***
Последние дни тянулись гораздо легче предыдущих — пару раз Винфрид Дифенбах даже ловил себя на мысли, что дождаться не может суда над собой и вынесения приговора. Странно, но Винфриду было теперь спокойней и легче, хотя он и представить не мог, что ждёт его впереди. «Меня приговорят к поцелую дементора? Казни? Тюремному заключению?» — размышлял он, и ему казалось, что он может всё принять. А пока Винфрид проводил время в ожидании, разглядывая коридор и скромный интерьер камеры. Ему хотелось запомнить как можно больше: в конце концов, не так много ему ещё доведётся увидеть. Если его не казнят, то тюремная камера станет его домом на долгие годы. «Одиночная камера из камня в настоящей тюрьме», — думал Винфрид. Говорят, от одиночества сходят с ума. Но там хотя бы должно быть тихо: нет никаких допросов, шума, криков. — Тебя ведь сегодня будут судить, Дифенбах? — крикнула ему из соседней камеры Ульрика Шульц. — Будешь просить суд о милосердии? Ты ведь ещё глупый, несовершеннолетний! Винфрид хотел, чтобы она заткнулась, но заставить её замолчать был не в силах — они с Ульрикой оба это прекрасно знали. Крики только бы раззадорили её. А по коридору застучали шаги. Винфрид чуть склонил голову: шёл кто-то из авроров — Гельм, кажется. Предчувствие не обмануло Винфрида: пара секунд, и у его камеры показался Гельм, в компании какого-то неизвестного человека. Этот незнакомец был мужчиной средних лет, в длинной чёрной мантии из плотной ткани, со старомодными очками с цепочкой на крючковатом носу. Оглядев их обоих, Винфрид застыл в ожидании указаний. — Герр Дифенбах, — объявил Гельм, — сегодня состоится суд над вами… Об этом Винфриду уже успели сказать не раз, и обычно — в другой манере. «Интересно, — подумал Дифенбах и покосился на незнакомца, — это этот господин так на него повлиял?» — Перед заседанием вас положено осмотреть, чтобы подтвердить, что вы находитесь в ясном рассудке, — важным голосом продолжил Гельм, — чтобы это засвидетельствовать, сюда прибыл чиновник из Министерства, герр Зиммель. На этих словах Зиммель чуть наклонил голову, и Винфрид ответил тем же. «Чиновник из министерства… — подумал Дифенбах. — Интересно, сколько народу сегодня соберётся?» — Вставайте, герр Дифенбах, — произнёс Гельм и ловким движением вытащил из кармана волшебную палочку «Он что, красуется перед этим герром Зиммелем?» — подумал Винфрид, но на его лице ничего не отразилось. Он спокойно встал, подождал следующей команды, вышел из камеры… Винфрид не обернулся, перед тем, как его повели по коридору, но велел себе запомнить момент, когда переступил порог камеры. Вряд ли он когда-нибудь ещё вернётся сюда.***
В тот день она была очень похожа на фрау Гизе. На ней было чёрное платье, строгое, длинное. Поверх — приталенная мантия, такого же цвета, но с едва заметной серебристой вышивкой на груди и рукавах; на голове — чёрная шляпка с вуалью: таких Амалия Гизе никогда не носила и чувствовала себя неуютно, будто на голову ей набросили рыболовную сеть. В здание суда они переносились через камин. Амалия хорошо запомнила, как перед её глазами скопом взметнулись искры, и она судорожно вдохнула — всё так, как тогда, в доме Штефана Кноппа. Она надеялась, что перенесутся они в какой-нибудь спокойный уголок, и у неё будет время оклематься — вместо этого их выбросило в переполненный зал, где уже толпилась недовольная очередь. Авроры проверяли каждого пришедшего, указывали, куда идти, и выпроваживали сторонних зевак — а на дело Гизе их собралось достаточно. — Я читала одну статью по поводу этого, — шептала стоявшая перед ними женщина, — в газете, которую издаёт мой племянник. Статью написал его друг. Так вот, там говорится, что Амалия Гизе завербована, поэтому Дифенбах её так просто отпустил и она, вместо того, чтобы сразу пойти к аврорам, скиталась по городам: у неё было какое-то задание! — И вы верите этой статье? — спросила её соседка. — Написанной другом вашего племянника? — Ну-у, он вроде бы смышлёный юноша, — потёрла подбородок женщина. — Генрих говорил, у него «Превосходно» по нумерологии и зельям. Амалия повела бровью. А затем резко дёрнула головой: та женщина впереди обернулась и взглянула куда-то в её сторону. На них или нет, Амалия понять не могла, но машинально притворилась, будто бы с интересом разглядывает стену напротив. А потом их уже явно окликнули: — Фрау, фройляйн, пройдёмте, — позвал неизвестно откуда взявшийся герр Торнквист, — вам туда, без очереди. — Спасибо, — коротко кивнула фрау Гизе. Вслед за Торнквистом они быстро пошли по просторным коридорам. Здание суда было чуть ли не полной противоположностью аврората: всё было светлым, высоким, с колоннами и лепниной под старину. Они проходили мимо мраморных статуй и около зачарованной, неспешно двигающейся «Аллегории правосудия» повернули налево, оказавшись в залитом солнечным светом кабинете. Там уже находились трое: двое мужчин в коротких мантиях и тёмных куртках и женщина средних лет в строгом одеянии в пол. На небольшом столе в центре кабинета стояла большая чаша, заполненная водой. — Перед тем, как вы пройдёте в зал суда, нужно провести процедуру идентификации, — объяснил Торнквист, — удостовериться, что вы это и вправду вы. «Что?» — чуть не вырвалось у Амалии. Она дёрнула головой вперёд и тут же постаралась выпрямиться, чтобы авроры (или бог знает, кто это!) не заметили этого движения. «Для меня это должно быть в порядке вещей», — напомнила себе Амалия. — У Амалии до сих пор нет её палочки, — произнесла фрау Гизе. — Не страшно, — ответил Торнквист и указал на чашу. — Вода зачарована «Гибелью воров» — пусть фройляйн Гизе опустит руки туда. Все они взглянули на неё, и Амалия сделала небольшой шажок вперёд, кое-как сдёрнула с начавшейся трястись ладони чёрную перчатку. Всё вдруг начало напоминать ей ночной кошмар. — Одной руки достаточно, герр Торнквист? — замерев, спросила Амалия. — Вполне, — улыбнувшись, кивнул он. Амалия встала над чашей, поднесла руку и застыла, будто в чаше плескалась кислота. «Эта вода ничего со мной не сделает, не должна, ведь я теперь Амалия Гизе?..» — подумала она, но эти мысли её не успокоили: кто знает, на что способны эти волшебники и их чары? «Да они на меня смотрят», — сказала себе Амалия, и эти слова оказались для неё куда убедительней. Выдохнув, она резко опустила руку в чашу, почувствовала, как скользит по ней прохладная вода… Ничего. Никакого шипения, бульканья или какой ещё реакции. Она была Амалией Гизе. Ещё пару секунд Амалия поводила ладонью по воде, затем медленно вытащила её — несколько капель ударилось о водную гладь. — Спасибо, фройляйн Гизе, — кивнул Торнквист. — Полотенце? — Не надо, — помотала она головой, — спасибо. «Неужели… ничего и впрямь не произошло? — подумала Амалия. — Так и должно быть? Или это какая-то игра, ловушка?» — Вы можете идти, — сказал Торнквист. — Да? — пискнула Амалия. — Конечно, — улыбнулся он, — ваша личность подтверждена. Ошеломлённая, она вышла из кабинета.***
Отворились тяжёлые двери, и свет хлынул в тёмный коридор. Зазвенели цепи. Аврор подтолкнул Винфрида — тот сделал шаг вперёд, переступил порог зала суда, и его дыхание на миг перехватило. Дифенбах будто оказался в самом низу громадной арены: кругами над ним возвышались сиденья свидетелей, авроров и работников суда; небо отгораживал прозрачный потолок. Над головой висели громадные весы правосудия: тяжёлые цепи лязгали, поднимая то одну чашу, то другую. Лица судьи Винфрид не видел, но чувствовал сотни взглядов, обращённых на него. В тот момент он сам себе показался крошечным. А в самый центр зала перед ним опустились деревянные кресла. Краем глаза Винфрид успел заметить, как с противоположной стороны аврор в тёмной форме подводит Штефана Кноппа, а затем Дифенбаха толкнули в одно из кресел. Звякнули цепи, намертво приматывая его запястья и лодыжки. Винфрид был не в силах дёрнуть подбородком, будто бы ему ещё и голову приковали к ледяному металлическому штифту. Штефана усадили рядом с ним. И затем эти деревянные кресла поднялись в воздух. Ноги оторвались от мраморного пола; Винфрида вдруг дёрнуло в сторону: это его кресло начало медленно вращаться, показывая Дифенбаха всем людям в зале. Сотни глаз уставились на него, и Винфрид невольно сглотнул, напрягся: от взглядов было никуда не спрятаться. «А ведь Петера здесь нет», — подумал Винфрид. Наверное, его брату очень бы понравилось то, что его, виновника стольких преступлений, так и не сумели показать всему магическому миру побеждённым и закованным в цепи. «Его смерть — это уход на своих условиях, — печально заключил Винфрид, — они запомнят чудовище, которое так и не усмирили. А судить будут нас со Штефаном». И если судьба Кноппа Дифенбаха заботила мало, о своём будущем он размышлял с тоской. Десять лет тюрьмы, двадцать, тридцать — всё это казалось ему одинаково долгим. По правде говоря, это, наверное, отсроченная смертная казнь: Винфрид сомневался, что когда-нибудь выйдет на свободу. Единственное, чего ему хотелось — это оставить в головах людей правду о себе. — Начинается заседание по делу Гизе, — громогласно объявил судья, — прошу всех встать! Шелест одежды и стук ботинок заполнили зал. Винфрид замотал головой, попытался вытянуться — цепи крепко держали его. Пару секунд все постояли, а затем опустились обратно. — Винфрид Дифенбах и Штефан Кнопп, вы обвиняетесь в нападении на дом Оскара и Клары Гизе, убийстве их, а также троих маглов, похищении Амалии Гизе, разрушении монастыря, повлекшем за собой смерти маглов. — Ваша честь, — вмешался вдруг Штефан, — я не могу нести ответственность за эти преступления. Я находился под заклятием «Империус», когда совершал их! Винфрид чуть наклонил голову, его губы дёрнулись. И чего Штефан пытается добиться? В здравом уме никто в чушь про «Империус» не поверит. — Замолчите, герр Кнопп, — потребовал судья и перевёл взгляд на Винфрида. — Это рассмотрят позже. Герр Дифенбах, согласны ли вы с обвинениями в вашу сторону? — Не со всеми, ваша честь, — ответил Винфрид. — Я вторгнулся в дом Гизе, но лично никого не убивал. И в нападении на монастырь святой Анны я не участвовал. Прошу, позвольте мне рассказать всё, как было. — Хорошо, — кивнул судья, — можете говорить. И Дифенбах рассказал им всё: про Гизе, Поттенштайн и монастырь. Про то, как погубил Амалию Гизе и монахинь, отправив ту записку, и как освободил её. — Я не ищу помилования или смягчения приговора, — так он закончил свою речь, — я только хочу, чтобы вы знали правду. — Мы вас услышали, — сказал судья. — Начнём допрос свидетелей. Винфрид повернул голову. Он увидел, как человек в авроратской форме передаёт показания Оливера Брауна — магла, одного из свидетелей нападения. Затем выступила Ингрид: его кузина, хмурясь и косо посматривая на Дифенбаха, рассказала, как тот приехал к ней на свадьбу в Поттенштайн, и как Петер заявился к ней в дом посреди ночи, устроил скандал и забрал Винфрида. «На нашей с Тобиасом свадьбе, — добавила под конец Ингрид, — Винфрид вдруг попросил мою сову. Ну и лицо у него тогда было! Безумное, я ещё тогда подумала! Подозреваю, что речь тогда шла как раз о записке его брату». Винфрид кивнул, подумав, впрочем, о том, что на свадьбе Ингрид до него никакого дела не было. А затем вышла Амалия Гизе в чёрном наряде. Кажется, с их последней встречи она исхудала ещё больше. Люди уставились на неё: это был первый раз, когда Амалия Гизе показывалась на публике после похищения. А она, сжав в руках складки чёрного платья, заговорила. Прерываясь, то смотря куда-то вдаль, то отводя взгляд, она рассказала всё с самого начала. Люди глядели на неё, и от этого, она, кажется, только сильнее бледнела и запиналась. Но о том, что Винфрид её спас, Амалия сказала, и по залу прокатилось волнение. — Можете ли вы подтвердить, что Штефан Кнопп, как он утверждает, находился под действием заклятия «Империус»? — спросил Амалию судья. Винфрид покосился на Штефана: тот слегка поднял брови. — Я так не думаю, ваша честь, — ответила Амалия Гизе. — Он действовал по своей воле: свободно разговаривал со мной, даже критиковал Дифенбаха и жил, насколько я могу судить, полноценной жизнью. — Благодарю, фройляйн Гизе, — сказал судья. — Герр Дифенбах, вы можете что-нибудь сказать по поводу Штефана Кноппа? Он был в здравом рассудке, когда совершал преступления? — Я не знаю, — ответил Винфрид, — не могу судить. — На допросе он говорил то же самое, — донёсся голос. — Помолчите, — отрезал судья. — Герр Дифенбах, вы уверены? Как Штефан Кнопп вёл себя, пока вы были у него? — Я не могу знать наверняка, — Винфрид наклонил голову, — тогда я с ним почти не разговаривал и уж точно не стал бы обращать внимание на всякие странности. Я даже не знал Штефана Кноппа лично до похищения Амалии. — Вот как, — сказал судья. — В таком случае, объявляю о перерыве. Кто-то в зале зашептался. Кресла, на которых сидели Винфрид и Штефан, медленно спустились на пол; Дифенбах вновь почувствовал опору под ногами. И как у него хватило сил говорить и на весь зал врать о Штефане?***
Амалия Гизе резко подалась вперёд, и, выдохнув, опёрлась плечом на стену. Сердце бешено колотилось в груди, её распирало от жара. Зачем нужен этот перерыв?! Неужели судья, авроры или ещё кто-то заметил, как часто она озиралась, прятала взгляд и теребила в руках ткань платья? Или маги и вовсе как-то прочитали её мысли — зачем тогда всё это?! Амалии-то, в случае чего, и бежать отсюда некуда! — Амалия, — прозвучал за спиной голос. Она дёрнулась: перед ней стояла фрау Гизе. Судорожно вдохнув, Амалия прижала ладонь ко рту. — Принести воды? — спросила фрау Гизе. — Да, — не отрывая глаз, сказала Амалия и быстро добавила: — В горле совсем пересохло! «Нельзя показать, что я как-то волнуюсь, ведь…» — Сейчас вернусь, — кивнула фрау Гизе. — Будь здесь. Она быстро зашагала по коридору, а Амалия, с всё так же прижатой к лицу рукой, развернулась, припав затылком к стене. Мимо неё торопливо шли люди, и чуть ли не каждый косился на неё. У стены напротив в ряд стояли скамьи: сидящие на них глазели на неё, и Амалия не знала, как извернуться, чтобы спрятаться от них. Опустив лицо на руки, она шагнула куда-то в сторону, завертелась на месте… — Фройляйн Гизе, верно? — окликнули её. Амалия отдёрнула руки от лица и подняла глаза: уперев руки в бока, перед ней стоял немолодой мужчина, на две головы её выше, светловолосый, с почти бесцветными бледно-серыми глазами. «У него лицо преступника, — вытянув шею, подумала Амалия. — Лицо террориста, одного из этих ненормальных!» — Герберт Вайс, — представился мужчина. — Я из газеты «Магические известия». Как вам известно, мы много писали о вашей истории и значительно помогли в ваших поисках — если вы дадите интервью, мы будем признательны. — Нет! — отшатнулась Амалия. — Всего пару вопросов! — сделал шаг вперёд Вайс. — Очень многим интересно узнать о вас и о том, как вы выжили! Вы прославитесь! — Нет, я не… — дёрнула она рукой, хотя, верно, стоило твёрдо отказаться и сказать, что никакая слава ей не нужна. — Идите прочь: она отказалась, — вмешалась неизвестно откуда взявшаяся фрау Гизе. Вайс посмотрел на неё и сжал губы: — Конечно, — сказал он и прошёл прочь. — Мерзавец, — прошипела фрау Гизе и отдала Амалии стакан. Та почувствовала, как стекло дрожит в её руке. Амалия припала губами к воде, чувствуя, как холод пронизывает её изнутри.***
Во время перерыва их со Штефаном ненадолго оставили в одной камере, но Кнопп ничего ему не сказал, а только ругался себе под нос. Наверное, бессмысленность своей затеи Кнопп и сам понимал с самого начала, но просто так сдаться и принять поражение не мог. Винфриду же просто хотелось, чтобы всё закончилось. Если ему суждено умереть, пусть, только бы узнать об этом поскорее. Поэтому он был даже рад, когда появились авроры и повели его обратно в зал суда. Всё повторилось заново: жёсткое кресло, цепи и метры, отделявшие его от пола. Винфрид умоляюще глядел на судью: хоть бы всё решилось поскорее, без формальностей и ненужных размышлений! А в зал постепенно заходили люди, и среди толпы Винфрид снова заметил тёмные фигуры Амалии Гизе и сопровождавшей её женщины. Дифенбах проследил за ней взглядом — Амалия же вообще, кажется, не обращала на него внимания, глядя куда-то вдаль и одновременно будто куда-то в никуда. Винфрид развернул голову, пытаясь взглянуть на Штефана и людей за ним. А затем прогремел голос судьи: — Присяжные пришли к соглашению, суд готов вынести приговор! — объявил он. Винфрид, не мигая, уставился на него. — Штефан Кнопп и Винфрид Дифенбах оба признаны виновными, — произнёс судья, — в нападениях, множественных убийствах, удержании в неволе и терроризме. Штефан Кнопп приговаривается к пожизненному заключению; Винфрид Дифенбах, в силу малолетства, — к двадцати пяти годам тюрьмы. Разум Винфрида ошпарило. — Но я никого не убивал! — закричал он. — Я невиновен! — вторил ему Штефан. — Это всё они, ублюдки, держали меня под «Империусом»! — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — ударил молотком судья. — Уведите их. Толпа зашепталась. Винфрид забился в кресле. «Двадцать пять лет! — думал он и бился руками о цепи. — Я выйду стариком, мне будет больше сорока! «В силу малолетства» — они даже не упомянули, что я…» Амалия Гизе снова бросилась ему в глаза: её чёрное платье мелькнуло в толпе, прежде чем она скрылась за высокими колоннами.***
— Вот и всё, — сказала фрау Гизе, когда они вышли на улицу. Воздух был свежим, даже холодным по меркам позднего лета. Фрау Гизе посмотрела на Амалию, и что-то на её лице дрогнуло — она шагнула вперёд и прижала Амалию к себе. «Теперь всё будет хорошо, это закончилось…» — бормотала она. А внутри Амалии что-то скрутилось. Тошнота подошла к её горлу, когда она, согнувшись, положила подбородок на плечо фрау Гизе и уставилась вдаль, надеясь хотя бы в мыслях выбраться отсюда. Мимо них проходили люди, заглядывали ей в лицо, бормоча что-то — Амалии становилось не по себе. «Скоро я уйду отсюда по-настоящему, — думала она, и в её голове что-то нездорово, почти лихорадочно разгоралось. — Я сбегу, и они не найдут меня! Я буду свободной!»