***
Работа на конкурсе в Палетт-Сити кипела во всю. Оживлённые голоса художников доносились со всех сторон, наполняя обычно тихий и спокойный парк жизнью. Каждый из коллег Микеланджело был занят своим делом, и процесс работы у всех шёл по-разному: вокруг Джотто уже собралась кучка повторяющих за ним, рисующих в своих ярких блокнотах с цветастыми обложками детей; Губерт всеми силами старался спасти Яна от толпы восхищённых талантом мальчика художников и прохожих. Маленького ван Эйка, кажется, вообще не волновала его внезапная популярность среди участников конкурса, и вопросы композиции картины и мелких деталей были для него в приоритете; Рафаэль сидел на расстоянии от остальных, молча рисуя и не обращая внимание ни на кого вокруг. Казалось, будто он отключился от мира, и для него в этот момент существовал лишь он и его холст, по которому сейчас плавно скользил грифель карандаша. По правде говоря, Микеланджело переживал, что с Рафаэлем что-то может пойти не так, всё-таки этот человек не привык рисовать на людях. Как-то раз они с да Винчи уже слышали крики Санти, доносившиеся из ателье, когда проходили мимо, и Буонарроти, если честно, совсем не хотелось услышать их ещё раз. Но пока что всё шло гладко, а значит можно надеяться на спокойный процесс работы. Рембрандт сидел чуть поодаль от всех остальных и рисовал в тени деревьев. Всё вокруг него было настолько спокойно, что Микеланджело почуял что-то неладное. Не может быть, чтобы Рембрандт и не сделал что-то, что потом заставит его голову или любую другую часть тела кровоточить. В этот момент в голове скульптора щёлкнуло: точно! Ведь этот непутёвый художник врезался в дерево в прошлый раз! Сейчас, похоже, это ещё не произошло, а значит опасность, поджидающая Бога Разрушений ещё впереди. Забавно, но раньше Микеланджело заметил это лишь когда Рембрандт подошёл к ним. До этого рядом с ним сидел да Винчи, и Буонарроти, кажется, не замечал ничего вокруг, то ли взбешённый, то ли успокоенный присутствием мальчика. По крайней мере, он понимал, что всё, что он видит сейчас, он совершенно не видел в первый раз. Кажется, он стал внимательнее к своему окружению. Плохо это или хорошо, он пока что не понимал и сам. В момент, когда он отвлёкся от собственных раздумий, Микеланджело снова посмотрел в сторону Рембрандта. Интересно, как скоро произойдёт неизбежное? «Стоп...» Микеланджело резко выпрямился. А такое ли уж неизбежное? Оставив свой холст и накрыв его курткой, чтобы он не привлекал лишнего внимания, скульптор стремительно поднялся и направился в сторону художника, не подозревающего о том, что у него есть риск вновь навредить себе. Уже подойдя к увлечённому картиной Рембрандту, Микеланджело заметил летящую рядом пчелу. Не она ли станет виновницей случая с непутёвым художником? Парень не был до конца уверен в этом, но ничто другое в их окружении не выглядело по-настоящему опасным, пусть, зная Рембрандта, этим могло бы стать что угодно. Заметив Микеланджело, он поднял голову и улыбнулся, весело помахав ему рукой. — О, Микеланджело-кун! Хорошая работа! — Хорошая работа... — Буонарроти смутился от внезапного внимания. — Решил отвлечься и пройтись? — в словах Рембрандта не было ни капли укора, он понимающе кивал скульптору, откладывая свой холст в сторону, — На тебя не похоже... И в этот самый момент прямо перед его лицом медленно пролетела та самая пчёлка. — Э?! Рембрандт испуганно подпрыгнул, чуть попятившись назад, пока насекомое продолжало летать возле него. Когда художник резко встал, видимо, чтобы побежать прочь, Микеланджело смекнул, что действовать надо быстро, и схватил его за рукав, пускай и сам не сразу понял, что сделал. Рембрандт резко остановился. — Ты что, идиот? — нахмурился Буонарроти, — знаешь ведь, что бывает, когда ты начинаешь действовать неаккуратно. Хочешь врезаться куда-нибудь? Он перевёл взгляд на пчелу и увидел, что та кружит над местом Рембрандта, но не преследует их. Хороший знак. — Ах-хах, ты прав... — Рембрандт неловко почесал щёку и, кажется, уже успокоился, пусть и вздрогнул немного, когда плеча поднялась над землёй, отлетев в сторону, — прости, Микеланджело-кун. — Не стоит извиняться, — Микеланджело поспешил отпустить руку художника и тут же сунул свою в карман, — я просто не хотел, чтобы ты опять поранился или что-то в этом роде. Скульптор отвернулся и не мог видеть, что в этот момент Рембрандт как-то странно и тепло улыбнулся, опустив взгляд в пол. — Пусть Микеланджело-кун и грубый, — начал он, привлекая внимание Буонарроти, — но он такой добрый. Микеланджело замер, услышав эти слова. Что-то внезапно перемкнуло в нём. Ему никогда и никто не говорил подобных слов, все либо называли его грубияном, либо жалели, оправдывая его поведение затворничеством, но никто ни разу не называл его добрым. Такие слова чаще всего доставались да Винчи, чья доброта, безусловно, была очевидна для каждого художника в музее. Но не ему. Не нелюдимому скульптору, который не мог связать и двух слов, чтобы поддержать кого-то или даже высказать своё мнение. Так заслужил ли он считаться добрым? — Я... — он запнулся, не в силах ответить, и натянул капюшон на голову в смущении, — я сделал то, что должен. От дальнейшего неловкого молчания и навязчивых мыслей в голове Микеланджело их отвлекла Аой. — Хорошая работа, ребята! — весело поприветствовала она их. — Хорошая работа, директор! — глаза Рембрандта заблестели, — Представляете, Микеланджело-кун только что спас меня от пчелы! — От... Пчелы? — девушка удивлённо наклонила голову, озадаченная услышанным. — Не обращайте внимание, — поспешил ответить Буонарроти, ещё сильнее натягивая на голову капюшон, — я боялся, что он может неосторожно пошевелиться от испуга и сломать себе что-нибудь. — Вот оно что, — кивнула Аой, приложив руку к подбородку, — надо же, я не знала, что ты такой наблюдательный, Микеланджело-кун. — Э... Вовсе нет... Мне просто повезло. Скульптор лишь сильнее смутился, но лицо его смягчилось после этих слов. Его снова хвалят, хотя он не сделал ничего особенного. Он точно заслужил всех этих хороших слов в свой адрес? Неожиданно живот Рембрандта заурчал, и тот, неловко покрасев, почесал голову. — Кажется, я проголодался... Простите. — Нет, всё в порядке, — успокоила его Аой, — по правде говоря, скоро время обеда... Кажется, по расписанию, через пятнадцать минут будет большой получасовой перерыв на обед, разделяющий два этапа конкурса. Верно, так и должно было быть. Микеланджело вспомнил эту паузу. Тогда он остался без еды из-за вредного мальчика, прилипшего к нему на весь день. Однако в этот раз уж точно никто не отнимет его законную порцию. — Нам стоит позвать остальных, и мы можем пообедать вместе, — улыбнулась Аой и получила одобрительный кивок со стороны Рембрандта. Скульптор тоже медленно кивнул, поддерживая эту идею. Насколько он помнил, обед для них готовил Губерт, а значит поедят они по-настоящему сытно. Остальных, правда, найти будет не так просто, ведь художники музея Баретта за пару часов рисования успели разбрестись по территории парка и затеряться в толпе. А значит остальных придётся искать и выслеживать. Встретиться было решено у того самого дерева, возле которого сидел Рембрандт, ведь там было довольно свободно для того, чтобы смогла разместиться большая группа людей. Аой отправилась на поиски Джотто, а Рембрандт и Микеланджело вместе с ним (скульптор мог, но не особо хотел отпускать этого Бога Разрушений одного куда-либо, пока рядом не было вечно готового помочь Курбе) отправились на поиски братьев ван Эйк. Мимо них мелькали множества лиц, которые казались Буонарроти одинаковыми. Тем не менее, картинка вокруг него словно была проекцией его воспоминаний на реальность. Неудивительно, ведь он уже видел каждого из них, пусть и не запоминал намеренно. Эти мысли вызвали у Микеланджело странное навязчивое чувство. Он резко встряхнул головой, пробираясь через толпу, из-за чего чуть не врезался в идущего впереди него Рембрандта. Именно в этот момент он заметил большую, постепенно редеющую толпу. Гул голосов для скульптора сливался в один уродливый пугающий шум, и он бы так и прошёл поскорее мимо, уводя за собой товарища, если бы среди всего хора восклицаний не услышал знакомый голос, серьёзным тоном просящий людей разойтись. Микеланджело сразу понял: это был Губерт. Парень зацепился за рукав Рембрандта, останавливая его. — Они там. И он указал рукой на множество людей, закрывающих своими спинами братьев ван Эйк. Художник прислушался и согласно кивнул. — Точно, это они. Ребята осторожно пробирались мимо сидящих на траве, стоящих и разговаривающих друг с другом конкурсантов, всё ближе подбираясь к своим коллегам. К счастью для Микеланджело, к моменту, когда они подошли достаточно близко, толпа поредела настолько, что людей бы даже не пришлось расталкивать, чтобы пройти к тем, из-за кого и появилось всё это сборище. Губерт крутился вокруг Яна, воркуя и причитая, пока маленький ван Эйк лишь наивно улыбался, не понимая, что только что произошло. До ушей Микеланджело донеслись некоторые реплики Губерта вроде: «надеюсь, все эти люди не помешали тебе» и «ты так хорошо постарался», и тот незаметно закатил глаза. Всё же, этот старший неисправим. Признаться честно, было забавно смотреть на это, если бы не тот факт, что картина самого Губерта к концу первого этапа всё ещё находилась на стадии незаконченного даже наполовину эскиза. — Губерт-кун! Ян-кун! Хорошая работа! — Рембрандт поприветствовал братьев, даже не успев подойти к ним ближе, и помахал им рукой через расходящихся людей. Ян отреагировал первым, пока Губерт разбирался с оставшимися немногочисленными зрителями. — Рембрандт-нии! — он радостно закричал в ответ и побежал к художнику. В этот момент Микеланджело почувствовал, что самым лучшим решением будет отойти чуть в сторону и не вставать на пути этого неконтролируемого моторчика с энергией, излучающего свет, добро и позитив — не дай Бог ещё вся эта вселенская любовь обрушится на него. Микеланджело никогда не знал, как на такое реагировать, поэтому лишь замирал будто одна из его скульптур и не издавал ни звука. Что-то вроде защитной реакции. Как опоссумы, которые притворяются мёртвыми, только в стиле скульптора-хиккикомори. Рембрандт в ожидании расставил руки для объятий, и Ян немедля принял предложение, обвив свои тоненькие ручки вокруг тела художника. На его фоне младший ван Эйк казался таким маленьким и хрупким, что неудивительно, ведь он был одним из самых младших художников музея. И всё же... «А ведь да Винчи даже меньше, чем он», — думает скульптор, но тут же отгоняет от себя эти мысли. Почему он вообще подумал об этом? Непонятно каким образом, но Микеланджело даже не заметил, что Ян уже закончил тискать Рембрандта и крепко обнял его руку. — Привет, Мике-нии! — и заливисто засмеялся, пока Буонарроти пытался сохранить самообладание, смущённо отвернувшись от мальчика. — Ян! Не приставай к Микеланджело-куну, — Губерт подошёл к ним, хмуря брови, и легонько потянул мальчика за плечи к себе, — прости его, пожалуйста. Он просто соскучился. — Нет, ничего, я... — Микеланджело замолчал. К своему удивлению, он понял, что не чувствует ни злости, ни раздражения. Просто непривычно, — всё в порядке, правда. Он действительно не возражал. Его тело била мелкая дрожь от чужого прикосновения даже через толстые рукава одежды, его щёки пылали от смущения и неловкости, но он не был против. С каких же пор он стал таким? — Что вы тут делаете? — поинтересовался старший ван Эйк, поглаживая по голове брата, — Разве вы не работаете над своими картинами? — Мы делали это, но Директор-чан сказала, что скоро начнётся обеденный перерыв, поэтому мы хотели позвать вас и пообедать всем вместе, — сказал Рембрандт. Губерт взглядом покосился на свою большую сумку, в которой — это было видно сразу — хватало места далеко не только для художественных принадлежностей. — Спасибо за предупреждение, — улыбнулся он, — я как раз сегодня утром приготовил еду для всех. — Ува-а! — глаза Рембрандта заблестели от предвкушения, — Не терпится попробовать! Губерт-кун всегда так хорошо готовит. Микеланджело лишь отвёл взгляд в сторону. Он был согласен с художником, но предпочёл не показывать этого. Быть может, это действительно была лишь случайность, а может какой-то знак свыше, но глаза парня в этот момент зацепились именно за тот участок берега пруда, на котором сидел да Винчи. Это место располагалось недалеко от дерева, под которым художники музея Баретта планировали устроить обеденный перерыв, как, впрочем, и от места размещения братьев ван Эйк. Яркий красный беретик подобно летнему цветку выделялся на фоне зелёной травы и голубеющей воды, невольно привлекая внимание, и был тем самым внешним признаком, который помогал Микеланджело всегда находить мальчика в толпе. Сейчас он почти без движения сидел на коленях, удерживая в руках такой же деревянный планшет, как и у скульптора, и лишь его рука быстро, но мягко и плавно вырисовывала линии на бумаге. По правде говоря, Микеланджело никогда по-настоящему не присматривался к да Винчи. Ему неизвестны его повадки, привычное поведение. Он знал, что в обществе Леонардо считался гением добрейшей души, любящим всё живое. Он знал, что лишь рядом с ним, Микеланджело, этот мальчик вёл себя совершенно иначе. Но он никогда не хотел заходить дальше и узнавать больше. В конце концов, мальчик настолько надоедал ему целыми днями, что лишь мозолил глаза, и единственным желанием Буонарроти было наконец остаться в одиночестве. Теперь же, когда это раздражение отступило, наблюдать за да Винчи было довольно интересно. От каждого его движения веяло уверенностью и некой зрелостью, и всё же было что-то по-детски наивное в том, как он подпирал щёку кулачком или поправлял сползающий с макушки на лоб берет. На фоне природы он казался её идеальным дополнением, неброским, но по-прежнему заметным. Издалека не удавалось разглядеть его выражение лица. Понять, о чём он думает или что чувствует, тоже было сложно. Микеланджело удивился сам себе: надо же, почему он вообще думает обо всём этом? Что ж, похоже, месяц, проведённый в столь знакомом, но всё ещё чужом месте, сильно повлиял на него. Он даже не заметил, что Губерт всё это время настойчиво трогал его за плечо. — Микеланджело-кун, — он обеспокоенно заглянул в его лицо, когда парень, вздрогнув, вернулся из своих мыслей в реальность, — ты в порядке? — Д-да, конечно. Прости, — Буонарроти опустил глаза, начав рассматривать свою обувь, только бы не столкнуться взглядом с ребятами. До чего же неловко. Даже если изменения в самом да Винчи и в отношении скульптора к нему были интересной пищей для размышлений, у него будет для них ещё много времени. Разумеется, при том условии, что он займёт первое место в этом конкурсе. А значит расслабляться ещё рано. Микеланджело предстоит сделать всё возможное для победы. Но сначала, конечно, обед.***
Когда четверо художников добрались до места встречи, Джотто и Аой уже были там. Они расслабленно сидели на траве, опираясь на ствол дерева и отдыхая. Для Микеланджело расслабиться теперь было сложно — после объявления о большом перерыве конкурсанты начали оживлённо беседовать друг с другом и перемещаться с места на место, кооперируясь для совместных обедов. И всё же на природе это сборище казалось не таким пугающим, как если бы все они были в помещении. Ко всему прочему, за этот месяц Микеланджело незаметно для себя привык к свежему воздуху, пускай и находиться вне стен комнаты, да ещё и среди людей было неизменно трудно. Да Винчи по-прежнему находился в поле зрения скульптора. На объявление организаторов он почти не обратил внимания, лишь приостановился, вслушиваясь, после чего пожал плечами и продолжил работать как ни в чём не бывало. Неужели он даже не собирался обедать? Когда они участвовали в конкурсе в прошлый раз, идея пообедать вместе со всеми была принята им с большим энтузиазмом. Или же сейчас он не так голоден? Слабо верилось: Буонарроти прекрасно помнил, как быстро маленький художник съел не только свою, но и его порцию. Хотя сложно забыть такую наглость. Что ж, возможно, он поест позже. А вот Губерт и Джотто, вызвавшийся ему помочь, уже расчехляли приготовленные старшим ван Эйком угощения, раскладывая контейнеры на также принесённом им большом вафельном полотенце. — Я так голоден, — застонал Ян, раскачиваясь, сидя на траве, — Берт-нии, мы скоро начнём? — Да, — улыбнулся Губерт, — собственно, это всё. С этими словами он вытащил последний контейнер и, положив рядом с остальными, тоже сел, занимая своё место рядом с Джотто. Ян нетерпеливо снял крышку с одного из них, и в его глазах в эту же секунду заблестели звёзды. — Ого! Берт-нии сделал сэндвичи! — И они все разных форм! — подхватил Рембрандт, с восхищением открывая ещё один контейнер, — В виде кроликов, котов. Даже в виде собак! — Даже жалко есть, — тоскливо протянул Рафаэль, разглядывая съедобные мордочки животных, аккуратно уложенные в ровные ряды. Микеланджело же тем временем потянулся к ещё не раскрытому контейнеру и откинул крышку. В нос тут же ударил приятный запах жаренных яиц. И действительно, как оказалось, это был один из контейнеров с порцией омлета. Правда, края его были слегка обуглены, видимо, из-за не вовремя выключенной конфорки. В этом блюде Буонарроти сразу же узнал кулинарное творение Аой, помогавшей Губерту готовить. Микеланджело прекрасно запомнил это с прошлого раза. — А это делали Вы, Директор? — он указал на омлет. — Ох, д-да, — она смущённо покраснела, — Губерту-куну столько всего нужно было сделать, поэтому я решила помочь ему с готовкой. Простите, я не очень часто готовлю, поэтому это может быть неидеально. — Ничего страшного, — успокоил её ван Эйк, — я очень благодарен Вам за помощь. В этот момент Ян, уже забрав контейнер, предназначенный ему, еле сдерживаясь, спросил. — Можно начинать есть, Берт-нии? — Конечно. Всем приятного аппетита. После этих слов художники налетели на еду. Собачки и кошечки из сэндвичей были разобраны и съедены художниками в мгновение ока. Притом, они с интересом и умилением рассматривали каждый в отдельности, нахваливая аккуратную и столь тщательно проделанную работу Губерта. Никто не станет спорить, что этот парень — настоящий король на кухне. С его кулинарными навыками не мог сравниться никто в музее, и лишь с Милле в готовке они были на одной волне. Разумеется, до тех пор, пока фермер не принесёт со своего огорода сельдерей, который снится старшему ван Эйку в кошмарах. Микеланджело же решил оставить бутерброды-кролики на потом и сразу принялся за омлет. В прошлый раз поесть нормально ему так и не дал Леонардо, нагло стащив его порцию прямо у него из под носа и аргументовав это пользой для мозговой деятельности. Зато сейчас этот мальчик, который, к слову, всё ещё сидел в зоне видимости Микеланджело, совершенно не обращал на него внимание, полностью погружённый в работу над своей конкурсной картиной. Никто не собирался красть его омлет или посягаться на его законную порцию зверюшек-сэндвичей, и это, пусть и было приятно, казалось чем-то... Неправильным. Непривычным. То же самое чувство, что настигло Микеланджело по пути сюда рядом с Рафаэлем. Странно. «Вот бы скорее избавиться от этого...» Скульптор и не заметил, как быстро омлет и пара сэндвичей исчезли с его тарелки. Похоже, он снова погрузился в себя и забыл обо всём вокруг. Никто из художников, благо, не заметил этого, а если и заметил, то не придал огромного значения. Единственным человеком, чью реакцию на своё выпадание из реальности Микеланджело не только почувствовал, но и увидел, была Аой. Она озадаченно и обеспокоенно смотрела на него, словно спрашивая глазами: «Всё в порядке?». Микеланджело постарался своим собственным взглядом телепатически переслать ей ответ: «Да, конечно, не стоит беспокоиться». Кажется, он даже попытался слегка улыбнуться, чтобы достичь нужного эффекта. Директор не очень-то поверила ему, но пожала плечами и вернулась к своему разговору с сидящими рядом Джотто и Рафаэлем. Главная часть обеда закончилась довольно быстро, и Губерт объявил о том, что они могут приступать к десерту — большим сладким маффинам с нежным кремом. Их вкус Микеланджело запомнил ещё с прошлого раза. — Здесь по одному на каждого человека, поэтому выбирайте, какой вы хотите, — сказал Губерт. Буонарроти смекнул, что может схитрить. Он совсем не любил сладкое, но выпечка Губерта, вне зависимости от количества сахара в ней, всегда казалась ему вкусной. Много не съешь, но попробовать никогда не откажешься. И потому неудивительно, что даже съев эти маффины ранее, Микеланджело был не против взять ещё. В прошлый раз он брал клубничный, а вот шоколадный ему попробовать не довелось. Сейчас он планировал исправить это недоразумение. — Я возьму с шоколадом, — он протягивает руку и забирает свой маффин. Один из клубничных, ранее принадлежавший да Винчи, достаётся Рафаэлю, как собственно и Джотто, ведь в прошлый раз именно он брал шоколадный. Но, думает Микеланджело, по сути в этом нет никакой разницы. Единственным человеком в их музейной компании, которому было бы не всё равно на вкус маффина, был Леонардо, но рядом с ними его сейчас не было. Он всё ещё сидел на берегу пруда и работал. Без еды. Он действительно хочет сказать, что ни капельки не голоден? Микеланджело крутил в руках сладость, рассматривал, каждый раз собираясь сделать укус, но в итоге передумывая. Запах шоколада манил к себе, и всё же желание завершить десертом трапезу будто испарилось. Неожиданно для себя скульптор снова взглянул в сторону увлечённого рисованием да Винчи. «И с каких пор я вообще о нём беспокоюсь?» — раздражённо подумал он, не желая подчиняться этому чувству, но всё равно встал и направился в сторону мальчика. — Куда ты, Микеланджело-кун? — удивлённо спросила Аой. — Сейчас вернусь, — бросил он в ответ и пошёл дальше, не останавливаясь. Леонардо на его действия никак не реагировал и, кажется, даже не замечал их, лишь продолжал сосредоточенно водить карандашным грифелем по бумаге, то и дело подтирая что-то клячкой. По правде говоря, Буонарроти удивился: многие конкурсанты уже закончили набросок и были готовы взять в руки кисти, в то время как маленький художник, даже не делая перерывов, всё ещё работал над ним. Был ли причиной тому перфекционизм или желание разбить Микеланджело в пух и прах? Так или иначе, скульптор не мог не заметить, что эта медлительность да Винчи пойдёт лишь в плюс ему. Беспокойство беспокойством, но они всё ещё соперники сразу в двух битвах, и победа стояла для каждого из них на первом месте. Он прекрасно это понимал. Да Винчи соизволил обратить своё внимание на Микеланджело лишь в тот момент, когда он подошёл к мальчику вплотную. Он тут же прижал к себе планшет, пряча его от чужих глаз. — Что тебе нужно? Пришёл подсматривать? Зря, я всё равно ничего не покажу. — Больно надо, — нахмурился Буонарроти, отводя взгляд в сторону. — Тогда для чего ты здесь? Микеланджело прочистил горло и попытался придать своему виду серьёзности, чтобы неумение прятать эмоции не выдало его волнение с потрохами. — Ну, сейчас обеденный перерыв... — Надо же, а я и не знал, — саркастически ответил Леонардо, смотря на скульптора большими насмешливыми глазами, — да и откуда мне, об этом ведь не объявляли по громкоговорителю на весь парк. — Ну извини, что по твоему поведению это совсем не заметно, — огрызнулся в ответ Микеланджело. «Спокойно, это просто вредный ребёнок, — внушал он сам себе, — он всегда вёл себя так, пора бы привыкнуть». С этими мыслями он протянул да Винчи свой шоколадный маффин. Мальчик застыл в удивлении, неотрывно смотря на сладость, и даже ослабил хватку на планшете, уже не так сильно прижимая его к груди. — Это что? — Маффин, — как ни в чём не бывало ответил Микеланджело. — Я вижу. Зачем ты даёшь его мне? Буонарроти неловко почесал шею, отводя взгляд. — Ну... — он вздохнул, — вряд ли я смогу всучить тебе что-то кроме сладкого. Но нельзя же совсем ничего не есть. Да Винчи замолчал. В его взгляде пропала лёгкая смешинка и самоуверенность победителя, осталось лишь недоумение, которое ему не удавалось скрыть. Буонарроти молчал тоже. Он ждал реакции, которой не последовало ни через секунду, ни через две, ни через десять. Они просто молчали. Тишину разрушил Леонардо, задавший вопрос неловко, неуверенно, слишком непривычно для его поведения относительно скульптора. — Почему? А Микеланджело и сам не знал. Для чего он всё это делает, почему беспокоится, зачем продолжает покидать свою зону комфорта ради какого-то мальчишки, которого так долго хотел оторвать от себя — у него не было ответа. И всё же, когда он делал что-то для этого ребёнка, ему казалось, что он поступает правильно. Будто его совесть очищалась из раза в раз всё больше, заглушая чувство вины за то, что произошло с ним. И пока это было так, Микеланджело не был против. Всё равно он верил, что этот период доброты не вечен. Он просто возвращает этого паренька в музей на его законное место, не более того. — Не задавай глупых вопросов, — нахмурился он, — если тебе не нужно, я заберу. — Нет! Да Винчи, испугавшись риска лишиться еды, резко подался вперёд, машинально протягивая руку к угощению, но тут же словил себя на несдержанности и отступил, возвращая на лицо холодное выражение. — Раз уж предложил, невежливо просто взять и забрать, если я не отказался. Что, если я согласен? — Ты бы так и сказал сразу. — Ты тогда не дал мне закончить! — Это твои проблемы. Микеланджело казалось, что они ещё долго могли бы пререкаться (пусть у него самого и не было никакого желания тратить на это время), если бы в динамиках не зазвучал вновь голос ведущего. — Большой перерыв подходит к концу! Первый этап конкурса завершён, мы приступаем к второму! У вас осталось два часа до сдачи ваших работ. Нет, терять время больше нельзя. Микеланджело не стал дальше медлить и сам вложил маффин в ладонь да Винчи. — Не захочешь — оставишь. Мне всё равно, что ты будешь с ним делать. И после этих слов скульптор развернулся и зашагал прочь. Вот же противный маленький ребёнок. Ведь этот процесс мог занять гораздо меньше времени, а теперь долгое отсутствие Буонарроти наверняка ещё и привлекло внимание его коллег. И зачем он вообще это сделал... — Спасибо. Он услышал торопливую, словно догоняющую его благодарность Леонардо и развернулся к нему, чтобы увидеть его недоумевающие, но такие снисходительные и мягкие большие глаза. «Что ж, может и не зря», — думал он, так и не проронив ни слова и в таком же молчании возвратившись к художникам своего музея.