Казначей преступного мира

      Прилетев по делам бизнеса в Париж, Максимильен, разумеется, не мог не заглянуть в «Luna», где подавали такое чудесное масло, и где всем заправляла такая чудесная хозяйка. «Это и значит, проникнуться духом Франции», как любил говаривать сам Максимильен. Этот маленький ритуал давно уже стал его привычкой.       Мондатта прилетел в Париж с очередной публичной речью. Он никуда не ходил и никаких заведений не посещал, всецело погруженный в свою просветительскую миссию. Он не проникался духом Франции. Для него — все едино, что Париж, что Тимбукту. Это тоже привычка Мондатты.       Все бы ничего, если бы Макс не знал о приезде своего старого знакомого в город. Даже сидя за столом кабаре, Макс все никак не мог сосредоточиться, ежесекундно возвращаясь мыслями к Мондатте. Его выступление должно было начаться через полчаса на Марсовом поле. Совсем рядом с Эйфелевой башней. Впервые за долгие годы судьба свела их так близко — и так далеко. Максимильену стоило лишь пересечь Сену, но в эту минуту это было все равно что перейти Рубикон.       Пока Макс размышлял, отзвучали последние ноты песни. А до встречи с бизнес-партнером оставалось еще очень много времени. Слишком много времени. И подведя в уме некую черту, Макс быстро допил остатки масла, расплатился и поспешил на выход. Телохранители тут же подали своему боссу шарф, который тот надел на манер кашне, а затем принесли его мягкое кашемировое пальто. Уже через несколько секунд Максимильен покинул теплый полумрак заведения, выйдя на холодную, осеннюю улицу.       — Куда, месье? — равнодушно спросил водитель.       — Площадь Жак Рюэф.       — Принято, месье.       Шофер мягко повернул руль, блестящий полировкой и пахнущий кожей. Кортеж Максимильена выехал к мосту.       — Примерное время прибытия — тринадцать минут. — бросил через плечо водитель.       — Прекрасно, можете не торопиться.       Если бы кто-то спросил Максимильена, зачем он это делает, он не смог бы дать внятного ответа. Он и сам не понимал, что влечет его на Марсово поле. Наитие? Нечто... бессознательное? А может, просто тоска по своему старому другу?       Пока ехали, Максимильен разглядывал невероятно колоритные улочки, но на самом деле совсем не замечал красоты Парижа. Просто пялился невидящими глазами в окно. Даже перед своим шофером следовало держать лицо.       Как и было сказано, вскоре автомобиль пересек реку и подъехал к Эйфелевой башне. Водитель перестроился на крайнюю полосу и свернул набок. Мимо проплыл темно-зеленый массив парковой зоны, уже наполняющийся людьми и омниками, шедшими около паркинга с зонтами и воздушными шариками. Поверх их голов виднелись шпили наспех поставленных палаток и экологичных сборных домиков. В одной из этих построек наверняка и находился Мондатта, в этот самый момент готовящийся к ответственному выступлению. Наверняка в той, что была позади возведенной посередине трибуны, думал Максимильен. Вокруг нее как раз толпилась куча обезличенной охраны. А вот в темном проеме палатки мелькнуло что-то бело-золотое, и Максимильен поспешил отвернуться, силясь уверить себя, что с такого расстояния все равно не мог различить, точно ли это был Мондатта.       Только когда послышался шум оваций, Максимильен опустил стекло машины. Мондатта уже стоял на помосте, субтильный и белоснежный, совсем такой, каким Макс его запомнил. Разве что глаза сияли чуть тусклее.       «Даже омники стареют!» — меланхолично подумал Макс.       Монах взошел на трибуну и столь широко распростер руки, будто желал обнять всех-всех присутствующих. Отовсюду засверкали вспышки фотокамер.       — Люди, роботы — все мы элементы одной сферы!       Максимильен и не пытался вникнуть в слова своего бывшего наставника. Все его мудрые речи он помнил наизусть. Когда-то Макс изучал их часами напролет, но это время давно ушло, и сейчас он не слушал, но смотрел, и чем больше он вглядывался в своего наставника, тем больше замечал, как же сильно тот изменился. Вот левая рука несколько дрожит в своей высшей точке — должно быть, разболталась парочка шарниров. Вот на мудром, одухотворенном лице прибавилось едва заметных царапин. И говорил Мондатта чуть иначе чем обычно. Нет, конечно, микрофон позволял донести голос монаха до всех его слушателей, но... омники могли различить подпорченный голосовой синтезатор. Это едва заметно и совершенно недоступно для тех, кто не знал Мондатту раньше и не мог сравнить. Но Макс-то знал.       Всего на секунду голубой чистый взгляд монаха столкнулся с кроваво-красным. Мондатта на миг остановился, взяв эффектную, солидную паузу. А затем продолжил, такой же благожелательный, как и прежде.       Аплодисменты, восторг публики. Макс не слушал.       Когда все закончилось, Мондатта сам подошел к бывшему ученику. Он пару секунд вглядывался в лицо Макса, а затем мягко склонил голову на плечо.       — Не ожидал тебя здесь встретить, друг мой. Какими судьбами?       — Я здесь случайно. Встреча с моим бизнес-партнером перенеслась на вечер, и я решил от скуки заглянуть.       — От скуки? — проницательно перепросил Мондатта       — Да. — Макс пригладил свои «волосы», — А ты хорошо держал речь. Впечатляет.       — Спасибо. — чинно кивнул Мондатта, складывая руки на животе и пряча кисти в широких рукавах. — Однако, я чувствую, что есть и другая причина, мой мальчик. Есть ли что-то, что ты хочешь мне сказать спустя столько лет?       Максимильен на секунду замер.       — Нет. Ничего. Я здесь просто, чтобы увидеть тебя.       Солнце скрылось за свинцовыми тучами, предвещавшими скорый дождь. Подул ветер, катая по траве пустую бутылку из-под воды.       — Ну что ж, ты меня увидел.       — Да. Увидел.       Максимильен откинулся в кресле и поднял окно, злясь от того, как неспешно оно ползет вверх. Негромкий стук наконец отрезал прохладу осеннего города от теплоты кожаного салона.       — А теперь на встречу. — бесцветным голосом сказал Максимильен.       — Адрес тот же? — равнодушно спросил водитель.       — Адрес тот же.       Омник подпер скулу кулаком и откинулся на спинку, принципиально не глядя в сторону Мондатты, все еще стоящего около машины. Все еще глядящего туда, где сквозь тонировку просвечивали красные глаза Максимильена. Наконец, автомобиль тронулся, повинуясь профессиональным, отработанным движениям шофера. Они вновь обогнули парк, выехали на дорогу и поехали обратно к Сене.       Наверное, стоило сказать, что Максимильену горько было терять друга в лице Мондатты. Или как он доволен тем, что со старым монахом все было в порядке. Или что он по-прежнему верит в человечность омников и их душу, как и учил Мондатта. Что соль конфликта была только в том, что Максу не шла роль просветленного святоши. Но что толку думать об этом теперь? Эта возможность осталась там, на Марсовом поле, у подножия Эйфелевой башни.       Макс достал свою счастливую фишку и принялся методично крутить ее в руке.       За окном проносился осенний Париж, расцвеченный красными и золотыми листьями.       В салоне было тепло и хорошо.       Момент утек сквозь пальцы совсем как капли начинавшего накрапывать дождя.