Люминофор

— Прошу прощения… Не могли бы вы повторить? Врач посмотрела на Германна с состраданием, но от такого взгляда стало только хуже. Это продолжалось мгновение, которое навсегда осталось в памяти Германна незаживающей кровоточащей раной. — Рассеянный склероз, доктор Готтлиб. Германн сглотнул и почувствовал, что его гортань была сухой как кость. Его грудь пылала болезненным жаром, и все, что он мог сделать – кивнуть так слабо, что (он был уверен в этом) женщина в белом халате не увидела этого. — Я… Да, я понимаю. Но, боюсь, я почти ничего не знаю об этом заболевании. Академия отправила его к специалисту не из штатного персонала. Это было первым знаком, после которого следовало насторожиться. — Рассеянный склероз протекает не быстро, и вы поначалу будете замечать лишь незначительные постепенные изменения, доктор. Тремор в руках и проблемы со зрением, которые вы испытывали… Он прекратил слушать. Карла сказала бы, что он чересчур мелодраматичен, но Германн чувствовал, что его жизнь закончена. Не жизнь как время до смерти, а жизнь, которую он бережно спланировал. Жизнь, которую он выстроил кирпичик за кирпичиком с терпением и ежедневным упорным трудом. Врач продолжала говорить, ее голос был таким же добрым и спокойным. Она даже обращалась к нему не как к коллеге, а как к одной из множества папок в металлическом ящике стола. Германн почувствовал, будто его внутренности сжимаются в тугой узел, но он твердо решил не показывать врачу свою слабость. Приемный кабинет был хорошо обставлен, его стены — выкрашены в светло-лососевый, этот цвет должен был успокаивать и создавать ощущение комфорта. Мебель была сделана из темного дерева, а за столом врача стоял внушительный аквариум с тропическими рыбками. Германн стал рассматривать его, и боль, гложущая его изнутри, отступила. Слова врача проникали сквозь плотный барьер, который Германн начинал возводить вокруг своего сознания. Такие слова как физиотерапия, прогрессирующий… и смертельный. Все его мысли были заняты рыбками, и жар в груди постепенно сменялся знакомым сиянием, которое он часто ощущал, очнувшись ото сна. Предательские сигналы от его второй половины, которые успокаивали его даже на неизмеримом расстоянии. Он кивнул, чтобы показать врачу, что слушает ее, но в его голове были только плавники и мягкие водяные вихри. На мгновение ему показалось, что из-за пластикового черепа и пиратского сундука, из-под крышки которого вылетали пузыри, на него смотрит маленькая зеленая рыбка с золотыми крапинками. — Доктор Готтлиб?.. Доктор Готтлиб? Германн резко обернулся к ней, пытаясь выбросить из головы взгляд, который ощутил мгновение назад. В аквариуме были только обычные тропические рыбки, ничего, кроме причудливых рыб-клоунов, копошащихся среди искусственных кораллов и пестрых пластиковых камней. — Да? Прошу прощения, доктор Шарп. Я… Боюсь, я был здесь только наполовину. Она улыбнулась ему, это должно было символизировать что-то вроде искреннего сочувствия. — Понимаю, сложно сразу принять такой диагноз. Вам нужно будет лучше заботиться о себе. Я бы еще посоветовала вам пользоваться чьей-нибудь помощью при ходьбе. Германн перебил ее, вопрос обжег ему горло. Это не имело смысла, но он все-таки спросил. — Мой Анима… будет чувствовать боль? Врач моргнула, глядя на него так, будто он спросил о чем-то настолько необычном, что она понятия не имела, как ответить – словно он спросил о брачных играх пингвинов или параллельных вселенных. — Я… не могу сказать точно. Я не думаю, что кто-нибудь спрашивал меня об этом. Боюсь, это вне моей… Германн сжал подлокотник кресла дрожащей рукой, его лицо покраснело от смущения. — Прошу прощения, доктор Шарп… Это было праздное любопытство. Искусно избежав рукопожатия с доктором, когда она протянула ему руку, Германн откланялся с преувеличенной вежливостью. Он успел дойти до парковки, когда на глазах выступили слезы. Прислонившись к чьей-то машине, он всхлипнул, решимость во что бы то ни стало не показывать эмоции была сломлена. Его собственный голос неприятно царапнул слух, когда он пробормотал: — Господи, как же все плохо.