Фантом нашего прошлого

На следующее утро директор и шестеро художников, участвующих в конкурсе эскизов, проснулись одними из первых — им нужно было взбодриться и завершить приготовления к этому мероприятию. Губерт, Ян и Джотто сразу же отправились на кухню и загремели посудой, Рафаэль скрылся в одной из мастерских, собирая необходимые материалы, а где пропадал сейчас Рембрандт, не было известно даже Аой. Микеланджело же поднялся раньше них всех, но не выдавал себя до самого завтрака. Причина была в том, что спал он сегодня крайне беспокойно. Вкупе с его ночными кошмарами, ему не давало покоя волнение перед конкурсом. А точнее, пройдёт ли всё так, как он задумал. Скульптору даже не было точно известно, согласится ли в конечном итоге на это да Винчи. Он не услышал прямого отказа, но и точное подтверждение его участия не получил, поэтому вопрос по-прежнему оставался открытым. На самом деле, Микеланджело не привык столько волноваться по таким поводам, ведь ему всегда было всё равно на подобные вещи, и единственные стрессовые ситуации, в которые он попадал, всегда были связаны лишь с выходом на улицу. Постепенно он привык к активной жизни в музее и даже принял тот факт, что ему действительно было приятно находиться рядом с кем-то. Конечно, если этот кто-то не мешал ему работать. «Только бы он пришёл», — мысленно просил Микеланджело, собирая свои вещи, необходимые ему для соревнования. Краски, кисти, набор карандашей, ножик для заточки, деревянный планшет. Он не переживал насчёт набора, который возьмёт с собой, но в голове поселилось навязчивое беспокойство о том, что Буонарроти забудет то, что брал в прошлом. Он не был уверен, может ли что-то в исходе конкурса измениться, если он воспользуется другими материалами, однако рисковать не хотел. Сборы не заняли у Микеланджело и получаса, но Аой по-прежнему не звала его, а значит время ещё было. Да вот только куда его теперь деть, Буонарроти не знал. Поэтому он снова взял в руки зубило с молотком и сел возле истерзанного, но так и не домученного мраморного камня. «Идиот, зачем?» — скульптор задавал себе вопрос, найти ответ на который, тем не менее, не мог. К камню он, в итоге, даже не прикоснулся. Каким-то образом, силы и желание, даже если оно было, покидали его тотчас же, едва Микеланджело стоило сесть возле него и попытаться настроиться на работу. Зато вместо этого в его голове появлялись мысли, которые не давали ему покоя и были слишком навязчивыми, чтобы игнорировать их. С каких пор его сущность философа, которой он довольно нечасто давал свободу, теперь стала для него такой привычной? Пожалуй, с того самого дня, когда он оказался здесь, а его обычный образ жизни изменился навсегда. Раньше Буонарроти тоже раздумывал о подобном, даже рифмовал в стихах, о которых не знал совершенно никто и которые он хранил в ящике под кучей вещей. Однако теперь поводов сесть за перо становилось всё больше, как бы смешно не звучала сама мысль о том, что Микеланджело может делать что-то подобное. Размышления о роли людей и его самого в чужих жизнях стали всё чаще посещать его, и парню только и оставалось, что отмахиваться как только можно от глупого романтизма, но и на это желания не оставалось. Проще было поддаться и углубиться в себя, так и время коротать было проще. Углубился Микеланджело настолько, что не с первого раза услышал стук в дверь. Вывести его из транса смог лишь голос Аой, начавшей звать парня после долгого отсутствия реакции. Микеланджело уже не удивлялся тому, что сидение у мрамора никак не сдвигало работу над скульптурой с мёртвой точки. Вот и в этот раз он лишь с сожалением посмотрел на мрамор, будто извиняясь перед своим до сих пор не родившимся творением, и вновь отложил инструменты. Открыв дверь, он увидел директора. В этот раз она была одета не так, как обычно. Возможно, причиной тому было то, что они собираются выбраться на открытый воздух, и сейчас это никак не было связано с работой (разве что отчасти), но её делововой костюм, который она носила на работе, сменился более лёгкой и свободной одеждой. Как и в прошлый раз на этом конкурсе. Микеланджело считал это правильным и вполне логичным решением. Сам он не собирался заморачиваться с тем, что надеть, ведь и до этого не придавал подобным вещам значение. Хотя, наверное, ему действительно стоило предпочесть его рабочую одежду, но это всё уходило на второй план. Главным поводом для волнения был сам конкурс и участие в нём да Винчи, остальное уже второстепенно. — Микеланджело-кун, доброе утро, — она приветливо улыбнулась ему, — мы собираемся завтракать, а потом выдвигаемся. Ты сейчас... С нами? В глазах девушки он мог прочитать немую надежду. Конечно, ей хотелось, чтобы скульптор присутствовал на общем завтраке. Не то, чтобы у Микеланджело был выбор, он уже успел проголодаться, и даже если бы он хотел сделать это в одиночестве, теперь он бы не смог, ведь был уверен: все уже собрались на кухне. Проскочить незамеченным не удастся. — Да, конечно. Сейчас подойду. Аой кивнула ему и ушла, а Буонарроти, закрыв за ней дверь, начал искать кофту и шапку: выходить, не надев их, он совершенно не привык. В комнате он мог спокойно обходиться без этого, ведь чувствовал себя в безопасности. Но только не снаружи. Только не на людях. Вряд ли одежда могла стать защитой, но для Микеланджело она была некой бронёй, будто под ней он мог спрятать не только тело, но и душу, словно за крепким замком. Да, это было самовнушение. И, тем не менее, оно работало. Одевшись, Микеланджело бросил взгляд на сумку со всеми необходимыми для конкурса материалами. Взять её с собой сразу или зайти за ней уже после завтрака? Микеланджело не очень хотелось лишний раз передвигаться с тяжёлым набором инструментов по музею, но ему в любом случае придётся нести его вниз, сейчас или позже. Нет, всё же таскаться с большим кейсом на кухню, чтобы потом пронести его к выходу через всё здание, у него не было особого желания. Поэтому он мысленно отметил в воображаемом списке дел пункт «забрать вещи» и вышел из комнаты. Завтрак прошёл относительно спокойно. Братья ван Эйк, Джотто и Рембранд оживлённо обсуждали с директором предстоящее мероприятие, в очередной раз восхищаясь заинтересованностью горожан в искусстве. Во время их разговора даже бывший владелец зашёл на кухню, чтобы взять перекус, и пусть он планировал поесть в своей комнате, а не на кухне, он с улыбкой пожелал удачи художникам и Аой. Уже возле выхода он бросил хитрый взгляд на Микеланджело и вышел. Тому так и не удалось расшифровать, что это значило, но в том, что этим взглядом владелец хотел что-то сказать ему, парень не сомневался. Говоря о Микеланджело. На протяжении всего завтрака они с Рафаэлем сидели молча, не проронив ни слова. Мужчина сосредоточенно резал свой рисовый омлет, ни на кого не смотря, его брови были нахмурены, и всё его тело, казалось, вот-вот треснет от напряжения, будто камень. Микеланджело время от времени исподлобья смотрел на него, и каждый такой взгляд казался ему чем-то опасным и запретным, словно этим можно было накликать на себя беду. Один раз, когда Буонарроти в очередной раз поднял глаза на Рафаэля, он столкнулся с взглядом холодных зелёных глаз и, резко опустив голову, зарёкся до конца завтрака больше её не поднимать. Благо, в этот момент Аой попыталась включить его в разговор, и Микеланджело тут же попытался поддержать беседу, желая отвлечься от мурашек, бегущих по спине. — Ну что, сейчас нам пора идти, — Аой поднялась с места по окончании завтрака, — кому-нибудь нужно забрать вещи? — Да. Микеланджело и Губерт сказали это почти хором и переглянулись. Возможно, Губерт рассуждал так же, как и он тогда. — Пойдём вместе, Микеланджело-кун? — Губерт обернулся на него с улыбкой, подойдя к двери кухни. Парень кивнул. К чему отказываться, раз уж им по пути. Тем более, общество Губерта не так тяготило его. Он не был навязчив, как Хокусай, и не был болтлив, как Ван Гог. Старший ван Эйк — довольно тихий парень, и всё же в этой тишине, сопровождающей его, не было неловкости, лишь уют. «Настоящий старший брат», — думал про себя Микеланджело, идя рядом с ним по коридору. — Волнуешься? — спросил у него Губерт по пути, мягко и ненавязчиво рассеивая тишину. Скульптор резко поднял голову на ван Эйка и понял, что он не просто так задал этот вопрос. В его глазах читалось беспокойство, он явно был встревожен чем-то. Парня резко сковала неловкость. Заслужил ли он такой заботы о себе сейчас? Он поспешно ответил. — Вовсе нет. Губерт нахмурился. Кажется, он не поверил. Ну и неудивительно, ведь Буонарроти всегда был не очень хорош в сокрытии собственного волнения. — Точно? Ты был очень странным во время завтрака. Извини, если говорю лишнее, я просто заметил это... Микеланджело понял, что попался. Не то, чтобы в тот момент он действительно старался скрыть свою нервозность, но он хотя бы надеялся, что никто не обратит на него внимание. Однако скульптору не повезло: от глаз заботливого старшего брата Губерта ван Эйка не укроется ничто. Он вздохнул и вжал голову в плечи. Пожалуй, этому парню он тоже мог довериться. — Есть... Немного... Он не стал называть причин — в этом попросту не было смысла. Ведь художник не знает о ситуации с да Винчи и, пожалуй, вряд ли поймёт, в чём проблема. — Это из-за Рафаэля-сана, да? Скульптору показалось, что он на секунду остановился. Отрицать, что Рафаэль тоже заставлял Микеланджело нервничать, он не мог, это не было неправдой. Да и выдумывать другие причины, чтобы опровегнуть эту, он не собирался. Буонарроти медленно кивнул. — Да. — Вот как... Губерт опустил глаза в пол и продолжил идти, смотря себе под ноги. Микеланджело исподлобья взглянул на него и смог различить на его лице такое же беспокойство, как у Яна в тот первый день его пребывания здесь, пусть и более сдержанное. «Значит я не параноик, — с облегчением подумал Микеланджело, — и не я один вижу странности в поведении этого парня». Голос ван Эйка, когда он заговорил вновь, был тих, и, если бы они не шли по пустому коридору, Микеланджело, скорее всего, даже не услышал бы его. — Я понимаю, что у вас не было достаточного времени, чтобы пообщаться, — начал он, — но Рафаэль-сан действительно хороший. Он старается быть для нас ответственным старшим, и мы во многом доверяем ему. Так что не бойся его, просто... В этот момент Губерт сделал паузу, и Микеланджело насторожился. Он видел, как янтарные глаза художника, кажется, забегали по коридору, словно бы он боялся сказать что-то лишнее и быть пойманным. Буонарроти не торопил его, лишь терпеливо ждал, пока тот соберётся с мыслями. Наконец старший ван Эйк продолжил. — Будь немного осторожнее с ним, хорошо? Постарайся не попадать ему под горячую руку. Он очень заботливый человек, но просто иногда бывает слишком... Вспыльчивым. И лучше в такие моменты не появляться у него на глазах. Просто имей это в виду. Скульптор кивнул. На самом деле, всё это он уже и так прекрасно понимал, однако он был благодарен Губерту за предостережения и дополнительное подтверждение его догадок. В конце концов, тяжело подозревать кого-то, если больше никто не поддерживает тебя в этом. Микеланджело было интересно, что здесь так повлияло на Санти. Ранее он знал лишь о его редких вспышках гнева и недовольстве собой. Он прекрасно помнил, как они с да Винчи разговаривали с ним (сейчас он также вспомнил, что ушёл на середине разговора, но теперь готов был признать, что жалеет об этом), кто знает, может и здесь отсутствие да Винчи сделало своё дело, ведь Рафаэль искренне восхищался маленьким художником. Вот и ещё одна причина вернуть Леонардо в музей. — Спасибо, — кратко поблагодарил Микеланджело, отвернувшись от Губерта в своих раздумьях, — я учту это. Оставшийся путь они прошли в молчании, но никто из них, кажется, не был против этого. По дороге они остановились возле двери одной из комнат общежития. Точнее, первым остановился Губерт. — Наша комната здесь. Что ж, будем ждать тебя внизу. Микеланджело понимал, что всем действительно придётся ждать его, ведь его комната находилась чуть ли не в самой глубине жилого корпуса. Он кивнул и оставил ван Эйка, а сам продолжил свой путь, теперь уже в одиночестве. Мыслями скульптор вновь вернулся к конкурсу, невольно вспоминая тот самый первый раз из своей так называемой прошлой жизни. Удивление тому, что Микеланджело фактически проживает свою жизнь заново, пропало, и теперь скульптор относился к этому спокойнее. По крайней мере, его больше не охватывала паника, а тело не била дрожь. Может дело в том, что у него была возможность это исправить? Как знать. Уже подходя к своей комнате, Микеланджело неосознанно остановился возле двери с пустой именной табличкой. Здесь должен жить да Винчи. Скульптор, перевёл взгляд с безымянной двери на свою собственную. Их разделяла всего пара комнат. Казалось бы, так рядом, но, с другой стороны, между ними будто сохранялась дистанция. Микеланджело нахмурился. Ему хотелось привлекать как можно меньше внимания, к своему так называемому убежищу в том числе. Именно поэтому он выбрал комнату вдали, там, где мало кто жил. Но да Винчи поселился рядом с ним. Микеланджело всегда с раздражением думал о том, как бы ему хотелось быть подальше от него. Лишь сейчас он осознал, что ни разу не задавался вопросом, почему да Винчи был рядом. Не только в выборе комнат, абсолютно во всём. Скульптор, несмотря ни на что, привык к тому, что за ним хвостиком постоянно ходит маленький мальчик в красном берете. Возможно, настолько, что его даже не волновало, каковы причины такого поведения. И лишь сейчас он задумался, когда это начало иметь большое значение. Стоило ли ему раньше быть внимательнее к тому, что находится вокруг? Произошло бы всё это тогда? Микеланджело не знает, и вряд ли ему удастся когда-либо это выяснить. Ведь случилось то, что случилось, и вместо того, чтобы думать о прошлом, ему стоило бы обратить внимание на своё новое настоящее. Парень наконец отходит от двери и, сделав несколько шагов мимо двух других, открывает свою. Кейс с инструментами он оставил возле злосчастного куска мрамора. Взяв его в руки и ощутив всю тяжесть того, что необходимо ему для победы, Микеланджело бросил ещё один взгляд на камень, словно говоря ему: «если всё получится, дружище, всё вновь будет так же, как и раньше». Он старался убедить себя в этом. Микеланджело давно перестал быть приверженцем вечно позитивного настроя, как тот же Ван Гог, но сейчас это было необходимо, чтобы хоть как-то успокоить себя. Когда-то Мунк говорил, что если очень сильно верить во что-то, то оно обязательно станет явью, ведь мысли материальны (забавно, и в то же время весьма пугающе слышать подобное от мальчика, общающегося с воображаемыми друзьями). Буонарроти всегда считал это глупостью, но сейчас... Почему бы не поверить хоть разок? Он глубоко вздыхает и выходит из комнаты.

***

Все остальные действительно уже ждали Микеланджело в холле музея, коротая время кто как может. Ян играл с Рембрандтом в какую-то игру, правила которой они, казалось, выдумывали на ходу. Губерт болтал о чём-то с Джотто, время от времени поглядывая на младшего брата. Рафаэль с улыбкой беседовал с Аой и, кажется, выглядел спокойным. Этот умиротворённый вид художника даже расслабил Микеланджело. Похоже, что у Рафаэля хорошее настроение, а значит он может ни о чём не переживать. Глядя на его улыбку, Буонарроти невольно задумался, каким дружелюбным и заботливым был Санти в его воспоминаниях. Тогда он даже не думал о том, что этого доброго взрослого что-то может изменить. Как выяснилось, он совсем не знал своих коллег с которыми, казалось бы, работал бок о бок. Заметив Микеланджело, Аой прервала разговор и заметно оживилась. — Отлично! Все в сборе? Ребята утвердительно закивали. Группа художников выдвинулась в путь. До начала конкурса оставался час, и им было необходимо добраться до парка вовремя. В первый раз Микеланджело никуда не торопился, даже наоборот, не поспевал за всеми, а в особенности за воодушевлённым да Винчи. Сейчас же ему казалось, что каждая секунда дорога. Вдруг Леонардо появится до его прихода и решит, что тот просто передумал? Момент будет потерян, и все усилия будут напрасны. Конечно, Микеланджело знал, что он тот ещё параноик, но сейчас ему было простительно. Он борется за собственное спокойствие и имеет полное право переживать о провале. Его спешка, к огромному сожалению, была замечена. — Ты так взволнован, Микеланджело-кун, — улыбнулась Аой, — никогда не видела тебя таким. — Я тоже, — Рафаэль старался быть тихим, однако Микеланджело, идущий рядом с ним, его услышал. — Неудивительно, — Джотто весело подмигнул ему, — это же первый подобный конкурс, проходящий в нашем городе. Большая ответственность! К тому же, Микеланджело ни разу не показывал нам своих художественных работ. Небось волнуешься, парень? Скульптору не хотелось спорить, да и незачем было делать это, поэтому он быстро кивнул головой, сбавляя шаг. Лучше не выдавать своей взволнованности, чтобы потом не навлечь на себя ещё больше вопросов от его любопытных товарищей. — Кстати, представители других музеев ведь тоже будут участвовать, не так ли? — спросил Губерт. — Да, — кивнула Аой, — все художники города допускаются к участию. Кажется, всего около трёхсот человек. Микеланджело нервно сглотнул. Он знал, что так будет, всё же он один раз уже пережил этот конкурс. Но тогда он был уверен, что больше никогда не согласится на подобное. Кто бы мог подумать, что через все эти моральные страдания от нахождения в огромной толпе ему придётся проходить повторно... — По правилам, нужно нарисовать картину за определённое время, а в конце будет составлен рейтинг победителей, — продолжала Аой, — кто-то участвует ради победы, кто-то – ради своего удовольствия. — Но мы ведь представители музея Баретта, — заговорил после неё Рафаэль, — наша цель — победа. Он взглянул на Микеланджело, и парень вжал голову в плечи. Как же неуютно ему стало в этот момент. — Ты ведь тоже сделаешь всё возможное для этого, не так ли, Микеланджело? Скульптор не хотел верить своим ушам, но в словах Санти он слышал да Винчи. Тот же насмешливый, вызывающий тон и тот же острый взгляд, который когда-то адресовал ему мальчик. И в этом чувствовалось что-то неправильное. Так не должно быть. Рядом с ним сейчас должен идти Леонардо. Он должен бросаться острыми фразочками, подстрекая скульптора к состязанию. Он должен желать этой победы. Рафаэль словно занял место исчезнувшего художника, забрав себе всё, что принадлежало ему. Отчего-то это вызывало в Микеланджело жгучее негодование. Именно это чувство заставило его выпрямиться и посмотреть Рафаэлю прямо в глаза. Голос его стал твёрже и увереннее. — Я бы сделал это, даже если бы меня не просили. Сейчас Микеланджело как никогда хотелось верить в свой успех. По пути ребята встречали людей, видимо, держащих свой путь туда же, куда и они. Идущие по одиночке или небольшими группами, они так же несли в руках большие сумки с художественными принадлежностями и деревянные планшеты, весело и взволнованно обсуждая предстоящее состязание. Видимо, оно действительно имело большое значение для городских художников, и Буонарроти удивился сам себе, что не заметил этого в прошлый раз. Хотя, пожалуй, это было неудивительно: Микеланджело прекрасно помнил, что тогда его голова была забита мыслями о том, как он вновь окажется в комнате и вернётся к работе, стоит лишь закончиться глупому конкурсу. Теперь же все мысли были о победе над да Винчи. На месте проведения людей тоже было не меньше. Толпа зевак, собравшихся вокруг парка, наблюдала за художниками, готовящими свои рабочие места. Гул голосов не мог не заставить скульптора вздрогнуть, появилось сильное желание спрятаться куда-нибудь и не выходить до самого окончания, но он понимал, что должен стойко выдержать это испытание судьбы. Масла в огонь подлил и тот факт, что художники музея Баретта были весьма известны в кругах других творческих личностей и людей, интересовавшихся живописью, а потому их моментально окружила толпа, желавшая пообщаться со своими кумирами. На ребят как из рога изобилия сыпались комплименты и просьбы расписаться на их скетчбуках, Яна даже угостила печеньем одна добродушная бабушка с тёплой улыбкой и морщинистым лицом. Единственным человеком, обделённым вниманием, оказался, как не странно, сам Микеланджело. Казалось, что он был совершенно неизвестен всем вокруг, и это даже радовало, ведь лишние проблемы ему были не нужны. Всё, что он получил — несколько удивлённых взглядов от людей, явно узнавших его, но ничего не сказавших. Что ж, так лишь лучше. Он спокойно готовился, раскладывая и перебирая свои вещи, время от времени поглядывая в сторону улицы, где жил да Винчи. Так что же в итоге получится? Придёт ли он? Или же решит расставить все точки над «i» и просто проигнорирует сегодняшнее мероприятие? Ждать окончательного ответа на все эти вопросы оставалось недолго, ведь конкурс должен был начаться через полчаса.

***

— Микеланджело-кун. Прикосновение Аой выводит парня из транса, в котором он находился, неотрывно смотря на всё ту же улицу. Оставив свои вещи, он отдалился от толпы и спрятался за деревом возле выхода из парка, желая там, в относительно спокойной и тихой обстановке, дождаться да Винчи. Он ведь должен в конце концов явиться, верно? Стоит лишь немного подождать... — А? — он нехотя отрывает взгляд от дороги и переводит его на девушку. — Почему ты стоишь тут, вдали от всех? — Слишком шумно. Хочу провести в тишине столько, сколько смогу. — Ох, — директор понимающе кивнула, не удивившись такому ответу, — тогда, пожалуй, я не буду тебя беспокоить. Но, может, тебе что-нибудь нужно? — Нет. Спасибо. Аой снисходительно улыбнулась и вновь затерялась среди людей, оставляя Микеланджело наедине со своими мыслями. Его взгляд снова вернулся к улице. Художники всё прибывали и прибывали, беседуя друг с другом и приветствуя своих знакомых и коллег, уже дожидавшихся начала. Место для конкурса — парень отметил это про себя — действительно подобрали удачное. Помимо городской площади, парк был единственной территорией, способной вместить в себя такое огромное количество людей. Даже несмотря на всю эту оживлённость и заполненность, казалось, будто здесь вовсе не место для соревнования, а огромная вечеринка-пикник. Это напомнило ему день, когда обед в этом парке устроили художники Ренессанса ещё тогда, в его прошлом. Микеланджело присутствовал на нём при всей его нелюбви к подобным мероприятиям. И ведь причиной тому был да Винчи, сумевший вытянуть скульптора из комнаты. Сейчас Буонарроти не мог даже вспомнить, что из сказанного этим мальчиком в итоге заставило его передумать, но он, пусть никогда в жизни никому в этом не признается, действительно насладился тем временем. Он чувствовал себя так, будто находится... На своём месте. Там, где и должен быть. Это чувство правильности исчезло в тот же миг, когда он оказался в этом настоящем. Вот что он так хочет вернуть назад. Чувство дома. Долгожданное спокойствие. Время шло, мысли в голове Микеланджело сменяли одна другую, но да Винчи так и не появился. Парень потерял счёт времени, но был уверен, что до начала осталось совсем немного. Так неужели мальчик не явится? Всё было напрасно? Ему так не хотелось в это верить... Знакомый мягкий голос вновь отвлёк его. — Микеланджело-кун, — Губерт нашёл его по-прежнему стоящим возле дерева, — конкурс начинается через десять минут. Тебе стоит вернуться. — Уже? — ван Эйк вероятно расценил это как нежелание Микеланджело возвращаться в толпу. На самом же деле ему было досадно. Осталось десять минут, и Леонардо всё ещё нет, — х-хорошо, я сейчас подойду... Губерт несколько секунд молча смотрел на скульптора, опять обратившего внимание на дорогу, после чего заговорил вновь. — Может мне кажется, но... Ты ждёшь кого-то? Буонарроти не ответил, но художник терпеливо ждал, чувствуя, что парень размышляет о чём-то. Что ж, он не был неправ. Микеланджело покачал головой. — Нет. Мне некого ждать. Сделав паузу, он продолжил. — Я сейчас подойду. Дай мне минуту. Кажется, Губерт не поверил. Однако послушно кивнул и ушёл к Яну и остальным. Оставшись один, Микеланджело зашипел от злости. Столько всего было сделано. Он совершил столько глупых, несвойственных ему вещей, жертвовал собственным временем, моральными силами и комфортом, согласился на участие в этом чёртовом конкурсе. Но привело ли это хоть к чему-нибудь в итоге? Похоже, что нет. Да Винчи сделал свой выбор. И скульптор дал слово, что больше не будет тревожить его. Да и, если быть честным, он не собирался предпринимать попытки в дальнейшем, даже если бы это не было обещанием. У него попросту не осталось на это сил. Бросив последний взгляд в сторону ровно стоящих домов и цветущих клумб вдалеке, Микеланджело вышел из-за дерева и направился к своему месту. — Где ты был? — раздражённо цокнул Рафаэль, — Мы уже думали, что ты опоздаешь. Ты ведь не решил сдаться и уйти домой? Буонарроти не ответил. Теперь всё это не имело значения, так что ему не обязательно заострять на этом внимание, как, собственно, и ребятам. Всё кончено. Он переживёт этот конкурс, вернётся обратно в музей и вновь закроется в комнате, стараясь возобновить тщетные попытки работы над скульптурой. Ну или же попробует изменить что-то, чтобы вернуть хоть немного ту старую, привычную атмосферу. Только теперь один. Уже без да Винчи. Да, похоже, что именно такое будущее его ждёт. Просто смириться. До конкурса оставалось около семи минут, ему стоит перепроверить, всё ли он взял с собой. Микеланджело опустился на корточки перед своим кейсом и начал рыться в нём в поисках карандашей. Новые художники, кажется, уже перестали появляться в парке. Приток посетителей конкурса закончился. Чтобы убедиться в этом, скульптор поднял свой взгляд на вход на территорию парка и замер. Кажется, у него даже перехватило дыхание. Он увилел идущего в его сторону да Винчи. В руках он держал большой жёлтый кейс, в котором, вероятно, лежали все его инструменты, настолько большой, что сам да Винчи выглядел на его фоне ещё большим крохой. Микеланджело не верил своим глазам. В самый последний момент, когда все надежды были разбиты в пух и прах, Леонардо всё-таки явился. Он всё-таки здесь. Художник остановился лишь на секунду, заметив на себе пристальный взгляд Буонарроти. Может он и сам не верил, что делает это. Это была встреча, подразумевающая отказ от своих принципов. Ради чего? У Микеланджело были цели. А вот были ли они у да Винчи? Он подошёл к скульптору, сохраняя дистанцию, но уже не из страха, а скорее из принципа. — Ты... Здесь, — Микеланджело не знал, верил он в это или нет, ведь уже готов был смириться с негативным исходом. Да Винчи в ответ на это лишь фыркнул. — Не расценивай это как-то неправильно, — он отвёл взгляд в сторону лишь на мгновение, после чего вернул себе гордый, уверенный вид, — я не собирался приходить, но тебе повезло: думаю, тебе удалось меня заинтересовать. Микеланджело лишь опустил глаза. Злиться на да Винчи сейчас он не хотел, пусть мальчик и провоцировал его на это. Он дождался его, сумел добиться согласия, разве не это главное? Пускай он всё ещё ведёт себя как вредный ребёнок, парню стоило этого ожидать. Он хотел сказать ещё что-то, когда из динамиков, расставленных возле стола членов жюри, послышался громкий и задорный голос ведущего. — Просим простить нас за ожидание! Дорогие участники, добро пожаловать на первый в нашем городе конкурс эскизов! Микеланджело и да Винчи отвлеклись друг от друга и повернулись к говорящему, внимательно слушая. Они находились вдали и, в силу своего роста, с трудом могли видеть ведущего через толпу конкурсантов, однако слышали его прекрасно. — Следует ещё раз напомнить вам правила! На рисование картины вам отводится пять часов. Вы можете пользоваться любыми художественными материалами, которые у вас есть, а сюжетами ваших произведений может стать любой пейзаж, который вы увидите в этом парке. Также вы можете делать перерывы на обед или отдых и общаться с другими художниками, на территории парка вы сможете найти ларьки с закусками. Однако выходить за территорию до сдачи своей работы запрещено, прошу вас всех иметь это в виду! В конце конкурса наше многоуважаемое жюри составит рейтинг конкурсантов, определив таким образом троих художников, которые займут призовые третье, второе и первое места. Микеланджело и да Винчи некоторое время молчали, думая каждый о своём, но Леонардо первым подал голос. — Что ж, — он повернулся к скульптору, — общие правила мне понятны. Но по каким правилам будем соревноваться именно мы? — Будем бороться за первенство, — пожал плечами Микеланджело, будто это что-то само собой разумеющееся, — победит тот, кто займёт первое место. Выше него уже не может быть, так что это будет честно. — Вот как, — да Винчи хитро прищурился, — ясно, ты всё ещё уверен в себе. А что насчёт награды? Что каждый из нас получит в случае победы? — Если я выиграю, ты дашь согласие на приглашение и придёшь работать в музей Баретта. Буонарроти решил не ходить вокруг до около и сразу обозначить свои намерения, раз уж сам да Винчи заговорил об этом. — Заметь, если ты соглашаешься, ты берёшь на себя ответственность в случае проигрыша и не можешь нарушить обещание. Да Винчи явно был потрясён таким условием, его глаза округлились, а рот то открывался, то закрывался, будто он был не в силах придумать, что сказать. — Немыслимо, — наконец тихо произнёс он, — а что будет, если выиграю я? — Тогда... — Микеланджело казалось, что ему тяжело произносить эти слова, но, с другой стороны, он и сам бы хотел наконец покончить со всем этим разве нет? — Ты больше никогда меня не увидишь. Я приму поражение и оставлю тебя в покое, а ты будешь жить своей обычной жизнью. Кажется, эти слова вернули уверенность и прогнали страх Леонардо. Он опустил взгляд, задумавшись обо всех перспективах, которые ему предоставляло это состязание, после чего поднял голову. В глазах его плясали задорные смешинки. — Хорошо, я согласен. Микеланджело облегчённо выдохнул. Самая сложная часть этого дня была позади. Теперь ему оставалось лишь не облажаться и победить. Во что бы то ни стало, он не проиграет. Он даёт обещание самому себе. — Тогда по рукам? — он протягивает да Винчи руку. Мальчик колеблется лишь секунду, после чего кладёт свою маленькую ладошку в ладонь Буонарроти. Они обмениваются рукопожатием. — По рукам. Сделай всё возможное. Вот оно, начало их сражения, в котором должен быть лишь один победитель. От того, кто им станет, будет зависеть судьба их обоих. Микеланджело почувствовал, что его руки слегка задрожали. Надо же, кажется он волнуется. Снова. Из динамиков донеслись финальные слова речи ведущего, дающие сигнал к действию. — Сделайте всё возможное! Желаю вам удачи! Конкурс начинается!