***
Ингрид (теперь уже не Дифенбах) Ауттенберг, талантливая ведьма-выпускница Дурмстранга, гордая наследница какой-то боковой линии древнего, именитого, но в расцвете двадцатого века уже никому всерьёз не сдавшегося рода Дифенбахов, повернувшись на левый бок, перетянула на себя одеяло, промычала что-то сквозь дремоту, а затем окончательно проснулась. Она присела в кровати, протёрла заспанные глаза руками. Было достаточно темно, чтобы время на настенных часах было решительно невозможно разглядеть. Ещё спустя секунду Ингрид поняла, что потревожило её в столь поздний час. Во входную дверь настойчиво стучали. «Кто это, чёрт возьми?» — раздражённо подумала Ингрид. Голова со сна была тяжёлая, вылитая из чугуна, и обрывки мыслей едва складывались в слова. Ингрид встала с постели, сунула ноги в тапочки и пошла вниз, на первый этаж. Над головой доносился еле слышный шорох — всех мышей она вывела ещё прошлым летом, так что это, должно быть, не спал её младший кузен, Винфрид. Нервный мальчишка. Он не был таким, когда Ингрид видела его в последний раз — но годы меняют многих. Особенно — в таком возрасте. Особенно — годы, проведённые под опекунством Петера Дифенбаха. Петер никогда не нравился Ингрид. Но именно он за каким-то чёртом оказался у неё на пороге в ту ночь. — Ты что, решил поздравить меня, дорогой кузен? — поморщилась Ингрид Ауттенберг. — Не думаешь ли ты, что время… — Где Винфрид? — оборвал её Петер. Только сейчас Ингрид заметила, какой видок был у её кузена: растрёпанные волосы, странный тяжёлый плащ, перекошенный на одно плечо, палочка, сжатая в кулаке. — Наверху, — она задрала голову. — Что ты здесь делаешь? — Забираю его, — глухо отозвался Петер. Не дожидаясь её дальнейших слов, Дифенбах прошёл вглубь комнаты и направился уже было к лестнице, как Ингрид окликнула его: — Я не припомню, чтобы разрешала тебе входить, — прошипела она, глядя прямо на Петера. Тот уставился на неё глазами-угольками и, кажется, был готов зайти куда дальше, чем прошлые насмешки и злые шутки, если она не подчинится. Ингрид замялась. — По крайней мере, я сама могу позвать его вниз. — Уж извини, дорогая кузина! — рявкнул Петер. В следующее мгновение он пошёл наверх, а Ингрид не оставалось ничего, кроме как наспех затворить дверь — не хватало ей ещё внимания со стороны соседей и ночных прохожих — и поспешить за кузеном.***
Винфриду не спалось. Как вообще человек может спать после такого? Он стал соучастником убийства, резни, а теперь Амалия Гизе, этот почти что призрак, вновь появилась в его жизни. Что ждёт его дальше?.. Арест, мучительные допросы, суд и неизбежное заточение?.. Его ведь не за что оправдывать, ему не за что смягчать приговор. Винфрид виновен не меньше Петера, не меньше его жуткого приятеля Кноппа. Даже если их каким-то чудом не разоблачат, Дифенбах по-прежнему связан со своей семьей, со своим братом… …который неизвестно почему вдруг оказался на пороге скромной гостевой спальни. Петер был в чёрной мантии из плотной ткани. Винфрид слишком хорошо знал, что это значит. Пусть даже в ночь убийства Гизе он был ведом братом — сейчас именно Винфрид указал Петеру на Амалию. Из-за него погибли или погибнут люди. Невинные люди. — Она… — едва слышно пробормотал Винфрид. — Жива, — продолжил за него Петер, — у Штефана. Винфрид слабо кивнул. Петер подошёл ближе и взял его за плечи. — Нам нужно уходить отсюда как можно скорее, — сказал он. — Одевайся и собирай вещи. Я перенесу тебя в безопасное место. — Хорошо, — ответил Винфрид. Петер вылетел из комнаты, и снизу тут же послышалась ругань его, Ингрид и её новоиспечённого мужа, Тобиаса Ауттенберга. Винфрид зажмурился — и перед глазами вновь возникла Амалия Гизе, скользнувшая по нему глазами на свадьбе в Поттенштайне. Если бы не обстоятельства, Дифенбах, может, и не обратил бы на неё никакого внимания: обычная девушка, возможно, когда-то учившаяся вместе с ним. А сейчас она в руках его брата и бог знает, что Петер с ней сделает. «Это нужно было сделать, — подумал Винфрид, — иначе она рассказала бы…» Эта мысль показалась ему на удивление мерзкой. Что рассказала бы Амалия Гизе, попади она к аврорам? То, что на её дом напали неизвестные и поубивали её родителей с маглами? Аврорату и так об этом прекрасно известно. Амалия не узнала его тогда. Не узнала бы даже, если б их поставили нос к носу: в ту ночь маска целиком закрывала лицо Винфрида. Нет, у происходящего не было никакого разумного объяснения. Просто его брат не любит оставлять дела неоконченными. А Винфрид, написав ту несчастную записку, сам сделался частью этого ужаса и обрёк на него Амалию. Снизу донёсся резкий грохот — и Винфрид вернулся в реальность. Дифенбах наскоро оделся, швырнул вещи в чемодан и, окинув на прощанье уютную скромную спальню — вряд ли Ингрид захочет звать его в гости после такого — спустился вниз. На первом этаже уже разворачивалась баталия. Ингрид кричала на Петера, тот в отместку осыпал кузину ругательствами, и только Тобиас Ауттенберг стоял с растерянным видом, изредка пытаясь вклиниться в их спор. Разумеется, ни «молодой человек», ни «милая Ингрид» не слушали его увещеваний. Винфрид замер на пороге. — Винфрид! — на лице Тобиаса Ауттенберга промелькнуло облегчение. — Что тут творится? Ты-то хоть успокой их! Впрочем, даже будь у Дифенбаха понимание, что вообще сейчас происходит, ничего разъяснить он бы не успел: Петер, заметив его, резко схватил младшего брата за руку и, ничего не сказав напоследок Ингрид и Тобиасу, выволок Винфрида на улицу. — Какого чёрта? — прошипел Винфрид, плетясь куда-то за братом и пытаясь не выпустить из рук громоздкий чемодан. — Ты собираться ещё медленней не мог? — огрызнулся Петер. — Или не расслышал про «как можно скорей»? Винфрид пропустил это мимо ушей. — Что происходит? — произнёс он, сверля Петера глазами. — Авроры, — сухо ответил Петер. И прежде чем Винфрид мог осознать сказанное, Петер до боли сжал его предплечье — и в следующий миг реальность вокруг них закрутилось, и всё, кроме фигуры брата, превратилось в мешанину цветов и изогнутых форм. Они аппарировали в какой-то лес. Винфрид упал на спину. Холодная жесткая трава защекотала затылок, а причудливые формы сложились в едва различимые ночные облака и тянущиеся к небу сосны. Дифенбах, приходя в себя, тяжело вздохнул — аппарация никогда не давалась ему легко. В голове вновь мелькнули слова Петера об аврорах. Их нашли, значит? Всё, песенка спета и ничего хорошего их дальше не ждёт? Готовый завыть от отчаяния, Дифенбах вцепился пальцами в траву вокруг себя — какие-то острые камушки зацарапали кожу, а земля набивалась под ногти. И Винфрид почувствовал, что ненавидит своего брата, все его идеи, всё то, что он успел и хочет совершить и то, во что он втянул Винфрида. Он не хотел быть частью этого. Частью больного мира Петера, его идеалов, даже частью семьи Дифенбахов — фамилия въедалась, как клеймо. Но изменить случившееся уже не было под силу никому. Даже могущественный маг, вроде Гриндевальда, о котором так любил говорить Петер — на лице Винфрида промелькнула тень ухмылки — был бы бессилен. — Эй, Вин! — послышался оклик. — Ты в порядке? Петер стоял над ним, наклонив голову. Винфрид глуповато усмехнулся и затем, пошатнувшись, встал на ноги и огляделся. Место, куда Петер их перенёс, скорее напоминало поляну. Вековые дубы и сосны вокруг них простирались дальше, чем можно было разглядеть — а напротив них виднелась старая хижина. — В полном, — сказал Винфрид, стараясь не смотреть брату в глаза. — Что это ещё за место? — Убежище, про которое мне рассказал когда-то мой друг Манфред, — ответил Петер. — Иди внутрь и сиди тихо — тогда авроры тебя не найдут. — А ты? — спросил Винфрид и повернулся к нему. Петер пожал плечами: — Вернусь в поместье за Карлом. — В поместье? — переспросил Винфрид. — Но если авроры узнали про нас, они наверняка дежурят дома, это самоубийство! Как бы не пытался лелеять Дифенбах ещё почти неосмысленную ненависть к брату, мысль остаться совсем одному в лесу неизвестно где, без связи и, вероятно, больших запасов еды, пугала. — Пусть, — ответил Петер. — Я не оставлю его в этот раз. И, прежде чем Винфрид успел бы сказать ещё что-то или попытаться остановить его, Петер Дифенбах вновь аппарировал. Над головой послышалось карканье ворон.***
Казалось, ничто не может потревожить многолетний покой поместья Дифенбахов. Век за веком оно стояло здесь, величественное, незыблемое — но что сейчас найдёт внутри Петер Дифенбах? На миг Петер замер перед входом, прислушиваясь и присматриваясь к наглухо закрытым окнам. Ничего, разумеется. Тогда Дифенбах, впрочем, не возлагая на это больших надежд, вынул из кармана мантии волшебную палочку и взмахнул ей. Он хотел призвать своего домового эльфа — но ответа не последовало. Петер хмыкнул. Эльф не проигнорировал бы его, не будь на то по-настоящему весомого повода. Дифенбах вновь перевёл взгляд на поместье. Если Карл ещё там — Петер вытащит его оттуда. Он ни за что не оставит друга на растерзание аврорам. Не раздумывая больше ни секунды, Петер Дифенбах вошёл внутрь. В главном зале поместья было темно, холодно. Карл фон Сименс, бледный и полуседой, сидел на диване и держал на коленях стиснутые руки. Он молча глядел на Петера пустыми глазами, не мигая. Вид у фон Сименса был почти что как у побитой дворовой шавки. А авроров не было ни следа. — Карл! — позвал его Петер, всё ещё стоявший в дверях. Фон Сименс не среагировал. «Карл», — повторил Дифенбах и сделал шаг по направлению к нему. Карл вдруг резко вскочил на ноги, но испуганного, жалобного взгляда от Петера не отвёл. Ещё пару секунд они молча стояли и смотрели друг на друга, а затем Петер вытянул руку. — Всё хорошо, — сказал он. — Здесь есть авроры? Карл отшатнулся. Страх фон Сименса витал в воздухе, но что конкретно так напугало его? Ведь ничего не изменилось с тех пор, как Петер вошёл сюда… ничего, кроме появления самого Дифенбаха. Петер вновь посмотрел на него, поймал мечущийся по комнате взгляд и вдруг понял, что прекрасно понимает, что означает такое выражение. Карл фон Сименс боялся его. — Что произошло, Карл? — вытянувшись, спросил Петер — и его голос зазвучал уже по-другому. — Послушай, прости меня, — наконец сбивчиво пробормотал Карл, — у меня, правда, не было выбора! Ты не знаешь, как они «просят»! «Что…» — прошипел Петер и тут же вскинул руку с палочкой, отразив летящее непонятно откуда заклинание. Ему повезло с реакцией. Мелькнула вспышка, ещё одна. Заклинания летели в Дифенбаха со всех сторон, и он едва успевал обороняться. Что-то Петер отбил, от чего-то увернулся — но долго это продолжаться не могло. Какое-то заклятье распороло его мантию и резануло по руке. На миг Дифенбах сжал зубы от боли. Послышался довольный возглас откуда-то сверху: — Нужно было сдаваться, когда предлагали, сукин ты сын! Петер резко дёрнул головой. В полутьме скользнула фигура аврора: он, кажется, прятался в нише рядом с коридором. Лица не было видно, но Дифенбах был готов поклясться, что аврор усмехался. Насмехался над ним! Они подговорили Карла предать его, обернули против него его лучшего друга — и теперь смеются?! Петер содрал бы с лица аврора эту ухмылку, если б не волна заклинаний, сыпавшихся в него из каждого угла. Ещё одно заклятье ударило его, отразилось болью в каждой клетке. Им следовало бы сразу убить его. Петер вновь посмотрел наверх, а затем вскинул руку с палочкой и произнёс заклинание. Прогремел очередной взрыв. Рухнули колонны, поддерживающие платформу второго этажа, вспыхнули старые гардины и развешанные по стенам портреты предков. Они бы прокляли его, если б видели. Но они лежат в могилах, и даже если Петер вскоре присоединится к ним — он пожнёт как можно больше жизней министерских крыс. И предатель Карл будет первым. Чтобы с ним не делали авроры — Петер найдет, как сделать хуже. Комната наполнялась огнём, дымом и криками — заклинаний всё же поубавилось — и Петер, набрав побольше воздуха, уже начавшего заканчиваться, окинул её взглядом. Карл всё так же стоял, будто прикованный, и глядел на Дифенбаха — но поняв, в чём дело, развернулся и побежал вглубь ветвистых коридоров поместья Дифенбахов. Он хорошо знал их: всё же не раз гостил тут. Петер почувствовал, как его лицо перекосилось. Он побежал за Карлом, и эта погоня стала для него всем. Они минули одну комнату, другую — Дифенбах понял, что Карл собирается выбежать наружу через один из потайных ходов. Пусть бежит. Петер нагонит его там, и ему не понадобится даже палочка. Но Карл бежал быстро, особенно если взять в расчёт то, как измождён он должен был быть после пяти лет тюрьмы. Или и это всё тоже было ложью? И Карл фон Сименс, которого он долгие годы считал своим лучшим другом, оказался способным предать его?.. Карл резко свернул налево и выбежал наружу через одну из дверей. На улице было свежо: ещё никогда пропахший дождём воздух этих мест не казался Петеру таким живительным. А фон Сименс вдруг остановился, застыл на месте — и Дифенбах, который этим утром был готов умереть за Карла, а ещё секунду назад — столкнуть его на землю и бить, пока его лицо не превратится в месиво, замер рядом с ним. Как всё вообще могло дойти до такого? Они с Карлом уставились друг на друга, а в следующий миг Петер понял: поместье окружено. И времени на дальнейшие раздумья больше не было. Петер вновь аппарировал. Где-то там был Штефан с девчонкой Гизе. Её жизнь приобрела невиданную ценность.