Before you go

Парень не задаёт вопросов. Кажется, ему всё равно. Ему даже стоп-слово не нужно. Даже гарантия, что он выйдет отсюда живым. Тайрелл привык видеть если не страх, то хотя бы недоумение. Конечно, продавая себя, привыкаешь ко всякому, но… Он скользит взглядом по лежащему на белом покрывале парню. Снял кроссовки, и на том спасибо. Чёрная одежда скрывает его тело, серое безразличие во взгляде — душу. Тайрелл не занимается с ними сексом, так низко он ещё не пал. Ему плевать на их телосложения и лица, но сейчас… Он ловит себя на мысли, что хочет, чтобы парень поднял руки, и кожа между худи и джинсами обнажилась. Хочет увидеть линию его талии и бедренные кости. Не касаться, только посмотреть. Но если этого будет мало… Тайрелл нервно вдыхает. Без «если». — Готов? — он не уверен, что спрашивает его, а не себя. Вместо ответа парень поднимается, достаёт из кармана флакончик, высыпает немного порошка на столик, занюхивает дорожку и рушится обратно на кровать. Тайрелл опускает руки ему на шею. Сдавливает сначала мягко, вслушиваясь в пульс. Биение сердца завораживает: его ничего не стоит остановить. Отнять жизнь проще, чем кажется. Рушить всегда проще, чем создавать. Тайрелл сдавливает сильнее, Тайрелл душит. Это его дорожка. Это его наркотик — чувство, что кому-то не хватает воздуха, что ещё чуть-чуть — и кто-то будет умолять остановиться. Только он не молит о пощаде. Когда Тайрелл усиливает хватку, он лишь подаётся ему навстречу, словно умоляя о чём-то совсем другом. Будто готов шептать: «Пожалуйста, продолжай». Тайрелл чуть расслабляет руки. Без сопротивления это почти не опьяняет, но… Опьяняет что-то другое. Что-то ещё сводит с ума. Запах его кожи? Безразличие на грани бесстрашия, застывшее в глазах? Слишком плотно сжатые губы? Тайрелл никогда так не делал — он опускается ниже, потому что хочет ощутить их вкус. Но теперь в глазах парня мелькает страх. Словно смерть пугает его совсем не так, как это внезапное, нечаянное сближение. Отстраняясь, он хрипло выдыхает: — Я не целуюсь. Кажется, ему вправду страшно. Похоже, он ждёт от людей лишь боли. Похоже, он дрожит, и всё, чего теперь хочет Тайрелл, — во что бы то ни стало превратить дрожь страха в дрожь наслаждения. Показать другую сторону. Украсть его боль. Тайрелла не душат, но он задыхается. Замерев в миллиметре от его губ, скользнув рукой с шеи на грудь, потянув замок худи вниз, он шепчет: — Кажется, стоп-слово всё-таки нужно.

***