26 июня
На следующий день Люси проснулась от странного шума. Она замерла, прислушалась, но звуки оказались не остатками сна, а вполне себе реальными шкварчанием сковородки и стуком ножа о разделочную доску. Кто-то хозяйствовал на кухне. Кто-то хозяйствовал на кухне в квартире, в которой она живёт одна. Люси в ужасе подскочила с кровати, перевернулась, едва при этом не свалившись на пол, — и вдруг встретилась с испугавшимся взглядом карих глаз. — Ты проснулась, Люси-сан... — с растерянной улыбкой сказала девочка с синими волосами. — Венди, — заторможенно вспомнила Люси. На кухне снова раздалась возня, и Хартфилия метнула взбудораженный взгляд за спину ребёнка, заставив белую кошку вздохнуть: — Я же говорила, что вы её так испугаете. — Люси-сан, всё в порядке! — спешно взметнулась с кресла Венди, успокаивающе подняв ладони и сконфуженно улыбнувшись. Выглядела она до того мило и искренне в своей неловкости, что Люси стало немного спокойнее. — Мы просто... ну... Эрза-сан решила, что будет неплохо, если мы будем делать всё то же, что делали раньше, до твоей амнезии. Возможно, это поможет тебе быстрее всё вспомнить. Здравая мысль, подумалось Хартфилии. И тут же вспомнилось, что так-то Грей вчера и заявил: её команда часто без предупреждения вламывалась в квартиру как в свою собственную, чтобы пожрать, поспать, поболтать и принять ванну. Это нормально. Она бесилась, но чисто забавы ради, потому что если бы всерьёз не устраивало бы — сказала. И хвостатые бы прислушались. Люси выдохнула: звучало странновато, но деваться некуда. Если она хочет поскорее вернуть воспоминания, придётся заново привыкать к этим... странностям. И избавляться от мыслей, что, чёрт возьми, это же неправильно! Это её частная собственность, а не проходной двор, в котором приходится запираться в ванной, чтобы два идиота случайно не увидели чего лишнего! Это... это... ...нормально, заставила себя закончить Люси. Ты не видела ничего плохого в том, чтобы друзья слегка нарушали личное пространство раньше, поэтому и сейчас ты тоже не должна видеть в этом ничего неправильного. Это — норма, привычка, неотъемлемый и обязательный элемент жизни, поэтому будь добра, засунь куда подальше мыслишки об обратном, заткнись и привыкай. Но... Люси внутренне напряглась. ...что если элементы прошлой жизни вернутся, а сама прошлая жизнь — нет? Если она привыкнет к забытым деталям, но основной фон, который и делал странные вещи нормальными, так никогда и не проявится снова? Она привыкнет, что вламываться в чужую квартиру — нормально. Но так никогда и не поймёт, почему. — Люси-сан?.. — раздался растерянный голос Венди. Только в этот миг Люси вернулась в реальность и почувствовала, как сильно сведены брови и как тяжело впивается взгляд в кофейный столик. Моргнув, она поспешила натянуть улыбку, с наигранной неловкостью отмахнулась тем, что ещё не проснулась, и, не дожидаясь ответной реакции, юркнула в ванную. Хах, лицо у неё было сейчас мрачное, да, Венди? Такое мрачное, каким никогда не становилось ни в твоём присутствии, ни рядом с остальными друзьями, ни тем более при мыслях о них — хвостатых волшебниках с дурацкими причудами, за которые она их любила. Тогда. А сейчас... И сейчас тоже, мгновенно оборвала себя Люси. И, не позволяя больше гадким мыслям портить настроение, встала под душ — смыть с себя эту мерзость, стереть до основания любые поползновения в неправильную сторону. Оставить только одну мысль: надо привыкать. Да, заново. Да, тяжело. Но это — единственно верная дорога.(...верная же?..)
~*~
На кухне её встретила приветливо улыбнувшаяся Эрза, уже сидевшие за столом Венди, Шарли и Грей и восхитительный омлет, от запаха которого Люси на время позабыла о неприятных размышлениях. Он же не сразу позволил разглядеть, что, в отличии от подруг, Грей сидел по-угрюмому задумчивый и взглядом омлет не пожирал, а словно желал проклясть и отправить на тот свет. — Что-то случилось? — тут же напряглась Хартфилия. Грей на её слова никак не отреагировал, продолжив мрачно пялиться в тарелку, и это тяжёлое молчание перекинулось на остальных хвостатых. Эрза отвела глаза, Венди с эксидом тоже смятенно потупили взгляды, и кошки заскребли по душе с утроенной силой. — Ребят? — Прости. До сих пор не отойдём от некоторых... вчерашних новостей, — вздохнула Эрза. Секундная заминка заставила Люси нахмуриться. — Твоя амнезия странная, Люси. Ни у кого из других жертв не было такой, и мы не можем понять, почему. — А... — настал черёд Хартфилии прятать глаза, — вот вы о чём... Завтрак продолжился в мучительной тишине. Люси пыталась сосредоточить всё внимание на омлете, но очередные мысли о неуютности компании друзей прогонялись откровенно плохо. В конце концов, она сейчас была как раз таки не одна, а среди них, верных замечательных товарищей, в которых когда-то души не чаяла. Была в кругу близких. И не чувствовала ни грамма близости. Это терзало Люси ещё со вчерашнего дня, когда после похода в магазин, такого же наполовину приятного и напряжённого, как и первый завтрак с Греем, она попросила перерыв. С улыбкой пояснила, что после стольких новых впечатлений — о нём, о себе и о городе — нужно время, чтобы расфасовать всё по полочкам. Слова были правдивыми, но от этого не переставали быть отмазкой. Ведь суть не менялась: в причине перерыва лежало не желание устаканить новые знание, а необходимость отдохнуть. Отдохнуть. От. Друзей. Звучало жутко. Неправильно. Отголоски прежней Люси Хартфилии откликались на такие мысли ненавистью столь густой, что хотелось выброситься в окно — потому что вместе с этой ненавистью в сердце поселилось противоречие. Да, звучало жутко-неправильно-отвратно. В компании тех, кто заменил для неё семью и без кого жизнь не мыслилась полноценной, не должно чувствоваться напряжения и желания поскорее остаться одной, но Люси ничего не могла с собой поделать: ей неуютно среди друзей. Разум осознавал близость, но сердце не откликалось теплотой на голоса и лица товарищей и в миг, когда они делали неосторожный шаг навстречу, толкало назад. Приказывало: держи дистанцию. Они — чужие. Они остались в прошлом вместе с прошлой жизнью, которую Люси пока что не могла понять и принять. Потому что дико-неправильно-непривычно. Потому что не желала?.. В ответ на это нежелание вновь начинала душить ненависть, вроде бы своя, идущая от сердца, и в то же время такая чужая. Звучало не менее жутко, чем предыдущие мысли о новой ней, друзьях и пропасти между ними, потому что смахивало на раздвоение личности. Люси невесело ухмыльнулось: по сути, так оно и было. В ней уживались две заклинательницы духов, одна из которых цеплялась за воспоминания и всеми силами утаскивала назад, а другая... не то чтобы сопротивлялась. Просто пыталась понять, зачем, и иногда желала покоя. Говорила самой себе: у меня нет столько сил, чтобы всё время двигаться вперёд, мне нужен отдых, нужна передышка, отстань от меня, отстань. Прекрати тянуть в бездну — «навстречу друзьям» не предлог для того, чтобы падать. «Ты должна быть готова на всё ради них!» — тут же ядовито шипел образ прошлого. Люси опустила взгляд на свои руки. Хмыкнула: когда-то была готова. Сейчас, кажется, нет. Боги, как же она устала. Сдержать тяжёлый вздох не получилось. Мгновением позже на её ладонь легла рука в металлической перчатке. — Не волнуйся, Люси. Как я и сказала, мы обязательно поможем тебе всё вспомнить. Мы не оставим тебя. «Спасибо, ребята».«Мне нужна свобода от вас».
— Полюшка-сан непременно что-нибудь придумает, — поддержала Эрзу Венди. — Полюшка-сан? — Наш лекарь, — сказала Эрза. С горделивой улыбкой закрыла глаза: — Лучшая в своём деле! — И мы идём к ней сегодня? — Да. Сейчас позавтракаем, и в путь. Люси улыбнулась. На автомате, с незаметной дрожью отметила она спустя секунду. Это не улыбка радости или счастья, это — улыбка-привычка. «Спасибо за заботу». Улыбка, за которой ничего не стоит.«Вы даже не спросите, настроена ли я сегодня на это?»
~*~
Поход до восточного леса, в котором и жил лучший лекарь «Хвоста Феи», выдался на удивление лёгким и ненапряжённым. Во многом благодаря тому, что шли они большой компанией, поэтому у Люси не было необходимости находиться в постоянном продумывании слов, ответов и реакций. Эрза периодически переключалась на Венди, та в свою очередь отвлекалась на Шарли, и в итоге спустя пару минут ходьбы Люси ощутимо расслабилась. Она сосредоточила внимание на окрестностях — тоже весомый пробел в воспоминаниях, заполнять который, однако, было куда приятнее провалов в людских взаимоотношениях. Ребята иногда давали комментарии о некоторых местах — о главной улице, на которой проводится парад Фантазия, о центральном парке, служащем для многих основным местом встреч, — но их было не так много, чтобы всё время проводить в разговорах. Это радовало. И это позволило предаться размышлениям и заметить, что Грей до сих пор не произнёс ни слова. Вот от этого радостью уже не веяло: хотя отношения между ними были натянутыми, несмотря на попытки обоих расслабить больную тетиву, нынешнее молчание убивало в разы сильнее. Грей не сторонился её, но словно выпал из жизни, и теперь рядом с волшебницами шёл не он, а пустая оболочка, тело, лишённое разума и сердца. Машина, механизм — называй как хочешь, не забывая только о странном и от этого ещё более болезненном игнорировании. Что-то не так, понимала Люси. Амнезия амнезией, но Грей наверняка думал о ней двадцать четыре на семь, чтобы после каких-то вчерашних новостей столь серьёзно выпадать из реальности. Дело в чём-то другом. Либо Эрза что-то утаивала, либо он... возможно, переоценивал её в своей жизни? В очередной раз напоминал себе, что для нынешней Люси Хартфилии он всё равно что мёртвый, прежний уровень отношений канул в небытие, поэтому надо менять ориентиры, позиции, взгляды. Смещать Люси на другой план в своём театре. Изменять собственное положение в её. Удалять её с тех позиций, которые занимали раньше всё сердце и которые, наверное, занимают и сейчас: всё же нельзя столь быстро разменять привязанность на равнодушие. Она по-прежнему значит для него много больше, чем остальные друзья. Вот только былого ответа он не получает. Поэтому — вычёркивай-вычёркивай-вычёркивай. Урезай значимость, выбрасывай мысли, удаляй. Не насовсем, конечно же. Их по-прежнему связывала одна гильдия и одна команда, поэтому не получится разорвать все связи. А вот внести серьёзные коррективы — запросто. И больше не приходить рано утром, не приносить любые вкусности, не улыбаться тепло и... любяще?.. В груди колыхнулось... что-то. Далёкое и эфемерное, оно растворилось от попытки достать, задержать, чтобы рассмотреть подольше, но оставило после себя неизгладимый след — ощущение удара куда-то под сердце. Ощущение пустоты, ведь она для него не важна. Она ему не нужна. Люси перевела горький взгляд на Грея, который, засунув руки в карманы пальто, сгорбившись, угрюмо пялился в землю. Не замечал её. Оставлял. Эта мысль ошпарила до дрожи. Люси опустила голову, скрывая глаза за чёлкой, и часто заморгала, чтобы не проронить ни слезинки, потому что... не надо. Она не понимала, почему мысль об отдаляющемся Грее так задевала, но только из-за этого не станет давить на жалость и удерживать рядом с собой слезами. Если таков его выбор... Люси раздражённо тряхнула головой: господи, какой выбор? Напридумывала себе чёрт знает что на основе домыслов, которые к правде могут не иметь никакого отношения, ибо — что она вообще знает о Грее, чтобы судить сейчас о нём? Что она знает о себе. О них. Губы исказила кривая улыбка. И как она могла забыть, что, разумеется, ничего? В голове знаний — ноль, разум сбоит из-за провалов в памяти, а сердце раздирают противоречивые чувства-мысли, и всё выливается в усталость. Сначала крохотную и незаметную, ту, какая появляется у любого человека под конец дня. Потом она разрастается до напряжения и порождает в душе жажду одиночества, а не компании, а дальше... Ох, о том, что может случиться дальше, если дать этой усталости возвестись в абсолют, лучше не думать. Сначала бы справиться с причиной — с новыми-старыми впечатлениями, с неизвестностью, с внутренним антагонизмом. С самой собой. Добраться бы — до финишной прямой, белого флага перемирия. Дожить бы и не сойти с ума. Подняв голову к небу, Люси позволила появиться надежде, что визит к Полюшке окажется не бесплодным и положит конец её амнезии. Хах. И почему эта надежда появилась так поздно?~*~
— Чужая магия, — вынесла вердикт Полюшка. Хвостатые недоумённо переглянулись. — Что вы имеете в виду? — спросила Эрза. — В её теле чужеродная магия. Макаров сказал, что на вас напали с помощью магических бомб, так что, скорее всего, она оттуда. Ты, — Полюшка опустила глаза на Люси, и та вздрогнула от пронизывающего хмурого взгляда, — перенасытилась чужим эфиром. Он попал в твоё тело, вызвал потерю сознания, а затем и потерю памяти. — Значит, причина амнезии и в самом деле заключается в бомбах... — пробормотала Эрза. — Но почему она у неё такая серьёзная? — Мне откуда знать? Я не обследовала других пострадавших. Обыденная раздражённая реакция заставила волшебников потупить головы, на первый взгляд сконфуженно, но на самом деле мрачно, обречённо: даже лучший лекарь не знал, почему Люси потеряла намного больше воспоминаний, чем другие торговцы. Заметив это, Полюшка отвернулась и добавила чуточку мягче: — Не вешайте нос. Магия чужеродна и вдобавок отделена от хозяина, поэтому долго в её теле находиться не будет. — То есть? — встрепенулся... Грей. Люси неверяще вскинула голову, услышав взволнованность в его голосе. — То есть амнезия скоро пройдёт сама, — через плечо бросила Полюшка. Поймав взгляд Хартфилии, она продолжила: — Как только последние следы чужой магии растворятся, ты вернёшься в норму. — И сколько это займёт времени? — спросила Эрза, взбудораженно подаваясь вперёд и вскидывая на лекаря столь умоляющий, столь на что-то отчаянно понадеявшийся взгляд, что... Полюшка отвернулась. — Концентрация большая. Ты сказала, что она была в центре взрыва, поэтому чужой магии она захватила прилично. Не могу ничего обещать. — Хотя бы примерно! — с мольбой в голосе вскинулась Венди. Полюшка колебалась несколько секунд. — Месяц, — ответила наконец. Люси опустила безрадостные глаза. С противоречиями, раздирающими и без того отравленный чужой магией мозг, с ядовитым внутренним голосом, с другой, прежней Люси Хартфилией ей жить ещё месяц?.. Тридцать дней разрываться пополам между желанием быть рядом с друзьями и остаться одной. Тридцать дней в разговорах один на один не знать покоя. Тридцать дней заново открывать город, места, товарищей, саму себя, вытаскивать странные воспоминания, пытаться найти им объяснение, причину — и не находить. Не принимать. Снова слушать ненависть в собственных мыслях. Снова думать, что она — свой злейший враг. Искать оправдания, пытаться донести до другой себя, что привычно не всегда значит правильно, что она изо всех сил старается быстрее принять как данное, как жизненно необходимое, просить больше времени и меньше яда в ответ на чувства, за которые она не в ответе. Пояснять: мои реакции так же нормальны, как и твои. Ты хочешь вернуть прошлое, а я хочу сделать этот процесс безболезненнее — вот и всё, простое равенство, поэтому, пожалуйста, хватит ненависти. Умолять о спокойствии. И не получать его ни грамма. Ибо — как смеешь умолять меня о чём-то ты, гнилая девчонка, постоянно видящая в моих-своих друзьях что-то плохое? Тридцать дней. Жить с этим ещё как минимум тридцать дней. — Но потом это пройдёт, да?.. — тихо начала Люси, не поднимая взгляда. Секундой позже она всей кожей ощутила, как сомкнулось на ней внимание всех находящихся в комнате. Всех близких. Всех чужих. Всхлипнув, Люси вскинула на Полюшку отчаянный взгляд: — После месяца я всё вспомню, правда? Подсознательно Хартфилия чувствовала, что даже секундная пауза её убьёт — сломает грузом той надежды, которая не осуществилась, перемелет в труху мечтой, оказавшейся недосягаемой на расстоянии тридцати дней. Не молчите, взмолилась она, до побеления ладоней сжимая края шорт, боги, пожалуйста, не молчите! Ответьте, скажите что-нибудь! Подбодрите. — Разумеется, Люси! Грей. Люси только начинала поворачивать голову, когда тот придвинулся ближе, коснулся руки осторожно, словно бы спрашивая, и спустя мгновение двинулся по плечам дальше — обнял, прижал к себе, тоже осторожно, но в то же время так, что Люси ощутила себя защищённой от всего мира. Странное чувство. Странное — и до боли в рёбрах знакомое. Грей наклонился к ней так, чтобы заглянуть в глаза — и этим взглядом выпотрошить всю душу наизнанку поиском ответов. «Почему же тебе так больно?..» — Ты вспомнишь, — выдохнул он судорожно, спешно, порывисто — так, словно пытался убедить, — ты обязательно всё вспомнишь... Вот только кого: Люси?.. «Почему я так хочу стереть эту боль из твоего взгляда?» ...или себя? — И мы поможем, — присоединилась к его убеждениям Эрза. Люси с трудом заставила себя оторваться от глаз Грея и повернулась к ней, чтобы поймать нежный взгляд с такой же улыбкой. Тепло, ощутила она в этом жесте. По-матерински тепло. — Покажем и расскажем тебе всё, что захочешь. Это ведь, — она подняла глаза на Полюшку, — поможет? Та пожала плечами: — Вполне. Вы сказали, что она уже начала вспоминать некоторые детали. Возможно, вспомнит больше, если очутится в знакомой ситуации. — Тогда чего мы ждём? Давайте пойдём в «Хвост Феи»! — воодушевлённо воскликнула Венди. Их голоса, лучащиеся поддержкой. Их взгляды, для любви из которых не хватит всех океанов мира. Их стремление сделать всё и даже больше — ради неё, для неё. И трепетно-оберегающее объятие Грея, теплом сворачивающее всё в груди. Люси вытерла когда-то успевшие набежать слёзы и заставила себя признать: не всё потеряно. Амнезия не оказалась неизлечимой. Более того, через месяц она должна пройти сама — нужно просто набраться терпения и принимать ежедневную, ежечасную, ежесекундную терапию от друзей, которые сейчас — единственное лекарство от беспамятства. Впрочем, а нужно ли ей другое? — Да, — кивнула она с улыбкой, — пойдёмте.~*~
Что ж. Пожалуй, она погорячилась. Очень-очень сильно погорячилась и так же сильно недооценила, насколько буйной является гильдия, для членов которой нормально вламываться в чужие квартиры. Это то, за что ты их любила, напоминала себе Люси всякий раз, когда улетали в потолок от тумаков люди и ломались столы, а хвостатые в ответ на это только сильнее заходились пьяным смехом. Это отличительная черта гильдии, вспоминала слова Эрзы, белокурой барменши Миры, миниатюрной синеволосой волшебницы Леви и далее по списку, в который затесались... ну, кажется, все. До конца Люси уверена не была, потому что для запоминания такой огромной толпы нужны воистину гигантские мозги, но на кого ни падал взгляд — те улыбались и произносили: «Ну же, что ты как не родная, Люси». «Это же всё привычно». То, что все друг с другом дерутся едва ли не каждую божию минуту, делая перерыв на то, чтобы смочить горло и выбрать новую жертву. То, что от бесконечных драк страдает и без того небогатое имущество. То, что в воздухе так сильно пахнет алкоголем, что зажжённая спичка наверняка приведёт к возгоранию. То, что, несмотря на это, все продолжают пить. И заодно пытаются споить её. — Люси-и-и, — прогундосили над ухом. В следующее мгновение эффектная шатенка закинула руку ей на плечо и хохотнула: — Не будь такой кислой. Давай, выпьем за твоё возвращение! Ты же это любила. Да. Безумно любила. Так сильно, что Эрза прогоняла шатенку — Кану, кажется — всякий раз, когда та приближалась к Люси с недвусмысленно позвякивающими бутылочками вина. Хартфилия бегло огляделась и обнаружила Скарлет на другом конце холла, где она растаскивала комок дерущихся волшебников. Что ж, понятно, почему Кана вновь подползла к ней так близко: опасность отхватить от Эрзы в ближайшие пару минут для неё неактуальна. — Спасибо, не хочу, — попыталась улыбнуться Люси. — Да бро-о-ось. Кана зубами вытащила заглушку из горлышка и протянула бутылку Хартфилии. — Давай, — игриво сверкнула глазами. — Сразу вольёшься. «Не хочу», — едва не вырвалось уже куда более раздражённое. И следом за ним — такое же ядовитое продолжение: не хочу ни пить, ни вливаться. Боги, она и вправду любила такое? Люси неверяще оглядела разгромленный холл гильдии, прислушалась к гомону, не стихшему ни на мгновение с тех пор, как она переступила порог гильдии, имела неосторожность глотнуть больше воздуха — и едва не задохнуться от терпкого перегара. И в ту же секунду едва не сорваться с места, чтобы убежать отсюда. «Ты же это любила» — господи, как её передёргивало от этого аргумента! От того, что он, чёрт возьми, мог оказаться лживой уловкой вроде её любви к алкоголю, к которой Кана апеллировала лишь для того, чтобы споить. Любила — ага, конечно! Такой душой обожала пьяные дружеские посиделки и гоготание над второсортными шуточками про сиськи, что теперь всеми силами держалась в стороне! Атмосфера вечной жизни, вечного балагана, в котором не нужно притворяться богатой леди с благородной кровью, отвешивать реверансы, улыбаться скромно, смеяться тихо; нет, нужно расслабиться и быть собой, простой и приземлённой — вот что пытались показать ей волшебники «Хвоста Феи», чувствовала она. Но понимание вновь не равнялось принятию. Шлейф тепла тянулся исключительно с глубин памяти, а не с реальности, и с каждым новым взглядом на побитых, обыденных до ужаса людей он становился всё прозрачнее. «Боги, — Люси в отчаянии закрыла глаза, — за что же я любила это место?» «За что называла его семьёй?» — Кана, — раздался спереди угрожающий женский голос. Эрза, тотчас узнала его Хартфилия. Что ж, время пьяницы на спаивание закончилось. Сейчас она уйдёт. Это хорошо, подумала Люси. Вот только радости не ощутила не капли, сведённая попытками удержать себя на месте, а не сорваться сию секунду же домой. Шумно. Грязно. Боже-боже-боже. — Что «Кана»? — неожиданно огрызнулась пьяница. — Алкоголь — лучшее средство для веселья.«Единственное, которое вы знаете».
Люси в ужасе вцепилась пальцами в сидение стула: это... это сейчас её мысли зашипели такой ненавистью?.. — Оставь это для другого раза. — В «другой раз» ты скажешь мне то же самое. — Право, Эрза, не обязательно же напиваться, — вклинился нежный голосок Миры, чьё внимание Хартфилия ощутила на себе секундой позже. — Небольшой стаканчик поможет расслабиться. Вот, держи, Люси. Люси заставила себя открыть глаза и поднять голову, едва не задевая протянутый стакан с пивом. Пахло... невкусно. Не ужасно, но Люси не видела ни единой причины, чтобы залить себе это пойло в рот. Господи, да почему все пытаются её споить?! — Не хочу, — повторила она, в этот раз уже без улыбки. — Вот заладила, — закатила глаза Кана. Она выхватила кружку из рук Миры и ткнула практически в нос: — Пей, кому говорят! Мы как бы заботимся о тебе, но нас не волнует твоё мнение, понимаешь? Опять. — Я сказала, не хочу! — выкрикнула она, порывисто вскакивая с места и выбивая пиво из рук Каны. Получилось так злобно, что в гильдии мигом настала тишина. Стихли драки, умолкли разговоры — за мгновение на ней, взбудораженной, раздражённой, сомкнулось внимание всех хвостатых, сквозившее волнением. «Что случилось?», «Почему Люси так злится?», «Звучало агрессивно», «Что на неё нашло?»... Люси схватилась за виски и зажмурилась, с трудом проглатывая желание закричать во всю глотку. Даже не что-то вразумительное — просто тупой крик, в который она выместила бы всю злость. Потому что — надоело, надоело, как-же-чёрт-побери-надоело! Это наплевательское отношение к её чувствам и желаниям, маскируемое под заботу, эта ни черта не нормальная атмосфера вечной пьянки, этот шум, эти драки по поводу и без — всё, всё, всё! Тридцать дней. Терпеть это ещё как минимум тридцать грёбанных дней Домой, отчаянно поняла Люси, ей срочно нужно домой. Подальше отсюда. Подальше от всех и вся. — Я устала. Я... мне нужно отдохнуть, — процедила она и ту же двинулась сторону выхода. Топ-топ-топ. В так и не нарушившейся тишине её шаги звучали оглушительно, а взгляды хвостатых вспарывали кожу не хуже ножа. «Они волнуются».«А нужно ли тебе такое волнение?»
«Они хотят как лучше».«Им плевать на твои чувства — так отплати и ты той же монетой».
«Нет... я же... хвостатая».«...»
«...правда?»
Люси сорвалась на бег столь резко, что едва не запнулась о собственные ноги. Желание выбраться наконец отсюда толкало к выходу почти осязаемо — так, словно в спину била огромная толпа. По сути, конечно, так оно и было, ибо непонимающие-растерянные-жалостливые взгляды хвостатых служили катализатором не хуже кулаков. Спасибо хоть, что без них. Спасибо, что умолкли хотя бы на эту секунду. Желчь в мыслях вновь породила ненависть: боже, она не должна так обращаться с друзьями! Не должна, не должна, не должна, чёрт возьми! Но из дверей «Хвоста Феи» Люси всё равно вылетела так, словно сбегала из вражеской крепости. Оставляла некогда дом за спиной так, словно он... никогда и не был домом?.. Впрочем, тут бы впору рассмеяться ломанным смехом: милая девочка, а есть ли этот дом у тебя вообще? Не тот, что зовётся таковым формально, лишь потому, что назывался так когда-то — а реальный, настоящий? Тот, в котором можно почувствовать себя капельку лучше просто потому, что это твоё, родное. Близкое. Дорожимое всем сердцем. Есть ли у тебя такой вообще, Люси Хартфилия? Хочешь сказать «да», верно? Тогда почему, очутившись на пороге своей квартиры, ты не чувствуешь ни капли домашнего тепла в этих стенах? Ватная слабость подкосила ноги, и Люси пришлось опереться спиной о дверь, чтобы не съехать обессиленной сломанной куклой на пол. Ведь ответ прост, боги, безумно прост: потому что всё здесь холодное, пустое, чужое, знакомое-незнакомое. Потому что всё здесь — прошлое, а она вырезанная из всеобщей картины фигурка, которую измяли, разорвали, выкинули на обочину, после чего покорёженную и истерзанную попытались вернуть обратно. Хах. Зачем?.. Щёлкнул замок на двери, скрылись уличные пейзажи за шторами, и квартира, несмотря на середину дня, погрузилась в лёгкий полумрак. Темно. И пусто-пусто-пусто. Люси судорожно забегала взглядом по предметам, силясь зацепиться хоть за что-то по-настоящему родное, спрятавшееся от амнезии и не получившее статус «это-дорого-сейчас-потому-что-было-дорого-раньше». Но не было ничего — всё не своё, всё чужое. Забытое. Отдалённое настолько, что легче назвать ненужным. И от последнего сердце заходилось болью, потому что в категорию мусора, хлама, больше не занимавшего места в её душе, попадало даже то, что создавалось собственными руками. С любовью. С немыслимым трепетом, сквозившем между строк. Роман. И письма матери. На глаза набежали отчаянные слёзы: боги, она толком не помнила даже маму! «Мама, сегодня сбылась моя мечта...»«А сегодня...»
Люси без сил рухнула на колени перед кроватью и, уткнувшись носом в одеяло, заплакала. «...ведь я вступила в «Хвост Феи» — лучшую гильдию в Фиоре!»«...а сегодня я разбита, забытая мама».
~*~
— Полный провал, да? — безрадостно протянула Кана. Эрза ответила ей тяжёлым молчанием. Ни слепой, ни глухой до чувств друзей она не была, поэтому в том, как Люси покинула «Хвост Феи», увидела всё: усталость, возведённую в абсолют, тонну-другую непонимания и больше всего — раздражения. На себя. На хвостатых. Да, затея оказалась полностью провальной, потому что Люси не просто не откликнулась теплом на хвостатую атмосферу — напротив, ужаснулась, отстранилась. Возможно, даже возненавидела. Люси Хартфилия, которая ненавидит «Хвост Феи». Боги, перехватило у неё дыхание. — Я пойду за ней, — сказал Грей, поднимаясь с места. Надо его остановить, подумалось Эрзе. Сейчас Люси определённо точно не воспримет его визит как нечто положительное. Она разозлится, встретит в штыки раздражёнными взглядами и словами, которые ранят, и тогда пропасть между ними станет ещё больше и не сомкнётся до конца амнезии, ибо Грей, получивший столь ядовитую реакцию, перестанет делать шаги навстречу. Поэтому — нельзя. Не иди. Ты волнуешься, но не иди, Грей, пожалуйста, не иди. Не приближайся к той, кого любишь больше всего на свете. К той, кого потерял. Из-за своей ошибки. Из-за оплошности Эрзы. Эрзы, которая, видя последствия собственной безответственности, не могла раскрыть рта. Существовать тоже, если честно, хотелось не очень, особенно в кругу близких друзей, получивших приказ буянить особенно сильно и теперь не понимавших, что пошло не так. Что они сделали не так, раз милая Люси больше не испытывала любви к «Хвосту Феи». Хах. Усмехнуться бы, да только губы намертво сомкнулись. Ни улыбнуться, ни сказать: «В случившемся нет ни капли вашей вины. Только я виновата в этом». В том, что Люси потеряла память. В том, что закрывала глаза на возрастающее напряжение подруги, до последнего надеясь, что вскоре Люси разменяет его на радость. И в том, что сейчас не смела остановить Грея, шагающего в пропасть, тоже. — Нет! — твёрдо сказала Мираджейн. Грей слегка сбавил шаг и обернулся, но не остановился полностью — не думал отказываться от затеи. — Плохая идея, — поддержала Кана, меланхолично отхлёбывая из бутылки. — Поддержать подругу — плохая идея? — взъелся Фуллбастер. — Поддержать такую подругу — да. Она тебя сейчас взашей прогонит. Не занимайся мазохизмом Нацу. Упоминание Драгнила подействовало как ушат холодный воды, заставивший Грея вздрогнуть и резко остановиться. Он нахмурился, сжал кулаки и сцепил зубы так, что лицо исказила воистину жуткая гримаса, но волшебники «Хвоста Феи» не испытали ничего, кроме сочувствия. «Мы понимаем, Грей». «Нам так жаль, Грей». «Терпи, Грей». Скоро всё пройдёт, вот увидишь. Скоро всё наладится, а пока набирайся сил, нервов и терпения. Жди — когда уляжется внутренняя буря и вернутся воспоминания Люси. Жди — как Джувия, смиренно переживающая зиму. Как Джувия. Злость на лице была мгновенно вымещена растерянностью. Болезненная слабость разжала кулаки и губы, и Грей судорожно глотнул воздуха. Вот, значит, как ты себя чувствовала, да, Джувия? Когда в ответ на всю подаренную за два года теплоту получила: «Нет. Ты мне не нужна». Что ж. Справедливо, наверное, что жизнь отплатила ему тем же. Правило бумеранга работало безотказно, и Грей, никогда не отрицавший, что поступил с Джувией ужасно, получил своё. Справедливо. Но не легче ни черта. Засунув руки в карманы пальто и не отняв мрачного взгляда от пола, Грей двинулся к выходу. — Куда собрался?! — крикнула Кана. — Домой, — огрызнулся он. Во всё ещё царившей тишине судорожный вздох Альбероны — проглатывание возмущений, готовых было прорваться наружу, но мигом вставших поперёк горла от такого ответа — прозвучал так звонко, что расслышал даже его обычный человеческий слух. Мысленно — только мысленно, ибо в реальности губы отказывались разжиматься из плотной линии — Грей усмехнулся: какое простое, какое обыденное и какое благодаря этому действенное слово. Давшее понять абсолютно всё. Заставившее вновь вернуться мыслями к неприятному. Заставившее заткнуться и оставить его в покое. Ибо вот уже как два дня между «домом» и «Люси» не стояло знака равенства.