Фантом нашего прошлого

Вернувшись к дереву после похода к да Винчи, Микеланджело тут же столкнулся с шестью внимательными взглядами. В этот момент ему захотелось ударить себя по лбу: конечно они были удивлены его поступком, разумеется сейчас он не отвертится от вопросов. Сам виноват, что не был осторожен, а теперь уже ничего не поделаешь. Лучшим выходом было сесть на своё место и сделать вид, что ничего не случилось. Так он и поступил. — С кем ты разговаривал, Микеланджело-кун? — спросила Аой, с интересом смотря в ту сторону, откуда вернулся скульптор. — Да так, знакомый... — неловко ответил он, вжимая голову в плечи, — просто поделился едой. Надеюсь, ты не против, Губерт... — В-вовсе нет! — ван Эйк рассмеялся, чтобы разрядить обстановку, но Буонарроти казалось, что он слышит нервные нотки в его голосе, — Кажется, ему нравится, а я всегда счастлив, когда детям нравятся мои сладости. Услышав эти слова, Микеланджело обернулся и посмотрел на да Винчи — он с аппетитом уплетал только что полученный маффин, да так, будто не ел несколько дней. Значит он доволен и теперь не так уж голоден. Это хорошо. — Это твой друг, Микеланджело-кун? — спросил Рембрандт, переведя взгляд с Леонардо на него. — Нет, — смущённо ответил скульптор, — просто приятель. — Здорово, что ты встретил здесь того, кого знаешь, — улыбнулась Аой, — Такие городские мероприятия – отличная возможность для коммуникации с людьми. Молодец, Микеланджело-кун. — Почему Вы так говорите... Микеланджело казалось, что этот день для него какой-то уж очень неправильный. Всё было совсем не так, как он привык, начиная от собственного поведения и заканчивая отношением к нему окружающих. Почему люди хвалят его за мелочи, которые не несут в себе никакого смысла? Почему он сам совершает столь несвойственные ему поступки? Он не рассчитывал, что этот конкурс эскизов во второй раз пройдёт отлично от предыдущего. Но в итоге всё складывалось иначе, да вот только ему это выходило... В плюс? Даже не верится. Он краем глаза взглянул на Рафаэля и обнаружил, что тот неотрывно смотрит в сторону реки. Проследив за его взглядом, Микеланджело понял, что он смотрит на да Винчи. И взгляд этот ему совершенно не нравился. Не предвещал ничего хорошего. Остальные художники, уже успевшие отвлечься от поступка скульптора и вернувшиеся к своим прерванным беседам, не замечали этого, но может оно и к лучшему. Меньше проблем, меньше лишних вопросов, а значит меньше впустую потраченного времени. Им уже пора вернуться к работе. После обеда все они всемером собрали мусор и посуду в сумку братьев ван Эйк. Большой перерыв был закончен, и все художники вокруг них уже начали постепенно браться за картины. — Спасибо за обед, Губерт-кун! — Это Вам спасибо за помощь, директор, — с улыбкой ответил старший из братьев, собирая сумку. — Ну, пока что рассказывайте, как вы продвигаетесь в работе? — обратилась Аой ко всем присутствующим, а потом посмотрела на самого старшего из них, — Джотто-сан? — Меня окружила толпа детей, — мужчина неловко почесал затылок, — их так много, будто ко мне пришли все дети парка. «Неудивительно для кого-то со столь сильной отцовской энергией» — подумал Микеланджело. Джотто всегда собирал вокруг себя множество малышей, даже не прилагая для этого никаких усилий. Они сами тянулись к нему. Что уж там говорить, сам Буонарроти был подростком, и пусть изначально в Джотто его привлекало лишь сильное мускулистое тело, по его меркам считавшееся идеальным, позже он проникся и его добротой и заботливостью. Вот и отношение детей к мужчине для него не было чем-то удивительным. — Но должен сказать, что это очень интересно, — рассмеялся Джотто, — дети совсем по-другому смотрят на некоторые вещи. У них многому можно научиться. А как ваши дела, Губерт, Ян? — У меня всё отлично! — радостно сообщил младший, — Так много людей собралось чтобы посмотреть, как я рисую. — К счастью, они ему не помешали, и Ян не отвлекался. Кажется, ему нужно ещё немного времени, и он закончит, — с улыбкой дополнил Губерт. — А что насчёт твоей картины, Губерт-кун? — обеспокоенно спросила девушка, — Ты всё это время помогал Яну-куну, но продвинулся ли ты хоть немного в своей работе? — Не беспокойтесь, директор. Мне хватит времени, чтобы закончить в срок. Микеланджело снисходительно выдохнул. Насколько он помнил, старший ван Эйк действительно успел вовремя, пускай и позже остальных, однако неужели он настолько не заботится о себе, что даже своё участие в конкурсе готов поставить на кон ради благополучия брата? Это поражало скульптора. Так стараться, стольким жертвовать, и всё лишь из-за любви к человеку. Он не помнил, чтобы испытывал подобное когда-то. Наверное... — Я очень надеюсь, — после этого Аой обратилась к Рембрандту, — что насчёт тебя, Рембрандт-кун? Тот неловко почесал щёку. Что было удивительно, в первый раз, когда Микеланджело участвовал в конкурсе эскизов, в этот самый момент вид у Рембрандта был довольно потрёпанный. Сейчас же он выглядел так, будто с ним совершенно ничего не происходило. Даже был спокойным. Это, с одной стороны, радовало скульптора, но с другой — напрягало: всё ещё может быть впереди. — Я чуть не упал в реку в начале конкурса, однако больше ничего не произошло, — сообщил художник, — работа идёт полным ходом. — Правда? Это замечательно! Конечно, не то, что ты почти упал... Аой, похоже, была рада, что с этим Богом Разрушения за день не случилось ничего серьёзного. Чего греха таить, они все были счастливы слышать это. Губерт и Рафаэль облегчённо выдохнули, Джотто показал ему палец вверх, Микеланджело же никак не отреагировал внешне, однако в глубине души очень надеялся, что и дальше этот неуклюжий парень будет в порядке. Внезапно Рембрандт сам обратил на него внимание. — Могло быть и хуже, если бы не Микеланджело-кун. После этих слов Микеланджело застыл, перестав щипать пальцами траву, ведь опять почувствовал на себе любопытные взгляды. О Боже, только не это. Он уже оплошал со своим походом к да Винчи. Не хватало ему ещё больше лишнего внимания к себе. — Необязательно говорить об этом всем подряд, — скульптор неловко натянул на голову капюшон, пряча красные от неловкости щёки, — сколько мне повторять, что я ничего не сделал... — Это действительно может казаться тебе чем-то незначительным, — вмешалась Аой, — но для Рембрандта-куна это важно. Кто знает, как сильно он мог бы пораниться, если бы ты не остановил его. Тебе стоит быть осторожнее за работой, Рембрандт-кун, хорошо? — Ты преувеличиваешь, Палетт-чан, — рассмеялся Рембрандт. — Нет, тут я согласен с директором. Микеланджело удивлённо поднял голову. Он прекрасно помнил эти слова ещё с первого раза своего участия здесь. Вот только говорил их тогда да Винчи, а не Рафаэль, чей голос и выдернул парня из собственных мыслей. И правда, будто занял место. Видимо, он никогда к этому не привыкнет... — В случае Рембрандта-сана нет ничего странного в том, чтобы волноваться, — продолжил старший художник. Рембрандт опустил голову, кажется, смущённый таким вниманием к себе, но Микеланджело знал, что он в глубине души был им благодарен. Тем временем директор, похоже, переключила своё внимание на него. — Микеланджело-кун, а ты? Теперь был черёд Буонарроти неловко потирать шею. В прошлый раз к этому моменту его картина была почти готова. Сейчас он даже не приступил к краскам. — Я отвлёкся на Рембрандта, поэтому потерял немного времени, — честно признался он, — но думаю, что мне хватит времени, и я успею. — Отлично, — улыбнулась Аой и перевела взгляд на Рафаэля. Микеланджело выдохнул, довольный тем, что на нём не стали заострять слишком много внимания, — а Вы, Рафаэль-сан? — У меня тоже всё хорошо, — гордо ответил тот, и Микеланджело приготовился вновь услышать знакомые слова, которые некогда говорил да Винчи, — в этот раз я уверен в своей работе. Думаю, она даже может претендовать на первое место. Микеланджело был поражён уверенностью Рафаэля. Он никогда не был таким, как раз наоборот, всегда переживал, недооценивал себя и свои работы. Теперь же казалось, что это совершенно другой человек. Более наглый и бесстрашный Рафаэль Санти, к которому скульптор совсем не привык. Особенно если учесть тот факт, что претендентом на первое место должен быть не он, а Леонардо, сидевший сейчас вдали от них и работающий над своей картиной, даже не зная, какие надежды на него возлагает Буонарроти. — Первое место... — почти шёпотом повторил он слова Санти, будто эхо, хмурясь и скрещивая руки на груди. Перемены в его настроении не остаются незамеченными, и конечно тем, кто увидел это, стал Ян. — Мике-нии, что-то не так? — спросил он с его обычным детским любопытством. Микеланджело лишь покачал головой. Сейчас не стоит забивать этим мысли. Он сам нарисует картину, достойную первого места, и его план будет выполнен. Ему остаётся лишь надеяться, что он недооценивает Рафаэля не зря. — Нет, ничего.

***

Работа над картиной Микеланджело шла полным ходом. Повоевав с красками и поворчав на солнце, которое иногда так некстати скрывалось за облаками, парень в конце-концов проникся процессом и погрузился в него настолько, что перестал замечать всё вокруг себя. Из транса его удалось вывести лишь Яну, который закончил свою картину и решил присоединиться к Буонарроти, чтобы понаблюдать за его работой. Микеланджело не возражал. Вопреки его ожиданиям, мальчик сидел тихо и совсем не мешал ему, смотрел с интересом и вниманием, будто действия скульптора заворожили его. Такую реакцию на свои творения Буонарроти приветствовал всегда. Тишина казалась ему лучшим поощрением, ведь только настоящее искусство может отнять у человека дар речи и заставить забыться. А может это было связано с тем, что Микеланджело не любил много говорить и много слушать. Кто его разберёт. Губерт находился совсем неподалёку — буквально в десяти метрах от них — и мог прекрасно видеть обоих, как и они его. Время от времени Ян, тихо хохоча, махал брату, когда замечал на себе его взгляд. Буонарроти же понял, что старший ван Эйк смотрит на них постоянно. Сколько бы раз он не поднимал взгляд и не цеплялся глазами за рыжее пятно в толпе, художник всё время пристально наблюдал за Яном. В моменты, когда они встречались взглядами, Микеланджело со строгим видом указывал на свою картину, словно говоря: «у тебя осталось немного времени, так что не отвлекайся и работай». Губерт всё понимал и тут же утыкался в свой планшет для рисования, быстро двигая кистью по бумаге. Но через некоторое время всё повторялось. Неисправимый старший. В какой-то момент (Буонарроти даже не заметил, когда) Ян отвернулся к реке и долго что-то высматривал там. Наконец, он задал Микеланджело вопрос, заставивший того замереть с кистью, так и не дотронувшейся до рисунка. — Мике-нии, а почему ты не захотел сесть рядом со своим другом? О нет, только не это. — Я же говорил, он мне не друг, — торопливо ответил скульптор, желая быстрее отвертеться от этих вопросов, — да и с чего мне к нему подсаживаться. — Ясно... — задумчиво пролепетал Ян, не отводя взгляд от реки, — Но он выглядит таким одиноким... Младший приложил палец к подбородку и наклонил голову. Не выдержав напора мальчика, Микеланджело поддался и посмотрел туда же, куда и он. Да Винчи по-прежнему сидел на берегу, не сдвигаясь с места, и рисовал, кажется, даже усерднее, чем до перерыва. Его движения были настолько быстрыми и чёткими, что скульптор невольно напрягся: что случилось с до этого спокойно работающим художником? Не кексик же подогрел в нём такой пыл к работе. И всё же Ян был прав: да Винчи ни разу не заговорил ни с кем кроме Буонарроти десять минут назад, ни на что не отвлекался, будто процесс поглотил его целиком, отрывая от внешнего мира. Чем-то это даже напоминало парню его самого, забывавшего о времени и людях вокруг и работающего до изнеможения, когда к нему снисходила муза. Единственное желание в этот момент — лишь бы никто не отвлекал. По крайней мере, это видел Микеланджело. Но Ян, похоже, расценил всё совсем по-другому, и парень видел это по его лицу. — Возможно, он просто не хочет отрываться от работы... — тихо сказал Буонарроти, возвращаясь к своей картине. Но младший ван Эйк уже не собирался слушать его. Он резко повернулся лицом к скульптору, и тот увидел, как горят его глаза — явно что-то задумал. Эта теория подтвердилась уже в следующую секунду. — Если не ты, Мике-нии, могу я сходить к нему? — Ч-что? Но зачем? — Он сидит совсем один и ни с кем не разговаривает, — печально ответил мальчик, — он ведь такой же ребёнок, как и я, но он даже не подходил к Джотто-нии. — Может ему так комфортнее... Микеланджело как мог пытался спасти да Винчи от навязчивого малыша, ведь знал, что Леонардо не удастся отвертеться от него, если тот всё же до него доберётся. Однако всё бесполезно — Ян был непреклонен. — Я не буду ему мешать, просто попробую подружиться, — на его лице внезапно появилась улыбка, — да и кроме того, он единственный ребёнок здесь, у которого нет компании, может он захочет со мной поиграть! Буонарроти подавил усмешку. Представить играющего с Яном да Винчи ему было сложно, уж больно абсурдно и сюрреалистическое выглядела эта сцена. Но почему бы не дать мальчику попытать удачу? В конце концов, в старой реальности скульптора эти двое хорошо ладили. Он обречённо вздохнул. — Сдаюсь. Можешь пойти. Только спроси разрешение у Губерта и не отходи никуда от того парня, ладно? — О, конечно! Спасибо, Мике-нии! И Ян вприпрыжку побежал к брату. Буонарроти сочувствующе посмотрел в сторону Леонардо. Он пытался, но не смог. Теперь его не спасти. Не успел Микеланджело и глазом моргнуть, как мальчик уже весело нёсся в сторону его новоиспечённого приятеля. Только бы не наломал лишних дров. Есть много подробностей в отношениях скульптора и да Винчи, о которых Яну знать необязательно. Но разве сможет парень контролировать то, что будет говорить художник? Разве что молиться высшим силам о том, чтобы ситуация не вышла из под контроля. Микеланджело видел, как Ян сел рядом с да Винчи, и тот оторвался от работы, обратив на него своё внимание. Отсюда не было видно их лиц, не было слышно разговоров, но скульптор сам прекрасно понимал, что Леонардо не ожидал, что кто-то здесь заведёт с ним разговор. Внезапно оба мальчика оглянулись на него, и Буонарроти поспешил уткнуться в свой планшет, хоть и понимал, что да Винчи, вероятно, заметил его взгляд. Не хватало ещё, чтобы из-за Яна ему пришлось лишний раз чувствовать себя неловко. Подняв глаза снова спустя некоторое время, парень увидел, что к нему шёл Губерт. В руках он нёс свою картину, ещё не завершённую, но близкую к этому. Он остановился возле скульптора и посмотрел в сторону Яна и да Винчи. — Ян снова пристаёт к незнакомым детям, — снисходительно говорит он, тяжело вздыхая. — Он такой общительный... Микеланджело сам не заметил, как эти слова сорвались с его языка. Он подумал об этом, но не хотел говорить вслух, да и впринципе отвечать. Но Губерт отреагировал на это спокойно, даже хорошо. — Верно, — его лицо смягчилось и снова выражало ту бескрайнюю любовь, которая всегда жила в в нём, — настоящее солнце. Скульптор лишь кивнул и снова вернулся к работе. Он дорабатывал крону дерева, уточняя её контуры и добавляя контрастные цвета в общее облако листвы. Казалось, что сейчас эти листики прямо на бумаге возьмут да и зашевелятся, настолько живыми они казались. Микеланджело, по правде говоря, редко хвалил себя в живописи, ведь относился к тому, что делал с красками и холстом, как к должному. Мол да, он умеет рисовать, но он ведь не художник, так к чему гордиться? Но сейчас его изнутри переполняло довольство собой. Он видел, что хорошо справляется, и он верил, что картина, которая в итоге получится у него, однозначно будет достойна победы на конкурсе. Губерт не ушёл обратно к своему месту, как того ожидал парень. Вместо этого он повернулся к Буонарроти и заговорил с ним. — Где ты познакомился с этим мальчиком? Ни разу не видел, чтобы ты выходил из комнаты для каких-то встреч... Да и кто он? — П-просто один знакомый художник, — замялся скульптор, — давно его знаю, но мы с ним особо не общались. Пересекались и переговаривались по необходимости. Он не врал. Именно такими и были его отношения с да Винчи до попадания... Сюда. А каждую историю, думалось Микеланджело, можно рассказать в любой момент, если правильно её приподнести. Вот и здесь он воспользовался этой возможностью. Вроде и не солгал, но и не выглядел как сумасшедший. Губерта похоже устроил этот ответ, или же его природное умение чувствовать атмосферу подсказало, что дальнейшие расспросы бессмысленны или нежелательны. Кто знает. — Вот оно как, — задумчиво ответил старший, — знаешь, это здорово, что у тебя есть знакомые, с которыми ты общаешься, Микеланджело-кун. Да и вообще... Он сделал паузу, обдумывая свои дальнейшие слова. — Мне всегда было интересно узнать о твоём внутреннем мире. Из-за того, что ты был довольно закрытым и редко выходил к нам, я не знал, какой ты и как к тебе подступиться в случае чего. Но сейчас ты будто... Совершенно иной Микеланджело-кун. Микеланджело удивлённо посмотрел на ван Эйка и вновь почувствовал, как его щёки заливает неловкая краска. — Как по мне, всё как обычно. Наверное, — он откашлялся, — в любом случае, я не думаю, что во мне что-то изменилось. — Как минимум, ты стал выходить из комнаты намного чаще, — хихикнул Губерт, — это уже очень хорошо. А ещё полезно для твоего здоровья. Продолжай в том же духе. — Пх, спасибо, — парень криво усмехнулся в ответ, — хотя места лучше, чем комната, в музее всё равно нет. Кажется, старший хотел ещё что-то сказать, но их разговор был прерван маленьким Яном, уже бежавшим к ним. Микеланджело посмотрел в сторону да Винчи и понял, что тот смотрит ему вслед. Но стоило художнику заметить на себе взгляд Буонарроти, он тут же поспешил отвернуться. Забавно. — Ну, как всё прошло? — спросил Губерт у запыхавшегося от бега брата. — Очень хорошо! — радостно ответил Ян, толком не отдышавшись, — Лео-кун такой хороший, только скромный... — Ха? Лео-кун? Микеланджело удивлённо вскинул бровь. Откуда такое прозвище для да Винчи? — Ну, он сказал, что его зовут Леонардо, — ван Эйк, задумавшись, приложил палец к подбородку, — но это имя такое длинное, и звучит так официально, вот я и сократил. Звучит мило, правда? Буонарроти усмехнулся. Значит, да Винчи не назвал ему своей фамилии, которая была у всех на слуху. Лишь имя, обладателем которого может быть кто угодно. Кажется, он не хочет привлекать к себе лишнего внимания, что ж, скульптор понимал это чувство и даже, в какой-то степени, поддерживал стремление маленького художника остаться неузнанным. Вот только неловкое желание смеяться никуда не ушло. «Лео-кун», надо же, вот умора. Пожалуй, Микеланджело стоит взять это имечко на вооружение. Учитывая их взаимоотношения с Леонардо, мало ли, когда оно сможет пригодиться. — Мило, — согласился Губерт, — Леонардо... Какое красивое имя. Зовут прямо как художника. — Забавное совпадение, — нервно почесал шею Микеланджело и начал молиться, чтобы Губерт не решил пойти со своими рассуждениями ещё дальше. Благо, от этого их спас появившийся Рембрандт вместе с Аой. — Ребята, хорошая работа, — ласково протянул он. — Бог Разрушений... — пробурчал Буонарроти, отвернувшись, но уже громче спросил, — Почему ты здесь? — Он закончил работу над картиной и уже сдал её, вот мы и решили сходить проведать вас. — Как здорово! А я тоже уже закончил! — Ян, кажется, был горд собой и тем, как быстро он справился с заданием. — Умница, Ян-кун, — похвалила его Аой, и Микеланджело словно услышал в её голосе некие материнские нотки, — до конца конкурса осталось полтора часа, я хочу убедиться, что каждый из вас успеет к сроку. — Я точно закончу в течение часа, и, думаю, Микеланджело-кун тоже, — ответил старший ван Эйк. Эта новость, кажется, полностью устроила Аой. Она довольно кивнула им. — Вот и отлично, — остался лишь Рафаэль-сан... Кстати, где он? Его нет на старом месте... Микеланджело удивлённо моргнул и посмотрел в сторону, где сидел Рафаэль до обеденного перерыва. И действительно: его там не было. Выбранная им территория пустовала. Тогда скульптор начал осматривать окрестности и в этот момент заметил знакомую зелёную макушку, возвышающуюся над многими другими — Санти подобрался ближе к реке. Странно, Буонарроти ведь даже не заметил того, как он поменял место, особенно учитывая то, что это нежелательно делать, когда эскиз уже закончен. Но, похоже, что Рафаэль завершал работу впринципе, проводя по полотну тонкой кистью, словно для нанесения финальных штрихов. — Он там, — парень указал на место, где сидит художник, и все сразу же посмотрели туда. — Решил сменить обстановку? — удивлённо прошептала Аой, а потом добавила чуть громче, — Стоит проверить, как у него идут дела. И с этими словами она ушла в сторону реки. Рембрандт последовал за ней, а Губерт лишь посмотрел им вслед, после чего вновь вернулся к рисованию. Микеланджело уже было хотел последовать его примеру, как вдруг Ян потянул его за рукав. — Мике-нии, пойдём тоже! — Что? Зачем? — Ну-у, — застонал мальчик, видимо, разочарованный такой реакцией, — тебе совсем неинтересно посмотреть, что рисует Рафаэль-сан? Ему так и хотелось честно сказать: «да, так и есть», но что-то остановило. Взгляд Яна был таким надеющимся, будто ему действительно хотелось, чтобы Микеланджело тоже пошёл. Но почему? Это оставалось для скульптора загадкой. Он вопросительно изогнул бровь. — Почему бы тебе самому не сходить? И в этот момент Ян опустил глаза. Неуверенно, даже стыдливо, как мальчик, который боится признаться друзьям в том, что испугался шороха в кустах. Понятно. Вот оно что. Вопросы отпадают сами собой, когда Микеланджело вспоминает их разговор с Яном в его первый день здесь. Он глубоко вздыхает. — Тебе так нужно, чтобы я тоже там был? — Да! — Ян был настроен решительно, — Мике-нии стал часто проводить с нами время. Хочу чтобы так было и дальше! Микеланджело открыл было рот, чтобы что-то сказать, да тут же и закрыл. Все слова повылетали из его головы, а любые возможные варианты для ответа этому ребёнку казались бессмысленными. Ему действительно редко говорили такое, и сейчас он чувствовал себя каким-то дальним родственником, на пару лет уехавшим без вести и внезапно вернувшимся. Возможно, из-за того что раньше он всё же выходил из комнаты время от времени, все привыкли к тому, что он есть, и при правильной обстановке с ним даже можно пообщаться. А здесь, в этом времени, кажется, художникам музея Баретта не было доступно даже это. Это было... Весьма удручающе. Микеланджело хотел сказать что-то мальчику в ответ на его слова. Что-то вроде «я бы тоже не был против». Но вместо этого просто встал и натянул на голову капюшон. — Хорошо... Правда, не знаю, будут ли мне там рады. Согласие Буонарроти, кажется, очень обрадовало младшего из братьев. Он схватил скульптора за руку (тот по привычке пытался оттолкнуть чужое прикосновение и даже чуть не ударил Яна по ладони, но вовремя сдержался) и потащил в сторону Рафаэля, который уже беседовал о чём-то с Аой и Рембрандтом. Микеланджело оглянулся на Губерта, удивлённого поведением младшего, и жестом показал ему направление, в котором они идут. Ван Эйк, похоже, всё понял, кивнул им и вернулся к картине. До скульптора же долетали становящиеся более громкими и отчётливыми фразы из разговора коллег. — Думаю, мне осталось ещё несколько штрихов, и я смогу закончить, — гордо говорил Рафаэль, — хотите посмотреть, Директор? — Конечно, — Аой зашла за спину мужчины и посмотрела в его планшет. Выражение её лица было крайне шокированным. Видимо, она сама не ожидала такой работы именно от Санти, — Вы превзошли сами себя, Рафаэль-сан. — Рад, что Вы так думаете, — улыбнулся мужчина. А потом он увидел, как к ним подошли Ян и Микеланджело. Брови Рафаэля съехали к переносице, он заметно помрачнел, и, кажется, Ян тоже это заметил. Буонарроти почувствовал, как он сжал его руку чуть крепче, но через несколько секунд отпустил и подошёл к Рафаэлю. Возле младшего ван Эйка Санти изменился в лице: смягчившись, тепло улыбнулся. Микеланджело уловил в этом поведении что-то знакомое. Переменчивость между отношением к нему и остальным. Словно дежавю. — Рафаэль-сан, а можно мне тоже посмотреть? — Конечно. Мужчина поднёс планшет чуть ближе к мальчику, чтобы ему было лучше видно то, что изображено на картине. Благодаря этому Микеланджело тоже удавалось разглядеть работу, и он не упустил возможности этим воспользоваться. Это был солнечный пейзаж, с голубеющим пятном реки и мельницей вдалеке, которая слегка расплывалась, будто в дымке (какая знакомая техника). Это было хорошо. Не отлично, но хорошо. Микеланджело был строгим критиком и честно оценивал всё, каким оно было в его глазах. Такая честность не всегда шла ему на руку, и скульптору ещё в ранние, считай, детские годы пришлось узнать о том, как жестоки могут быть те, кто не хотят слышать правду. Знать наверняка, что будет делать Рафаэль, столкнувшись с мнением острого на язык коллеги, Микеланджело не мог, поэтому решил просто промолчать. А вот Ян, ослеплённый красотой работы Санти, даже позабыл о собственном страхе. — Вау! Это так здорово, Рафаэль-сан! — он с горящими глазами смотрел на пейзаж, — Вы отлично поработали. — Спасибо, Ян-кун, — слова мальчика, похоже, оставили мужчину весьма довольным. — Ух-ты, а могу я тоже взглянуть? — спросил Рембрандт. — Да, конечно, — накрытый пеленой похвалы, мужчина без лишних вопросов отдал планшет с картиной художнику. И в этот момент в голове Буонарроти зажглось ещё одно воспоминание. — Стой, нет, отдай! — резко крикнул он в надежде, что за эти несколько секунд с картиной Рафаэля ничего не случится. Но ему не хватило лишь нескольких секунд. — А? Что— Удивлённый внезапным окликом Рембрандт сделал шаг назад и оступился. Он неестественно зашатался, пытаясь найти точку опоры или что-то, за что можно зацепиться, но Микеланджело прекрасно понимал, что он не сможет. С ужасом он застыл, ожидая то, что случится дальше и просил высшие силы о лучшем исходе, пусть и шанс был катастрофически мал. — Берегись! — крикнул Рембрандт, понимая, что ему суждено упасть, и попытался сгруппироваться, чтобы хоть как-то смягчить своё падение. Тут же Микеланджело заметил, что художник летит не абы куда, а в сторону реки. В сторону да Винчи. Мальчик, услышав странный шум позади себя, обернулся и ужаснулся, когда увидел стремительно приближающегося к нему парня. Благо, реакция у него была быстрая, и Буонарроти с облегчением выдохнул, когда да Винчи ловко отскочил в сторону со своим планшетом для рисования в руках. Вот только Рембрандт так и не смог наконец отыскать равновесие, так ещё и споткнулся об оставленные маленьким художником вещи. Послышался громкий всплеск и вздох Рафаэля. Микеланджело крепко зажмурился. Всё. Это конец. Он медленно открыл глаза, когда до него донеслись обеспокоенные крики Аой, и первым, кого он увидел, был лежащий на траве да Винчи. Рядом с ним лежала его картина, видимо аккуратно отброшенная, чтобы не смазать ещё не высохнувшую краску. Мальчик медленно приподнялся и, будто испуганный котёнок, быстро переводил взгляд с Рембрандта, выбирающегося из реки, на не менее перепуганного Микеланджело. Ещё бы! У него чуть не остановилось сердце. Не то, чтобы он слишком беспокоился за да Винчи, но сама картина того, как большой взрослый парень, совершенно не контролирующий собственное тело, летит на маленького, хрупкого мальчика была ужасающей. Однако, кажется, тот не пострадал и отделался лёгким испугом. Убедившись в этом, Микеланджело поспешил к реке, откуда, весь промокший и продрогший, уже вылез Рембрандт. — Ты в порядке, Рембрандт-кун? — обеспокоенно спрашивала Аой, крутясь вокруг него и помогая счистить грязь с одежды. — Да, со мной всё хорошо, но... Картина Рафаэля-сана упала в реку... Все напряглись и перевели взгляд на воду, где от мокрого холста уже расходились цветные круги ещё не застывшей краски. Похоже, каждый понимал, что их ждёт, если они срочно не предпримут какие-то меры. Микеланджело в том числе. — Я сейчас достану! — воскликнула директор и потянулась к картине, благо, недалеко уплывшей от берега. Спустя некоторое время её всё же удалось достать. Художники с ужасом смотрели на размытое грязно-зелёное пятно, оставшееся на месте поляны и голубое небо с белыми разводами, всего несколько минут назад бывшими облаками. Рафаэль смотрел на свой испорченный холст пустым взглядом. Казалось, что с того момента, как мужчина услышал всплеск от падения его работы в воду, он не сдвинулся с места ни на дюйм и даже не пошевелился. Он просто стоял и смотрел на промокшую картину, только руки его дрожали, почти сжимаясь в кулаки. — Рафаэль-сан... — начал Рембрандт, его голос, как показалось Микеланджело, был хриплым от нервов, — м-мне очень жаль... Я не хотел... — Ты не хотел? — холодный и острый как сталь голос Санти заставил каждого из них вздрогнуть, — Хах, как забавно. А что это меняет? Ты думаешь одних извинений будет достаточно? Его рот жутко искривился в нарастающей злости. Буонарроти почувствовал что-то на своей одежде и, оглянувшись, обнаружил, что дрожащий Ян спрятался за его спину и стиснул в кулачках его куртку. — П-пожалуйста, успокойтесь, Рафаэль-сан, — Аой, кажется, понимала, к чему всё идёт, и поспешила как можно скорее остановить приступ Рафаэля, — Рембрандт-кун очень сожалеет... — Мне насрать на то, сожалеет он или нет! — гаркнул мужчина, и девушка тут же замолчала, втянув голову в плечи. Глаза Микеланджело расширились. Он впервые видел, как Рафаэль кричит на Аой. Он впервые услышал, как Рафаэль сквернословит. В конце концов, он всё-таки увидел то, о чём рассказывал ему Ян. Вот какова тёмная сущность этого художника. — Ты думаешь, что от твоих извинений моя картина волшебным образом вернётся в первоначальное состояние? — Рафаэль начал наступать на Рембрандта, кажется, не видя больше ничего перед собой, — Думаешь, того, что ты проблеял своё «мне жаль» будет достаточно?! Рембрандт зажмурился, стараясь стоять неподвижно, но Буонарроти видел, что его била дрожь. Дрожал и Ян, мнущий в кулачках одежду скульптора. Поняв, что ситуация выходит из под контроля, в голову Микеланджело пришла мысль о том, чтобы хоть что-то предпринять. Всегда добрый и заботливый Рафаэль сейчас кричал и ругался на тех, кто не сделал ему ничего плохого нарочно. Ситуация повторялась один в один, как в прошлый раз, когда Рембрандт уронил в эту же реку картину да Винчи. Вот только да Винчи был хрупким обиженным ребёнком, а Санти выглядел так, будто был готов убивать. И что-то подсказывало скульптору, что это не было просто навязчивым страхом. Он повернулся к Яну. — Беги к Губерту. Быстро. И не уходи от него. Мальчик удивлённо захлопал ресницами, после чего кивнул и убежал в ту сторону, где был его брат, который, кажется, уже заметил неладное. — Я не услышал ответа, — рявкнул Санти, тем временем приблизившись вплотную к Рембрандту. Именно в этот момент Микеланджело понял, что стоять в стороне больше нельзя, и быстро схватил мужчину за рукав. — Прекрати, Рафаэль, — он заставил его обратить на себя внимание, — Рембрандт не хотел, чтобы так случилось, не надо кричать на него. — Ха?! — глаза Рафаэля недобро сверкнули, и это побудило парня отпустить его и отойти. Но теперь внимание художника было переключено на него, — А тебе вообще стоит помалкивать. Это ведь ты виноват. — Что? — не понял Микеланджело. — Не прикидывайся дурачком, — Рафаэль ткнул его пальцем в грудь, да так больно, что Буонарроти отшатнулся, — окликнул этого... В тот момент, когда он взял мою картину. Он упал из-за твоего крика! А потом ещё этот мальчишка... Глаза скульптора расширились. Он говорит о да Винчи? Но ведь он тут совсем ни при чём. Кажется, злость Рафаэля начала полностью застилать ему глаза. К счастью, он, похоже, понимал это сам. Санти резко остановился, сдержав очередное ругательство, готовое сорваться с его языка, и прошёл мимо Микеланджело. — Лучше молчи и не трогай меня, а то убью, — холодно произнёс он и ушёл. — К-куда вы, Рафаэль-сан? — крикнула ему вслед Аой, но мужчина уже не ответил. Микеланджело сжал кулаки до побеления костяшек. Слова Рафаэля прочно отпечатались в его сознании и, наверное, ещё долго не выйдут оттуда. Он исподлобья посмотрел на беспомощного Рембрандта и нервно кусающую губы Аой. Он метнул взгляд в сторону, чтобы увидеть, как Губерт поглаживает по голове обнимающего его Яна. Он краем глаза посмотрел в сторону да Винчи и увидел на себе его испуганные глаза. Разумеется, он ничего не понял, но кого угодно напугали бы крики с виду спокойного взрослого. Встряхнув головой, да Винчи взял в руки кисточку и сел на своё прежнее место, с осторожностью вновь принимаясь за работу. Скульптору бы тоже стоило вернуться к этому, да вот только тело не шевелилось. — Простите меня, директор, — пролепетал Буонарроти, — я... — Не слушай его, Микеланджело-кун, — вздохнула девушка, — ты ни в чём не виноват, как и твой знакомый. Просто... Кхм... Пожалуйста, возвращайся к работе. Парень не нашёл в себе сил ответить словами. Лишь кивнул и пошёл в сторону своего рабочего места. Каждый шаг давался тяжело, будто к ногам были прикованы кандалы, и всё же Микеланджело не останавливался. Он просто не мог не думать о случившемся или отвлечься на что-либо, он понимал, что не сумеет. Буонарроти помнил предыдущий опыт, где всё разрешилось благополучно. Да Винчи помогла Аой. Он не знал, как именно, но знал, что это была она. Ну, и возможно, что в этом была его заслуга. Самую малость. А вот справятся ли они с Рафаэлем, было уже другим вопросом. И всё-таки, думалось Микеланджело, есть такие вещи, которых нельзя избежать. И придумать способ решения этого — единственное, что они могли сделать сейчас.