***
На очередном повороте каменистой дороги повозку резко тряхнуло — и тюки с товарами чуть было не посыпались на землю. Сестра Адель судорожно схватила один из них, набитый какими-то овощами и весящий, должно быть, с десяток кирпичей, и кое-как подтолкнула его обратно в повозку. Возчик, Яспер Шмидт, высокий мужчина средних лет, нередко подвозивший монахинь в город, слегка развернул голову и тихо произнёс: «Спасибо». Адель улыбнулась краем губ и молча кивнула ему. Поездка в Поттенштайн текла в неловкой тишине. «Сестра Адель», — позвали её. Адель развернулась и посмотрела на Амалию Гизе — та сидела, свесив ноги с повозки, и выжидающе смотрела на неё. «Сестра Адель, — повторила Амалия и указала рукой на посёлок, мимо которого они ехали, — там стоит церковь. Это тот Фарафельд, о котором ты мне говорила?». — Да, — ответила сестра Адель и потупила взгляд. — Да. Там церковь. — Ты сама не своя, — наклонила голову Гизе. — Всё в порядке? — Разумеется, — глуповато хихикнула Адель. — Всё хорошо. Амалия поглядела на неё ещё какое-то время, а затем пожала плечами и отвернулась. Адель — чего ей всегда говорили не делать — ссутулилась и скрестила руки на груди. Вместе с ними в Поттенштайн напросилась ещё и «наиболее ответственная и следящая за деньгами» Мэри. И, видимо, из-за её присутствия на Адель и напало некое стеснение — стоило ей повернуться и сказать что-то Амалии, как она непременно чувствовала на себе пристальный взгляд Мэри, сидевшей между ними в обнимку с сумкой. И Адель смотрела искоса то на Амалию, то на Мэри, то, наоборот, резко оборачивалась и глядела на тянущиеся вдоль дороги леса, ручьи, холмы и людские поселения. Она всё время думала: правильно ли со стороны Мэри с таким подозрением относиться к Амалии? А не грешно ли ей самой так взъедаться на свою сестру — ведь намерения той всё ещё оставались чисты. Адель молилась за них обеих. И почему Мэри не могла просто подружиться с Амалией?.. Впрочем, её терзания развеялись, стоило им подъехать к Поттенштайну: город был заразительно праздничнен. Играла музыка, пелись народные песни о любви, дома и улицы были разукрашены всевозможными лентами, цветами и фигурами. То и дело мелькали люди в причудливых разноцветных костюмах: остроконечных шляпах и длиннополых плащах — прежде Адель никогда таких не видела, и с удивлением вытягивалась, пытаясь рассмотреть получше все узоры, ленточки да пряжки на нарядах. К Поттенштайнскому рынку везший их Яспер Шмидт обычно добирался по Грюнштрассе — но теперь улицу настолько заполонили люди, что проехать по ней было решительно невозможно. Яспер остановил лошадей. — Похоже, ехать придётся через городские окраины, — произнёс он. — А вам, думается, лучше тут спешиться. — Благодарю вас, — отозвалась сестра Мэри и, чуть не сбив один из тюков, спустилась на землю. Адель улыбнулась Ясперу в знак благодарности, но тот, отвернувшись, уже не видел этого. Амалия просто тенью соскользнула с повозки. Шмидт снова пустил лошадей. — Надеюсь, обратно мы найдём попутчика, — пробормотала Мэри, глядя ему вслед. Адель лишь пожала плечами: уже несколько минут она завороженно глядела в сторону городского парка, в котором и разворачивалось главное веселье. — У нас дела, — поймала её взгляд Мэри. Сестра Адель обернулась и с умоляющей улыбкой посмотрела на неё. Это было странно: обычно никто не был прочь небольшой прогулки по городу. — Ну пожалуйста, Мэри! — воскликнула Адель. — Это не займёт много времени! Если ты не хочешь, то можешь отнести герру Шнайдеру кружево или пойти купить овощей, а мы с Амалией потом найдём тебя. Амалия, ты ведь хочешь пойти? Гизе еле заметно кивнула. — Видишь? Нас двое! — произнесла сестра Адель, и на её лице расползлась улыбка. — Ещё чего! — буркнула Мэри. — Мы тут не поразвлечься. Адель поняла, что та косится на Амалию — неужели дело лишь в ней? Как ужасно, должно быть, когда тебя так недолюбливают! — Прошу тебя, — подалась вперёд Адель. — Ничего плохого не случится, обещаю тебе. Краем глаза она заметила, как Амалия потупила взгляд и сделала небольшой шажок в сторону. — Адель, вы… — Мэри потёрла затылок. — Ладно. Идите, только недолго. Я пойду к Шнайдеру, когда закончу — буду ждать вас у его лавки. «Спасибо!» — с блестящими глазами воскликнула Адель. По Грюнштрассе она чуть ли не бежала, таща Амалию за собой. Прохожие — те в странных мантиях — показывали на них пальцами и о чём-то шептались. «Ну и пусть, — подумала тогда Адель. — Это они чудные, раз так вырядились». Адель ахнула, когда они добрались до парка: такой красоты она не видела никогда. Раскидистые деревья, обвитые лентами; повсюду белые цветы, собранные в причудливые фигуры, арки; фуршеты, ломившиеся от всевозможных брускетт, рулетов, тарталеток, корзиночек, пирожных с заварным кремом, конфет, засахаренных фруктов и прочих блюд, о названиях которых Адель могла только догадываться. Нарядные гости: дамы в платьях и шляпках-клош, кавалеры в вычурных костюмах… Всё те же люди в причудливых мантиях и остроконечных шляпах — нет, то, верно, было какое-то новое веяние моды, о котором Адель была попросту в неведении. А как красива была невеста! Высокая, статная девушка с длинными кудрявыми волосами, уложенными на висках. Её чуть старомодное платье, длинное и приталенное, отдавало перламутровым блеском; руки были в перчатках по локоть, а голову украшал венок из живых белых цветов и полупрозрачная кружевная фата до земли. И красавица-невеста, напоминавшая ожившую фарфоровую статуэтку, посмотрела на сестру Адель и приветливо улыбнулась ей. Адель залилась краской, но улыбнулась ей в ответ и подошла ближе. Амалия проследовала за ней. — Здравствуйте, — сказала невеста. Вблизи она оказалась старше. — Вас пригласил Тобиас? — Ах, нет, — воскликнула Адель. — Мы случайно попали к вам. Простите. — Ничего страшного, — улыбнулась невеста. — Мы с Тобиасом рады всем гостям в этот день. Как вас зовут? — Я сестра Адель из монастыря святой Анны, — представилась Адель и указала рукой на Гизе. — А это моя подруга, Амалия. Вы очень добры. Невеста хихикнула — её смех напомнил Адель дверной скрип. — Амалия, да? — обратилась она. — Твоё лицо выглядит знакомо. Скажи, мы не могли видеться где-то прежде?.. — Я не думаю, фрау… — Дифенбах, — она прикрыла рот рукой. — То есть, теперь уже Ауттенберг. Сколько раз была замужем, никак не могу привыкнуть к меняющейся фамилии. Адель моргнула — образ невинной юной девушки-невесты в её голове трещал по швам. — Дифенбах? — вдруг пробормотала Амалия. — Я где-то слышала эту фамилию… — Длинная история, громкое имя, — вздохнула теперь уже фрау Ауттенберг. Какая-то девушка в голубой мантии помахала ей рукой. — Мне пора. Надеюсь, вы повеселитесь. Она вновь натянула на прелестное личико улыбку, развернулась и пошла к дальнему столу со сладостями, где её уже ждали подруги. — Она мне не понравилась, — произнесла Гизе. Адель промолчала — обсуждать других за спиной ей казалось жутко некрасивым поступком. Даже с Амалией. — Кстати, Дифенбах… — продолжила Амалия. — Никак не могу понять, почему эта фамилия кажется мне знакомой. — Она тебя вроде тоже признала, — сказала Адель. — Может, вы виделись когда-то, и ты просто не помнишь? Или ты слышала о каком-то её однофамильце — насколько я знаю, был то ли художник, то ли архитектор Дифенбах. — У меня будто бы дежавю. Словно я упускаю из вида что-то очень важное. Я помню только… — Гизе вдруг замерла на миг, а затем криво улыбнулась и махнула рукой. — Ладно. Неважно. Сестра Адель было пробормотала: «Ты уверена?», но Амалия уже завертелась по сторонам: тех секунд замешательства будто бы и не было. Она то подходила к фуршетам с едой, разглядывая всевозможные блюда, то вертела в руках декоративные цветы — и, как заметила Адель, чем-то беспрестанно привлекала к себе взгляды гостей — почему-то только тех, в странных нарядах. На Амалию глядел то один человек, то второй… Один юноша лет шестнадцати, с крючковатым носом и пепельно-русыми волосами — Адель он чем-то напоминал невесту — увидев Гизе, отчего-то оцепенел: бедняга замер, весь побелел и широко распахнул глаза. И что такого было в Амалии? Какая-то женщина лет пятидесяти, толстая, выряженная в мантию персикового цвета, вдруг подошла к Амалии и бесцеремонно схватила ту за подбородок. «Быть не может, — прохрипела она. — Ты же та девка из газеты! Пойдём-ка, дорогуша, я отведу тебя к ним!» Амалия дёрнулась — но женщина словно когтями вцепилась в неё. Адель подошла ближе. «Отпустите мою подругу!» — сказала она — но на самом деле напугать сестра Адель могла разве что котёнка. — Ещё чего! — усмехнулась женщина. — Они заплатят за неё. Заплатят мне деньгами и славой! — О чём вы вообще? — пискнула Амалия, перехватывая её руку. — Не прикидывайся идиоткой, девочка! Твоё лицо вот уже несколько дней не сходит с первой полосы! Но тут Гизе ударила её по руке — ладонь женщины разжалась, и Амалия рванулась прочь. Адель поспешила за ней — но вновь заговорили они только на выходе из парка. Амалия села на лавочку и опустила лицо на руки. «Я не понимаю, — сказала она. — Что этой полоумной было от меня нужно?» — Она говорила о какой-то газете, — сказала Адель, осторожно касаясь рукой плеча Гизе. — Послушай, Амалия, ты точно уверена, что с тобой не происходило чего-то, из-за чего о тебе могли написать? На какой-то миг установилось молчание — Амалия накручивала на палец выбившуюся из косы прядь волос. — Нет, — сказала она. — Определённо нет. Наверняка, тётка просто напилась и приняла меня за кого-то. Ты почувствовала, как от неё разило алкоголем? Адель кивнула — хоть ничего такого и не почуяла. — Ну вот, — Амалия встала со скамейки и подняла голову к небу. — Пойдём: Мэри, верно, уже заждалась нас. — Пойдём, — пожала плечами Адель. Мэри, Мэри. По дороге к лавке герра Шнайдера, где они обусловились встретиться, Адель отчаянно вертела головой из стороны в сторону, пытаясь найти какой-нибудь газетный киоск, чтобы хоть краем глаза взглянуть, что — или кто — было на первой полосе. Где-то внутри неё зарождалось сомнение, а Мэри, может, ещё и была права.***
Она здесь. Девчонка Гизе. Она здесь, каким-то образом оказалась в Поттенштайне и собственными глазами увидела его, Винфрида Дифенбаха. Сердце колотилось в груди, словно бешеное, но Винфрид заставил себя медленно вдохнуть и выдохнуть: он всё ещё был на свадьбе Ингрид, в окружении кучи людей, большая часть которых — маги, и некоторые из них, вероятно, имеют знакомства в аврорате или министерстве. Ему всё ещё нужно сохранять лицо. Одно неверное слово, движение — всё может вызвать подозрения и неизбежные за ними проверки. Санкционирован ли аврорат использовать сыворотку правды? Должно быть, нет: иначе это было бы повсеместно. Хотя Винфрид не раз слышал о том, что некоторые авроры прибегают к запрещенным методам в исключительных случаях. Взять того же Йонаса Фромма: даже Винфрид, обычно далёкий от дел авроров, слышал о скандалах с его участием. За превышений полномочий Фромма неоднократно грозились отстранить, а то и вовсе упрятать в тюрьму, однако он всегда выкручивался и сохранял должность. А теперь Фромм пропал без вести. «Может, пропал, — мысленно поправил себя Дифенбах, — а может, это какое-то хитрое прикрытие, и он вот-вот раскроет нас всех?» Однако, следовало отбросить такие мысли в сторону, уж слишком опасны они были. Прошлое оставалось прошлым, и повлиять на него уже никак не повлияешь — но вот на настоящее можно. И самое большее, что Винфрид сейчас мог сделать для брата — успокоиться и притвориться, что всё в порядке, и он просто нарадоваться не может этой свадьбе. К тому же, Амалия Гизе не видела лица Винфрида в ту ночь: они с Петером и его приятелем Штефаном Кноппом поверх обычной одежды надели маски и бесформенные плащи, способные скрыть телосложение. Дифенбах видел её в ту ночь лишь мельком, но тот ужас в её взгляде — юной девушки, на глазах которой её матери разбили голову — намертво вбился в его память. А сейчас глаза Гизе лишь скользнули по нему — беглый, мимолётный взгляд, который бросаешь на случайного прохожего, прежде чем навсегда выкинуть его лицо из головы. Ничего общего с той Амалией — и Винфрид, не знай он наверняка, может, тоже принял бы её за кого-то другого. Пока ему нужно просто выкинуть это из головы — а потом он что-то обязательно придумает. Вновь заиграли музыканты, и Дифенбах вспомнил, что ранее сегодняшним днём он пообещал танец своей школьной знакомой Гретель Баудиссин — та была на курс младше него. Вальсировать Винфрид и не любил, и не особо умел — Гретель, впрочем, тоже. Она постоянно наступала ему на ноги — и тут же краснела и извинялась. Гретель беспрестанно говорила что-то о Дурмстранге, своих друзьях и семье — Винфрид вежливо кивал или отвечал общими фразами, но ловил лишь некоторые слова. О противной сплетнице Кароле фон Эберштейн, вечно досаждавшей бедняге Гретель, он сейчас думал в последнюю очередь. У Ингрид есть сова — значит, Дифенбах может одолжить её и отправить весточку Петеру? Однако, прежде чем ему предоставился шанс поговорить с кузиной, музыканты отыграли ещё четыре песни — и ещё четыре раза Винфрид станцевал: с незнакомой ему красивой блондинкой лет двадцати, с другой своей школьной знакомой, Сюзанной Штибер, престарелой тётушкой Лизелоттой, и, наконец, с одной из подружек невесты. Лишь после этого он нашёл Ингрид — та, ругаясь сквозь зубы, оттирала крем с клубничного пирожного с костюма своего новоиспечённого мужа, Тобиаса Ауттенберга, и разрешила Винфриду отправить сову, даже толком не дослушав. Что же, ему же лучше: не надо выкручиваться с объяснениями, почему Дифенбаху внезапно захотелось написать кому-то прямо на свадьбе горячо любимой кузины. Вскоре он вернулся в дом Ингрид. Пустым это место казалось Винфриду очень странным — всё же, всё то время, что он тут находился, здесь постоянно были ещё люди: то бесчисленные хохотушки-подруги Ингрид, то её муж со своими друзьями, то тётушка Лизелотта, зачем-то лично приехавшая из Мекленбурга… Впрочем, сейчас было не время для таких размышлений. Винфрид нашёл перо с чернильницей и на небольшом клочке бумаги ровным почерком написал: «Амалия Гизе была в Поттенштайне на свадьбе Ингрид и Тобиаса. На меня не обратила внимания. — В.Д.» Подождав, когда чернила высохнут, Винфрид свернул обрывок бумаги и поднялся на мансардный этаж, где стояла клетка с совой — у Ингрид была сипуха — и вытащил птицу. Поначалу сова пыталась клеваться, но потом притихла и подчинилась — Дифенбах смог привязать к её лапке своё послание. «Лети в фамильное поместье Дифенбахов близ Бадена» — сказал он и, выглянув из окна — вокруг никого не было — выпустил птицу наружу. Какое-то время Дифенбах ещё смотрел ей вслед, а затем отошёл и присел в старое кресло. «Во что же мы втянули себя?» — подумал он тогда.***
Дело уже шло к вечеру. Авроры Мартин Беренс и Рихард Келлер шли вдоль берега небольшой реки близ Поттенштайна. Конечно, выведать у местных про монастырь проблемой не было, но аппарировать всё же лучше подальше ото всех. Взойдя на холм, Мартин окинул взглядом монастырь — красивое здание с башнями и пристройками. Внизу, возле него виднелись маленькие чёрно-белые фигурки монахинь-католичек. Выделялась лишь одна — молодая худенькая девушка с непокрытой головой — явно мирянка, судя по одежде. Была ли то Амалия Гизе? Последнюю часть своего пути они преодолели за считанные секунды. Беренс, право, не знал чего ожидать: разгадка этой истории казалась ему уж слишком простой, чтобы быть правдой. Как часто Мартин раздумывал над исчезновением Амалии — она представлялась ему то узницей, закованной в цепи, то израненной и запуганной девушкой, потерявшейся где-то в лесах, то — из тактичности он не говорил об этом с фрау Гизе, бабкой Амалии, хоть и был уверен, что она и так понимает — уже давно остывшим трупом. Но Амалия… была в этом отдалённом монастыре, жива и на вид здорова. Она, верно, приметила их. Какое-то время просто стояла и смотрела ничего не выражающим взглядом, а затем резко развернулась и пошла к дверям монастыря. — Постой! — окликнул её Мартин. — Ты Амалия Гизе? Монахини уставились на него, вытаращив глаза. Гизе же сжала губы: — Нет, — сказала она дрожащим голосом. — Вы с кем-то меня спутали. Я не знаю вас. Одна из монахинь, молодая суетливая девушка, подбежала к Амалии — Беренс столько раз уже смотрел на фотографию Амалии, что, должно быть, запомнил её лицо лучше своего. Это была она и не кто другой — и что-то зашептала ей на ухо. Гизе лишь отмахнулась, но осталась стоять на месте, украдкой поглядывая на Мартина. — Кто вы, и что вам нужно? — уперев руки в бока, спросила настоятельница монастыря. Она встала между ним и Амалией. — Девушка говорит, что не знает вас. Мартин мысленно выругался: о, как наивен он был! С Амалией они виделись лишь единожды и так толком тогда и не поговорили. Так что ожидать, что девушка вспомнит — и, самое важное, доверится ему — было почти преступно глупо. — Это лишь недопонимание, — сказал Мартин. Ему нужно было действовать как можно мягче. — Прошу вас. Мы частные детективы, и нам нужно поговорить с Амалией Гизе. Амалия, — обратился он к ней, — мне очень жаль по поводу родителей, но мы можем тебя защитить. Твоя бабушка Эльке жива, она ищет тебя. Даже отсюда было видно, как лихорадочно бегали глаза Амалии, на которых уже наворачивались слёзы. — Нет, нет! — вдруг завизжала она. — Я не знаю вас! Уйдите, отстаньте от меня! Мартин было подался вперёд, но аббатиса грубо схватила его за руки — как много силы вдруг оказалось в этой уже начавшей стареть женщине. — Убирайтесь немедля! — произнесла она, глядя прямо на него из-под нахмуренных бровей. — Не то мы позовём полицию или мужиков из деревни. — Хорошо, — пробормотал Мартин. — Мы уйдём. «И никогда больше не смейте являться сюда!» — оттолкнула его аббатиса и повернулась к Амалии. Сёстры-монахини стояли чуть ли не стеной. А Амалия Гизе, всё ещё захлёбываясь в рыданиях, скрылась за тяжёлыми стенами монастыря.