же тихого плача. «Почему тогда ты плачешь?» — Потому что я побывал в очень опасной ситуации, но всё хорошо, — выдохнул Какёин, чувствуя, что, наконец, его действительно начинает отпускать. «В ка…» — Хотя, мне кажется уже ничего хорошего не будет. «Какёин», — уже более спокойным и слегка надломленным голосом позвал Джон. — «Скажи мне главное — ты в безопасности?» — Я да. А человечество — нет! «… В каком смысле?» — Давай я всё при встрече расскажу? Я переписал несколько заклинаний, и теперь смогу самостоятельно выбираться из подземелья. «Чт…» — Мы сможем видеться чаще! «Какёин…» — Нориаки вопросительно промычал на реплику Джонсона, хотя догадался, что тот позвал его из-за беспокойства. Однако позже он дополнил, — «будь осторожнее.» — Конечно. С утра обязательно вызови меня. «Хорошо.» — Спокойной ночи, ДжоДжо, — совсем тихо прошептал Нориаки, ощутив себя в разы более стабильно. Жан, всё это время слушающий односторонний для него разговор, сейчас выглядел таким ошеломлённым, каким ещё никогда не показывался перед Нориаки. Относительно успокоившись, Какёин позвал француза присесть к себе на кровать и через некоторое время начал повествование всего того, что услышал, настолько тихо, что даже Жан его едва ли мог уловить. Но тем не менее, по мере рассказа Нориаки, Польнарефф всё сильнее сжимал свои кулаки, а шокированная мина стала совсем обозлённой. Даже так Жану было далеко до представления хотя бы примерных эмоций, которые пережил Нориаки, пока находился в том треклятом коробе. Вот и вскрывалась вся подноготная главарей. Ребята понимали, что их нужно как-то остановить, но средств борьбы, увы, не имелось. Первым, что решили друзья — сблизиться с наибольшим количеством джиннов в общине. Нориаки оказался прав по поводу Нены, так что впредь Жан будет доверять ему такие вопросы. Суть была в том, чтобы обрести как можно больше соратников, которым можно доверять, и которые не сдадут их, если рассказать, что за план готовит троица. И не только троица. Главное — успеть это сделать до того, как остальным «промоют мозги», либо же «убедят». Так они, по крайней мере, смогут взять количеством. Важно лишь разобраться — кто друг, а кто — враг. С тех пор Какёин больше никогда не просил Жана стоять на карауле, пока он пытается сбежать, более того — запрещал ему провожать. Теперь, изучив приёмы, Нориаки научился разблокировать ходы. Единственное, что он просил Жана сделать — это прикрывать его, если вдруг увидят, что Нориаки не на месте. А если вдруг раскусят — пусть валит всё на Какёина, только главное, чтобы не выдавал всё, что знает. Жан с этим не соглашался. Так прошли ещё полгода. Какёин оставался незамеченным в течение долгого времени и, возможно, он оказался тем ещё везунчиком. Джон пришёл в полнейший ужас, когда узнал, что хотят сделать главари джиннов по всему миру. После того, как Нориаки рассказал свой план, взгляд Джонсона потяжелел, и тот в очередной раз предупредил его быть осторожнее. Тем не менее, время шло, ситуация успокаивалась. Вернее, её попросту начали принимать. За полгода Какёин и Жан успели сблизиться с несколькими джиннами. И каждый раз, когда они пытались поведать секретную историю, новые друзья до такой степени не хотели принимать этот ужас, что, порой, отказывались верить, но позже всё равно соглашались. Пока что соратников насчитывалось всего семеро, но даже малая часть играла свою роль. В середине лета Джон дозрел до второго желания и попросил себе дом, как-никак, ему уже исполнилось восемнадцать. Маленький, где всё под рукой, но уютный. Он не искал себе богатой жизни, а желал лишь быть с любимым человеком в спокойствии. Жаль, что это понятие малоприменимо к их паре. Примерно с того времени они начали спать вместе. Какёин стал уходить и по ночам после обхода, так часто, как только мог. Всего пару раз Жану приходилось прикрывать Какёина перед главными, но что облегчало задачу — ещё ни разу его не ловили ночью. Джонсон и Нориаки понимали, что с их положением надо что-то решать. Если бы всё было так просто — ещё полбеды. Пусть они искренне желали жить вместе, небольшое количество времени, которое они справляли вдвоём, всё же имелось, и его ценили. Однако основная проблема заключалась в том, что это по-прежнему оставалось рискованным делом. В любой момент Какёина могли поймать. В этой ситуации оба переживали больше друг за друга, чем за себя, но ничего со своими чувствами поделать не могли — юные и до одури влюблённые. Джон тем временем всё ещё проходил практику в медицине, ещё года два — и он станет полноценным врачом. Надо сказать, что даже сейчас Джонсон умудрялся делать успехи, иногда своими решениями поражая даже опытных врачей. Какёин просто потихоньку радовался за любимого. Его родители, в конце концов, перестали упираться со свадьбой, видя строгую позицию своего сына. Они, в принципе, стали мягче в последнее время, ведь Джон являлся далеко не глупым человеком, а по уму уже давно и не ребёнком. Про Какёина он им до сих пор ничего не рассказывал, и правильно делал. Ещё два года прошли относительно безмятежно. В числе соратников Какёина и Польнареффа только прибавлялось количество — медленно, но верно. Это была всего четверть от всей общины, зато те, кому точно можно довериться. Некоторые так и не дожили до нынешнего промежутка времени, будучи убитыми людьми, либо главарями, в попытках сбежать. Также начала чувствоваться атмосфера того, что общину пытаются яростно настраивать против человечества. Иногда Волдхар в открытую выражал своё желание прикончить людей. Какёину требовалось всё меньше времени для сна, тогда как Жан уже практически перестал это делать. Его стали отправлять на более опасные задания. Иногда Нориаки ссылали ближе к ночи разведывать новые земли, ведь община так и не нашла для себя нового места. Было объявлено, что для отделившихся в другом подземелье вождём будет Алонзо, и уже он выберет себе подручного. Страшно было представить, что случится, когда ему достанется власть. Эта причина и ещё одна — разделение с соратниками — заставляла Нориаки слишком уж неохотно разыскивать место. Однако на каждую вылазку он брал с собой Джона, находя в этом очередной предлог увидеться. Их отношения только процветали. Они действительно не чаяли души друг в друге и уже, как казалось, смирились с тем, что им и придётся так коротать остаток своих дней, видясь лишь изредка. Всё больше они приходили к мнению, что если и жить вместе — то в какой-нибудь небольшой пещерке. Уютно обставить её, сделать пригодной для жизни человека, поставить печати, которыми Какёин уже хорошо овладел… И Джон с лёгкостью согласился бы. Он мог и жить в пещере, и работать лекарем, периодически видеться с семьёй — ему больше ничего не нужно было, однако реализовать подобное они смогут, как только джинны «свергнут власть», и не только в своей общине. Нориаки в последнее время стал переживать за своих родителей. Каждый месяц он писал письма домой, но ответ пока ещё ни разу не приходил. Если они переехали, то так и не узнают, что с сыном всё в порядке. Жизнь продолжалась размеренным ходом, но в последний месяц Какёин всё чаще ловил на себе взгляды главарей, чувствуя, что они до чего-то догадываются, либо же просто накручивая себя. Скорее всего, им было неприятно, что Нориаки один из ярых защитников людей, и что так гуманно относится к хозяину, который тянет с желаниями вот уже три года.***
В конце июля, практически за месяц до девятнадцатого дня рождения Нориаки, его отправили в очередную разведку. В том месяце в одном деревенском поселении на другом конце Йорка состоялась жестокая гражданская война. Люди спалили практически всю деревню, а выжившим пришлось разбежаться по разные стороны, и это ещё повезло, если бы у них были родственники, готовые их принять. В тот вечер Какёин отправился в разгромленную деревню, укрывшись своим тряпьём. Джона сослали в его первую командировку, но по стечению обстоятельств, он возвращался домой тем же вечером, поэтому ребята договорились встретиться в начале деревеньки. Какёин, как только пришёл на место, с печалью и разочарованием подметил окружающую обстановку. Ужасно несло гарью, полуразрушенные дома готовы были вот-вот рассыпаться от собирающегося ветра, на земле валялись окоченевшие, но ещё не успевшие разложиться трупы. Было жутко видеть эту картину. — Нориаки, — совсем рядом раздался уже родной голос. — Джон! — воскликнул Какёин. Когда он обернулся, то увидел слегка улыбающегося Джона посреди всей разрухи. Этот кадр ещё надолго останется в памяти Нориаки, уж слишком сильный контраст. Он часто рисовал их с Джоном на своих картинах, чтобы запечатлеть моменты, и, возможно, этот кадр он также сохранит на рисунках, каким бы горестным он ни казался. Какёин кинулся в объятия любимого человека, который с радушием принял его, прижимая к себе как можно ближе и делая глубокий вдох от переполняющих чувств. — Я так соскучился! — прошептал Нориаки в шею. — Взаимно, — отозвался шёпотом Джонсон, зарываясь пальцами в густую рыжую шевелюру и вдыхая аромат родного тела. — Как всё прошло? — Нориаки, приподнявшись на мысочках, прислонился своим лбом к чужому. — Я же рассказывал, — улыбался во все тридцать два Джонсон, — каждый вечер. — Расскажи ещё. Джон тихонько усмехнулся, привлекая Нориаки к себе за подбородок, после чего трепетно поцеловал в губы. И Какёин вообще забыл, где он находится, и с какой целью, забыл о трупах, что разбросаны по всей деревне. Рядом был только один-единственный человек, которого Какёин так любил, которым был так сильно одержим. Гром поразил небеса, просыпая на землю кучу мелких капель, и позже Какёин обомлел. — Значит, нас ты ни во что не ставишь? — послышался злостный голос не так далеко от ребят. Какёин в страхе отстранился от Джона, глядя на него мертвенно-бледными глазами, тогда как Джонсон взглядом метался по лицу Какёина, точно так же опасаясь посмотреть вправо. — Мы с тобой разговариваем, Какёин! — вместе с громом раздался более высокий, но не менее жестокий голос. Нориаки почувствовал, как спёрло дыхание, и тогда он медленно-медленно повернул голову. Не стоило гадать — это были Волдхар и Алонзо. Рядом с ними больше никого не находилось. Какёин, начиная дрожать, вышел вперёд, опасливо загораживая тело Джонсона своим, в то же время чувствуя, как тот сжимает его руку и слабо тянет назад. — Какёин, ты ведь понимаешь, что за этим последует? — они начали подходить, а Какёин так и не смог сдвинуться с места, не различая слёз между каплями дождя, упавшими на лицо. — Отец не такой жизни для нас хотел! Он бы не стал казнить нас за подобное! — что есть мочи закричал Нориаки. — Плевать на Отца, он давно мёртв! — беспощадно констатировал Волдхар. — Подойди к нам с этим отродьем, — он пренебрежительно посмотрел на Джонсона, вызывая, в конце концов, злость в Нориаки. — Мы изначально были людьми, акститесь! — Но мы больше не люди! — Нет, — прошептал Нориаки, замотав головой, — это конец, Джон… это конец. Оставалось метров пять, когда Джонсон, устав намекать, с силой дёрнул Какёина на себя, чтобы убежать. — А ну, стоять! — позади раздались звуки бега, от которых едва ли не подкосились собственные ноги. — Джон, — пытался сообщить Какёин, — это бесполезно! — Надо искать варианты! — не сдавался Джонсон. Они пробегали между домов и Какёин потянул юношу практически в ближайший от них, так как джинны бегали быстрее, чем люди. Времени обдумывать решения не было, и поэтому они сразу же забурились в подсобку, запираясь изнутри. Тогда, и только тогда, когда Нориаки молниеносно создавал печати, он смекнул, что загнал их в ловушку. Печати не продержатся больше пяти минут, если знать точное местонахождение скрывавшихся. — Джон, — судорожно прошептал Нориаки, закончив с печатями, и подошёл совсем близко к любимому и беря его за руки, — нам конец, ты понимаешь это? Я лишь оттянул неизбежное. Они с минуты на минуту взломают печати и дверь. — Выходите! — в подтверждение словам Какёина послышался громобойный стук и громкий рёв. — Он ещё и запретными заклинаниями пользуется! Тварь, где ты их нашёл??? — Успокойся, Нори! — Джонсон взял лицо Какёина в руки, стараясь мягко огладить щёки. — Я с тобой. — Ублюдки, мы всё равно сейчас до вас доберёмся! Какёин, я знаю ваш хитрый план, но, по крайней мере, тебе отсюда не смыться! — и после этих слов Нориаки будто бы прозрел. — ДжоДжо! — оживлённо, но как можно тише, прошептал Какёин. — Прошу, послушай меня. — Нориаки… — Джон будто бы сожалеюще свёл брови. — Мне уже не выбраться, но ты должен загадать последнее желание! — Что? — ещё более нахмурился Джонсон, вытаращив глаза и, кажется, догадываясь о том, что ему собираются сказать. — Желания не распространяются на джиннов, но… — Какёин, зачем ты всё это делаешь?! — вскрикнул Алонзо, скребя по двери, ломая печати. — Потому что люди не зло! — развернулся к двери Какёин. — Не верь ему, — старался что-то вякать Алонзо. — Я знаю о… — Джонсон вовремя зажал рот Нориаки, отчего тому пришлось развернуться. — Подумай о соратниках, — одними губами произнёс Джон, и тогда Какёин догадался, что чуть не свершил ошибку и не подставил друзей. — Что ты там знаешь? — громом раскатился голос Волдхара. — Я знаю о других заклинаниях! Зачем их было затаивать, когда они нужны? — быстро нашёл решение Какёин. — Да кто тебе разрешал? Отвечай! — Джон, пожалуйста, — вернулся он к любимому, едва шепча. — Ты должен загадать желание, ты должен попросить убраться отсюда. Джонсон замотал головой. Даже практически в кромешной тьме зрение позволяло разглядеть его эмоции. Джон, разве что, не возмущался в голос. — Джон, я люблю тебя, — отрицательно мотал головой Какёин, продолжая хватать за руки и упрашивать. — Попроси чего угодно — молниеносный бег, другую страну, другую реальность, но… — Хорошо, — в конце концов, отозвался юноша, вызывая неимоверное облегчение в Нориаки, — я попрошу. — Я готов, — Какёин чувствовал, как печати с каждой секундой слабеют. — Не затягивай, прошу. Но как только Какёин увидел в глазах Джонсона недобрый огонёк, то тут же замотал головой, собираясь сказать что угодно в протест, но ещё не ведая чего именно. Ведь такой взгляд Джона значил, что он поступит по-своему. — Моим третьим желанием будет… — начал Джонсон, но его перебили, зажав рот рукой. — Джон! — Я хочу попросить, — он с силой отнял руку ото своего рта, — чтобы из жизни в жизнь я мог перерождаться… — Чт… — осёкся Нориаки, не представляя, что ему ждать дальше. — … и чтобы в каждой жизни, — продолжал Джон, — ты находил меня. Какёин отступил назад, чувствуя, как замирает его сердце. В голове мелькала вереница мыслей, но ни одна не подходила под то, как можно вывернуть желание в выгоду Джонсона, и что он, чёрт возьми собрался делать. — Щенок, хватит сопротивляться! — Да ладно, мы уже почти открыли, — раздавались голоса по ту сторону двери. Вдохнув поглубже, Джон подошёл ближе к замершему на месте Нориаки и проговорил ему на ухо: — Исполняй волю хозяина. Слишком жестоко. Даже несмотря на то, как сильно Джон ненавидел слово «хозяин», он обратился именно так к Какёину. Зачем он играл? — Что ты собрался делать? — Исполняй! — Я не… Одна печать оказалась сломана, и по Какёину прошёл импульс, давая понять, что главная сорвётся меньше, чем через минуту. — Будет исполнено, — в страхе прошептал он дрожащим голосом, в тот же момент чувствуя на своих губах чужие. Он не представлял, получится ли исполнить желание, однако отвязка душ, которая произошла в следующее мгновение, дала своё подтверждение. Всё тело скрутило и овило колкими ощущениями, пока они оба стонали в поцелуй. И в этот раз вовсе не от наслаждения. Как только отвязка свершилась, Джон взял Какёина за руку и резко повёл к двери. — Джон, что ты хочешь сделать? — всё ещё надеялся получить ответ Нориаки. — Я люблю тебя, — всё, что произнёс Джонсон. И в этот момент Какёину стало по-настоящему страшно. Джонсон никогда не произносил этих слов напрямую. Нориаки они и не требовались, но сейчас… — Нет!!! — во всё горло заорал Какёин, когда догадался, что произойдёт, но оказалось уже слишком поздно. Джонсон молниеносно открыл дверь и, пользуясь эффектом неожиданности, с силой набросился на джиннов, отталкивая их своим телом, в ту же секунду в сторону выпихивая ошеломлённого Какёина. — Твою ж! — буркнул Алонзо. — Беги!!! — с этими словами Джонсон удавил двух главарей, пока те пытались избавиться от него. — ДжоДжо! — истошный вопль разнёсся по небольшому домику. — Бе… — не договорил Джонсон, подавившись собственной кровью, но не прекращая напирать. — Стоять! Он удирает! Меньше, чем секунда осознания заставила Какёина развернуться среди чужих оров — одного человека, принёсшего себя в жертву и двух джиннов, покрывающими всех и вся проклятиями. Тогда Нориаки всё понял — если он сейчас не сбежит, смерть Джонсона окажется напрасной. Последнее, что он увидел — то, как его любимого человека разрывают на куски, будто бы в заторможенном времени. И Какёин побежал. Он не слышал ругательств, которые сыплются из чужих ртов, он не слышал, всё же вырвавшихся стонов боли, он не слышал плача неба от беззвучных раскатов грома. Всё, что Какёин слышал: «Я люблю тебя»… «Беги!!!» А потом оглушающее осознание — Джонсон пожертвовал своей жизнью ради десятисекундной форы. Нориаки не представлял, куда бежит, не предполагал, где окажется, он даже не задумывался, удастся ли спастись. И просто бежал. Ноги, руки, всё туловище скрутило в вихре начинающегося урагана, тогда как частицы живого подносило ветром, словно пепел, а потом придавливало к земле жестокими тяжёлыми каплями. Перед глазами проплывали кадры: их первая встреча и загадочный парень с соломинкой во рту, их первый разговор, первая прогулка, первый танец, первый поцелуй, первый секс, первый опыт в проживании вместе. Какёин однажды столкнул их с Польнареффом. Тогда Жан удивился, как такой, по словам Нориаки, добрейшей души человек, первое, что высказал ему в лицо — это «Раздражаешь!», однако после они неплохо поладили. Жану понравился Джонсон. Наверное, и они бы могли подружиться, если бы не вся эта поганая ситуация. Какёин вспоминал, как решил впервые нарисовать Джона. А потом и их вместе. Позже он стал намного чаще рисовать их и заполнять уютный домик картинами. Сейчас у Какёина остался только один рисунок, который он собирался показать любимому, как только тот вернётся из командировки. Рисунок прятался под одеждой в штанах Нориаки вместе с записями заклинаний, которые он вечно таскал с собой. Какёин не помнил, сколько бежал, однако слёзы острыми шипами пронизывали его сердце, пронося в себе воспоминания. Как же глупо! Не так этот человек должен был умереть! Он стал бы замечательным врачом, открыл бы множество вакцин, сделал бы прорыв в медицине, но Какёин одним только своим появлением всё испортил! Как же глупо… Какёин уже давно не слышал ругани далеко позади, но продолжал бежать, как вне себя, и даже поднимающееся солнце его не останавливало. Ему хотелось кричать, но тогда его найдут. Люди или джинны — плевать. Главное — чтобы смерть Джонсона не оказалась напрасной. Чёрт его дери, какой же дурак! Совсем на исходе сил Какёин споткнулся, покатившись кубарем с какого-то склона, пачкаясь в грязи, но ему было всё равно на это. Лишь бы не запачкать такой дорогой сердцу рисунок — всё, что сейчас осталось у него от Джона. От дорогого, милого Джона. От такого любимого, родного, мёртвого Джона. В самом конце склона Нориаки обнаружил нору. Быть может, кто-то там жил, ему плевать. Забравшись внутрь и мощно ударив по верху, земля осыпалась, скрывая его, и тогда Какёин начертил себе новые печати, чтобы блокировать свой сигнал. Он остался полностью один. В темноте. Возможно, в берлоге дикого зверя, но те не представляли особую опасность для джиннов. И теперь Какёину хотелось так громко, как никогда, взвыть от боли, но он проглатывал каждую попытку крика вырваться наружу, царапая землю, делая себе больно и не спеша с регенерацией. Он кусал свои колени от образовавшейся внутри дыры, потому что больше не находилось вариантов, куда можно вылить эмоции. Нориаки потерял всё. В один миг Нориаки потерял самого дорогого человека, дом, друзей, общину. Ему больше некуда было идти, некого больше обнять. У него остались лишь изумруд на цепочке, болтающейся на шее, глупые записи заклинаний, которые уже заучены от корки до корки, и рисунок. Такой дорогой сердцу. Так абсурдно, так грустно, так глупо, что даже смешно. Нет. Истерике Нориаки и не позволил бы взять верх. Самое ужасное — Джонсона разорвали прямо на глазах Какёина, и что же теперь думать? Что стало с его душой после всего этого кошмара? Вдруг это противоречит желанию. Нет! На глазах Какёина снова выступили слёзы. Он понял. Как-то Нориаки заикался о том, что время — главный враг человечества, его нельзя победить. А вот Джонсон смог. Он победил время! Какёин не почувствовал души, вернувшейся после смерти в изумруд. Пойди что не так — она бы однозначно вернулась. Нориаки не представлял, каким образом и где искать Джона в следующей жизни, но он знал одно — во что бы то ни стало найдёт его, почувствовав родную душу. И раз уж это будет происходить из жизни в жизнь, то так и будет его находить. А сейчас следовало только подождать, каким бы мучительным это время ни показалось. Нориаки не помнил, сколько времени прошло, пока сидел в норе. Кажется, не одни сутки. Но пока он затаился, переваривая произошедшее, мысли вернулись к единственным людям, к которым безопасно идти. Они будут рады его возвращению. Будут рады знать, что их сын в порядке. Какёин раскрыл свою индивидуальную силу: он может сливаться с окружающей его обстановкой. Увы, на других джиннов это не действовало. Нориаки будет ограничен по времени, так как это заклинание забирало очень много энергии, поэтому следовало как можно скорее найти себе укромное место на судне. Примерно через неделю он уже подготовил свой план. Путь предстоял неблизкий. Выяснив, когда и во сколько отправляют торговое судно в Германию, Какёин прикинул примерное время прибытия в Японию. Перед выходом Нориаки обрубил свои волосы, по которым его часто узнавали, подобрал у берега тряпьё не самой первой свежести, что заменило ему разорванную, перемазанную грязью одежду, и отправился в путь. Какёин, очутившись на месте, быстро проскользнул сквозь толпу, стараясь никого не задевать, чтобы не вызвать подозрений, и затаился в трюме на несколько часов. За эти несколько часов джинн даже не шевельнулся не столько из-за опасений, сколько из-за апатии. Он до сих пор не мог поверить в то, что произошло. И он не хотел в это верить. Перед глазами то и дело стояла картина, сломившая Нориаки. Во всяком случае, это было лишь начало далёкого пути. Позже — конюшни, повозки, иногда пеший ход, иногда остановка, чтобы подкрепиться. Во всяком случае, путешествовать Какёину пришлось около месяца. Он отлично представлял, с каким негативом в Японии относятся к таким, как он, ибо в Британии люди были ещё не столь жестоки, но что ещё страшнее — если там ещё остались джинны, они окажутся последним зверьём по своей жестокости. До этого юноше просто везло, либо он действительно хорошо прятался, однако там не сработает ни одно, ни другое. К своему родному дому Нориаки пришёл под ночь. Сердце волнительно билось в груди, когда он увидел, что дом точно такой же, каким его помнил. Сад немного изменился, даже любимую вишню Нориаки убрали, но это не страшно. Может, не хотели, чтобы она напоминала о сыне, в каком бы смысле то ни прозвучало. Но как-никак, это же ведь его родители. Даже если его не примут, не обнимут, ему важно увидеть их. Всё же это единственные люди, которые остались у Какёина. Долго гадать Нориаки не собирался. В окне горел свет, что означало бодрствование хозяев. Мальчишка облегчённо вздохнул, полуулыбнувшись и сдержав слёзы. На всякий случай ещё раз осмотревшись, не выглядывают ли символы из-под «одежды», он двинулся вперёд. Наверное, сейчас он выглядел, как оборванец, но это сейчас не имело значения. Конечности дрожали от предвкушения, когда Какёин стоял на пороге двери. Собравшись с духом, он трижды постучал в дверь, игнорируя колокольчик. Нориаки до сих пор помнил, что мама не любила, когда в него звонят, однако он приходился полезным, если родители были далеко и попросту могли не услышать стука. С той стороны послышались шаги, Нориаки затаил дыхание. Когда дверь открыли, Какёин резко отступил назад, глядя на незнакомца полными удивления глазами и размышляя о том, что он, возможно, ошибся. Но нет, это точно тот же самый дом, он не перепутал. — Добрый вечер, — взрослый мужчина не спешил открывать дверь, разговаривая с Какёином через щель. — Вы что-то хотели? — А… — еле вымолвил Какёин, стараясь найти хоть какие-нибудь подходящие слова. — Тут жило семейство Какёин… Вы не знаете… — он совсем потерялся в предложении, с силой отмахивая от себя все мысли с ужасным исходом. — Какёин? — мужчина отвёл взгляд в сторону, после чего вновь вернулся к юноше. — Я живу тут уже почти десять лет. Не помню, как звали предыдущих хозяев, но… — мужчина осёкся, когда увидел пустой взгляд парнишки. — Вы — родственник? Нориаки кивнул, в тот же момент медленно фокусируясь на собеседнике. — Они куда-то переехали? — совсем другим, уже более низким голосом, наводящим ужас, интересовался Нориаки. — Я… ну… — мужчина явно растерялся, остерегаясь дать ответ, который не понравится Какёину. — Говорите честно. Между Нориаки и мужчиной повисла тишина. Последний что-то пытался понять по поведению Какёина, но тому было безразлично. Казалось, сейчас ему было безразлично абсолютно всё. — Они… — осторожно начал мужчина. — Я не могу сказать точно, но как я слышал, их… их, вроде как, убили. Какёин смотрел сквозь мужчину стеклянным взглядом, чувствуя, как рушатся остатки его мира. Он, конечно, сказал, что это не точно, но так говорят в тех случаях, чтобы обнадёжить, чтобы не погрузить в отчаяние. Нориаки молчаливо кивнул, разворачивая своё окаменелое тело в противоположную от дома сторону. Ему не хотелось плакать, ему вообще больше ничего не хотелось. — Юноша, Вы в порядке? — попытался окликнуть мужчина. Нориаки услышал, как позади открывается шире дверь. — Я знаю, мы не знакомы, но Вы можете зайти. Я один живу. Какёин обернулся назад, окидывая мужчину бешенным взглядом. Что произошло дальше — Нориаки не запомнил, либо просто не собирался этого запоминать. Последняя яркая картина перед его глазами — перепуганное лицо нового хозяина дома, когда тот обернулся. Весь следующий год Какёин скитался по когда-то родным землям, забурившись в небольшую пещеру и обнеся её печатями. Он не обживал это место, так как ещё ждал и надеялся на то, что в один момент почувствует душу Джона в ином месте. Джиннов в Японии, похоже не осталось, а может, фортуна, в кои-то веки оказалась на стороне Какёина. В свои хозяева он выбирал себе, в основном, маленьких детей, которые не должны были доставить много проблем. Пусть энергии от них в конце выходило не так много, Нориаки играл на количестве. Один раз Какёин осмелился предложить сделку взрослой женщине, и не просчитался, так как она не кинулась на него, стремясь снять голову с плеч. Женщина оказалась благосклонной, но даже джиннам за что-то, да приходилось платить. Дети никогда не желали денег, это больше прихоть взрослых людей, поэтому женщина поделилась с джинном частью, теперь уже, несметных богатств. За целый год Какёин ощутил, как мерзко ему стало жить. Чувствовалась свобода, пусть на него теперь охотились не только люди, однако эта свобода не стоила жизней его близких людей. Какёин догадывался, кто мог убить его родителей, как и близких людей остальных джиннов, чтобы у тех не появилась мотивация сбегать из общины. И тогда, находясь в своей пещере, засыпая уже в разы более коротким сном, Какёин прочувствовал сильнейший импульс, с которым он ещё не сталкивался. Ощущение, будто бы он упал в пропасть, летел так, что дух захватывало, и тянуло закричать — вот только он не подозревал от чего — от страха или от радости. В тот момент он почувствовал, как душа Джонсона обрела свой облик. Напрочь забыв про сон, Нориаки выдвинулся под утро. Он старался спать в светлое время суток, чтобы максимально обезопасить себя. Внутренний маячок подсказывал верное направление, и Какёина, словно бы магнитом тянуло туда, откуда он пришёл. На сей раз в пути он провёл немного меньше, но точка прибытия, к счастью Нориаки, оказалась не Британия, а Франция. Какёин не ведал, куда следовал, однако сомнений в том, что в конце он придёт к Джону, не имелось ровно никаких. Пробираясь сквозь красиво посаженные деревья, иногда маскируясь, чтобы не увидели люди, он добрёл до красно-кирпичного невысокого дома. Напевая пока ещё неизвестные джинну слова французской колыбельной, посреди небольшого сада на стуле сидела молодая девушка в длинном платье, с нежностью и любовью глядя на своего новорожденного. Его звали Джосселин. И это воспоминание оборвалось резким помутнением в глазах и стремительным потемнением вокруг.***
Он пытался проморгаться, пока ещё не видя ничего вокруг себя и чувствуя судорожное дыхание, которое никак не могло прийти в норму. А позже не мог вспомнить, он — это кто? Когда взгляд уловил рыжую свисающую прядь и обеспокоенное, но чересчур печальное лицо, всё начало вставать на свои места. Джотаро, лёжа головой на коленях Нориаки, не мог произнести ни слова, продолжая шокировано смотреть на любимого. Его лицо оказалось покрытым влагой, а горло саднило, но Куджо уже не беспокоился на этот счёт. Нориаки молчаливо успокаивал, легко оглаживая по контуру лица, зарываясь в ёжик волос и вытирая солёные капли с висков и щёк. Куджо закрыл рукой глаза, продолжая ощущать неимоверную, гигантскую боль, которую пришлось пережить Нориаки. Теперь он почти всё понял, а ещё одна ножка улетела уже куда-то далеко. Боже, от табурета ещё что-то оставалось даже после всего пережитого? — Какёин, я… — голос совсем осип, и Куджо даже не сразу поверил, что это его собственный. Нориаки положил палец на губы юноши, замотав головой, сообщая: «ничего страшного, тебе нужно отдохнуть». Куджо отнял руку, устанавливая с Нориаки пристальный зрительный контакт, переполненный горечью. Сейчас Джотаро понимал, что он готов Какёину простить многое. Сложилось впечатление, будто бы юноша во всех подробностях пережил четыре года чужой жизни. Тусклая свечка начала потрескивать, словно бесёнок заплясав в светильнике, а Джотаро продолжал ловить фиолетовый взгляд, боясь теперь потерять и секунду времени.