***
Даже в тот момент, когда Буонарроти открыл глаза, он обнаружил, что темнота продолжала окутывать его. Сначала ему показалось, что он всё ещё спит и просто не может отличить реальность от мира грёз, но спустя пару минут ленивых сонных раздумий и разглядывания черноты до парня всё же дошло, что он просто проснулся посреди ночи. Окно, которое он, к слову, не зашторил по возвращении, будто было покрыто толстым слоем краски, отчего в него не было видно даже луну. А была ли она сегодня? Микеланджело не чувствовал потребности в слежке за сырным кружком на небе (тем более, что когда луна была полной, при взгляде на неё в парне всегда просыпался непрошенный аппетит), поэтому не мог знать наверняка. И всё же такая пустота за стеклом отчего-то пугала. Скульптору даже стало неуютно в какой-то момент, когда он понял, что слишком уж долго смотрел в окно. Он с трудом поднялся, едва ему стоило ощутить, что собственное тело действительно ему принадлежит, и щёлкнул выключателем. В глаза Микеланджело тут же ударил яркий свет, заставивший его зажмуриться и прикрыть лицо ладонью. К тому, чтобы вот так вот за секунду ослепнуть, он явно был не готов. Лучше бы сейчас ему помог фонарик или свеча, более мягкое освещение было бы очень кстати. Скульптор, быстро моргая и пытаясь привыкнуть к тому, что он может видеть всё находящееся в комнате, подошёл к окну, собираясь плотно закрыть шторы. В этом не было необходимости ночью, но так отчего-то было спокойнее. По крайней мере, утром солнечные лучи не будут бить ему в лицо. За стеклом одиноко светили фонари, озаряя белым электрическим светом безлюдную улицу. Деревья напротив музея колыхались, шумя ещё зелёными от листьев ветками, и, скорее всего, этот шум был отлично слышен, но до Микеланджело, стоящего за окном, долететь он, конечно, не мог. Судя по тому, что нигде не было видно ни души, проснулся он глубокой ночью. Он взглянул на часы, и точно: маленькая стрелка медленно ползла к четвёрке на циферблате. Скульптор шумно выдохнул. Вот и поспал вечером... Микеланджело резко дёрнул ткань, и чернота улицы исчезла за плотными шторами. Как назло, сна не было ни в одном глазу, и парень чувствовал себя слишком бодрым для того, чтобы попытаться заснуть опять. А вот его желудок настойчиво требовал пищи. «Очень вовремя, — раздражённо подумал он, — что ж, мне не привыкать». Ночные вылазки за едой стали чем-то вроде своеобразного ритуала. Движимый голодом Микеланджело не ленился под покровом ночи тихо выбираться из своей комнаты и искать на кухне что-нибудь съестное. Обычно Буонарроти считал, что он достаточно скрытен, и никто не узнает о том, куда по ночам пропадает еда из холодильника. Но потом, в один день, да Винчи подошёл к нему и нагло спросил, почему он крадётся по музею в поздний час, а затем и вовсе обнаружилось, что все его коллеги уже давно знали об этом. Но то был другой мир. Как обстоят дела здесь, скульптор ещё не успел понять. Ночные вылазки за весь месяц он совершал лишь в течение недели или двух, что для него было непривычно, ведь раньше он делал это почти каждый день. В любом случае, сейчас Микеланджело настолько хотел есть, что не мог игнорировать требования собственного организма. Он натянул шапку на растрёпанные волосы, не утруждаясь тем, чтобы приводить себя в порядок. В конце концов, в это время большинство художников уже должны спать, а значит Буонарроти вряд ли останется замеченным. Особенно сейчас, когда в музее ещё не работает маленький, уж очень наблюдательный мальчик. Если он придёт завтра и останется, у Микеланджело больше никогда не будет такой возможности. Надо вдоволь насладиться своим одиночеством. С этими мыслями Буонарроти тихо открыл дверь и прошмыгнул в коридор. Тусклый свет ламп после яркого комнатного казался Божьей благодатью, посланной ради спасения его глаз. Помимо этого, в коридоре стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь скрипом его собственной двери. На секунду даже возникло сомнение, удастся ли парню пройти тихо и остаться незамеченным? Вряд ли кто-то проснётся от простых тихих шагов в коридоре, но опасения всё ещё оставались. Буквально на цыпочках Микеланджело прошёл мимо дверей других художников и, наконец покинув корпус общежития, с облегчением выдохнул, однако не перестал вести себя тихо. Подходя к кухне, он уже предвкушал свой пропущенный ужин в виде сэндвичей с ветчиной и сыром когда заметил, что свет в комнате горит. Там кто-то есть? Что за странный человек помимо него не спит в столь поздний час? На минутку Буонарроти остановился в раздумьях. Пойти на разведку и прихватить вдобавок чего-то съедобного или же не искать себе лишних проблем в виде незапланированных разговоров с людьми и вернуться обратно? Нежелание видеть кого-либо в этот момент боролось с ужасным голодом, и последний в итоге победил. Собравшись с мыслями и уняв пение кита в животе, Микеланджело подошёл к дверному проёму и заглянул на кухню. Там, окружённая какими-то бумагами, сидела Аой и что-то вяло писала, едва ли контролируя скольжение ручки по листу. Её голова склонилась над столом, она, не отрывая взгляда от своих записей, взяла стоящую рядом кружку с, как он понял, кофе и сделала глоток. Кажется, девушка работала, но отчего так поздно? Скульптор осторожно вошёл на кухню и кашлянул, поняв, что появление другого человека совершенно не привлекло внимание директора. Она испуганно подняла голову, но при виде Буонарроти расслабилась и устало улыбнулась. — Микеланджело-кун, ты уже проснулся. — А Вы, кажется, ещё не ложились. Он нахмурился. Аой выглядела очень уставшей и, кажется, даже измученной. Сколько времени она уже сидит здесь? Даже страшно было подумать при одном только взгляде на её покрасневшие, слегка опухшие от недосыпа глаза. — Работа не ждёт, — горько усмехнулась она, — я была так воодушевлена конкурсом экскизов, что совсем забыла о важных документах, которые нужно подготовить к завтрашнему дню. Вот, занимаюсь. — Разве у Вас не было времени заняться этим вечером? — поинтересовался скульптор, проходя дальше на кухню и с тихим стуком опуская чайник на газовую плиту. Что ж, если уж и есть, то по-нормальному, жевать еду всухомятку, как не странно, ему не хотелось. — Было, но... Ребята решили устроить большой ужин в честь твоей победы и наших высоких призовых мест, и я не смогла отказать. Она неловко улыбнулась, а Микеланджело отвёл взгляд и стыдливо натянул шапку ниже на глаза. Вот так вот. В его честь (не только его, но это мало что меняет) ребята устроили ужин для всех, а он взял и не пришёл. Даже сильная усталость и тот факт, что он уснул, совсем не зная об этом, теперь не выглядели достаточно убедительным оправданием. — Я не знал. — Мы порешали это, пока тебя не было, но не думали, что ты уснёшь... — она указала на холодильник, снова возвращаясь к своим документам, — еда ещё осталась. Бери что хочешь, раз уж пропустил. Ты, наверное, голоден. Буонарроти кивнул. Пожалуй, это было очевидно даже для уже наполовину спящей девушки. Парень буквально пожирал взглядом вазочку с конфетами на столе и всё это время так и думал, какой момент будет наиболее подходящим для того, чтобы стащить одну. А ведь он даже не любит сладкое. До чего докатился... Его всё это время сдерживаемый аппетит будто сорвался с цепи, стоило ему открыть дверцу холодильник. Рисовый омлет, пара салатов в больших мисках, онигири с разными начинками. На секунду ему показалось, что он подавится собственной слюной. Теперь он мог устроить настоящий праздник живота, и ему было абсолютно плевать на всё вокруг. Даже присутствие директора не смущало его. Он достаточно доверял ей, чтобы есть при ней. Тарелки с рисовым омлетом и онигири тихо опустились на стол, зазвенели столовые приборы. В момент, когда Микеланджело сел на своё место, его самообладанию пришёл конец. Он, кажется, ел настолько жадно, что даже Аой подняла взгляд от бумаг и посмотрела на него. — Ты так голоден, Микеланджело-кун. Приятного аппетита. Едва удержавшись, чтобы не ответить с набитым ртом, скульптор благодарно кивнул, продолжая трапезу. В этот момент ему показалось, что он переродился. Вкус еды словно заново подарил ему желание жить, и даже настроение его улучшилось. Всё же, он сделал для себя выводы, отказ от еды — не лучшее его решение. Жалко только, что время нужно тратить, но сейчас и это отходило на второй план. Раздался свист чайника, и Аой встала с места, чтобы снять его с плиты раньше, чем это сделает занятый ужином Микеланджело. Из носика тонким столбом поднимался горячий пар. Для девушки это было сигналом к тому, чтобы долить в свою чашку ещё кофе. — Ты ничего не надумал насчёт рисования картин для музея? От этого вопроса Микеланджело почти подавился. — Я имею в виду, ты отчего-то слишком серьёзно отнёсся к конкурсу эскизов. Ты ведь говорил, что не рисуешь и не любишь это. А тут я подумала... Может, в твоём отношении что-то изменилось? С этими словами она села обратно за документы, поставив рядом с собой кружку. В её пальцах затанцевала ручка, но мыслями она была далеко не в работе. — Кроме того, я наконец увидела твои картины, и... — она сделала паузу, собираясь с мыслями, — Микеланджело-кун, это ведь невероятно. Я никогда не видела ничего подобного. С таким талантом успех в музее как художнику тебе обеспечен. И это бы сильно подняло наши рейтинги... Микеланджело нахмурился, обдумывая её слова, и директор остановилась, поняв, что её уже несёт не туда. — Конечно, в первую очередь всё зависит от того, хочешь ли этого ты сам. Я увидела, как серьёзно ты относишься к живописи за этот последний месяц, поэтому... Если у тебя есть желание писать картины, я буду только рада посодействовать тебе и помочь. — Возможно, если Вам это нравится... Думать тут, на самом деле, было совершенно не о чем. Микеланджело уже давно переосмыслил своё отношение к живописи, и пусть скульптура всё ещё оставалась для него на первом месте, рисование стало по-настоящему интересным для парня. Во многом этими переменами в себе Буонарроти был обязан Аой, однако его коллеги тоже посодействовали в этом. А больше всех из них старался, как не странно, надоедливый мальчик да Винчи. — Я буду только рада, — ответила ему Аой. Доев свою порцию и сыто выдохнув, Микеланджело решил приступить к чаю. Директор, судя по всему, думала о чём-то своём, молча смотря в стену напротив, пока скульптор ставил пустую посуду в раковину и доставал чистую чашку из шкафа. Но в итоге девушка снова привлекла к себе его внимание, начав говорить. — Знаешь, Микеланджело-кун, я рада, что ты решил поучаствовать в этом конкурсе. — Правда? — он удивлённо посмотрел на неё краем глаза, заваривая чай, — почему? — Нам удалось узнать тебя лучше. Микеланджело уставился на Аой, с особым вниманием изучая её выражение лица. Он медленно прошёл обратно к своему месту за столом с кружкой чая в руках. — Это так? — Да, — она кивнула, — ты ведь всё это время совершенно не выходил из комнаты. Мы о тебе ничего не знали и даже не могли к тебе подступиться. Микеланджело опустил взгляд на чашку и начал пытаться поймать в ней собственное отражение. Почему он чувствует себя неловко за то, в чём лично сам даже не участвовал? — Даже когда ты начал чаще выходить из комнаты, я не очень понимала тебя. Но вчера будто... Открыла тебя для себя с новой стороны, — она тепло улыбнулась, — даже не думала, что ты можешь быть таким внимательным и заботливым. Микеланджело тихо усмехается. Чего греха таить, он и сам не думал, что может быть таким. Да, он волновался за ребят, если с ними что-то случалось, и даже происшествие с да Винчи на конкурсе в его прошлой жизни заставило его изрядно переживать, но в большинстве таких случаев он всегда был пассивен. Помогать кому-то действиями, а не словами для него было в новинку. — У меня есть такое чувство, будто в последние дни ты преследовал какую-то цель... — заговорила директор, и Микеланджело мысленно выругался. Она была слишком проницательной, — но я надеюсь, что ты не станешь снова закрываться от нас. Глаза Аой слипались, казалось, стоит ей договорить, и она тут же рухнет головой на стол. Взгляд Буонарроти смягчился. Похоже, отсутствие сна действовало на неё лучше любого алкогольного напитка, ведь она буквально вывалила на него все мысли, что скопились в её голове за этот день. А может она думала об этом все это время. Кто знает. Забавно, но девушка действительно начала засыпать прямо над документами, опираясь на руку. Это стало для парня сигналом к тому, что их ночные посиделки надо прекращать. К чаю он даже не прикоснулся, решил забрать с собой в комнату. — Директор, — громко позвал Микеланджело, из-за чего она резко подняла голову и проморгалась, — пожалуйста, идите спать. — Но как же... — Вы не сделаете ничего правильно, если будете спать на ходу, — Буонарроти вздохнул, — это не принесёт никакой пользы ни работе, ни здоровью. В голове снова мелькнули слова, которые девушка только что сказала ему. Он ведь снова сделал это, верно? С каких пор он не отмалчивается и не остаётся в стороне? — Ладно, — Аой печально посмотрела на документы, понимая, что скульптор прав, — пожалуй, так и есть... Они помолчали. Такие моменты определённо были у парня самыми любимыми. В конце концов, нет лучше звука, чем звук тишины. — Я думаю, мне пора, — сказал он, вставая с места и прихватывая с собой кружку, — и Вам тоже, верно? — Да, да, — быстро закивала она, вяло собирая бумаги в одну кучу, — спокойной ночи, Микеланджело-кун. Парень обернулся, смотря на их работящего директора, и какое-то приятное тепло всколыхнуло его грудь. — Ночи.***
В ту ночь Микеланджело так и не сомкнул глаз. Он просто сидел на полу, облокотившись на свой мраморный камень, и медленно пил чай, рассматривая, казалось бы, ничем не примечательную мебель вокруг него. Парень знал свою комнату от и до, мог с закрытыми глазами найти любую вещь в каждом ящике. По крайней мере, так он думал раньше. Сейчас же, оглядываясь по сторонам, Буонарроти понимал, что не узнавал родного убежища. Повсюду были разбросаны краски, кисти, какие-то наброски. Но все они были сделаны за прошедшие две недели подготовки к конкурсу, а что до остального... Он заметил, что не видит на полках некоторых вещей, которые были там раньше. Вместо этого те были сплошь уставлены маленькими скульптурами, и бюстами. Одна и та же фигура, одни и те же лица, и единственной разницей, которую он мог заметить на первый взгляд, это эмоции и иногда позы. Какая безвкусица. Это действительно делал он? На одной из самых пустых полок в своём прошлом Микеланджело расставил некоторые подарки, которые получил на свой день рождения. Сейчас же их там не было. Ватто тогда с торжественной улыбкой вручил ему маленький кактус — единственное зелёное растение, стоявшее в его комнате с тех пор. В этой вселенной подоконник, на котором стоял горшочек с ним, пустовал. Да и вообще вокруг было пусто. Несмотря на обилие вещей вокруг и полный бардак. Будто не хватало чего-то. И дело, кажется, было не только в отсутствующих предметах. Заметить изменения было бы проще, если бы Микеланджело активно участвовал в социальной жизни музея. Но он, как выяснилось, только и делал, что отсиживался в комнате, игнорируя любые возможные взаимодействия с коллегами и клиентами в музее. Неужто и на музейных парадах в этом мире он ни разу не был? Почему это кажется чем-то диким? Вырваться из крепкой хватки собственных мыслей скульптору удалось лишь тогда, когда в комнате немного посветлело. Он удивлённо поднял глаза на окно и увидел, как лучи солнца старательно пробиваются через ткань штор. Надо же, утро так быстро наступило, а он и не заметил. А ведь в голове Буонарроти мелькала идея уснуть снова и отдохнуть до утра лишние пару часов, но он, кажется, совершенно потерял счёт времени. Теперь уже было поздно, думалось ему, а значит смысла во сне не было никакого. Только вот голова раскалывалась страшно. Желая облегчить неприятные ощущения, Микеланджело закрыл глаза и опустил голову на прижатые к груди колени. Расслабив своё тело, чтобы не делать себе ещё хуже, парень отключил мысли и... — Мике-нии! ... Он открыл глаза, когда услышал, как кто-то по ту сторону входной двери зовёт его. Вот чёрт, кажется, он всё-таки заснул, хотя до этого не чувствовал совершенно никакого желания. В очередной раз убедился, что единственное помимо поведения да Винчи, чего он не сможет понять, это собственное тело. Даже смешно. Он поднимается на ещё ватные после недавнего пробуждения ноги и стоит неподвижно несколько секунд, стараясь найти баланс. Как он смог уснуть так незаметно для себя? Ему казалось, что он прикрыл глаза лишь на секунду, как и хотел. Но раннее пробуждение до этого решило сыграть с ним злую шутку. Парень с тяжёлым вздохом поплёлся к двери, желая прекратить этот настойчивый стук. Послышалось очередное глухое: «Мике-нии!», и Буонарроти понял, что его утренним посетителем является Ян. «И что ему нужно?» — раздражённо цокнул он, всё ещё потирающий глаза спросонья. Шумных и особо настойчивых гостей Микеланджело никогда не любил. Открыв дверь, он увидел мальчика, пребывавшего в явном нетерпении. Глазки его так и горели. — В чём де- — Мике-нии, Лео-кун пришёл! Всё раздражение сняло как рукой. Микеланджело несколько секунд прокручивал в голове эти слова, пытаясь осмыслить их своим сонным разумом, после чего сразу задал вопрос. — Где он сейчас? — Микеланджело как мог пытался скрыть, как он нервно теребит ткань внутри карманов кофты. — Наверное, только что пришёл. Я просто встретил его в холле, — честно ответил Ян, неловко почесав щёку, — я подумал, вдруг он пришёл к тебе. «Почти», — мысленно усмехнулся Микеланджело, но тут же неловко покраснел. — Спасибо, что предупредил, — сказал он ван Эйку, и мальчик, улыбнувшись, побежал к своей комнате. Только бы он не говорил каждому второму о том, что в музей пришёл «друг Мике-нии». Хотя, скорее всего, это в любом случае станет известно позже, но к чему этому моменту наступать раньше, чем могло бы быть? Микеланджело дождался, когда мальчик скроется за дверью, и тут же вышел из своего убежища. До того, как они займутся документами, Аой, вероятно, попросит да Винчи нарисовать картину для примера работы. Скорее всего, процесс будет далеко не быстрым, а значит есть вероятность, что скульптор даже успеет застать его. Так и быть, он даст себе слабину и пойдёт. Нужно ведь удостовериться, что мальчик в итоге действительно попадёт в музей, верно? И в этот раз Микеланджело надеялся, что это будет последний раз.***
Когда музей Баретта снова начал пользоваться большой популярностью, вступительное испытание при собеседовании стало обязательным условием для всех новичков. Именно благодаря этому отсеялось множество кандидатов с далеко не самыми высокими навыками в рисовании. Сам Микеланджело такую процедуру не проходил, ведь был одним из первых художников в «воскресающем» на тот момент музее, как, собственно, и да Винчи, пришедший не намного позже него. Но теперь всё было иначе. Он упустил свой шанс пройти без проблем и заморочек и теперь был лишь одним из художников, желающих попытать удачу и попасть на работу в лучший музей города. А ведь и благодаря ему тоже это место впринципе стало известным... Подходя к нужному помещению, — студии, где обычно проходили все вступительные испытания — Микеланджело навострил уши. Там почти не было слышно ни звука. Лишь какая-то уж очень тихая возня, которую сразу и не различишь, если не прислушаешься. Парень сунул руки в карманы и, подойдя к дверному проёму, заглянул внутрь. Да Винчи действительно был тут. Он стоял у мольберта спиной к только что зашедшему скульптору и старательно выводил что-то кистью на холсте. Аой стояла рядом, возле стены, и наблюдала за процессом. То же самое делали Курбе и Ван Гог, уже успевшие за всё время работы музея стать коллегами девушки по приёму художников на работу. Самому Микеланджело тут делать нечего, но... Он просто не может не поприсутствовать на вступительном испытании для всеми любимого великого гения, каким его зовут в народе. Аой, поглощённая тем, что делает Леонардо, совершенно не обратила внимание на шаги в коридоре или приоткрывшуюся дверь. Скульптор хотел незаметно встать рядом, но именно это и привлекло внимание директора. Девушка резко дёрнулась от неожиданности. — Микеланджело-кун! Ты пришёл, чтобы... Стоило да Винчи услышать имя парня, он остановился и развернулся к двери. Именно в этот момент они встретились взглядами. Мальчик замер, будто испуганный зверёк, ещё несколько секунд смотря в глаза Микеланджело, после чего поспешно отвернулся и продолжил рисовать, кажется, даже усерднее, чем до этого. Лишь когда зрительный контакт был разорван, парень вспомнил о том, что Аой ждёт его ответа или, как минимум, реакции. — А... Просто захотел посмотреть. Девушка улыбнулась ему, услышав эти слова. — Я почему-то ожидала твоего появления. Скульптор ничего не ответил на это. Лишь прошёл в сторону Ван Гога и Курбе и встал возле них. Винсент, не привыкший общаться со скульптором, тем не менее, не терял своего оптимизма, был таким же бодрым и улыбчивым, как и всегда. Это, несомненно, не могло не вызвать облегчение. — Микеланджело! — парень шумно поприветствовал его, и Буонарроти пришлось шикнуть на него, чтобы тот вспомнил о том, где они находятся, — Ой, прости... Куратор-сан сказала, что это ты пригласил да Винчи-куна в музей. Так здорово! После этих слов плечи Леонардо будто напряглись ещё сильнее, и Микеланджело тут же натянул на голову капюшон от съевшей его изнутри за секунду неловкости. Чёрт возьми, теперь из-за Ван Гога он оказался в максимально невыгодной ситуации. У да Винчи наверняка будут вопросы к нему, когда они окажутся в подходящих условиях для разговора. Сейчас же просто хотелось, чтобы мальчик проигнорировал эти слова и продолжил работать. Курбе, заметивший, что Винсент сболтнул лишнего, положил руку ему на плечо и осуждающе покачал головой. Тот тут же затих. «Спасибо, Курбе, всегда выручаешь. Ну... почти». — Ван Гог, будь спокойнее, — художник снисходительно вздохнул, — но в чём-то он прав. Спасибо за проявление инициативы и участие в жизни музея, Микеланджело. — Д-да не за что, я же ничего не сделал... — говорить об этом при да Винчи было неудобно. Возможно, парень бы даже ушёл, но он обещал себе, что останется здесь до самого конца, а своих обещаний Микеланджело никогда не нарушал. Он приблизился к Курбе и принялся наблюдать за работой да Винчи. Мальчик только начал покрывать изображение цветом, поэтому им предстоит ждать ещё около часа, зная да Винчи, может быть больше. Художник старательно выводил кистью аккуратные мазки, до того мелкие, что Микеланджело не понимал, где находится стык двух сделанных друг за другом мазков. При этом работал он весьма оперативно. Движения его рук были настолько плавными, что это было похоже на гипноз. Просто поймав взглядом то, как мальчик перехватывает кисть между тонких пальцев, уже можно зависнуть без движения. Странно. Раньше Микеланджело никогда этого не замечал. В голове всплыли воспоминания о старом да Винчи из его прошлой жизни, и Буонарроти казалось, будто это совершенно другой человек. От каждого движения Леонардо, за которым он мог понаблюдать раньше, веяло величием. Он был таким уверенным и раскрепощённым, что это вызывало у скульптора чистую зависть, которую он никак не мог подавить. Ему тоже хотелось гордиться тем, что он делал и чувствовать себя так же независимо, как делал это маленький художник. Заносчивость этого ребёнка раздражала, а постоянные самоуверенные подколки вызывали желание наплевать на тактику игнорирования проблемы и высказать всё прямо в лицо. Как он сделал это в ту ночь, когда всё изменилось. Однако сейчас... Ничего этого не было. Микеланджело не видел надменного взгляда, обращённого к нему, не слышал упрёков. Даже сам образ да Винчи в его глазах будто стал другим. Движения художника по-прежнему были аккуратны и изящны, вот только теперь было в них что-то мягкое и робкое, искреннее, чего Буонарроти ни разу не видел раньше. А может он просто не знал, что да Винчи может быть таким? В конце концов, не то чтобы он позволял мальчику часто работать с ним. Микеланджело смущённо отвёл взгляд, когда понял, что да Винчи быстро оглянулся на него. Это заняло всего секунду, после чего мальчик вновь уткнулся в мольберт, но и такого было вполне достаточно для того, чтобы скульптор почувствовал себя неловко. Лучше бы Леонардо не отвлекался по пустякам и работал, если действительно хочет, чтобы его взяли художником в музей Баретта. Всяко лучше, чем без причин вгонять Микеланджело в краску. Работа продолжалась ещё в течение какого-то времени, счёт которому Буонарроти уже потерял. Всё это время он, Аой и Курбе с Ван Гогом не отрывали взгляда от постепенно вырисовывающейся картины да Винчи. Настолько аккуратные, продуманные и реалистичные работы за свою жизнь Микеланджело встречал редко. Можно сказать, он и не встречал людей, способных подобраться к такому уровню. Он всё ещё видел ошибки и знал, что мальчику есть куда расти, но, несмотря ни на что, то, чего он уже смог достичь, было удивительно. Скульптор солжёт, если скажет, что его не впечатлило. Сделав финальный мазок и удовлетворительно выдохнув, Леонардо медленно отошёл от мольберта. Художникам тут же открылся полный обзор на написанную им картину — нежный и спокойный пейзаж. Буонарроти внимательно рассматривал растворяющиеся в туманной дымке высокие горы, редкие высокие деревья на переднем плане, кажущиеся настолько реалистичными, будто сейчас возьмут да и зашелестят своими кронами, на редкие облака, проплывающие по серому небу.* Пейзаж был простым, незамысловатым, но этого было вполне достаточно, чтобы увидеть мастерство да Винчи. И, что ещё более важно, Микеланджело знал, что это не было его пределом. — Это... Поразительно... — Ван Гог стоял и смотрел на картину с отвисшей челюстью. Курбе молчал, но по его взгляду Микеланджело видел, что он разделяет мнение коллеги. От Аой, как от директора, требовалась максимальная объективность, но скульптор с облегчением понимал, что объективное мнение мало чем будет отличаться от любого положительного субъективного. — Да Винчи-кун... Замечательно, — сказала она, внимательно рассматривая каждую деталь на полотне, — цветовая палитра, хоть и сдержанная, отлично передаёт атмосферу, и цвета так хорошо сочетаются друг с другом. А эта техника... Выглядит очень знакомой. Но это потрясающе. — Сфумато? — уточнил да Винчи, оглядываясь на свою работу, — Это... Моя разработка... Девушка удивлённо захлопала ресницами. — Правда? — Когда-то я задался вопросом, можно ли изобразить на картине воздух... — пояснил мальчик, неловко улыбаясь, будто это была какая-то мелочь, а не разработанная с нуля техника изображения объёма на полотне, после чего выпрямился и обратил взгляд на присутствующих, — итак, я справился? — Более чем! — удовлетворённо кивнула Аой, — Так рисовать, да ещё и изобретать новые методы... Нашему музею определённо нужны художники вроде тебя. Поэтому, если ты согласен, да Винчи-кун, добро пожаловать на работу в музей Баретта. — Правда? Слава Богу... — казалось, будто с души художника упал камень, настолько его выдох был полон чувства облегчения. Вместе с ним выдохнул и Микеланджело, после реакции коллег уже не сомневавшийся в успехе Леонардо, но по-прежнему требовавший точного решения директора. Желание досконально убедиться в том, что всё получится, не давало ему покоя до самого конца. — Я подготовлю все необходимые документы для заключения с тобой контракта. Постараюсь сделать это к завтрашнему дню, чтобы завтра ты смог официально начать работать. Ну, а переехать в общежитие можешь уже сегодня. Микеланджело видел, как засияли глаза Леонардо в этот момент. Он покосился на скульптора, будто спрашивая взглядом, действительно ли ему можно согласиться на это. Сунув руки в карманы, Буонарроти утвердительно кивнул, не смотря на самого да Винчи. Ему казалось, что он ждёт от него каких-то указаний или одобрения, и это заставляло парня чувствовать себя ещё более неловко. — Я... Буду только рад, — да Винчи улыбнулся Аой в ответ, — полагаюсь на Вас. После этих слов Ван Гог будто сорвался с цепи и тут же обрушил на мальчика поток комплиментов и вопросов под неодобрительное цоканье Курбе. — Да Винчи, я так рад, что ты станешь нашим эксклюзивным художником! Я много слышал о тебе, но давно не видел твоих новых работ и думал, что ты забросил рисование... Но я рад, что ты не бросил, ты очень талантливый! Винсент, кажется, безумно воодушевлённый появлением нового коллеги, тараторил без умолку, чем неслабо удивил и, кажется, даже напугал Леонардо. Благо, Курбе решил взять дело в свои руки и перебил его, пока маленький художник не пожалел о том, что пришёл сюда. — Ван Гог, не набрасывайся так на детей. — Прошу прощения, но я не ребёнок... — тихо сказал да Винчи, но эти двое, похоже, не услышали его. Микеланджело удовлетворённо кивнул, наконец удостоверившись в том, что у этого мальчика всё в порядке, и уже собирался вернуться в свою комнату, чтобы там отпраздновать победу над временем музыкой тишины, когда его окликнула Аой. — Микеланджело-кун, ты не мог бы показать да Винчи-куну дорогу к общежитию и помочь с заселением? — А? Микеланджело удивлённо посмотрел на директора, не понимая, почему именно он должен показывать мальчишке, где и что находится. Но потом в его голове словно зажглась лампочка, и он почти стукнул себя по лбу от этого осознания. Ведь он представил всем да Винчи как своего «приятеля», а значит вполне логично отправить с художником на экскурсию по общежитию кого-то, кого он уже знает. К сожалению, этим кем-то и оказался Буонарроти. А самым печальным было то, что отказать он не может. «Ладно, нам всё равно по пути», — подумал он и, установив с да Винчи зрительный контакт, кивнул в сторону выхода, как бы говоря ему следовать за ним. Что ж, возможно, торжественный отдых от суеты придётся отложить на некоторое время.