~*~
Естественно, Грей ей не верил. Как и Люси, он упрямился, сомневался, ссылался на дружбу-и-ничего-более, хватался за тот факт, что это всего лишь её догадки и предположения, так, словно всем сердцем не желал верить: Люси влюблена в него так же, как и он в неё. Эрза качала головой и сокрушительно вздыхала, но не могла винить за неверие. Ей легко удавалось представить чувство разбитой надежды — ужасное, как ни погляди, чувство, когда весь твой мир падает под ноги в результате чего-то незначительного. Чего-то, в чём есть в том числе и твоя вина — ведь это ты позволил своему сердцу поверить. Убеждать Фуллбастера пришлось дольше, чем Люси: для него, раздевающегося двадцать четыре на семь и в результате ловящего смущённо-влюблённые взгляды от каждого встречного-поперечного, факт «Люси при взгляде на тебя краснеет и зависает» не выглядел доказательством. Тогда Эрза напоминала о щеголяющем голым торсом Нацу, который не раз и не два вламывался в квартиру Хартфилии, чтобы принять ванну и потом походить в одних трусах, и о том, что реакции Люси на это не сравнимы с её реакциями на обнажённое тело Фуллбастера, после чего с удовольствием отмечала в глазах Грея не только принятие, но и нотки недовольства. Не то чтобы ревновал — просто не нравилось. Нацу не конкурент. Но Нацу — парень... нормальный, избежал Грей слово «привлекательный», и очень близкий с Люси. Железным аргументом стала вчерашняя ситуация. Эрза в принципе с нотками веселья отмечала, каким прекрасным катализатором послужила выходка Хэппи, на первый взгляд обыденная и привычная, но в итоге оказавшаяся незаурядной. И действенной. Да, очень, очень действенной, потому что при воспоминании о белье Люси и её смущённой позе (а ещё хихиканье Хэппи по поводу такого же комплекта на Хартфилии, которым Грей благоразумно не стал делиться) его кожа опять пошла пятнами, а дыхание сорвалось — всего на пару вдохов-выдохов, но и они выдали с головой. — Это больше выдавало меня, — попытался возразить Грей деревянным голосом. — Потому что в тот момент ты думал только о себе и не видел кое-каких деталей, — парировала Эрза со столь неприкрытой готовностью, что становилось ясно: такое возражение было ожидаемым. Деталями оказались следующие факты: Люси было глубоко равнодушно на развалившегося за спиной Нацу — все силы бросались на взгляды в его сторону и на попытки скрыть именно от него развратный костюмчик; после происшествия Люси вздрагивала, опускала глаза и терялась всякий раз, когда он оказывался в её поле зрения, поэтому ремонт холодильника превратился для Эрзы в сущий кошмар: у Хартфилии всё валилось с рук, а эти самые руки едва не пошли мелкой нарезкой в суп. Полить блюдо мелкими событиями вроде частых судорожных взглядов, внимания, покраснений, смущений и прочего стандартного набора влюблённого — и вуаля, получается отличная немая сцена. С минуту Грей осмысливал сказанное. Представлял, судя по отсутствующему взгляду, и притом очень живо: по завершению он выдал глубокомысленное: — Бля... — представлявшее собой квинтэссенцию осознания и шока. Мысленно Эрза поздравила себя с покорением первой ступеньки, вздохнула и принялась штурмовать вторую. То, насколько легко удалось убедить Грея поговорить с Люси, стало для Эрзы настоящим потрясением. С её стороны успела прозвучать всего одна фраза: «Тебе надо с ней поговорить», прежде чем Грей попросил о пяти минутах тишины. Спорить Эрза не стала и просьбу исполнила, отмечая серьёзную вдумчивость друга. Несмотря на обуревавшее волнение, которое легко проглядывалось в подрагивающих пальцах и сжатых губах, Грей не стал вскакивать с места и вымещать беспокойство в виде беспорядочного мельтешения или порче вещей, как Люси. Нет, его вдумчивость была иной, холодной, взвешенной, направленной вовнутрь. Заставляющей не распускать руки, а наоборот, сцеплять их в замок и стискивать до побеления кожи. Наполняющей взгляд не сомнениями, а решительностью сделать что-то, взять судьбу в свои руки — уж точно не сидеть в стороне, полагаясь на волю случая или застывая в смиренном ожидании, когда всё разрешится само или пройдёт. Это и привлекло тебя в Грее, верно, Люси? То, как умело он сочетал горячую юность в дурацких поступках, словах и реакциях вместе со взрослой рассудительностью, подумалось Эрзе с тоскливой улыбкой. Взрослой. И когда ты успел повзрослеть, Грей?.. Когда отведённый срок подошёл к концу, Грей больше не беспокоился и не колебался — твёрдо поставил точку, сказав, что непременно поговорит с Люси после её выздоровления. Эрза почувствовала, как в груди разлилось тепло, называемое радостью: он не врал и не делал одолжения — поступал так, как видел необходимым. Как сам считал нужным — вмешательство Эрзы лишь подтолкнуло механизм, давным-давно готовый к работе. Осталась третья ступень. Вершина. От одной мысли о ней тепло в груди сковал лёд. Она обратила к Фуллбастеру лицо, не знавшее ни улыбки, ни радости. Тот криво усмехнулся: — Джувия, да?.. — Тебе давно пора с ней поговорить, — кивнула Эрза. — Не спорю, — со вздохом взъерошил он волосы на затылке. Уткнулся взглядом в землю, некоторое время помолчал, собираясь с мыслями. Скарлет не перебивала его размышлений: из понимания и незнания, какие слова здесь необходимы и нужны ли они вообще. — И я сделаю это. Сразу же, как только встречусь с ней. Снова ни беспокойства, ни колебания — твёрдая точка, не ложь и не одолжение. Только в этот раз Эрза не испытала радости.~*~
Слово Грей привык держать. Слово, данное себе, особенно. Поэтому появление Джувии впервые за несколько дней не вызвало закатанных глаз и желания ретироваться за ближайший столб — напротив, очень даже обрадовало. Просияв от счастья при взгляде на возлюбленного, Джувия кинулась с объятиями и была немало удивлена, когда всё пошло не по привычному сценарию, где Грей юрко уворачивался от её рук, а она либо обнимала пустоту, либо падала лицом в пол. Нет, в этот раз ей удалось обвить плечи Фуллбастера, прижаться щекой к груди и насладиться близостью любимого целую минуту, прежде чем он аккуратно похлопал по спине. Джувия жест мигом поняла и отпрянула, с волнением заглядывая в глаза. Её взгляд лучился нежностью и в то же время готовностью помочь, даже если ради этого придётся броситься на другой конец страны, и Грей в нерешительности подвис. — Поговорим? Не здесь, — хрипло выдавил он, понимая, что в стенах гильдии признаться не получается, несмотря на пустынный холл. Мираджейн за барной стойкой послала вслед улыбку, которая поскребла по душе так, словно наружу пыталось вырваться древнее чудовище. Разумеется, всё выглядело так, будто он собирался сказать Джувии о своей любви, с тяжёлым сердцем признал Грей. Отвратительная ирония получилась, ведь на деле всё наоборот: с минуты на минуту чувства Локсар получат статус «невзаимные», и он будет окончательный. Бездумно блуждать по городу, чтобы забрести в богом забытый переулок, как недавно поступила Эрза, Грей не собирался. Куда благоразумнее конечным пунктом их небольшой прогулки сделать «Холмы Феи», чтобы после малоприятного разговора Джувия не пришлось, пересиливая рыдания, искать дорогу домой. Да, благоразумнее, правильнее... и милосерднее. Ведь в разговоре и расстановке точек над «i» нуждался больше Грей, чем Джувия, и проводить её до дома — та малость, которую он был обязан исполнить. Прогулка наедине вкупе с недавними объятиями окрыляли Локсар настолько, что она не подозревала, куда идут. Хотя если бы и подозревала, едва ли придала бы значение: ей всё равно, куда, на сколько, зачем, главное — с кем, и общество любимого делало неважными остальные детали. Грей нечасто задумывался о чувствах Джувии по причине того, что их и в реальной жизни хватало по горло, но когда обстоятельства вынуждали, он не мог не удивиться их самозабвенности и силе. Не выражайся они в навязчивости, иной раз заставлявшей мурашки ползти по коже, — кто знает, может, и получилось бы что? Эта осторожная мысль и останавливала от попыток дать ответ раньше. Теперь же... теперь же Грей не мог не посетовать на себя и свою нерешительность: именно они довели до ситуации, когда Джувия захлебнётся сразу под двумя волнами — отказе и осознании, что он вызван не столько отсутствием ответных чувств, сколько влюблённостью в другую. В ту, которую Джувия воспринимала как конкурентку с самого начала и которая единственная спустя время не избавилась от статуса «соперницы». Хах, Джувия, как же у тебя получилось разглядеть чувства Грея раньше него самого? Видимо, любовь и в самом деле творит чудеса. Чудеса и кошмары. — Грей-сама, вы в порядке? — раздался обеспокоенный голос Локсар. Она вмиг растеряла веселье, стоило ей заметить сдвинутые брови любимого человека и его тяжёлый взгляд. Какая чуткость, какая внимательность — как жаль, Джувия, что не в тех руках оказалось твоё жертвенное сердце. «Холмы Феи» уже проглядывались на горизонте. Далековато, но Грей понял, что больше не может молчать и отсрочивать неизбежное: по отношении к Джувии такая жалость ощущалась унизительной. — Уверен, ты догадалась, для какого разговора я тебя позвал, — начал он издалека. Он постарался сосредоточиться не на просиявших глазах и волнительно сжавшихся у груди кулачках, а на сохранении самоконтроля: не дрогнуть голосом, не скривить лицо, не отразить во взгляде сочувствие и жалость ещё до того, как озвучена их причина. Джувия ведь не глупая, догадается сразу, но, не услыша слов, не поверит до конца. Зато терзать себя начнёт однозначно с помощью своих домыслов, а этого Грею хотелось меньше всего. Если убиваться, то исключительно на основе его слов, чтобы можно было с полной уверенностью переложить всю вину на его плечи. Но в этот миг — миг, когда Джувия не знала себя от счастья, а он ясно осознавал, как оно эфемерно — Грей понял, как сильно ему не хочется разбивать сердце девушки, покорно лежащее в ладонях. Один замах, неосторожно сомкнувшиеся пальцы, и всё будет кончено. «Всё уже кончено», — поправил себя Фуллбастер, вздохом собрался с мыслями и начал: — Не перебивай меня, хорошо? Мне и так всё это... нелегко даётся. — Джувия с готовностью кивнула. Понимая, что смотреть на её лучащееся лицо значит забывать все слова и терять решимость, Грей отвёл взгляд в сторону и продолжил: — Давно следовало тебе об этом сказать. Прости, что не решался, бегал от ответа и этим... давал тебе шанс. Он видел Джувию лишь краем глаза, но всё равно заметил, как она вздрогнула. Плечи слегка осели, но он знал, что ненадолго: одна напряжённость, сладкая в томительной неге, с секунды на секунды сменится другой, и тогда... Понимая, что сейчас неуместны даже крохотные паузы, Грей выдохнул: — Между нами ничего не может быть. Я люблю другую, Джувия. «Подними взгляд», — потребовала совесть. Но Грей не смел, не находя ни сил, ни желания, ни элементарно смелости. Локсар молчала: либо ждала дальнейших слов, либо не находила сил сказать что-то самой — Грей не знал, но тишина била по мозгам хлеще любого кулака. Она оглушала, вставала поперёк горла, камнем оседала в лёгких и дурманом — в голове. Чем дальше, тем труднее становилось думать и осознавать. Разрушь молчание. Чем-нибудь, как-нибудь. Скажи, поддержи. Только, господи, не давай надежды. — Ты... хороший человек, Джувия. И твоя самоотверженность, способность любить, они непременно найдут человека, который оценит по достоинству. Но им буду не я. Только не делай ещё больнее. Грею захотелось не просто прикусить язык — вырвать его, чтобы больше не иметь возможности говорить правду, не подумав, нужна ли она вообще. Слова шли от чистого сердца, желающего подбодрить, и соответствовали реальности, но от этого не переставали быть горькими и ненужными. Джувия и без него прекрасно знает, как ценно её самозабвенное умение любить, Джувии и без него потом скажут это сто и тысячу раз, но от них, других людей, не занимавших всё сердце и мысли, это будет звучать успокаивающе и целебно. Это подействует так, как должно: как обезболивающее или стимулятор эндорфинов, а не сладкий яд. — Джувия... понимает, — наконец прозвучал её тихий голос. Он метнулся было к ней взглядом, но хватило только на быстрое оглядывание: разбитость Джувии была столь наглядна, что выжигала мозг. С побледневшей кожей и глазами, уставившимися в пустоту, застывшая и натянутая, как струна, Джувия походила на мертвеца, и от этого сравнения — и понимания, что это он убил её, — Грею становилось мерзко. В первую очередь от себя самого, конечно. — Прости, — вырвалось повторение. Локсар судорожно мотнула головой: «Не стоит», — прочитал он в этом надрывном жесте. И вновь заговорил прежде, чем подумать: — Я пойму, если после этого ты не захочешь меня видеть. Но... если ты позволишь и захочешь... я был бы рад остаться друзьями. Я ценю твоё общество, Джувия. Твоё дружеское общество, повисло в горле дополнение, но благо, как раз в тот момент он соизволил включить мозги и проглотить очередную горькую-нахрен-не-сдавшуюся правду. Другие скажут. Или будут настаивать на полном разрыве связей. Даже если так, Грею было всё равно: он примет любой выбор Джувии, каким бы болезненным и нежеланным для него он ни был. — Джувия не хотела бы... прекращать общение, — выдавила она дрожащими губами, так же, как и Грей, пряча взгляд в переулках домов. — Но... ей нужно время... — Конечно! — вскинулся Фуллбастер, в следующую секунду всё-таки прикусывая себе язык так, что боль пронзила мозг. Идиот, идиот-идиот-идиот! Всё-таки потерял контроль — над мыслями, телом, но больше всего над разумом, заставившем перебить ту, которой каждое слово давалось с неимоверным трудом! Придурок, эгоист! Грей костерил себя так, как, наверное, никогда в жизни ни на кого не злился, но сказанное от этого не исчезло, случившееся не обернулось вспять, давая второй шанс и позволяя не видеть, как вздрогнула Джувия в ответ на его восклицание. Как сжалась, словно бы ожидая удара, но на деле пытаясь не разлететься от боли прямо у его ног; как побледнела ещё сильнее, впилась ногтями в кожу, приоткрыла дрожащие губы и задышала тихо, тяжело и рвано. Как выдавила задушенное: — Джувия... пойдёт. И как застыла, ожидая разрешения. Он имел неосторожность поднять взгляд, она — перевести на него, и Грею стало дурно от немого вопроса в глазах: «Джувия может идти?» «Вы сказали всё, что хотели? Разговор окончен или Джувии нужно задержатся?» Не прерывая зрительного контакта, он несколько раз кивнул, выдохнул не менее хриплое и сдавленное: — Хорошо, — не видя и не слыша, однако, ничего, выбитый из мира преданностью Джувии — тем фактом, что, даже получив от него только разбитое сердце, она всё равно ставила его желания выше собственных. Когда он очнулся, Локсар была далеко. Грей устало привалился к стене дома и поднял голову, утопая в синеве неба, но не чувствуя ни облегчения, ни покоя — одну опустошённость, жгучую настолько, что Грей с невесёлой ухмылкой понял: сегодня он впервые не навестит Люси.~*~
В тот день к Люси пришла только Эрза. Первое время разговор был натянутый: Хартфилию коробили отголоски вчерашних неприятных нот, Эрзу, по всей видимости, тоже, но ни одна не призналась. Дождавшись момента, когда болтовня на отвлечённые темы сделает своё дело и сгладит углы противоречий, Скарлет вернулась к наболевшему: уверила в ответных чувствах Грея и рассказала о намерении поговорить после окончательной поправки Люси. Люси это, бесспорно, обрадовало, хотя она едва ощутила эту радость за ураганом из смущения и неловкости. От мыслей о разговоре наедине, да ещё и на такую щепетильную тему, бросало в жар, дрожь и под одеяло, где никто не мог увидеть пылающего лица. Тем не менее, Люси клятвенно обещалась ни от Грея, ни от разговора не сбегать, о своих чувствах не умалчивать и вообще никоим образом не создавать трагедию там, где всё складывалось прекрасно. И хотя бормотание из-под одеяла звучало не очень убедительно, Эрза поверила и ушла. Это несколько удивило: Люси была уверена, что сейчас опять развернётся спектакль, в котором Эрза будет смущать, не верить, настаивать и вытягивать прописные истины по сто раз. Но потом она вновь вспомнила о вчерашнем вечере, и все вопросы отпали сами собой. Оставшийся день Хартфилия провела в томительном ожидании: по словам Эрзы, Нацу с Хэппи смотались на задание и прибудут только завтра, Венди забегала с утра (и дальше входной двери, естественно, не продвинулась), а значит, оставался только Грей. Один Грей. У Люси поджимались пальцы от перспективы остаться с ним наедине — не то от желания, не то от страха. И хоть со слов той же Эрзы значилось, что раньше выздоровления признания не ждать, Люси не могла не пофантазировать. Не опасающиеся вторжения Нацу или издёвок Хэппи, они остались бы друг с другом один на один, неловко разговаривали и переглядывались бы до тех пор, пока в какой-то миг не задержали взгляд глаза в глаза... Из книг Люси знала, что такой контакт не только интимный, но и создающий невероятное притяжение — даже не признавшись друг другу, влюблённые неосознанно тянулись ближе, неуверенное касание превращая в полноценные объятия, под действием влечения открывали губы и прикрывали глаза, опаляя кожу горячим затаённым дыханием, поддаваясь навстречу друг другу, пока... Люси выдохнула, как наяву ощущая прикосновение чужих губ на своих и впервые не испытывая ни капли смущения. Нет, ей было так... легко, хорошо, что это почти опьяняло — и заставляло ненавидеть реальность, в которой она сидела одна в пустой квартире. Желание увидеть Грея и воплотить привидевшийся сценарий вмиг перевесили страх, и Люси напряжённо уставилась на дверь. Грей не пропустил ни единого дня её болезни. И сегодня он тоже придёт, не так ли? Так. И этот первый шанс побыть друг с другом они используют так, как должны, выжимая из него не только первый поцелуй, но и признание — оно ведь всегда скользит как по маслу после первых любовных объятий и касаний, верно? Сидеть на месте удавалось с трудом, но Люси опасалась, что если начнёт метаться по комнате, проворонит приход Грея, испугается и из-за этого испуга всё пойдёт насмарку. Поэтому она покрепче завернулась в одеяло, устроилась у окна и принялась ждать. Ждать пришлось долго. Очень-очень долго. Непривычно долго. Часовая стрелка остановилась на одиннадцати вечера, когда Люси наконец приняла понимание: Грей не придёт. Сжавшись в комок и уткнувшись носом в подушку, Хартфилия старалась отогнать ощущение предательства, но получалось откровенно плохо. Грей не пришёл. Впервые. Именно в тот день, когда она ждала его больше всего на свете. Конечно, он ничего не должен. Реальную жизнь никто не отменял: он мог устать на тренировке, или пойти на задание, или отправиться в город по делам. Или просто не захотеть — да, такое тоже возможно, как бы ни было неприятно признавать. Хотя, казалось бы, раз влюблён и хочешь поговорить по душам, как можешь упустить такой шанс? Влюблён. Со слов Эрзы — да. А по-настоящему? Вот здесь, в реальности — влюблён ли? Люси ощутила то, от чего так старалась себя уберечь, — звон разбившейся надежды. Было глупо, бесконечно глупо по одному столь незначительному событию делать выводы, что Эрза ошиблась и Грей не испытывает к ней ничего сверхдружеского, но под гнётом чувств разум отступал на второй план. К тому же, ещё ведь есть и Джувия. Да, точно, Джувия. В горле защекотали нотки истерического смеха, а рука самой собой потянулась стукнуть по лбу. Как она могла о ней забыть? Особенно когда Эрза обронила о намерении Грея дать ей окончательный ответ сразу же, как только встретится. Не встретиться сегодня в здании гильдии они не могли. Значит, разговор был. Или не было. Ведь Грей столько времени избегал прямого ответа — как в один миг он мог внезапно найти его? Разобраться с неоднозначными чувствами, понять, что это — всё, конец, точка, выбор, не подлежащий изменению. Как мог, смотря Джувии в глаза, найти оправдание своим побегам и разбить сердце, уничтожив надежду на взаимность? Возможно, и мог бы — найти слова, принять решение, сделать выбор в сторону Люси, не зная, взаимны ли его чувства (боги, какая глупость, лишний раз убеждалась Хартфилия), но на эти сомнения сердце не откликалось надеждой. Отвернувшись к стене, она сжалась в комок и зажмурилась. Всё казалось таким глупым, что не верилось: она и вправду так близко успела принять домыслы Эрзы, что теперь заливалась слезами?..