Фантом нашего прошлого

До вечера из комнаты Микеланджело так и не вышел. Он проигнорировал приглашения к обеду и не собирался идти на ужин. Единственный раз, когда он покинул стены своего убежища, произошёл спустя час после разговора с да Винчи, как и назначила ему Аой. Сказать по правде, этот визит был непростым для него. Девушка в очередной раз спросила, почему он решил изменить своё мнение спустя год работы, и была, похоже, всерьёз заинтересована. Конечно, такие вещи ни с того ни с сего не происходят. Но Микеланджело просто не мог подобрать убедительного объяснения и сказал, кажется, первое, что пришло ему на ум, что показалось более или менее реалистичным. Что именно он тогда ответил, сейчас он уже не помнил. Других диалогов на этот вечер он не планировал. Ему хотелось побыть одному и подумать. Аой пообещала, что соберёт документы и всё подготовит, и завтра он уже сможет стать полноценным художником музея Баретта. Конечно, создание скульптур никто не отменял, и это было самым приятным здесь — Микеланджело спокойно мог заниматься всем и сразу. Возможно, это должно было облегчить страдания его совести, по крайней мере, он так планировал. Но каждый раз, когда он почти возвращает свою спокойную жизнь, обязательно происходит что-то, что откатывает его к начальной точке, и вот ему снова необходимо решать, что делать с проблемами в своём сознании. Да, его мысли всё же занимал спор с да Винчи. Микеланджело, желая отвлечься, снова сел за свой камень, даже взял резец в руки, настраиваясь на работу. Зачаток скульптуры, который он мучил вот уже месяц, пока имел лишь очертания фигуры, но из памяти парня всё ещё не стёрся конечный вид его творения, поэтому, при должном старании, он мог всё-таки довести это до конца. Только бы в строй вернуться. С трудом находя неотшлифованные места на камне, Микеланджело пытался отвлечься от странного чувства в его груди. Он поссорился с да Винчи. Снова. В прошлый раз это стоило ему целого отрезка жизни, который он в итоге прожил по-другому, и теперь он неиронично и небезосновательно боялся, как бы не случилось это в очередной раз. Микеланджело не считал себя виноватым. Ведь да Винчи начал первым. Он завёлся с пол-оборота без всяких на то причин, ещё и высказал совершенно глупые претензии. Микеланджело просто занимается любимым делом, для себя, для своего собственного удовольствия, и да Винчи не может решать, лучше это для него или нет. Уж он ли может говорить о бесполезной трате таланта, если сам на целый год отказался от рисования? Это просто смешно. И всё-таки... Да Винчи бы не реагировал так, если бы Микеланджело сказал ему сразу. Как минимум, он бы уже знал об этом заранее. И ведь до этого Леонардо был с ним мил и дружелюбен. А в итоге выходит, что и теперь ничего не изменилось. Учтивый и понимающий для всех без исключения да Винчи именно его вновь обошёл стороной. Из-за... Теперь Микеланджело даже не понимал, что стало причиной. Он совершенно запутался. Второй раз в жизни. Неожиданно, когда Микеланджело почти ударил по молотку, он услышал стук в дверь. Осторожный, ненавязчивый, словно неуверенный. «Кого это принесло?» — скульптор обернулся на дверь, будто пытаясь посмотреть сквозь неё. Если это кто-то из его коллег, желавших пригласить его на ужин, Микеланджело было неинтересно. В конце концов, он всё равно откажется. А по другим причинам к нему бы вряд ли кто-то наведался. Стук раздался снова. Нехотя поднимаясь с пола и откладывая инструменты, Микеланджело отряхнулся. — Кто? — крикнул он, обтирая испачканные в белой крошке руки об штаны. За дверью было тихо. Никто не отвечал, и тем не менее, Микеланджело не слышал удаляющихся шагов. Значит человек всё ещё был там. — Кто там? — повторил Микеланджело. — Это я. Не может быть. Голос, ставший уже привычным за несколько дней, донёсся с той стороны двери, правда был настолько тих, что скульптор, возможно, и не услышал бы, не будь вокруг полная тишина. Уж у кого, а у да Винчи точно не могло быть причин на то, чтобы приходить к нему сейчас. Этот мальчишка, вроде как, чётко дал понять, что разочарован в Микеланджело и не желает иметь с ним ничего общего. И тот бы даже согласился на такие условия, всё-таки это было привычно для него. Но любопытство взяло верх. Микеланджело глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, пытаясь придумать, что сказать. Странно. Почему он волновался? Нерешительно он повернул ручку двери и открыл её. На пороге, неловко теребя край рубашки, стоял да Винчи и смотрел себе под ноги. Он молчал, и Микеланджело тоже. Смущённые сегодняшним дневным происшествием, они не могли решиться наконец нарушить тишину. В каком тоне им друг к другу обратиться? Сделать вид, будто ничего не было? Проявить характер? Простить бестактность друг друга и посмеяться над этим? Микеланджело ссорился с да Винчи не раз, но никогда не мирился. Мог прийти к компромису на людях, но не помириться. Тем более так, с глазу на глаз. Первым давящую тишину вокруг них разрушил да Винчи и поднял глаза на скульптора. — Прости, что поздно. Его тихий голос дрогнул, но оба не подали вида. Никому из них сейчас не хотелось казаться слабаком перед вторым. — Да ничего, — Микеланджело не выдержал и отвёл взгляд. Снова воцарилось молчание. Одна из самых неудобных ситуаций, в которых он когда-либо оказывался. Может сравниться, пожалуй, с тем, как он однажды почти довёл Яна до слёз. Даже неизвестно было тогда, чего он боялся больше — умереть от неловкости или от руки Губерта. Здесь же не было взрослых, которые могли высказать Микеланджело за неподобающее поведение по отношению к своему «другу», не было лишних эмоций, сразу внедряющих в сознание хоть какие-то планы к отступлению. Был лишь молчавший да Винчи и его собственное стучащее сердце. — Ты... Что-то хотел? — Да, — да Винчи быстро кивнул, будто только и ждал этого вопроса, — я могу... Войти? Микеланджело недоверчиво посмотрел на него, не понимая, чего этот мальчик хочет от него, но противиться не стал. Сделав пару шагов назад, он отступил, позволяя да Винчи пройти в комнату. Мальчик окинул комнату оценивающим взглядом, и Буонарроти уже ждал упрёков с его стороны, — привычного «и как ты живёшь в такой грязи?» или «когда ты в последний раз открывал окно?» — однако их не последовало. По глазам да Винчи было понятно, что думает он именно так, однако вслух он свои мысли не озвучил, и уже это удивило Микеланджело. Потом Леонардо зацепился взглядом за большой белый камень, находящийся за спиной Микеланджело, и задумался. Замолчал, неотрывно смотря на очертания будущей скульптуры. Микеланджело, взглянувший через плечо на объект, привлёкший его внимание, понял всё сразу. Неужели да Винчи настолько разочарован в нём из-за того, чем он занимается? Это действительно работает именно так? — Сегодня мы... — Тихо, — тут же прервал его да Винчи, заставив Микеланджело в удивлении закрыть рот, — сейчас я буду говорить, а ты молчишь. Да Винчи всегда был достаточно резок с ним, поэтому скульптору не стоило бы удивляться, но он, тем не менее, был ошарашен тем, как мальчик буквально за пару секунд взял ситуацию под свой контроль. Он медленно кивнул, и да Винчи, сделав глубокий вдох, начал говорить. — Когда я узнал, что ты на самом деле скульптор, это меня очень... Удивило. Возможно, в негативном ключе. Я был уверен, что ты работаешь в том же направлении, что и я, и был рад этому, потому что... — он замолчал, — нет, не важно. Но суть в том, что я разозлился на тебя, как ты понял. И, если честно, я по-прежнему не понимаю твой выбор. Он кажется мне неразумным. Микеланджело нахмурился и отвернулся. Так за этим он сюда пришёл? В очередной раз выразить своё крайнее недовольство и возмущение? Тогда уж нет, спасибо, Микеланджело и так был сыт по горло всем этим. Причём на протяжении уже не одного года. Хватит. — Но, — продолжил да Винчи, прежде чем скульптор успел возразить ему, — должен признать, что я повёл себя очень грубо сегодня. «Чего?» — вот уж чего Микеланджело точно не ожидал. Да Винчи действительно готов был признать это? Прямо перед ним? Серьёзно? — Пускай в чём-то ты не оправдал моих ожиданий... Это не может быть поводом злиться на тебя. Более того, ты и не должен их оправдывать. Это мои личные проблемы, которые не должны быть поводом для ссоры с моим коллегой. Всё-таки ты прав: ты занимаешься тем, чем ты хочешь, и никто не может осуждать тебя за это. Как и за твоё нежелание слишком часто мелькать на людях. Это было действительно глупо с моей стороны — так вести себя. Поэтому... Прости. Микеланджело не мог поверить своим ушам. Да Винчи, тот самый да Винчи, который при любом удобном случае осуждал его занятие скульптурой, подстрекал на ссоры, смеялся над ним, сейчас рассыпался в извинениях и признавал то, что сам же Микеланджело пытался донести до него в течение долгого времени совместной работы. Это был какой-то сюрреализм, который был Микеланджело непонятен. Какой из всех существующих богов услышал его молитвы, что это случилось? Или же избавление от одной из главных проблем его жизни стало наградой за искупление грехов? Правда, он не припоминал, чтобы замаливал грехи в последнее время. Но, возможно, перемещение во времени и изменение его судьбы дало Микеланджело статус великомученика. Что довольно справедливо, учитывая то, через какие испытания он прошёл, возвращая да Винчи в музей. Один поход в кондитерскую ради пироженки чего стоил. — Я просто не хочу, чтобы ты думал, что я не уважаю твою работу. Или тебя самого. Потому что это неправда, я надеюсь, ты это понимаешь. Прости за предоставленные сегодня неудобства. И да Винчи поклонился. Было довольно неловко видеть, как твой главный соперник по таланту, с которым ты на протяжении всего времени работы в музее вёл холодную войну, кланяется тебе, прося прощения. Уж кто-кто, а да Винчи бы никогда так не поступил. По крайней мере, тот да Винчи, которого он знал. Здесь он будто открывал для себя этого мальчишку заново. Нужно было что-то ответить. Да Винчи всё ещё стоял в поклоне, видимо, ожидая реакции, и Микеланджело понимал, что сказать что-то нужно. Вот только все мысли после такого монолога от маленького художника перемешались в голове, образовав один большой клубок. Микеланджело не знал, что ответить. Что будет правильно, что будет уместно, он не мог даже представить. Да Винчи только что сказал ему то, о чём он мечтал больше года, и ответить на подобные слова чем-то вроде простого: «ну ладно, прощаю», будет как минимум неуважительно. И к себе, и к нему. Ответная фраза появилась в голове из ниоткуда, и Микеланджело неожиданно для себя понял, что это было единственной подходящей вещью, пришедшей ему на ум. — Я подпишу контракт на работу художника в музее. Одно заявление вместо тысячи слов. Да Винчи резко поднял голову и уставился на Микеланджело круглыми, будто две монетки, глазами. — П-правда? Микеланджело кивнул, что-то утвердительно промычав. Да Винчи быстро выпрямился, судя по его лицу, он не верил в услышанное. — Вот как значит... И вдруг мальчик неожиданно для скульптора расплылся в улыбки, а потом и вовсе начал смеяться. Звонко и заливисто, прямо как сегодня утром. Теперь пришёл черёд Микеланджело удивляться. Опять. Глупый да Винчи уже который раз сбивал его с толку. Микеланджело не привык видеть Леонардо смеющимся рядом с собой, а потому попросту не знал, какой реакции от него могут ожидать. Да и вообще, разве он сказал что-то смешное? — Над чем ты смеёшься? — нахмурился Микеланджело, не понимая, как мальчишка с извинений перешёл на смех непонятно из-за чего. — Просто, — да Винчи сделал пару глубоких вдохов и успокоился, но не перестал улыбаться, — я тут стою распинаюсь о том, что готов принять тебя таким, какой ты есть, а ты всё портишь. Он снова хихикнул, увидев негодование на лице скульптора. — В переносном смысле, не злись, — он сцепил руки замком за спиной, и выражение его стало совсем детским, озорным, таким, каким Микеланджело никогда его не видел, — думаю, для кого я тут изъясняюсь, фу-фу. Но он тут же взял себя в руки. Вид Леонардо стал более серьёзным, и теперь Микеланджело с трудом удавалось поверить в то, что этот мальчишка только что рассмеялся над его словами. Тот же невозмутимый да Винчи, к которому он привык, без тени улыбки на лице. Удивительно. — Ладно, если серьёзно... Это на самом деле здорово, и я рад, если это так, но ты ведь не делаешь это из-за моей претензии или той статьи, верно? Просто ты не обязан... — Всё, что касается работы, я делаю для себя, — отрезал Микеланджело, — я сам давно об этом думал, просто решился только сейчас. Это точно было не из-за глупой статьи в глупом журнале, и уж тем более не из-за да Винчи. Глупая была бы причина, верно? Хоть и отрицать то, что да Винчи натолкнул его на принятие этого серьёзного решения, Буонарроти не был намерен. — Что ж, хорошо, если это так. Да Винчи слегка улыбнулся. — Я понимаю, что ты сейчас занят, и у тебя не совсем есть время на меня, но я и не хотел тебя отвлекать, — сказал он уже менее уверенно и отвёл взгляд, — однако, если можно, могу я... Остаться тут у тебя ненадолго? Я не буду мешать. Надо же. Интересная просьба. Конечно, Микеланджело и раньше приходилось впускать мальчика в свою комнату и терпеть его общество и постоянные надменные замечания касательно работы, но в этот раз всё будто было по-другому. Да Винчи никогда не спрашивал разрешения, и, что уже интереснее, не нервничал, когда желал ненадолго остаться в убежище скульптора. Наоборот, будто приходил к себе домой. Сейчас же да Винчи за весь их разговор не продвинулся дальше порога комнаты и, кажется, не сделал бы ни шагу дальше, пока Микеланджело не позволит ему. Впервые Микеланджело чувствовал от него настоящую заботу о своём личном пространстве. Необычно. И совсем капельку приятно. Немного подумав, Буонарроти кивнул и, будто приглашая да Винчи не стоять на пороге, прошёл обратно к своему камню и сел рядом с ним. Мальчик тут же тихо сел на стул, осторожно придерживая рукой висящую на ней кофту. Микеланджело краем глаза заметил, как он неуверенно провёл пальцами по меховому воротнику. Будто любопытный ребёнок. Хотя, почему «будто»? Таковым да Винчи и был. — Кстати, — начал да Винчи, — у тебя очень красивые скульптуры. — Ты видел? — удивлённо спросил Микеланджело, беря в руки инструменты. — Да. Пока ты тут сидел, я пошёл и прогулялся по музею сам. Закрепил материал, так сказать, — он улыбнулся, — и зашёл в тот зал, в который ты меня не пустил. Микеланджело неловко отвёл взгляд в сторону. Сразу несколько его... Хитростей всплыли на поверхность буквально за один день. — Не перестаёшь обманывать, да? — надул губы Леонардо в притворной обиде, но быстро изменился в лице, — ладно, я всё понимаю. Главное, что я посмотрел. Ты действительно гениальный мастер. Микеланджело почувствовал, как щёки начинает заливать краска. Он не должен быть смущён похвалой да Винчи, он впринципе не должен быть смущён, но он был, и ему это не нравилось. — И всё же, смотря на твои работы, меня не покидало ощущение, что ты можешь сделать ещё лучше. Будто даже с таким уровнем ты всё ещё не достиг своего предела. Будет интересно посмотреть, что ты будешь выдавать дальше. — Спасибо, — Микеланджело неуверенно почесал затылок, не зная, как реагировать. — А это твоя новая скульптура? — А... Да... Микеланджело понял, что да Винчи наблюдает за ним, и начал активно осматривать камень, желая понять, откуда ему лучше начать. Если прямо сейчас он не возьмётся за работу, или, что хуже, вообще не сможет начать, он не только сделает извинения да Винчи бессмысленными, но и подтвердит его правоту касательно выбора между живописью и скульптурой. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Неожиданно взгляд Микеланджело зацепился за лишний выступ сбоку. Странно, и как он не заметил его раньше? Недолго думая, Микеланджело ударил молотком и отколол лишнее. Рядом с отколотой частью появилось ещё два выступа, и Микеланджело начал старательно водить резцом по камню да постукивать молотком, постепенно убирая лишнее. К его огромному удивлению, спустя больше чем месяц процесс пошёл. Кажется, он действительно должен был внимательнее присмотреться к будущей скульптуре. Стоило лишь взять себя в руки. Микеланджело даже показалось, что сердце забилось быстрее. Любовь всей его жизни решила дать ему второй шанс, и парень пообещал, что ни в коем случае её не разочарует. А ещё это значит, что он наконец домучает этот несчастный камень. — Сколько ты уже работаешь над ней? — спросил да Винчи, всё это время наблюдавший за скульптором, лёжа руками на спинке стула. — Около... Месяца? — честно признался Микеланджело, сделав ещё один удар молоточком. — Так долго? При этом ты сейчас сделал больше, чем за весь месяц, — Леонардо удивлённо изогнул бровь, и Буонарроти не смог сдержать горькой усмешки. Мальчишка верно подметил. — Да всё никак время не выдавалось. — Всё свободное время бегал за мной по улицам, пытаясь затащить в музей? — хихикнул да Винчи, тем самым заработав недовольный взгляд Микеланджело. — И ты для этого сейчас остался здесь? — Нет, нет, прости, — заверил его художник, но улыбка с его лица не исчезла. Микеланджело продолжил работать, пока да Винчи молча наблюдал за ним. Слово своё он сдержал: не отвлекал, не задавал больше вопросов, не шумел. Только сидел, время от времени вытягивая быстро затёкшие ноги, и наблюдал за происходящим. Медленно, но верно часть камня, над которой сейчас трудился скульптор, всё больше приобретала очертания ноги. Да Винчи не ошибся, процесс действительно шёл стремительно, причём настолько, что сам Микеланджело испугался того, как быстро ему удаётся работать сейчас после огромного перерыва. Воистину это какая-то магия. И всё же, Буонарроти насторожило то, что у Леонардо возникло желание остаться здесь с ним, ничем не занимаясь. Наверняка, у него была масса дел, которые он так легко променял на трату времени в комнате скульптора. Как минимум Микеланджело этого не ожидал. — У тебя... Нет никаких других дел? — эти слова звучали осуждающе, поэтому Микеланджело постарался хоть как-то смягчить свой тон. Получилось плохо. Да Винчи нахмурился и отвернулся, но уходить, похоже, не собирался. — Не то чтобы, — ответил он, лениво опираясь на одну руку и смотря на Микеланджело лишь краем глаза, — начинать какую-то работу сегодня нет смысла, уже вечер, я даже на эскиз не смогу потратить должное количество времени. Он вздохнул и снова лёг на руки. Микеланджело понимающе кивнул на его слова. Да Винчи, в какой-то степени, был прав: начать работать, чтобы в итоге ничего не сделать из-за отсутствия времени — такая себе перспектива. Никто не отменял бессонную ночь за рисованием, но да Винчи слишком любил спать, чтобы игнорировать возможность полноценно отдохнуть ночью. — Завтра я собираюсь сходить домой за вещами, — сказал Леонардо, как бы невзначай, без всяких на то причин. Возможно, просто хотел поделиться планами, будто они и в самом деле были приятелями. Микеланджело что-то промычал в ответ и ещё раз ударил молоточком. Такой реакции будет достаточно? Он должен быть по-настоящему заинтересован в планах да Винчи, или обычного ответа для вида вполне хватит? Буонарроти не знал, что в итоге будет правильным, а что нет, поэтому предпочёл бы промолчать, да только видел, как Леонардо исподлобья смотрел на него, крутя пальцем по меховому воротнику висящей на спинке стула куртки. Ждал большего? Если он действительно хотел вывести скульптора на разговор, то это удивляло Микеланджело ещё больше. Кто-то действительно хотел поговорить с ним просто... Потому что. Не зная, что ещё он может сказать, чтобы хоть как-то поддержать разговор по теме, Микеланджело прочистил горло. — У тебя их много? Ну... Вещей. — Сложно сказать. Одежда, художественные принадлежности, бытовое по мелочи, — начал вспоминать да Винчи, — честно, так и не вспомню. Завтра приду туда и оценю масштабы. Только бы не было слишком тяжело, а то одному всё это нести... Он потянулся и бросил выжидающий взгляд на Микеланджело. Ну конечно, и как он сразу не догадался. Мотивы да Винчи стали ясны как день, и скульптор даже усмехнулся про себя. Хитро, мальчишка, очень хитро. Похоже, своими извинениями он решил убить двух зайцев одной пулей. Микеланджело не стал разыгрывать спектакль благородства. Ни к чему это. — Хочешь, чтобы я помог тебе с перевозом твоих вещей? Глазки да Винчи загорелись... — А ты можешь? — Почему бы тебе не попросить Джотто? У него точно не возникнет никаких проблем. ... И тут же потухли. Он обиженно надул губы, выражая своё недовольство этим ответом гораздо более явно, чем до этого. Микеланджело бы с радостью предпочёл это проигнорировать, так и сделал. Вернулся к наконец идущей как надо работе над скульптурой. Но голос да Винчи снова остановил его. — Ты не думаешь, что это довольно грубо – предлагать кандидатуру кого-то другого человеку, пришедшему непосредственно к тебе? — Ну я же не просил, чтобы ты приходил ко мне. — Верно, я сам захотел, — согласился да Винчи, а потом придвинулся ещё ближе и... Состроил жалостливую мордашку. Ого. Что-то новенькое, — обещаю, не стал бы нагружать тебя слишком сильно, я просто подумал, что ты согласился бы. — С чего бы это? — Просто чувствовал, — мальчик выпрямился и хитро улыбнулся, закинув ногу на ногу, — кроме того, будет крайне обидно раскрыть твой обман своих коллег из-за отказа в помощи другу. Ну или, по крайней мере, то, что всё не так, как ты говорил, и не будет больше секретом, верно? Микеланджело поднял на да Винчи изумлённый взгляд. Он пытается перейти на шантаж ради того, чтобы скульптор поработал у него личным грузчиком? Серьёзно, это было настолько важно? — Почему тебе так нужна именно моя помощь? Да Винчи хихикнул, выражение его лица вновь стало озорным. — Ну, подумай головой. Могу дать тебе конфету, сладкое полезно для работы мозга. — Я не люблю сладкое. — У-у, многое упускаешь. В какой момент атмосфера снова стала такой? Они же поссорились утром, не говорили весь день, а теперь, когда, кажется, разрешили все проблемы, вели себя так, будто и не ругались никогда. Микеланджело это насторожило. Дружелюбный да Винчи был для него в новинку. Даже в те времена, которые он помнил, мальчик держался рядом, но не подпускал слишком близко, грубил и огрызался. Так нормально ли то, что сейчас всё будет иначе? Он не рассчитывал на то, что что-то в их взаимоотношениях изменится. — Ну, кроме шуток, ты поможешь? А я больше не буду эксплуатировать тебя как личного гида по музею. — Разве ты не запомнил, что и где находится? — Запомнил, но с тобой безопаснее. Да Винчи довольно улыбнулся, и Микеланджело устало опустил голову. Похоже, ему уже не удастся так просто отвертеться. И стоит ли тогда отпираться, если исход всё равно неизбежен? Да Винчи ведь прицепится, как колючий репейник к одежде, и не отстанет, пока не добьётся своего. Это Микеланджело за время работы с ним запомнил прекрасно. Он тяжело, обречённо вздохнул. — Ну хорошо, помогу. Только не приставай больше с этим. — Хорошо, — тут же оживился да Винчи, — с этим не буду. Микеланджело затормозил, когда до него дошёл смысл этих слов. — А с чем будешь? — Посмотрим, — пожал плечами да Винчи, — мы же «приятели». Будут причины поболтать с тобой. Звучало как угроза. Микеланджело надеялся, что это просто обычные слова, и после того, как да Винчи перестанут быть нужны услуги скульптора, и он передружится со всеми в музее Баретта, ему не придётся постоянно таскаться с ним. Однако Микеланджело не был готов признать, что на самом деле ему будто стало легче дышать в родном музее. Более того, он даже почувствовал, что действительно может называть его родным. Пускай не всё здесь было ему привычно, и наверстать нужно было ещё многое, он будто приблизился к незримой цели на один небольшой, но важный шаг. Был ли да Винчи тому причиной, ясно не было. Может и так. Но когда мальчишка пообещал встретиться завтра и вышел из его комнаты, Микеланджело не сразу заметил, что улыбнулся только самыми уголками губ. Этот маленький художник не прекращал удивлять его. С этими мыслями, думая о завтрашнем дне, он снова ударил молоточком, и камень затрещал под лезвием резца. Работа шла, и это было лучшим, что могло случиться за последнее время. Ночь обещала быть длинной.