Фантом нашего прошлого

Проснувшись, Микеланджело даже не сразу вспомнил, где находится. Первое, что он увидел, открыв глаза — полная темнота, в которой спустя несколько минут понемногу начали очерчиваться предметы и мебель. Его комната. Тот же кусок мраморной глыбы, то же задёрнутое плотными шторами окно, тот же бардак, который ему так привычен, а сам он по-прежнему сидит на полу, как и до того, как он уснул. Кажется, пробуждение настигло его посреди ночи. Голова была пуста, мысли и воспоминания лишь обрывками всплывали в сознании. Буонарроти потёр глаза, прогоняя остатки сна и пытаясь восстановить события, произошедшие до того, как он погрузился в царство Морфея незаметно для себя. Он был с заместителем, шёл на открытие зала, а потом... Последний кусочек памяти был вбит в его голову подобно железному гвоздю. Мике всё ещё в своей комнате, в музее Баретта, но единственное, что было не так — через пару дверей от него никто не жил. Он до последнего был уверен, что всё происходящее — розыгрыш. Честно, до сих пор так считает. Ведь не мог да Винчи пропасть так просто, не оставив после себя ни памяти, ни картин. Это попросту невозможно. Его уход из музея наверняка привлек бы много внимания, и незамеченным бы это не осталось. Но Микеланджело просто не удавалось подобрать никаких действительно разумных объяснений тому, что он увидел. Разве что... Всё произошедшее могло быть уж больно реалистичным сном, от которого он только что очнулся? Быть может, пробуждение днём было лишь видением во сне, который отражал его внутреннее состояние после ссоры с да Винчи? Да, это действительно звучит правдоподобно. Микеланджело подорвался с места, желая как можно быстрее проверить эту теорию, увидеть заспанные глазки да Винчи, которого он наверняка разбудит посреди ночи, с облегчением выдохнуть, очистить свою совесть извинениями и навсегда забыть этот сон, будто и не было его никогда. С первым же шагом он ударился ногой о брошенный где попало молоток и зашипел, хватаясь за ступню и медленно скатываясь обратно на пол. Нет, всё же в темноте в его комнате торопливо передвигаться не стоит. Но надолго он в таком положении задерживаться не стал — едва боль утихла, встал и распахнул дверь, намереваясь идти прямиком в комнату да Винчи, но ему в глаза уже через секунду бьёт яркий свет карманного фонарика. Микеланджело прищурился и прикрыл рукой лицо, когда увидел, что его ночным посетителем является Аой, явно испуганная резко открывшейся дверью комнаты. — Микеланджело! — Простите, я не знал, что Вы здесь, — парень нащупал выключатель и зажёг лампу в комнате, отчего свет залил и прилежащий к входу участок коридора. Куратор выключила и убрала фонарик, — почему Вы сидите на полу? — Ох, я давно тебя жду... — она поспешила встать, — звала тебя, но ты не отвечал, и я подумала, что ты спишь. Хотела узнать причину твоего поведения сегодня днём. Что на тебя нашло? Микеланджело прошиб холодный пот. Ему даже не пришлось идти и стучать в дверь да Винчи, чтобы все его хрупкие надежды разбились в пух и прах. Это произошло на самом деле, не сон и не фантазии лишённого свежего воздуха воображения. — Я... Микеланджело не знал, что он собирается ответить, и какой ответ вообще устроил бы Аой. Перепутал сон с реальностью? Словил галлюцинацию? Пошутил? Буонарроти судорожно перебирал в голове возможные варианты, пока заместитель просто молча ждала ответа. — Мне тогда приснился сон, — наконец заговорил скульптор, — и я не смог разграничить реальность и вымысел. Он избегал прямого контакта взглядами с девушкой, боясь быть недостаточно убедительным, но та, кажется, немного успокоилась. Поверила. — Всё же, стоит чаще выходить из комнаты, Микеланджело-кун, — говорила Аой, — тебе нужна связь с реальным миром и реальными людьми. Речь идёт о твоём здоровье. Микеланджело цокает. Во все времена заместитель и художники всегда заводят одну и ту же шарманку. — Я понимаю. И... Пожалуй, Вы правы. — Я рада, что ты это осознаёшь. Если понадобится помощь, обращайся ко мне, хорошо? — она всё ещё была обеспокоена самочувствием парня. — Ну, как видите, я в порядке, но спасибо за Вашу помощь. Вы не против, если я вернусь в комнату? — О, да, конечно. Спокойной ночи, Микеланджело-кун! Отдохни как следует, — Аой кивнула и поспешила удалиться, видимо, не желая утомлять скульптора продолжением этого разговора, тем более когда они уже всё выяснили. Парень снова закрыл дверь, но свет не выключил. Просто осторожно прошёл к кровати и лёг на неё, сверля взглядом верхний ярус, как и прошлым вечером, когда всё ещё было нормально. Теперь он окончательно убедился в том, что этот крайне нереалистичный, ничем не объяснимый сюжет всё-таки происходит на самом деле. Безусловно, выглядело как парад бреда и абсурда, и в эпицентре всего происходящего был именно Микеланджело. Как он оказался в этом... Месте? Пространстве? Куда он вообще попал? Это параллельная вселенная, другая ветка времени или что-то ещё более странное? Буонарроти не знал. Не разбирался в подобных вещах. Хотя когда-то да Винчи, если ему не изменяет память, разговаривал с Рафаэлем на эту тему, видимо, делясь результатами своих исследований, однако Микеланджело даже краем уха слушать об этом не стал. «Вот и зря». Мике понятия не имел, чего ожидать от места и времени, в котором он оказался сейчас. Всё было таким обычным, но, вместе с тем, совершенно чужим. Он не должен быть тут, не этому месту он принадлежит. Но по какой-то причине он всё же оказался здесь, сохранив старые воспоминания. Хотя, казалось бы, этот «мир» (Буонарроти действительно проще считать, что это параллельная вселенная) абсолютно такой же, как и старый. Вот только в том времени, которое помнит скульптор, он, пусть и нехотя, но выходил из комнаты и участвовал во многих мероприятиях музея. А здесь же... Покидал ли он свою комнату вообще? Может, кто-то из художников и вовсе на открытии зала впервые увидел Буонарроти воочию? Парень даже предположить не мог. И совсем неясно, кому доверять можно, а кому не стоит. Изменился ли кто-то ещё в этой вселенной, если единственная деталь, что была иной — отсутствие да Винчи? Оставалось только гадать. Ведь, если даже после второго пробуждения он не очнулся в своём настоящем доме, вероятнее всего, этот сон закончится ещё нескоро. Если, конечно, не продлится вечно. В ту ночь Микеланджело так и не сомкнул глаз.

***

Вялость и непонятная усталость прицепились к Микеланджело с первых секунд, как только он заставил себя подняться с кровати и натянуть на себя кофту. Возможно, причиной является отсутствие сна ночью и бесцельное лицезрение потолка на протяжении нескольких часов. Работать не хотелось совершенно, взгляд даже не цеплялся ни за мрамор, ни за инструменты. Заниматься ничем физическим впринципе он не собирался. Однако проводить весь день в комнате, что удивительно, парень тоже не горел желанием. Что ж, пожалуй, этот день в таком состоянии является отличной возможностью для того, чтобы последовать совету Аой: выйти из комнаты и получить ту самую связь с реальным миром. Быть может, это и правда пойдёт ему на пользу. Ведь, в любом случае, узнать побольше о местных художниках действительно нужно. С этой мыслью Микеланджело закрыл за собой дверь собственного убежища и направился дальше по коридору в сторону кухни: есть хотелось уже давно. Скульптор относился к этой вылазке наружу как к разведческой операции. Необходимо было собрать максимум информации, которая бы помогла ответить на главные вопросы: что же делать дальше? Как подстроиться под этот мир? И, самое главное, будет ли он к нему так же добр, как его старый, или же примет куда враждебнее? Пока что парень доверял лишь Аой, ведь только с ней удалось поговорить. Но девушка осталась такой же, какой Микеланджело её запомнил. Добрая, заботливая, всегда готовая помочь художникам под своим крылом. И хотя бы это уже радовало его. Уже подходя к кухне, парень услышал какое-то копошение и грохот посуды. Кто-то уже на ногах в такую рань? Микеланджело осторожно заглядывает в дверной проём и видит кружащего вокруг стола Губерта, быстро передвигающегося от плиты к холодильнику, от холодильника к столу с продуктами и обратно. Видимо, он готовил завтрак, да ещё и, судя по количеству необходимых ему ингредиентов, для всех художников музея. Когда старший ван Эйк повернулся к двери, обратив внимание на звук шагов, Микеланджело уже одной ногой переступил порог, хоть всё ещё и не решался зайти и прервать занятого парня. Но тот лишь удивлённо захлопал глазами, после чего расплылся в улыбке. — Микеланджело-сан, заходи, чего стоишь в дверях! Ты так рано проснулся. «Я и не спал», — пробурчал про себя скульптор, но вслух лишь неопределённо хмыкнул и кивнул. Он зашёл на кухню и сел на ближайший к двери стул, наблюдая за осторожными движениями рыжего. Он словно и не ходил, а порхал по комнате подобно бабочке, тихонько что-то напевая себе под нос, пока помешивал тесто для блинчиков в большой миске. Он так старается, готовит такое количество еды... Неожиданно Буонарроти подал голос. — Может, я мог бы помочь? Эти слова, кажется, очень удивили Губерта. Он явно не ожидал, что кто-то вроде Микеланджело предложит ему свою помощь, да ещё и по собственному желанию. И это неслабо раздосадовало парня: неужели здесь он настолько закрыт, что даже никому ни разу не оказывал помощи? — Ну... Конечно, если ты хочешь! — оживился ван Эйк, — Приготовить нужно ещё много чего, поэтому я не откажусь от ещё одной пары рук. Микеланджело на эти слова кивнул и, встав с места, подошёл к той части стола, где творил кулинарные чудеса Губерт. Тот выдал ему нож и тарелку овощей, наказывая нарезать их на салат. С острыми предметами Микеланджело хоть и не дружил, но общался тесно, потому не стал противиться и начал аккуратно резать помидор, стараясь по невнимательности не полоснуть себе лезвием по пальцам. — Я даже рад, что ты пришёл сюда, — заговорил старший ван Эйк, — честно признаться, я почти забыл, как ты выглядишь. Микеланджело лишь нервно хихикнул. Значит оказался прав. Интересно, с сколькими художниками музея ему придется таким образом заново знакомиться? — После вчерашнего дня слова директора о том, что мне надо чаще выходить из комнаты, уже не кажутся пустыми. Отчасти, это не было неправдой, и этот факт радовал Буонарроти — врать он умел очень плохо. — Да, точно! — Губерт резко повернулся к нему, продолжая помешивать тесто в миске, — Что произошло с тобой вчера? Мы неслабо перепугались... — Ничего особенного, — Мике начал внимательно следить за тем, как он режет пучок зелени, следовавший после помидоров, — приснился очень реалистичный кошмар. — И всё? — ван Эйк удивлённо наклонил голову, — Ты был настолько чем-то испуган, что был похож на белую простыню. Обычный кошмар настолько сильно повлиял на тебя? — Д-да, — Микеланджело осекся, чувствуя, как становится сложно продолжать разговор и сохранять хладнокровие. Губерт может в любой момент понять, что не всё так просто. Однако тот не стал заострять на этом внимание. Или же просто не хотел докучать скульптору вопросами? В любом случае, парень был ему за это благодарен. Завтрак был готов уже через полчаса. Микеланджело нетерпеливо глотал слюнки и пытался унять пение китов в своём животе, ведь, как бы то ни было, он жутко хотел есть, ведь со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки. Но начинать общий завтрак, который они готовили для всех, без этих самых всех — явно неправильно. Потому Микеланджело терпеливо сидел и ждал вместе с Губертом на кухне, пока к столу лениво подтягивались сонные художники. Видеть их лица, когда в поле их зрения попадался сидящий за столом Микеланджело, было бесценно. Кто-то спрашивал, как скульптор себя чувствует, кто-то просто недоверчиво косился на парня, но ничего не говорил. Лицо Рафаэля и вовсе, едва ему стоило переступить порог кухни, исказилось какой-то непонятной злостью, проступающей из под маски безразличия. Но, так или иначе, это было очевидно: вчерашнее происшествие, раз уж оно не оказалось просто страшным сном, сильно потрепало нервы не только Микеланджело, но и всем вокруг. В этом мире такие выходки для него были чем-то невероятным. Завтрак прошел спокойно, Буонарроти бы даже сказал: «как обычно». Но странное чувство ни на секунду не покидало его. Это было что-то иное. Не то, к чему он привык. Словно сама атмосфера изменилась, заставляя время от времени подрагивать пальцы на руках от непонятной тревоги. Микеланджело сжал кулаки под столом, вслушиваясь в разговоры художников. Обсуждали работу, подготовку к ближайшим мероприятиям и последних самых запомнившихся им покупателей. Ни одна из рассказанных за столом историй, естественно, не была Микеланджело знакома. Он просто не мог присутствовать в это время, и сами его коллеги это прекрасно понимали. Поэтому, должно быть, и не замечали его, даже не пытаясь заставить Буонарроти влиться в разговор, как это обычно бывает. А ещё за столом не было ребёнка, скучающе протыкающего вилкой желток в своей порции глазуньи. Микеланджело сверлил взглядом стул, на котором обычно сидел маленький художник. Сейчас там разместился Рафаэль, беззаботно щебечущий с Энгром и Джотто, и Микеланджело невольно усмехнулся: прежний Рафаэль Санти всегда мечтал достичь величия да Винчи. Может радоваться: в одной из параллельных вселенных ему это удалось. Поймав на себе чужой взгляд, Рафаэль резко повернул голову в сторону Микеланджело и нахмурился, вопросительно уставившись на скульптора. Тот поспешил опустить глаза в свою тарелку и закрутить в пальцах вилку. Что-то в местном художнике Рафаэле было жутким. Что именно, Микеланджело не понимал, но тяжесть чужого внимания было выносить намного труднее, чем его доброту и постоянную заботу, в которой он мог бы сравниться разве что с Губертом. «Кем ты стал в этом мире?» — мысль пронеслась в голове Буонарроти буквально за миг, когда за столом художники начали греметь пустыми тарелками — с яичницей было покончено, настал черёд блинов. Никто не нёс к столу взбитые сливки.

***

Попытки отвлечься работой над скульптурой не дали никаких результатов. Ударяя по камню в очередной раз, Микеланджело думал о том, что такими темпами всё, что он сделает — испортит материал, который было жаль тратить на обычное баловство, а не на серьезную работу или важный заказ. Поэтому уже после седьмого промаха инструментом, из-за чего Буонарроти вновь чуть не отбил себе пальцы, было решено оставить эту затею. Скульптор отбросил молоток и зубило и зарылся пальцами в свои растрёпанные волосы. Всё происходящее с ним вызывало ужасную усталость и боли в голове. Мозг Микеланджело словно начал работать на несколько процентов усерднее против воли его хозяина, и это до жути бесило, так ещё и заставляло почувствовать себя некомфортно. Ему не хотелось думать, не хотелось вспоминать. Продолжить бы свою обычную жизнь, но уже без назойливого мальчишки под боком, и ладно. Не сам ли говорил, что так было бы легче? Да вот только пока сам не оказался в этой ситуации, Микеланджело и не думал, что такая пропажа человека из его судьбы вызовет у него такую реакцию. Не радость и облегчение, а странное чувство неполноценности. Словно не хватает важного кусочка. Как если бы от цельной скульптуры внезапно откололи часть, нарушая гармонию. И с чем это связано, сам Микеланджело понять не мог. Внезапно чья-то маленькая ручка коснулась его плеча, и Буонарроти невольно вздрогнул. Знакомое тепло детской ладошки и то же аккуратное прикосновение. Неужели?.. Он резко оборачивается, заставляя незванного ребёнка отдёрнуть руку от неожиданности. Но, вопреки всем его ожиданиям и надеждам, тем, кто отвлёк парня от тяжёлых размышлений, был Ян. Мальчик смотрел на него своими большими глазами, не понимая странной реакции скульптора на его появление. Микеланджело же выдохнул, но не с облегчением, а с явным разочарованием. Стал ли он параноиком? — Чего тебе? — спросил он младшего ван Эйка в своей привычной манере. — Мике-нии, пойдём поиграем! — Ян широко улыбнулся ему, подпрыгнув на месте. Микеланджело нахмурился. Ян совсем не изменился. Всё та же легкомысленная игривость и гиперактивность, которые, как и раньше не давали ему жить, так и сейчас, видимо, давать не будут. — Не буду я с тобой играть, — буркнул Буонарроти, но вовремя понял, что он сейчас явно не в том положении, чтобы грубить всем подряд, в особенности ребёнку вроде Яна, который уж точно не виноват в том, что теперь в их музее на одного художника меньше. Голос и лицо его смягчились. — Почему ты не позовёшь играть кого-нибудь ещё? Губерта или Джотто? Рафаэля? — Берт-нии слишком занят, он не может играть со мной, — младший ван Эйк сник, — Джотто-нии помогает ему, и у него не всегда находится время, как и сейчас. А Рафаэля-сан я не буду приглашать играть. Микеланджело насторожился. С чего бы это? — Почему? — Рафаэль-сан страшный, я боюсь его, — мальчик перешёл на шёпот и наклонился чуть ближе к скульптору, словно страшась того, что сам Рафаэль услышит их. И тут Микеланджело окончательно перестал понимать, о чём говорит Ян. — Так, — он напрягся, полностью разворачиваясь к мальчику. Если до этого ему хотелось скорее закончить разговор и спровадить надоедливого малыша, то теперь он мог сказать что-нибудь полезное, — а вот с этого момента подробнее. Почему ты его боишься? Ян сжал губы, оглядываясь, и Микеланджело, сам того не осознавая, осторожно взял его за руку, чтобы успокоить. — Я никому не расскажу. Это останется только между нами. Младший ван Эйк несколько секунд хмуро смотрел в пол, словно раздумывая над принятием важного решения, но затем сел на колени рядом с Микеланджело и шёпотом начал говорить. — Рафаэль-сан хороший, но... Порой, когда он видит красивую картину, начинает злиться без причин и очень громко ругается. Иногда он пытается драться, — сказав это, Ян сжал руки в кулачки, — Берт-нии уводит меня, когда у Рафаэля-сана портится настроение, поэтому я не знаю, что происходит потом. Но у него такой страшный взгляд и такой злой голос... Микеланджело не мог поверить в то, что слышал. Тот самый добрый взрослый Рафаэль, который даже для него был кем-то вроде старшего брата, может вести себя подобным образом, не стесняясь даже присутствия маленького Яна? Из уст малыша это звучало дико. Конечно, за эти полтора дня в обществе художников Буонарроти заметил, что Рафаэль ведёт себя совсем не так, как к тому привык скульптор, однако он особо не предавал этому значения или же предавал, но списывал на свою паранойю и желание найти подвох во всём вокруг. А что ещё делать, когда ты попал практически в параллельную реальность, где что-то важное в твоей жизни явно произошло без твоего участия? — Обещай, что не скажешь Рафаэлю-сан о том, что я тебе говорил, — быстро добавил Ян. Он явно был обеспокоен тем фактом, что об этом могут узнать. — Не переживай, я нем как рыба. Желая успокоить малыша, Микеланджело сделал что-то явно ему несвойственное в обоих измерениях: он улыбнулся. Да, он может быть не слишком приветлив, но кому как ни ему знать, что если ты напуган, тебе нужна хотя бы минимальная поддержка от тех, кому ты доверяешь. А Ян доверял ему, Буонарроти не сомневался. — Ладно, я... Пойду поиграю с плюшевыми овечками Берта-нии, — младший ван Эйк направился к выходу из студии, в которой сейчас был Микеланджело, — но если ты захочешь поиграть, я всегда готов! Буонарроти опустил взгляд в пол. Этот маленький мальчик не теряет своего оптимизма, что бы ни происходило. Но если даже его удалось напугать... Насколько страшны могут быть некоторые изменения этого мира? Микеланджело внезапно почувствовал, что в этом есть его вина. И это чувство что-то пошатнуло в нём. Парень поднял глаза на Яна и легко улыбнулся ему. — В следующий раз обязательно.

***

Микеланджело спал плохо. Всю ночь его мучили непонятные бессюжетные кошмары, в которые он возвращался вне зависимости от того, сколько раз он просыпался. Все они были разными: разные действующие лица, атмосфера, места. Но была одна общая деталь, которая волновала скульптора больше всего. Это был чей-то тихий плач. Он звучал из пустоты, не имея источника и причины, и Микеланджело, как бы ни старался, не мог понять, кому он принадлежит. Этот плач был тем, что пугало его больше всего. В тихом, почти шепчущем голосе было так много отчаяния, что Буонарроти хотелось плакать вместе с ним, навзрыд, свернувшись калачиком и катаясь по полу, как ребёнок. Безысходность, странная беспричинная тоска. И ужасное чувство одиночества. Когда они становились невыносимыми, скульптор просыпался. Убеждал себя заснуть снова, а потом всё повторялось. И так всю ночь. Когда за окном уже начали светить первые солнечные лучи, измученный страхом и тревогой парень оставил тщетные попытки нормально поспать и сел возле окна, смотря на редких «ранних пташек», которым, наверное, не спалось, как и ему. Из головы не выходили слова Яна, тяжёлый взгляд Рафаэля, который, после разговора с мальчиком, всплыл и укоренился в памяти, и мысли о том, что рядом всё ещё чего-то не хватает. Чего-то или... Кого-то. В таких ситуациях да Винчи всегда был рядом, хочет того Буонарроти или нет. Убеждал Микеланджело, что тот накручивает себя по пустякам, и все его тревоги из-за неправильного режима и нелюдимости. Раньше парень считал это попытками унизить, но сейчас, думая об этом... Это было похоже на заботу. И сейчас Мике действительно отдал бы всё за то, чтобы снова услышать, как да Винчи раздражённо фыркает и доказывает ему, что это всё лишь обычная паранойя и желание накрутить себя. Какое-никакое, а всё же убеждение. Но да Винчи рядом нет и не будет. Как и нет тех людей, которые постоянно поддерживали его. Сейчас скульптор знает о них всех гораздо больше, чем они о нём, и этого явно недостаточно, чтобы добиться душевного покоя и убедить себя в том, что всё в порядке. Он всегда был один, но не видел в этом ничего плохого, наоборот, желал этого одиночества. Так почему сейчас, когда добился желаемого, он чувствует себя так паршиво? Это точно было то, чего он хотел? В коридоре начали раздаваться шаги и скрип дверей комнат. Микеланджело понимает, что новый день официально начался. И теперь желания отсиживаться в комнате нет совершенно.

***

То, с каким удивлением все художники смотрели на него, пока Буонарроти работал над новой скульптурой в общей студии, жутко раздражало. Они действительно отнеслись к этому, как к восьмому чуду света? Что ж, Микеланджело не был удивлён, потому просто старался игнорировать недоверие на лицах некоторых его коллег. Он сам не до конца понимал своё желание быть ближе к ребятам и не закрываться от них. Возможно, хотел вернуть то, что было буквально за секунду им утрачено, а может это было обычное желание защитить себя от ещё больших потерь. Он уже лишился одного человека в своей судьбе, и лишиться остальных был явно не намерен. Однако вскоре взгляды на нём стали просто невыносимы: Микеланджело попросту не привык к такому, даже в том времени, которое он знал и помнил, поэтому находиться здесь ещё хоть секунду, не сделав перерыв, ему уже казалось невозможным. Тихо пробормотав что-то невнятное, парень встал и поспешил удалиться. Он чувствовал, что ему смотрят в спину, но, честно говоря, было абсолютно всё равно. Просто хотелось выйти и дать себе передышку. Уже за дверями студии Буонарроти позволил себе выдохнуть. Стоило спрятаться от чужих глаз, как сразу стало легче. Эта атмосфера была совсем не такой, к какой он привык. Раньше ему хотелось спрятаться от всеобщего дружелюбия и заботы, которой было страшно довериться. Сейчас же он убегал от чужого недоверия, которое давило на него, будто огромный пресс. И почему так происходило, он не понимал. Может быть, потому что он не мог даже представить, что его тихое желание когда-нибудь осуществится? От размышлений его отвлекло чьё-то лёгкое прикосновение. — Микеланджело-кун? Скульптор резко обернулся на голос, вздрогнув от неожиданности. Той, кто позвал его, была Аой. — Почему ты здесь, а не со всеми? — Да так... — Микеланджело прочистил горло, стараясь сохранять спокойствие на лице, — вышел воды попить. Директор понимающе кивнула, видимо, поверив его словам, и мягко улыбнулась. — А ты не хотел бы... Немного прогуляться? — С Вами? Есть повод для таких предложений? — недоверчиво спросил Буонарроти. — Я собиралась пойти в магазин за новыми художественными принадлежностями. Однако всё ещё не чувствую достаточной уверенности в том, что смогу купить всё, что нужно... Хочется, чтобы рядом был кто-то, кто сможет меня проконтролировать. Она неловко улыбнулась, прижав к груди пластиковый планшет с прикреплённой к нему бумагой — видимо, общим списком покупок. Микеланджело усмехнулся. Да, в каком бы времени он ни был, Аой-сан не меняется. Остаётся такой же ответственной и старается по максимуму включать художников в дела музея. — Да, хорошо, — своё согласие он дал неожиданно даже для самого себя, — только дайте мне секунду, я вымою руки. Отказываться Мике не видел никаких причин. Аой нужна была его помощь, да и сейчас, честно говоря, он бы предпочёл пройтись по улице и сходить в магазин, чем вернуться в студию, где он снова будет ловить на себе взгляды других художников. Из двух зол стоит выбрать меньшее. Пока он ходил к ближайшей раковине и умывал лицо и руки от пыли, которая чудом не успела замарать его одежду, директор терпеливо стояла и ждала его, из раза в раз перечитывая список и убеждаясь, ничего ли она не забыла записать. Вероятно, она бы вернулась в свой кабинет и перепроверила ещё раз, если бы в этот момент к ней не вернулся Микеланджело. Тогда они двинулись в путь. Погода стояла чудесная. И хотя Буонарроти не был огромным фанатом жарких, солнечных дней, сегодня его лучи не просто согревали, они успокаивали, отчего парень даже не стал накидывать на голову капюшон. Шуршание листьев, почти неслышные звуки шагов, никак не нарушающие тишину, и никаких косых взглядов в его сторону. Разве что к пребыванию на улице Микеланджело так и не привык, и чувство свободы от чужих глаз вскоре сменилось очередной тревогой, пусть уже и не такой сильной. Рядом была Аой, и не было тех, кому сам факт нахождения парня на улице казался абсурдным, кроме него самого. «Это всё просто надо пережить», — убеждал он сам себя. И ему удалось убедиться.

***

— Только карандаши, и больше ничего? — Ничего. — Ты уверен? Может, альбом? Блокнот? Хотя бы пара листов акварельной бумаги? — Нет, только карандаши. Спасибо за беспокойство. — Как скажешь, малыш... Но если что-то понадобится, обязательно заходи. — Фу-фу, спасибо, непременно.

***

— Вот и магазин, — Аой указывает на здание через пару магазинов от них. Микеланджело это место было хорошо знакомо. Но даже оно казалось каким-то другим, словно что-то было не так. Вероятно, здешний Микеланджело захаживал сюда так же часто, как в кондитерские — сладкое он терпеть не мог. — Нам нужно несколько цветов красок, парочка новых керамических палитр, а то Рембрандт недавно разбил наши старые, и несколько новых холстов, — перечисляла Аой, паралельно открывая дверь и заходя в здание. Микеланджело зашёл за ней следом, смотря себе под ноги и слушая лишь краем уха. Купят всё необходимое, вернутся в музей, и дело с концом. Вряд ли что-то сможет их задержать... — Добрый день! Чем могу помочь? — со стороны прилавка послышался добродушный голос продавца. Микеланджело поднял голову, чтобы кивнуть ему в ответ и осмотреться в поисках необходимых куратору товаров, и застыл на месте, не в силах сделать ни шагу вперёд. Сердце резко застучало как бешеное, а в груди затрепетала непонятная смесь паники, неверия и восторженного облегчения. Прямо перед ним, рассчитываясь с продавцом за свою покупку, стоял маленький мальчик. Протянув мужчине необходимую сумму, которую до этого так старательно отсчитывал, он взял с прилавка набор простых карандашей и быстро кинул коробочку в сумку. Только тогда он обернулся и удивлённо посмотрел на Микеланджело, заметив на себе его пристальный взгляд. Скульптору показалось, что время остановилось. Уже в который раз за три дня. — Да Винчи...