Люминофор

— Но как я смогу узнать его, когда встречу? Слова прозвучали более отчаянно, чем хотел Германн. Он оглянулся через плечо на свою сестру Карлу. Она нахмурилась и завязала еще один узел на затемнителе, подгоняя странную одежду под его размер. — Ну, во-первых, ты, наверное, не найдешь его. Я хочу сказать, никому в нашей семье это не удалось, и я не надеюсь, что у меня или у тебя это получится. А во-вторых — правда, я не уверена в этом — говорят, что когда ты прикасаешься к своему соулмейту, твое Свечение становится очень ярким. Германн охнул, когда она затянула последнее крепление затемнителя и отступила назад, оглядывая результат своей работы. — Но ведь Свечение есть всегда! Как отличить то самое от обычного? Германн поморщился, сердито глядя на черную ткань, туго обтягивающую его грудь. Затемнители были придуманы и созданы специально для того, чтобы блокировать Свечение. Внешне они напоминали Германну эластичные бронежилеты. Мальчик тихо и горестно вздохнул и умоляюще посмотрел на сестру. — Я не понимаю, зачем мне нужно надевать эту штуку. Она повернула его к себе, поправляя эластичный воротник затемнителя, чтобы тот плотно прилегал к его ключицам и шее. Германн неловко дернулся, когда она коснулась его кожи. Это заставляло его чувствовать себя слабым и уязвимым. Со временем он все больше и больше избегал прикосновений. Впрочем, в его семье никто не был особо тактильным, так что это было довольно легко. — Отец говорит, что это неприлично, когда твои эмоции видны всем. К тому же, школы-интернаты требуют, чтобы ученики носили затемнители, так что тебе нужно будет привыкнуть к нему за летние каникулы. Она очень хорошо подражала Ларсу, поджав губы и стоя с идеально прямой осанкой. — Германн, Свечение будет отвлекать от уроков и домашних дел. Мы не должны позволять таким вещам мешать нашим занятиям, верно? Германн застегнул рубашку и натянул свитер через голову. — Никто из ребят их не носит… Карла с нежностью посмотрела на него и жестом пригласила сесть рядом с ней на безупречно заправленную кровать. — Ну, десять лет — очень ранний возраст, чтобы у человека появилось Сияние души. У меня до четырнадцати не было ни одного такого сна. Германн пожал плечами, и странное тепло в его груди приятно забурлило, как газированная вода, шипящая в холодном стакане. Это ощущалось приятно и иначе, чем раньше. Он все еще ощущал тепло за ребрами, даже когда свет угасал. — Почему мы не можем вспомнить, что говорит наш Анима во снах Свечения? Это нечестно. Карла горько усмехнулась. — Честно? Кто сказал, что жизнь честна? Я почти ничего не помню из своих снов Свечения. Чаще всего, все, что остается — это просто затянувшееся воспоминание об ощущениях. Германн грустно нахмурился и покачал головой. — Я помню рыбу. Там были сотни и сотни рыб, но я очень хотел увидеть только одну из них. Она была маленькой, ярко-зеленой, и на ее чешуе были золотые крапинки… Карла растрепала его волосы и, схватив одну из накрахмаленных подушек с кровати Германна, легонько ударила его ей. — Значит, твой соулмейт — рыбка? — Что? Н-нет! Карла снова несильно ударила его и вытянула вперед губы. Она пару раз чмокнула губами и крепко поцеловала его в щеку. — Германн, sternchen*! Поцелуй меня, я тоже рыбка, буль-буль, я тебя люблю! Выражение смертельной серьезности исчезло с лица Германна, и он рассмеялся, схватив еще одну подушку, чтобы ударить сестру по спине. — Замолчи, Карла! Я найду его, вот увидишь! Я не сдамся, пока не найду его! Она скатилась с кровати на пол и стала смотреть на светившиеся в темноте пластиковые звезды, которые украшали потолок спальни ее брата. Они были любовно выложены в аккуратные созвездия. — Тогда тебе придется придумать математическую формулу, чтобы вычислить его… или просто проверять каждый аквариум, который тебе попадется. Германн бросил в нее подушку и поднялся, пытаясь удержать равновесие. Края затемнителя впивались ему в ребра и натирали кожу. Рано или поздно на их месте будут волдыри, Германн это чувствовал. — Я ненавижу эту штуку! И до сих пор не понимаю, зачем мне надо ее надевать!