***
Следующие дни Петер почти всё время либо спал, либо притворялся спящим, вставая только тогда, когда вечно хмурый аврор с распухшей физиономией приносил поесть безвкусной жидковатой дряни. Дифенбах старался съесть все побыстрее и снова улечься. Фолькер Маурер не унимался. Каждый раз, когда Петер вставал, он расспрашивал его обо всём: о детстве, юности, как он пришёл к идеям Гриндевальда, как начал, как продолжил — иногда Маурер задавал одни и те же вопросы, и иногда Петер давал на них разные, порой совершенно несуразные ответы, просто ради того, чтобы посмотреть, как скоро это заметят те, кому Фолькер передаёт его слова. Дифенбах всё думал, почему за всё то время, что он здесь, его так не разу и не допросили толком. Открылось всё тогда, когда двое авроров вдруг резко открыли дверь в камеру, связали Петера и куда-то потащили. Он оказался в небольшом кабинете, дополна набитом аврорами. Столько людей на него одного — это, можно сказать, делало Петеру честь. — Петер Дифенбах, — задумчиво пробормотал один из авроров, молодой ещё на вид шатен. — Нет, — сам не зная, зачем, сказал Петер и демонстративно поднял брови, — это не я. — Он очень любит пошутить, — прокомментировал рыжий аврор, тот, который задержал его. — Жалко, повторяется быстро. — Верни мне мою палочку, Келлер, — Петер вспомнил его фамилию, — и я покажу тебе, каким изобретательным могу быть. — Да это бессмысленно, — произнесла стоявшая в стороне молодая блондинка, — пишите уже всё сразу. — Пишу, — произнёс аврор, повертел пером и забубнил себе под нос. — обвиняемый Петер Дифенбах, девяносто восьмого года рождения, со всеми своими правами ознакомлен и никаких претензий к следствию не выказывал… К допросу приступить… — Что вы имеете в виду? — перебил его Петер. — Я не буду вам ничего говорить без адвоката. — Говорить, герр Дифенбах, — сказала блондинка, — вам и не придётся. Петер посмотрел на стоявшую рядом с ней женщину, седую, но совершенно не похожую на шамкающих беззубых старух. Она пронзила Дифенбаха взглядом ледяных глаз, в которых читалась тысяча слов, но произнесла она только одно: — Легилименс! И в следующий миг в мозг Петеру будто стали вбивать один за другим длинные ржавые гвозди. Его разум раскалывался, в каждую мысль, в каждое воспоминание вторгались, перебирали до основания и отбрасывали в сторону. Желудок взвинтило, что-то в теле сжалось, скрутилось, будто бы его органы, прямо как мысли, всё переставляют местами, отбрасывая ненужное. О том, что надо защитить всё важное: воспоминания о Винфриде, Амалии, Штефане — Петер вспомнил, только когда уже было слишком поздно и его память была раскрыта на нужных страницах. Он и не думал, что может позволить расколоть себя так глупо и просто. — Неужели Амалия и правда не у них? — произнесла женщина. Петеру показалось, что в такой момент надо непременно произнести что-то язвительное, но разум распух, а язык словно не подчинялся ему. Что они с ним сделали? — Выходит, его брат говорил правду? Брат? Они поймали Винфрида? — Я хочу с ним увидеться, — заплетающимся языком произнёс Петер. Авроры повернулись к нему. Они будто бы выглядели несколько удивлённо. — На суде свидитесь, — сказал Келлер. Петер молча посмотрел на него. Когда его вернули в камеру и он, обессиленный, рухнул на койку, Дифенбах подумал, что Винфрид, несмотря на всё, не заслуживал такой судьбы.3.2. Вскрытый путь
29 мая 2021 г. в 11:17
— Сказать тебе честно, — обратилась к Амалии Эмма, когда они снова шли по извилистым улочкам Бад-Фёслау, — выглядишь ты скверно.
— Всё в порядке, — сухо ответила Гизе, — правда. Я просто не привыкла к такому.
Сложнее было сказать, к чему она привыкла. Всё вокруг было сплошным безумием — иначе не назвать — монастырь, плен, толпы любопытствующих, каждому из которых что-то от неё нужно, но никто из которых и догадаться бы не смог, кто она на самом деле. И не нужно. Чем меньше людей суются в её жизнь, тем лучше.
— Раз ты так говоришь, — пожала плечами Эмма и двинулась вперёд.
Когда их компания уже подошла к дому Пауля, где-то над городом затрезвонили церковные колокола, и что-то сжало Амалию изнутри. Закончится ли это всё когда-нибудь? Будет ли она по-настоящему свободна, запертая в прошлом?
А затем всё повторилось: дом Пауля, хмурая женщина, сменившая, правда, полосатое платье на клетчатое, лестница со сломанной ступенькой и пыльный-пыльный кабинет. Пауль всё так же сидел в кресле, закинув ногу на ногу.
— Привет, — поздоровался Йохан, — ну что?
— Привет, — сказал Пауль, — господин Мюленфельдт оказался на удивление сговорчивым и быстро всё сделал.
— Перед твоим обаянием мало кто устоит, — произнёс Йохан. — И где оно?
— Там, на столе лежит, — отозвался Пауль и указал рукой.
Йохан наклонился над заваленной всевозможным барахлом столешницей.
— Нет, не там, — вытянул шею Пауль, — не под декларацией. Слева от неё посмотри, где папка красная…
— Что ж ты сам не найдёшь? — перебил его Йохан.
— Не хочу вставать, — Пауль откинулся на спинку кресла, — ноги сегодня страшно болят. Эти сволочи из больницы прописали какие-то капли, от которых я только хуже себя чувствую, а на нормальные зелья у меня денег нет. Даже корона с бриллиантами, наверное, стоит дешевле проклятого драконьего корня.
— Ничего, — ответил Йохан, копаясь в бумагах на столе, — успеешь ещё разбогатеть.
Он, наконец, нашёл то, что было нужно.
— Разбирайте, — Йохан поднял глаза и окинул взглядом Амалию, Эмму и Каспара, — дамы и господин.
Амалия выхватила из его рук тиснёный лист бумаги, большую часть которого занимали министерские печати, и только в центре было скромным шрифтом указано, что «…предъявительнице сей бумаге, фройляйн Марии Фишер, предоставляется право свободного перемещения…», а ниже расписывалось, какая ответственность лежит на фройляйн Фишер и какие меры будут применены к ней в случае нарушения законов, а в особенности — статута о секретности.
— Спасибо, — произнёс Йохан, — можешь же ты быстро всё организовать, когда захочешь.
— Это не от меня зависит, — Пауль игрался краем занавески, — а от господина Мюленфельдта. Он обычно перед тем, как устроить какое-то пятиминутное дело, три дня бурчит, но на этот раз почему-то сразу уступил.
— Ничего не говорил? — нахмурился Йохан.
— «Ладно, но если вдруг окажется, что этих твоих друзей задержал аврорат, то я…» — Пауль передразнил брюзжащий старческий голос. — Ну, что он такого ужасного сделает, он никогда не договаривает. Думает, может, что неизвестность пугает больше.
— Может, — Йохан потёр лицо.
Вскоре они уже шли по улице.
— И что теперь? — спросил Каспар.
— Доберёмся до ближайшего вокзала или хотя бы станции, — ответил Йохан, — а там уже решим, как лучше всего поехать.
Амалия подняла глаза, стараясь не улыбаться слишком широко. Она обхитрила их всех: похитителей, аврорат — выскользнула из их хваток и теперь совсем уже скоро уедет отсюда так далеко, что никто никогда не отыщет её, не узнает. И пусть все они думают, что хотят. Плевать.