***
Сразу после этого недолговременного общения с маленьким художником Буонарроти вернулся к себе. Тогда он впервые за долгое время пришёл к странному и непривычному для него выводу: ему уже давно стоило прибраться. На сегодня у скульптора не было никаких планов, заказов в этом мире он почти не получал, да и не выходить из комнаты подолгу для него более чем привычно, а значит никто не потеряет его, если он на часик-другой пропадёт из виду. А работы в комнате, как выяснилось, действительно предстояло немало. Помимо очевидного факта того, что весь пол был усыпан листами бумаги с рисунками и набросками, выяснилось, что под этим листопадным слоем скрывалось ещё много всего интересного, но явно лишнего. Микеланджело не знал, сколько ещё изменений в нём повлечёт за собой его новый образ жизни, но искренне надеялся, что пристрастие к уборке станет лишь мимолётным желанием на один раз. Затрачиваемые на это действие силы попросту не оправдывают результат. В комнате, конечно, становится чище, но жить спокойно можно и без всего этого, да вот только его мозг в момент уборки, кажется, не думал об этом. Должно быть, общение с да Винчи повлияло. Вдруг чистоплотность заразна. Первым делом Микеланджело собрал в одну стопку все рисунки, попутно поднимая с пола то, что под ними пряталось. Вот его молоток и зубило, лежащие чуть ли не возле двери, о которые он ударился ранее, но не заметил и не убрал из-за мешавшей бумаги. А вот и гантели, которые лежали в другом углу комнаты в его старой жизни, а теперь были чуть ли не на самой тёмной стороне. Причём, как он заметил, весьма пыльные. Хорошо, что в этот угол Буонарроти практически не заходил, а то отбил бы все пальцы на ногах, не заметив эти килограммовые ловушки. Зато теперь, вспомнив об их существовании, он мог бы начать тренироваться снова... Старый он вообще тренировался до того, как Микеланджело пришёл сюда ему на замену? Оказалось, что его комната просто кишит всяким мусором и продуктовыми отходами: пачки из под снэков, крошки, засохшие корки хлеба — чего только Микеланджело не выгреб из под своей мебели, в особенности из под кровати. Появилось даже странное желание... Проветрить комнату. Ему на секунду стало страшно. Сейчас точно именно он руководит своим разумом? Испуганный не на шутку своим резким порывом к чистоте, окно парень в итоге так и не открыл — побоялся лишиться последних остатков рассудка. И всё же, он не мог не признать, находиться в чистой комнате было... Приятно. Даже показалось, что она стала больше и просторнее. В этом, пожалуй, и был смысл уборки. Хороший опыт заботы о своём доме, но повторять особо не хотелось — уж очень много это отнимает сил. Микеланджело шумно выдохнул и обессиленный упал на кровать. Взгляд метнулся к часам на стене, и парень с удивлением обнаружил, что провозился до вечера. Время шло слишком быстро. А может это он потерял ему счёт. Живот Буонарроти уже начал издавать звуки голода, и парень решил, что ему стоит подкрепиться. Не факт, что ужин уже готов, хотя Губерт и Милле всегда предпочитали сделать всё заранее, но есть хотелось жутко, и Микеланджело не был уверен в том, сколько ещё он продержится. Потягиваясь, он ещё минуту или две лежал, раскинув в стороны руки и ноги, и только потом решил наконец встать, когда почувствовал небольшой прилив сил после столь недолгого отдыха. В шапке и кофте было жарко заниматься, поэтому он снял их в процессе, а теперь взглядом искал, где оставил. Шапка лежала на подоконнике (видимо, оказалась там в момент, когда скульптор доставал из-за камня для скульптуры один из улетевших рисунков), а вот до кофты, висящей на спинке стула, без труда мог дотянуться и так. Одевшись, Микеланджело осторожно выглянул из комнаты и осмотрел коридор. Пусто и почти тихо. В этой части общежития впринципе всегда было спокойно. Сказав, что он нешумный, мальчик не обманул: пусть его комната и находилась через дверь от скульптора, никаких раздражающих звуков с той стороны слышно не было. Закрыв за собой дверь, Микеланджело двинулся по коридору. Сейчас его целью была кухня. Проходя мимо комнат некоторых художников, он слышал тихое копошение за дверью. Похоже, эти ребята работали над своими новыми картинами. Микеланджело завидовал: за этот месяц он не получил ни одного заказа, да и работать над новыми скульптурами у него впринципе не получалось. Хотелось скорее вернуться в строй и направить все силы и энергию на то, что он любит больше всего. Пожалуй, сегодня ночью он попробует сесть за так и не законченную скульптуру снова. Но пока что его мысли были заняты лишь едой. Похоже он начинает привыкать к нормальному режиму питания. Ужасно. Это точно не пойдёт на пользу его продуктивности. Неожиданно, спускаясь по лестнице, Микеланджело услышал знакомый тихий голос, ругающийся на что-то. «Да где же?» — раздалось за углом, и Буонарроти поспешил спуститься, чтобы подтвердить свои догадки о том, кто это был. Он оказался прав. Нервно оглядываясь по сторонам и ворча что-то себе под нос, посреди коридора стоял да Винчи. — Эй! — Микеланджело позвал его, отчего мальчик резко обернулся к нему, — Ты чего это тут? — М-микеланджело! — Леонардо выпрямился будто по струнке, пытаясь скрыть волнение, — Что ты тут делаешь? — Живу и работаю, — криво усмехнулся парень, закатив глаза. Боже, что за глупые вопросы, — а вот ты что тут делаешь? — А... Да так, осматривался... — что-то подсказывало ему, что да Винчи не договаривает всей правды. С чего бы ему просто стоять посреди коридора, будто боясь сделать лишний шаг, если он хочет осмотреться? — Точно? — Да. — И помощь тебе не нужна? — Помощь? Для чего ещё, — да Винчи скрестил руки на груди и отвернулся, — я в полном порядке. Микеланджело не смог сдержать смешка. Ясно. Очевидно, что это неправда. Похоже, художник действительно не мастер скрывать ложь. Немудрено. Но убеждать он его, конечно, не будет. Будто ему нужна лишняя морока. — Ладно, — Буонарроти безразлично пожал плечами и двинулся дальше по коридору, — тогда я пошёл. Он уже собирался уйти, когда услышал обеспокоенный вздох и крик за спиной. — Стой! — да Винчи привлёк внимание скульптора и сжался, будто котёнок, когда тот повернулся к нему, — я... Заблудился. Можешь показать, куда идти? Что-то это ему напомнило. Примерно так же путался Хокусай, когда только пришёл в этот музей. Хотя, чего греха таить, он и сейчас продолжает путать ателье с кладовкой. — Куда тебе нужно? — В столовую, — мальчик нервно теребил мизинец, смотря куда-то в сторону, — я знаю, что она тут есть, вот только когда шёл туда, я... Кажется, вернулся к началу. Эти слова просто не могли не вызвать у него смех, и конечно Микеланджело рассмеялся. Настолько неожиданно для самого себя, что он не смог сдержать этот порыв. Да Винчи странно посмотрел на него, даже, кажется, с обидой в глазах. — Что смешного? Я пока не знаю, где что находится. — Нет, ничего, кхм, — Микеланджело прочистил горло, возвращая безразличное выражение на своё лицо, — на самом деле, я тоже шёл туда, так что... Пошли. Мальчик кивнул и быстро примкнул к нему для совместной дороги до столовой. Скульптор старался не обращать внимания на всю странность этой ситуации. Нет, показать кому-то новенькому дорогу не странно. Странен сам тот факт, что Микеланджело проводит экскурсию по музею для да Винчи. Он никогда не думал, что такое может произойти, но в реальности происходящего ещё месяц назад убедился и поэтому уже почти ничему не удивлялся. Да Винчи, заблудившийся в музее, напоминал отбившегося от стаи птенца или потерявшего маму котёнка, настолько это зрелище было милым и жалостливым одновременно. Микеланджело никогда не думал, что сможет испытывать жалость по отношению к этому мальчику. Но, как оказалось, всё меняется, и ты никогда не можешь знать, в какой момент это произойдёт. — Почему ты сразу не попросил кого-нибудь пойти с тобой? — спросил скульптор, не глядя на идущего рядом Леонардо. — Я думал, что сам найду дорогу, — сердито ответил да Винчи, — я же не ребёнок. Да и к чему беспокоить кого-то по таким пустякам. — Ну знаешь ли, просить у кого-то помощи не так уж страшно и стыдно, — сказал Микеланджело и сам не мог поверить в то, что произнёс эти слова. Да Винчи закусил губу и отвернулся. Похоже, говорить об этом ему не очень хотелось. Микеланджело не настаивал, он замолчал, не имея в арсенале возможных тем для разговора, и до столовой они дошли в тишине, размышляя каждый о своём. Когда они приблизились к своему пункту назначения, Буонарроти услышал голоса художников. Похоже, поужинать в этот час решили не только они. Но это было и неудивительно, в конце концов, время было, хоть и не позднее, но достаточное для того, чтобы проголодаться. Услышав чужие разговоры, да Винчи будто напрягся, но постарался скрыть это. А может скульптору просто показалось. Он не стал бы этого отрицать. Среди говоривших он отчётливо смог услышать братьев ван Эйк и Джотто, которые оживлённо о чём-то беседовали. Но не только чужие голоса доносились со стороны столовой. Запах чего-то вкусного, вероятно мясного уже начал кружить Микеланджело голову. А ведь они ещё даже не дошли. Сможет ли скульптор сохранять хладнокровие, когда не просто почувствует аромат, а ещё и увидит приготовленное Губертом блюдо? Буонарроти зашёл первым, да Винчи следовал за ним. Но поняв, что никто не идёт рядом, он остановился и обернулся. Оказалось, что мальчик так и остановился на пороге. А вот другие художники, что немудрено, обратили внимание на них обоих. — Добрый вечер, Микеланджело-сан, — одним из участников ужина, как оказалось, был Муха, — и да Винчи-сан. Рад наконец встретиться с Вами лично. — Добрый вечер, Микеланджело-сан и да Винчи-сан, — улыбнулся им Губерт, — Меня зовут Губерт ван Эйк, очень приятно познакомиться. — Добрый вечер, — улыбнулся да Винчи, поклонившись, и улыбка его в этот момент выглядела настолько знакомой, что скульптор невольно окунулся в воспоминания о прошлом, которое было у него до всех этих событий. Даже не верится, что мальчик заново открывает для себя всех этих ребят, — мне тоже приятно. Полагаюсь на Вас. — Лео-кун! — восторженный появлением своего нового друга в музее Ян подскочил с места и за пару мгновений оказался рядом с ним, — Я так рад, что теперь ты будешь здесь вместе с нами! Следующие события не смогли не вызвать у Буонарроти улыбки. Младший ван Эйк крепко обнял стоящего на пороге да Винчи, не давая ему даже шанса выбраться из кольца цепких детских ручек. Но Леонардо и не пытался. Он застыл, точно каменная статуя, пытаясь осознать реальность происходящего, и это давало преимущество Яну — он мог обнимать мальчика сколько душе угодно. — Ян, не веди себя так! — строго сказал Губерт, отчего его брат действительно ослабил хватку, но от да Винчи не отошёл, — Простите пожалуйста, да Винчи-сан. И за тот раз, и за тот случай в парке. — О, н-ничего страшного, — поспешил успокоить его да Винчи, неловко посмеиваясь, — это просто было неожиданно. Микеланджело, не принимавший участия в обсуждении персоны да Винчи и, честно говоря, не желавший даже начинать, воспользовался тем, что никто не обращает на него внимания, и сел за стол. Запах мяса всё ещё продолжал гипнотизировать его, и главной мыслью в голове скульптора по-прежнему было желание поскорее поесть. Да Винчи, как не странно, последовал его примеру и сел рядом. — Так значит ты и есть тот самый художник да Винчи? — с интересом и широкой улыбкой обратился к нему Джотто. — А? Да, — мальчик неловко отвёл взгляд. Должно быть говорить об этом ему всё ещё было непривычно. — Я восхищался твоими картинами, когда видел их на выставках, — сказал мужчина, — такой уровень мастерства в столь юном возрасте это действительно редкое явление. — Вы преувеличиваете... Ваш талант удивляет гораздо больше, Джотто-сан, — хихикнул Леонардо, — Да и потом, возраст никак не влияет на мастерство, умение детей стоять на одном уровне со взрослыми не должно кого-то удивлять. После этих слов все кроме Микеланджело с изумлением посмотрели на да Винчи. Должно быть, слышать что-то подобное от человека его возраста для его коллег было действительно непривычно. До Леонардо среди них было всего два художника ребёнка, и мышление у обоих было самое что ни на есть стандартное, детское. Да Винчи же каким-то образом удавалось и вести себя, и рассуждать так, будто он был старше своего возраста. Хотя, Микеланджело безусловно это знал, детская сторона в этом мальчике тоже была. Та самая сторона, которая позволяла себе дразнить его, поэтому Буонарроти до сих пор не знал, как к ней относиться. — И Вы не считаете Ваш дар чем-то удивительным? — поинтересовался Муха, хитро посмотрев на мальчика. — Это не дар, — покачал головой Леонардо, — не более чем труд. Единственным, что может быть кому-то даровано, можно считать разве что человеческий ум. А вот способности уже зависят от того, как человек ими распорядится. — Мне нравится ход Ваших мыслей, — сказал Муха, — Вы занимаетесь чем-то ещё помимо живописи? — Ну, думаю, много чем... — да Винчи неловко обводил пальцами колени, — музыка, медицина, астрономия... — Неужели? — восхищённо воскликнул Губерт, — у Вас так много увлечений, да Винчи-сан. — Просто талантливый человек талантлив во всём, — невозмутимо сказал Муха, будто не замечая, как его слова лишь сильнее вгоняют в краску маленького художника. Да Винчи смущённо исподлобья посмотрел на Микеланджело, словно прося у него помощи, какой-то новой темы для обсуждения, которая не будет касаться его деятельности, но парень и сам толком не знал, о чём можно поговорить. Он был похож на душу компании, способную завести беседу? Это же глупо. В этот момент, когда он пытался взглядом передать Леонардо, что ничем не сможет тут помочь, перед ними обоими оказались тарелки с едой. Это была курица, которую Микеланджело безумно любил, не только за вкус, но и за пользу для мышц. Уже изрядно проголодавшийся, он сразу же принялся за еду. А вот да Винчи мешкал: с неловкостью поглядывал на лежащее в его порции мясо, а то даже и вовсе старался не смотреть на него. Было видно, что мальчик искренне не хотел показывать своих эмоций, но от глаз Губерта не скрыть ничего. — Что такое, да Винчи-сан? Вы не любите курицу? — Я... — да Винчи ничего не сказал, лишь опустил взгляд в пол. Микеланджело дожевал кусочек мяса, мешавший ему говорить, и скучающе пояснил. — Он просто не ест мясо. И в этот момент осознание прошибло его током вместе с непонимающим взглядом Леонардо, обращённым к нему. Захотелось ударить себя по лбу (в который раз уже?). Откуда ему знать сейчас такие факты о мальчике, если они ни разу не говорили ни о чём, не касающемся живописи? Подобрать этому объяснение будет довольно трудно. Как и тому, что Микеланджело с первого дня их знакомства знал о любви да Винчи к сладкому. «Когда я уже начну быть более осторожным в своих словах...» — мысленно ругал себя он, отворачиваясь от да Винчи. — Ох, простите, буду знать, — засуетился старший ван Эйк, — может, тогда хотите чего-то ещё? Есть овощной салат. — Если Вас не затруднит, — застенчиво улыбнулся да Винчи, — простите за неудобства. — Боже, до чего скромный парень, — рассмеялся Джотто и, положив на макушку мальчика свою широкую ладонь, потрепал его по волосам. Его красный беретик немного скосился и, не придержи он его, скорее всего свалился бы с головы, — не стоит так нас бояться. — Джотто-сан прав, — кивнул Губерт, накладывая салат в отдельную тарелку для Леонардо, — теперь мы коллеги, Вы не должны сдерживать себя. — Я вовсе не боюсь, — нахмурился художник. Микеланджело слушал их разговор краем уха, на деле витая где-то в своих мыслях. А думал он над предложением Аой заключить контракт о его работе в музее как художника. В конце концов, теперь здесь он, а не тот старый Микеланджело, что только и занимался ваянием бездушных и, откровенно говоря, совершенно безвкусных каменных фигур, которые вызывали восхищение у людей вокруг, но никак не у него самого, знавшего, что он способен на что-то более восхитительное. И да Винчи, и директор были правы: теперь творчество Буонарроти, причём не только скульптуры, но и картины, могут приносить музею немалый доход. Это стало чем-то привычным и даже желанным для него. В этом он наконец нашёл смысл своей работы: творить на благо дорогого тебе места, важных тебе людей, чтобы видеть, как в тебе самом и в других людях от взгляда на твои произведения рождаются искренние эмоции. Наверное, поэтому, оказавшись в мире, где здешний Микеланджело был этого смысла лишён, ему было так неуютно. Кто знает, сколько ещё времени потребуется, чтобы вернуть всё на круги своя? Уже становится очевидно, что одного возвращения да Винчи в музей мало. Он всё ещё будто не там, где должен быть. Но если уж скульптор не может вернуться к своей привычной, нормальной жизни, то нужно изменить новую так, чтобы было комфортно жить. Кажется, Ватто часто говорил: «если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай лимонад». Это выражение всегда казалось Микеланджело глупым, но сейчас было как нельзя кстати. Он доел свою порцию и искоса посмотрел на да Винчи, которого заметно удалось разговорить его коллегам. Парень вернулся вниманием к их беседе в тот момент, когда Муха хвалил картину, нарисованную мальчиком для вступительного конкурса. — Ваши картины отличаются по общему восприятию, мне не доводилось видеть что-то подобное до этого, — признал он, — новаторы среди молодёжи особенно ценны. Для чего Вы сделали такой огромный перерыв в творчестве, ведь Ваша карьера пошла на спад? — Так случается, — ответил да Винчи, неловко теребя пальцами узелок на рукаве, — непредвиденные обстоятельства часто портят нам планы. Но, думаю, шанс наверстать упущенное у меня всё же есть. — Да, у тебя, малыш, большое будущее, — сказал Джотто, в очередной раз заставив да Винчи нахмуритья и покраснеть. Микеланджело надеялся, что его в это время уж точно трогать не будут, но, будто назло, к нему обратился Ян. Причём если бы бы скульптор сейчас ел, он бы поперхнулся. — Мике-нии, а как вы с Лео-куном подружились? Парень тут же напрягся, почувствовав, что на него смотрит не только младший ван Эйк, а все присутствующие в комнате. А вот и неудобный разговор, который он так надеялся проскочить. Придумать убедительную историю и уж тем более обговорить её с да Винчи он ещё не успел, поэтому любая импровизация в его присутствии всё равно окажется под угрозой. Как тут выкрутиться? — Это даже не... Мальчик уже собирался сказать то, что разрушило бы всю и без того хрупкую легенду, спасавшую Микеланджело всё это время, когда скульптор быстро прервал его. — Когда-то давно на одном художественном конкурсе. Там нечего рассказывать, на самом деле. По его виску скатилась капелька пота. Он не знал, достаточно ли убедительно это прозвучало, но был уверен в одном: да Винчи мог в любой момент всё испортить. Это становилось ещё яснее по округлившимся от удивления глазам Леонардо. Единственным решением проблемы, которое не повлечёт за собой серьёзных последствий, было отступление. — На самом деле, мне уже пора идти. Я должен... Закончить работу. С этими словами Микеланджело встал со стула и направился к выходу. — Да Винчи, пошли. — А? П-почему я? — Ты опять заблудишься, если тебя оставить. Не успевший даже принять решения мальчик, завидев, как Буонарроти без остановок направился к двери, не стал сопротивляться и последовал за ним, предварительно попрощавшись с новыми коллегами и поблагодарив их за знакомство и радушный приём. Сказать по правде, идти обратно в общежитие Микеланджело собирался уже в одиночку. Всё же Леонардо не глупый, он бы наверняка попросил кого-нибудь — да хоть того же Губерта — помочь ему найти дорогу, ну или же Ян сам бы увязался за ним. Но сейчас тому, что сбитый с толку всей этой поспешностью мальчик и не задумался об этом, он был даже рад.***
Как выяснилось по дороге к общежитию, когда оживлённые беседы и голоса художников за их спинами смолкли, да Винчи и сам имел причины пройтись со скульптором наедине. И на сей раз Микеланджело не собирался избегать этого. — Объяснись, — строго потребовал мальчик, скрестив руки на груди, — что ещё за сказки про нашу дружбу? Я знаю тебя не больше месяца. Ты же врёшь! — Без тебя бы и не догадался, — скульптор огрызнулся в ответ, — да, вру. Но так нужно, понимаешь? — Почему ты считаешь нужным обманывать своих коллег? Они ведь такие замечательные... Разве они не заслужили честности и доверия? Казалось, да Винчи был готов задохнуться от возмущения. Говоря по правде, Микеланджело злился на себя не меньше. Он ненавидел ложь и предпочитал жить по правилу: «о чём можно рассказать — говори, о чём нельзя — молчи», но ситуация, в которой он оказался, просто вынуждала его изворачиваться как только возможно. Что он ответил бы на вопрос Яна, если бы был честен? Что он знаком с да Винчи уже несколько лет, просто это происходило в другой жизни? Ему бы наверняка уже вызвали врача. Да и сам да Винчи наверняка бы посчитал его сумасшедшим. Буонарроти резко остановился, отчего Леонардо, шедший за ним по пятам, почти врезался ему в спину. — Послушай, — начал он, развернувшись, — я сказал им о том, что мы приятели ещё на конкурсе эскизов, чтобы не вызывать у них вопросов. — Зато у меня ты их вызвал достаточно. — Одно дело ты один, а другое — целый музей, — угрюмо ответил Микеланджело, — ну пожалуйста, подыграй мне. — Подталкиваешь и меня ко лжи? — надулся да Винчи, отворачиваясь, — Мне-то ты тоже всей правды не говоришь. С чего бы мне соглашаться и водить за нос таких людей, как твои коллеги и друзья? Я не ты, я могу в любой момент на их вопросы ответить честно. Но тебе, как я полагаю, это не понравится. — Просто если мы этого не сделаем, вопросов будет ещё больше. И на них я уже не смогу ответить. Эти слова Микеланджело произнёс уже через силу, почти сдавшись. Ведь да Винчи прав: он ничего никому не должен. Захочет — расскажет всё как есть, и никто не остановит его. Тайна его появления здесь, как уверенность окружающих в его здравомыслии, оказалась под угрозой. И без помощи да Винчи он уже не выкрутится. Развернувшись, он поплёлся в свою комнату уже не дожидаясь мальчика. Голос и шаги за спиной стихли. Кажется, его неофициальный подопечный так и остался стоять на месте. Однако, когда Микеланджело уже был уверен, что они расстались на этот вечер, художник догнал его. — Подожди! — он окликнул Буонарроти, заставив его вновь обратить на себя внимание, — Хорошо. Если тебе действительно так будет лучше, я промолчу обо всём этом. Но я надеюсь, что это не затянется надолго. Микеланджело не станет врать, он был удивлён. Да Винчи всё же поддался ему? Поведение этого мальчишки с каждым разом заставляло его удивляться всё больше и больше. Даже сейчас было ясно, что у этого да Винчи и того, которого скульптор знал раньше, было нечто различное. И, возможно, именно благодаря этому сейчас мальчик не казался обузой. Более того, сейчас сам Микеланджело обременял его, пусть и ненамеренно. — Спасибо. Всё, что он сумел сказать, прежде чем отступить на шаг назад. Оказалось, что они уже стояли недалеко от своих комнат. — Ну, мы уже на месте, так что, думаю, не заблудишься. — Да, — кивнул да Винчи и осторожно добавил, — спасибо тебе. Микеланджело не ответил. Никогда не знал, как правильно отвечать на благодарности, особенно столь бессмысленные. Лишь прошёл немного дальше, открыл дверь в собственное жилище и, не глядя на Леонардо, зашёл внутрь. Никакой работы у него не было, желания на ночь садиться за скульптуру как днём тоже, всё было запланировано на завтра. Зато остались мысли, которые парня так конкретно ни к чему и не привели. Но, возможно, стать полноправным художником музея Баретта и вернуть то, к чему он так привык — это не такая уж и плохая идея.