— Потому что это не она, — произнёс Винфрид, — а я.
Петер наклонил голову. «Потому что это не она, а я», — произнёс его брат. Ну да, Петер всё верно услышал.
— Ты что, шутишь? — спросил Петер, прежде чем чувства успеют взорваться. Ответ он уже знал.
На миг Винфрид отвёл глаза, скользнул взглядом по скорчившейся на полу Тибо, а затем, задрав подбородок, сглотнул. Петер помнил, как его брат был спелёнатой козявкой на руках матери — теперь он стоит перед ним, храбрится, ждёт удара за своё предательство. Как… такое вообще могло произойти?
Он понимал козни Тибо с авроратом, кое-как мог бы осознать, почему его предал Карл, но Винфрид? Его наивный брат-мальчишка? Да ему попросту не с кем было сговориться! Разве не Винфрид тогда написал ему, что Гизе в Поттенштайне, разве не он отдал её Петеру — так чем же она теперь его очаровала? Да если б Петер только знал, что так выйдет, он бы убил Гизе в том же Поттенштайне, прирезал бы её на глазах у авроров, прежде чем аппарировать, заморил бы её в подвале — что угодно!
— Прекрати это, — повторил Винфрид, — ты хотел найти предателя, вот и нашёл.
Петер молчал.
— Это я отпустил Амалию, — глаза Винфрида заблестели, — Эстель не виновата в этом!
Пусть. Она всё ещё виновна в заговоре с Фроммом. И Винфрид почему-то решил посочувствовать ей — сильнее, чем когда-либо сочувствовал собственному брату, даже сильнее, чем проклятой Гизе: ради неё он, выходит, был готов
рискнуть всем, а за жизнь Тибо уже открыто предлагает свою.
Что ж, этого не получит ни Винфрид, ни Тибо.
— Авада Кедавра! — крикнул он.
Глаза Тибо остекленели. «Слишком уж быстро, — подумал Петер, — слишком уж просто». Он не раз представлял себе, как убьёт её, однако сейчас не почувствовал ни удовлетворения, ни охотничьего азарта — только неясную, мутную горечь. Неужели он сам только что вырвал из собственных рук свой последний козырь?..
А Винфрид молча стоял перед ним, подняв подбородок, но не смотря в глаза. Неужели он гордится? Петер сделал шаг к брату. Наверное, шесть лет назад, когда он дожидался суда над собой, он выглядел почти так же.
Но в отличие от Петера, Винфриду не должен сойти с рук его поступок, ведь так?
— Ну что? — тихо спросил Винфрид, глядя куда-то на стену, увешанную смеющимися лицами со старых портретов.
— Ты предатель, — сказал Петер будто бы, чтобы облегчить всё для себя. Его голос дёрнулся. — Как Карл, как все они!
Винфрид молчал.
— Значит, ты должен ответить за это, — проговорил Петер и вскинул руку с палочкой.
Тишина тянулась дольше, чем следовало бы.
Винфрид, прикрыв глаза, мелко дрожал — Петер стоял напротив него, вытянув руку. Он знал слова, — сколько раз уже их произносил — они стучали у него в голове, но произнести он их не мог.
И Петер, стараясь не задумываться о том, кем это сделает его, опустил руку:
— Открывай глаза, — тихо велел он, — ну.
Винфрид подчинился: в его тёмных глазах будто сверкали последние искры угасающего пламени. Он по-прежнему молчал.
Петеру не удалось даже сказать что-нибудь стоящее.
— Да иди ты нахер, — только и вырвалось у него, — ублюдок.
Винфрид моргнул.
— Катись, — махнул рукой Петер, — видеть тебя не хочу.
Петер, вздохнув, отвернулся, посмотрел на труп на полу. В голове вдруг скользнуло, что если Винфриду вздумается сейчас напасть на него, — Петер бы поступил именно так — то он и ответить-то толком не сможет. Хуже собственной беспомощности чувства не было, и Петер — его рука дёрнулась — снова поднял палочку.
Только вот Винфрида уже не было. В соседней комнате с камином раздался треск углей. «Ему не выжить в одиночку, — подумал Петер. — Уж точно не без меня. Авроры схватят его в первом же переулке: он ни сражаться, ни прятаться не умеет. Да и не захочет».
А у самого Петера, без козырей в рукавах и планов, осталась только одна цель — убить Йонаса Фромма. Он расправится с Фроммом, заберёт как можно больше жизней крыс-маглолюбов — если ему повезёт, то кто-нибудь покончит и с ним. Да, одна единственная цель, простая и почти что недостижимая: они выстроили твердыню вокруг Фромма и ждут, пока Петер туда сунется. Что-то колотило по его нервам.
Что-то колотило внизу: кто-то настойчиво стучал в дверь. Ничего хорошего: Штефану незачем колотить по собственной двери, и приглашать он бы никого не стал. Ну и ладно: он осторожно сходит да взглянет, а хозяина дома всё равно нет.
Петер, оглядываясь, не видно ли его в какое-нибудь окно, спустился вниз. Стук не прекращался — посмотреть бы как-нибудь, кто там.
Смотреть не пришлось:
— Герр Кнопп, открывайте! — произнесли таким тоном, каким в принципе только люди одной профессии и разговаривают, — это аврорат.
Герра Кноппа здесь нет. Петер осторожно вытащил палочку, крутя в голове окрестные леса, выдохнув, сосредоточился — ничего не произошло. Ничего! Петер всегда был искусен в аппарации — эти сволочи, должны быть, наложили антиаппарационные заклинания!
— Герр Кнопп, у нас есть ордер на обыск, — сказали за дверью, — так что не откроете сами — мы отопрём эту дверь силой.
И Петер, дёрнувшись, обернулся, побежал прочь, уже не заботясь, увидят ли его, услышат — раз Винфрид сумел перенестись, то камин отключить не успели. Он ещё сможет выскользнуть.
Петер вскочил на ступеньки, ведущие на второй этаж — грохот раздался за спиной, под ногами. То, что заклинание ударило его в спину, он понял, только когда тело прошибло болью, и он рухнул на лестницу — челюстью прямо о каменные ступени. Снова кровь во рту, туман в глазах, жуткий гул в раскалывающейся голове.
Только говорил в этот раз не Фромм:
— Ну надо же, — Петер почувствовал, как его тело скручивает невидимой верёвкой, — это Дифенбах! Да вам обоим этого на высшую меру хватит!
— Сука, — выругался Дифенбах и подумал о Штефане, — вы, что ли, вместе с этим герром Кноппом и его девкой специально меня в этот дом заманили?
На миг в воздухе повисло молчание.
— Замечательная история, Дифенбах, — произнёс аврор за спиной, — но что за девка?
— Вы лучше знать должны, — выдохнул Петер, пытаясь развернуть голову, — не очень высокая, с тёмными волосами. Я убил её и бросил на втором этаже.
Кто-то из авроров поспешил наверх, мимо него. Если б Дифенбах не был связан, он бы вцепился ему в ноги, толкнул вниз, чтобы тот упал и сломал себе шею.
— Где Амалия Гизе? — спросил аврор.
— Поздравляю, — прохрипел Петер. — Ты целую минуту держался, чтоб не спросить этого — очень сложно, наверное. Если б ты при этом ещё молчал, я уж точно решил бы, что тебя удар от восторга хватил. Вечная память!
— Поднимите его, — хмыкнул аврор.
Дифенбаха силой дёрнули на подкашивающиеся ноги — он стиснул зубы, зато сумел, наконец, разглядеть задержавших: говорил с ним невысокий рыжий мужчина, рядом с ним стояли ещё четверо мужчин и две женщины, все с сухими лицами. Никого из них он вспомнить не мог.
— Где Гизе? — повторил аврор.
— Не знаю, — сказал Петер, — не здесь.
И в этот раз он говорил правду.
— Лучше говори, — с совершенно тупым выражением лица буркнула женщина.
Петер молча посмотрел на неё. Неужели они считают его настолько глупым?
— Ладно, обыщите дом, — покачал головой рыжий.
Авроры засуетились.
— Амалии Гизе здесь нет! — крикнул вслед одному из них Петер. Жар распирал его виски изнутри. — Её здесь нет!
— Это мы посмотрим, — спокойно сказал рыжий.
Это тянулось долго. Петер слышал, как авроры выворачивают ящики, швыряют на пол вещи с полок — каждый удар отражался обжигающей болью в голове: казалось, кровь сейчас, вскипятившись, польётся наружу из носа, глаз и ушей под смех авроров.
А где сейчас, интересно, Винфрид?.. Где Штефан?
— Эй, Келлер, здесь запертый подвал! — послышался голос снизу.
— Открывайте, я сейчас, — произнёс рыжий и толкнул Петера меж лопаток к другому аврору.
— Её там нет! — судорожно ловя воздух, крикнул Петер.
— Ты б хоть что новое придумал, — скользнул по нему глазами Келлер, прежде чем уйти.
Дифенбах слышал, как они переговаривались внизу:
— О господи! Тут точно кто-то жил, нужно всё описать!
Петер задрал голову.
***
Удивительно: в полуразрушенном поместье, от центрального зала которого осталась только крыша, рухнувшая на развалившиеся стены, всё ещё работал камин. И было тихо и ужасно холодно. Над руинами, в которых он оказался, виднелось ледяное небо.
Винфрид был у себя дома.
Осторожно, разглядывая покрытые старой гарью стены и мебель, Винфрид, то и дело пригибаясь, прошёл по заваленному коридору. Его комната — на втором этаже, но туда лучше не соваться, хотя бы пока что: кто знает, не обвалится ли лестница. И Винфрид, набрав полную грудь пропитанного углём воздуха, поднял голову, глядя на то, что осталось от его дома.
Правое крыло дома, пусть и почти пустое, сохранилось лучше всего. С пыльных стен на него смотрели предки, суровые, величественные и мёртвые. Их жизни проносились за пару метров: вот мальчуган Абелард Дифенбах, его прапрадед, сидит на какой-то лужайке у прудика с лебедями; вот он старательно позирует с кривоносой невестой Иолантой, тоже Дифенбах — вот, уже пятидесятилетний и лысый, сидит в кресле с толстым томом в пёстром переплёте. От Винфрида останется протокольная фотография.
Он прошёл по длинному коридору — тогда потянулись двери, переплетения лестниц и потайных ходов. Винфрид открыл наугад одну из комнат и оказался в просторном кабинете. Пыль лежала толстыми слоями на громоздной резной мебели, летала в воздухе, и только тяжёлые часы на стене зачем-то по-прежнему тикали. Винфрид долго следил за секундной стрелкой, прежде чем усесться, как давно мёртвый хозяин, за стол.
На столешнице были ещё одни небольшие часы: они тоже тикали, чуть опережая те, что на стене, и оттого в комнате ни доли секунды не было тихо. Винфрид повертел в руках эти настольные часы, затем поставил их на место, — тёмный прямоугольник среди пыли, — выдвинул ящик за ящиком: внутри были пожелтевшие книги с вываливающимися страницами, старые монеты, крошечные шкатулки, перочинные ножи…
Винфрид поднял глаза. С портрета, висящего на стене, на него смотрел статный усатый мужчина в дорогой мантии, расшитой алым; возле него, в рамочках поменьше, улыбались, смеялись и хмурились сыновья, дочери, племянники, племянницы, кузены и кузины.
«Так мы и угаснем в руинах», — подумал Винфрид. Конечно, ещё были и побочные ветви, дальние родственники: Ингрид, тётушка Лизелотта с её детьми, малыш Иоганн — но вряд ли кому-то из них есть дело до этого поместья. Сколько лет здесь протекло, сколько жизней! А и у Винфрида, и у Петера дети, наследники, уже вряд ли появятся. Их теперь ждёт арест, суд, приговор: смертная казнь, высасывание души или пожизненное заключение в крошечной каменной клетке — Винфрид не знал, что хуже.
Но тут, среди его мёртвых предков, все было мирно. Винфрид предпочёл бы вечность здесь всему тому, что его ждёт. Его взгляд скользнул по открытым ящикам стола.
Когда авроры прибыли в поместье Дифенбахов, чтобы проверить странное перемещение по каминной сети, они обнаружили следы на грязном полу, ведущие вглубь поместья. В одном из дальних коридоров они обнаружили бледного юношу, сидящего за столом — на левой руке, лежавшей на столешнице, расплывались тёмные пятна.
— Я что, — едва слышно пробормотал он, глядя на авроров, — ещё жив?
***
Вдоль железной дороги они шли вчетвером: девушку звали Эммой, и она отстригла Амалии спутанные волосы — теперь у неё тоже была короткая стрижка; рыжего юношу — Йоханом, очкарика — Каспаром. Эмма сбежала из дома, Каспар был сиротой, Йохан был плутом, бродягой, и все они были магами — кажется, колдовство преследует Амалию, но эти ребята, по крайней мере, ничего от неё не требовали. У них была общая цель, общий путь, да и только.
Ещё тогда, у реки, Эмма рассказала Амалии, что они собираются уехать отсюда в какое-нибудь другое место, мирное, подальше от хаоса. Она, недолго думая, попросилась с ними — те, на удивление, согласились довольно быстро.
— У меня есть пара знакомых, — сказал Йохан, когда они вышли к железной дороге, — если хорошенько попросить их, они хорошенько попросят других своих знакомых устроить нам документы — тогда всё, считай, мы свободны, как птицы, летим, куда хочется.
И Амалия глядела на небо, думая, куда ей отправится, когда всё наконец будет кончено.
