***
Помещений в этом здании, как успел сообразить Петер Дифенбах, было предостаточно, и все сплетались в одну паутину; всюду роились авроры и их лакеи: секретари, мелкие администраторы, конторщики. Даже если проработать здесь всю жизнь, наверное, не разберёшься до конца во всех коридорах и комнатушках. Петер успел заметить, что один из кабинетов, мимо которого его водили на допрос, был сквозным: в приоткрытой двери виднелся выход в другой коридор, который, в свою очередь, вёл к какому-то большому на вид залу, в котором вечно сновала куча людей. И если авроры, планируя свои перемещения, хоть немного руководствовались логикой, то из такого зала можно было добраться до выхода. И Петер ждал. Когда за стеной послышался стук шагов, Дифенбах вдруг вытянулся вперёд и смерил взглядом своего сокамерника, Фолькера Маурера: — Эй, Фолькер, — произнёс он, — подойди-ка сюда. Маурер, прищурившись, посмотрел на него: — Зачем ещё? — поинтересовался он. На миг рот Петера скривился в подобии ухмылки. Разумный повод ему не нужен был: и без него можно поднять шум, схватить Маурера за волосы и ударить о стену… Но хорошо, что всё так складно выстраивается. — Подойди, говорю, — повторил Петер и сам вышел вперёд, нависнув над Фолькером, у которого тут же забегали крысьи глаза. — Ты думаешь, я совсем идиот? Думаешь, я не замечаю, что ты делал по ночам? — Ты всё не так понял! — замотал головой Маурер. Дифенбах позволил себе запрокинуть назад голову, приложить кулак к подбородку и демонстративно хмыкнуть: — А… ты, наверное, бегал на свидания, — пробормотал он и пожал плечами. Фолькер вскинул бровь. И в следующий миг руки Петера оказались у него на воротнике: он схватил Маурера, ударил его, отбросил к стене. — Знаешь, как я это понял? — рявкнул Дифенбах. — Ты выдавал информацию аврорату! Всё то, что я тебе говорил, ты сообщал тому аврору, который каждую ночь зачем-то забирал тебя! «Всю ту ложь, но сути это не меняет.» Фолькер метнулся к двери: — Охрана, охрана! — завопил он. — Дифенбах хочет меня убить! Этот ненормальный!.. «Как-то поздно ты это сделал», — Петер наклонил голову. И с силой ударил его о стену, затем ещё раз, так, как представлял это себе. Когда дверь распахнул аврор, лицо Фолькера чем-то напоминало перезрелый томат, а в голове Петера дёргались, перебивая друг друга, образы Карла, аврора Фертига с женой-маглой, людей в доме Гизе… Может, это и дало ему сил вовремя отбросить в сторону Маурера — Петер сломал бы ему шею, будь у него больше времени — и вцепиться в аврора. Рука аврора тут же потянулась к карману. Дифенбах, дёрнувшись, едва перехватил её, сжал запястье, кое-как дёрнул в сторону. Если дать аврору дотянуться до своей палочки, Петер — покойник. И Дифенбах сам полез в карман аврора, отталкивая чужие руки. Ему хорошо врезался в память миг, когда его пальцы легли на палочку, он выхватил её, толкнул аврора в камеру. — Авада кедавра! — крикнул Петер, чувствуя, как дурно лежит в руке треклятая палочка, едва его слушаясь. — Авада кедавра! Но всё сработало как надо: мелькнула зелёная вспышка, и Петер, тяжело дыша, закрыл дверь. Сердце бешено колотилось. «Они наверняка услышали заклинания, — подумал Петер, — нельзя терять время». Быстрыми шагами он пошёл по коридору, останавливаясь только перед углами: выглянуть, не поджидает ли там его кто. Петер постоянно оглядывался, сжимая, держал в руках палочку. — Авада кедавра! — снова прошипел он, заметив приближающуюся фигуру. Даже если сбежать не получится, он заберёт с собой как можно больше этих уродов. Первый коридор он преодолел даже слишком легко. Свобода цеплялась ему за глотку, и он старался не думать об этом слишком много, чтобы не растерять осторожность. — Заключённый! Заключённый убегает, тревога! — завопила молодая женщина и бросилась прочь по коридору. — Он вооружён! «Проклятье!» — выдохнул Петер и вскинул руку: — Авада кедавра! — крикнул он. Заклятье пролетело мимо. Чужая палочка почти не подчинялась ему. — Тревога, тревога! Объявляю всем сотрудникам, — прогремел на всё здание гулкий низкий голос, — попытка побега. Заключённый выбрался из камеры и двигается по коридору в блоке C-2, он вооружён и опасен! Авроры должны немедленно прийти в боевую готовность, остальные сотрудники — забаррикадироваться в своих кабинетах! Петеру вдруг очень захотелось ударить ногой по полу. Проклятые авроры! Ему бы выпустить кишки той девке! Дёрнувшись, Дифенбах побежал дальше по коридорам, уже не оглядываясь. Всюду вокруг него стучали шаги. И полетели заклинания. От первой белой вспышки Петер сумел увернуться, неловко пригнувшись и оперевшись на стену. Что-то вдали зазвенело. Когда засвистело второе заклятье, Дифенбах уже был в конце коридора, схватившись за угол, метнулся на другую сторону. Кровь колотилась в висках. — Алохомора! — крикнул Петер, наставив палочку на какой-то кабинет. Тяжёлая дверь с грохотом открылась, позади мелькнула ещё одна вспышка, девушка, сидевшая внутри кабинета, закричала. А кабинет был не тот, не проходной. И Петера будто ошпарило. В следующий миг он метнулся вперёд, схватил эту девушку за воротник и потащил её, бьющуюся, кричащую и зовущую кого-то на помощь, в коридор. Всё происходящее до жути напоминало Петеру тот монастырь — только вот на этот раз у него не было ни друзей, ни времени, ни места для маневров и защиты. — Отдайте мне ваши палочки, — потребовал Петер, выйдя обратно в коридор, — не то я убью эту женщину! И чтобы подкрепить свою угрозу, Дифенбах резко прижал к её горлу палочку — девушка вскрикнула. — Анна! — воскликнул юноша из подоспевших авроров. Петер, ухмыльнувшись, только сильнее надавил на горло девушки. — Палочки, господа, — повторил он. — Сдавайтесь. — С нас достаточно переговоров, — произнёс другой аврор, и в его голосе ясно читалось, что свобода Дифенбаха для него — слишком высокая цена за жизнь какой-то девицы в белом воротничке. — Отпустите её! — юноша подался было вперёд, но аврор жестом преградил ему путь. — Мы не станем принимать условия террориста, — произнёс аврор. «А он, кажется, был в монастыре», — вспомнил Петер и нахмурился. На миг Дифенбах подумал, что тут можно, как в монастыре, всё подорвать. Но люди были всюду вокруг него, за каждым его движением следили десятки глаз. И Петер вдруг понял, что не видит отсюда выхода. Он посмотрел на девушку в своих руках, перевёл взгляд на юношу — в его глазах бегало отчаянье. Рот Петера вновь скривился в звериной ухмылке. Что ж… — Авада кедавра! В последний миг Петер понял, что эта зеленая вспышка летит в него: её метнул тот юноша. Дифенбах вдруг разжал пальцы, распахнул глаза. Хотя, если подумать, он всегда знал, что как-то так и умрёт.3.4. Никогда не говори вдове
29 июня 2021 г. в 12:17
Тёмный подвал с жесткими каменными стенами и полом сменился тёмным кабинетом с гладкими, до блеска отполированными стенами и полом. Лакированный стол с парой стульев стоял в середине комнаты (и занимал большую её часть), а в углу комнаты совершенно ни к месту торчал фикус. Амалия, вздохнув, опустила голову на руки. Всё кончено. Она спасена.
— Это точно Амалия Гизе, говорю тебе, — аврор, стоявший в углу комнаты, прошептал достаточно громко, чтобы она сумела расслышать, — я видел её несколько месяцев назад с родителями.
С чужими родителями, о которых она помнит ровным счётом то, что должна о них скорбеть.
— Она внесёт ясности в это дело, — ответил его собеседник, — мы наконец сможем без зазрения совести закрыть его.
Но что вообще Амалия сумеет прояснить? Она понятия не имеет, ни что предшествовало нападению, ни почему убийцы пришли в монастырь за ней. Монастырь… Первое её отчётливое воспоминание в этом теле, этом месте, этом мире — и как всё кончилось!..
— Фройляйн Гизе, — осторожно обратился к ней аврор, — вам что-нибудь нужно?
Она подняла на него взгляд, слабо покачала головой. Заверять, что она Мария Фишер и это чудовищная ошибка, уже не было сил. Да и смысла в этом осталось мало.
— Я должен заметить, фрау, — послышался за стеной голос, и Амалия узнала того аврора, который снял её с поезда, — я понимаю ваши чувства, но не позвольте им затуманить ваш разум! Она представилась чужим именем, пыталась обмануть сотрудника аврората и настаивала на своей лжи с таким упорством, которому некоторые преступники позавидуют!
— Мне кажется, вы единственный её в этом вините, — отрезала женщина. Её голос был железным, но в нём чувствовалась такая же металлическая дрожь.
Дверь распахнулась, и Амалия увидела её: женщине было на вид около шестидесяти, она была высокой, седой и статной. И в её ледяных глазах вдруг мелькнуло что-то, надо полагать, бывшее большой редкостью.
— Амалия! — воскликнула она и метнулась вперёд.
Она прижала Амалию к себе, провела по волосам стянутой в чёрной перчатке рукой.
— Это и правда ты, — прошептала она.
Часы на стене колотили, вбиваясь в уши. Она не была той Амалией Гизе, к которой так рвалась эта женщина. Она не узнавала её, не узнавала голос, бормотавший слова, которые, наверное, должны были стать облегчением. Чувства Амалии скрутились внутри неё в колючий комок; горькое отвращение встало поперёк горла. Даже выбравшись из подвала, она по-прежнему оставалась пленницей этого тела.
— Всё теперь будет хорошо, — проговорила женщина, — всё кончено.
Амалия взглянула на неё снизу вверх. Каково ей будет… узнай она, что это не Амалию она сжимает в руках? Что она, кем бы ни была, потеряла близкого человека, но даже не догадывается об этом? Как такое вообще можно представить?
— Фрау Гизе… — начал аврор.
Гизе. Родственница, значит. Как-то так Амалия и думала.
— Да? — она метнула на него взгляд.
— При всём моём уважении, — аврор сглотнул и поднял повыше подбородок, — фройляйн Гизе — по-прежнему — важная часть этого дела, не говоря уже о том, что она намеренно вводила в заблуждение сотрудника аврората и…
— Замолчите, — оборвала его фрау Гизе. — Амалия ответит на все вопросы по этому делу и будет свидетельствовать в суде. Но обвинять её в том, что она, напуганная, после всего пережитого, побоялась открыться незнакомому мужчине, я вам не позволю. Можете идти.
Аврор взглянул на неё. Его лицо на миг скорчилось, но он тут же прикрыл глаза и коротко кивнул:
— Разумеется, фрау Гизе.
Амалия уставилась на закрытую дверь. Плен кончен — теперь его сменят допросы, и неизвестно, как долго она сможет говорить «Я не знаю», «Не понимаю» и «Я не хочу об этом говорить», прежде чем у господ-дознавателей закончится всякое терпение.