Фантом нашего прошлого

Причины занятости на следующий день Микеланджело так и не придумал. И на последующие тоже.  После того момента, как он расстался с да Винчи, до самого вечера он просидел в комнате и спустился к коллегам лишь на ужин, который уже привык не пропускать. Там-то его и подкараулила Аой, заговорила о контракте, который был готов для подписания, а заодно и попросила поработать завтра в ателье вместе со всеми. С какими «всеми», он точно не знал, но перечить не стал, хотя и хотелось. В какой-то момент скульптору подумалось, что директора подговорил да Винчи, но это было просто смешно, да и мальчик, тоже сидевший за столом, не обращал на них никакого внимания. Может, не хотел выдать того, что приложил к этому руку, но то было неважно. Микеланджело в любом случае появился в ателье на следующий день. Среди всех художников, оживлённо болтающих друг с другом, ему удалось увидеть да Винчи, сидящего на диване и набрасывающего что-то карандашом в большом скетчпаде. Он тоже увидел его. И улыбнулся, будто довольный кот, чем вызвал у Микеланджело желание развернуться и уйти, чтобы не давать мальчишке ложных надежд на то, что он будет готов в любой момент пойти у него на поводу. Но сделать это не успел, ведь маленький художник был проворнее и за несколько секунд пересёк ателье, оказавшись рядом со скульптором. «Ты всё-таки здесь» — сказал он ему тогда, тихо хихикнув. Микеланджело не ответил ни слова, лишь сел на тот же диван и принялся за работу над эскизами уже на своей бумаге, стараясь не обращать внимание на сидящего рядом Леонардо. Но спустя десять минут сам упустил момент, когда начал понемногу отвечать на его вопросы. И так проходили дни. Да Винчи постепенно осваивался в музее, привыкая к мысли о том, что работать в одиночестве он больше не намерен. Его глаза горели так ярко, что Микеланджело невольно удивлялся тому, как он не видел подобного раньше. Не только отношение, само положение да Винчи в этом коллективе теперь было иным. В старой реальности он был бывалым, работающим на благо музея ещё до того, как к нему вернулась прежняя слава. Можно сказать, как и все они — их немногочисленный коллектив — шёл вслепую, доверяя принципу: «раз в год и палка стреляет». Потому и на приходивших уже после художников он мог глядеть как маленький учитель, имея авторитет и обладая весомым словом. Теперь же всё было иначе. Весь авторитет да Винчи как творца будто исчез, не оставив после себя никакого возвышенного, снисходительного величия, с которым он обращался ко всем. По крайней мере, так казалось ему самому. Художники музея Баретта всё ещё помнили, кем Леонардо был прежде, какими заслугами славился, поэтому прислушивались к его словам, просили совета и были крайне удивлены тому, насколько простым в итоге оказался тот, о ком всего год назад слагали легенды в Палетт-сити. Но всё же что-то из прошлого остаётся неизменным: стоило да Винчи попасть обратно в музей, и он уже не отходил от Микеланджело ни на шаг. В какой-то степени это раздражало, всё-таки парень не привык к постоянному вниманию. С другой стороны, теперь общество Леонардо не было для него таким бременем, как раньше: он не возражал, когда мальчишка садился напротив него за ужином, позволял быть рядом во время работы в ателье, — всё равно под руку не говорил и не мешал — да и не прогонял его, когда да Винчи прибивался к нему по пути в общежитие. Микеланджело лишь опускал взгляд в пол, слушая его речи о том, насколько рядом со скульптором тихо и спокойно, в отличие от постоянно шумящих Яна и Мунка, и думал о том, как скоро наступит момент, когда и да Винчи оставит его в гордом одиночестве. Ведь это должно рано или поздно произойти, верно? Рядом с Микеланджело не задерживаются надолго, да и сам он не подпускает никого достаточно близко, чтобы привязаться. Леонардо вскоре поймёт это и найдёт себе более подходящую компанию — выбрать есть из чего, двадцать семь художников помимо него, двое из которых уже не желают отлипать от него. Наверное, когда это произойдёт, наступит тот самый момент окончательного завершения всей этой безумной истории, и Микеланджело снова сможет жить обычной жизнью, совершенно ни за что не переживая. Вот только момент этот всё не наступал. Даже наоборот, казалось, будто он уходил дальше и дальше от них. Микеланджело не понимал, с чем это связано, и выяснять это было для него только лишней головной болью. Не проще ли пустить всё на самотёк и немного подождать? В конце концов, терпение вознаграждается. Работа над скульптурой, а точнее над эскизом и слепком новой работы, шла полным ходом, и когда Микеланджело не просиживал в ателье с кистями и холстом или не скрашивал свободное время да Винчи своим молчаливым присутствием, он без устали подравнивал изгибы фигуры, одним только срезанным пластом глины меняя всё настроение его будущей работы. А в этот день он увлёкся ещё больше. Стоило Микеланджело только начать, он уже не смог остановиться и просидел за столом до самых сумерек. Сил и энергии было хоть отбавляй, потому он даже не заметил наступления вечера. В какой-то момент глаза Микеланджело попросту устали смотреть в одну точку практически без перерыва, и он, рассеянно потерев их кулаком, перевёл взгляд на часы на стене. Тогда-то до него и дошло, что он увлёкся, возможно, слишком сильно. Половина девятого часа. За весь день скульптор ни разу не вышел из комнаты, и даже ужин, который должен был стать его небольшим перерывом, он пропустил. Странно, что никто не позвал и не предупредил его: обычно к нему чуть ли не ломились в дверь, пытаясь убедить поесть. По крайней мере, в прошлом Микеланджело, когда он в этом ещё нуждался, а остальные ещё об этом помнили. Что ж, значит придётся освежить память и спустя долгое время снова выбраться из комнаты за полночь и тихо опустошить холодильник в тайне от всех. Вспомнить, так сказать, былые времена. Начать ностальгировать по новому кругу ему не дал стук в дверь. Микеланджело удивлённо бросил на неё свой взгляд. Он действительно понадобился кому-то в такое время, когда буквально все причины навещать его закончились? Стук был очень быстрым, даже торопливым, будто пришедший старался как можно быстрее заявить о своём присутствии и тут же убрать руку. И кому это нужно? Проигнорировать вечернего гостя не удалось, так как в ход пошёл стук, судя по глухости звука, ногой, а это уже могло стать риском для двери и ушей Микеланджело.  Тяжело вздохнув, он неуклюже поднялся и тут же чуть не свалился обратно на стул — затёкшее тело дало о себе знать. Потянувшись и размяв конечности, скульптор поплёлся к двери. Теперь он чувствовал себя уставшим, но знал, что это ненадолго. Стоит сесть за работу снова, и он даже не вспомнит о лёгком недомогании, вызванном обычным застоем крови. А пока он планирует разобраться с непрошеным посетителем. Медленно провернув щеколду, он открыл дверь и увидел на пороге да Винчи. — Добрый вечер, — улыбнулся тот, и Микеланджело с удивлением уставился на то, что он держал в руках. Поднос с тарелкой карри и стаканом домашнего фруктового сока (работа Милле, не иначе).  — Что это? — всё ещё ничего не понимая, спросил скульптор. — Ужин, — ответил да Винчи, пожал плечами, — ты не спустился в столовую вовремя. — Я работал, — буркнул Микеланджело, — а меня никто не звал. — Как это? — лицо да Винчи приняло удивлённое выражение, — когда Рафаэль-сан собирался идти в комнату, мы попросили его позвать тебя. Ты не пришёл, и мы подумали, что ты не захотел. Но ты просидел без еды весь день, так ведь и до голодного обморока недалеко. Вот я и подумал... Да Винчи явно увлёкся своими объяснениями, но Микеланджело уже его не слушал. «Значит, попросили Рафаэля? — рассуждал про себя он, недовольно хмурясь, — Видимо, он решил меня проигнорировать, так как стука я не слышал. Ну, это и неудивительно, учитывая его отношение ко мне...». Никаких посетителей кроме да Винчи за это время у него и правда не было, и даже звуков шагов за дверью скульптор ни разу не различил. Мог ли он заработаться настолько, чтобы полностью отключиться от внешнего мира? Но даже если и мог, зная Рафаэля, это был явно не тот случай. — Я не расслышал, наверное, — соврал он, переводя взгляд куда угодно, лишь бы не встретиться им с да Винчи. Подставлять коллегу он намерен не был. — Чтоб тебя... — пробормотал да Винчи, недовольно нахмурившись, — нельзя же так. И вообще, возьми поднос, будь добр, а то у меня руки отвалятся. — Зачем ты вообще притащил его сюда? — закатил глаза Микеланджело, но предложенное всё-таки взял. — Ты ворон за окном считал, пока я говорил? — мальчик скрестил руки на груди, — Скажи спасибо, что я ещё пришёл. Но я же вроде как твой друг, верно? «Вроде как друг». Действительно, Микеланджело уже и забыл, что это всё должно быть спектаклем для коллег, и не более. Он не планировал сближаться с да Винчи с самого начала и был озадачен рвением мальчика идти ему навстречу. Настолько, что даже не вспоминал об их договоре. Все эти проявления интереса и доброты — не более чем избавление от гораздо бо́льшей головной боли. Ну а в то, что рано или поздно это перестанет быть нужным, Микеланджело всё ещё верил. Кто знает, что произойдёт, если они будут играть в дружбу дольше, чем необходимо.  Микеланджело прошёл в комнату с подносом в руках, и да Винчи перешагнул порог вслед за ним. Ну и ладно, Леонардо, как и в его воспоминаниях, не брезговал лишний раз проскользнуть в жилище скульптора, да и тот в любом случае не смог бы закрыть дверь перед его носом из-за занятых рук. В том, чтобы ужинать за столом Микеланджело не видел особой необходимости, да и тот был занят материалами для работы, потому сел на кровать, поставив поднос себе на колени, и почти сразу принялся за еду. Да Винчи, наблюдая за его действиями, бесшумно прошёл в комнату и сел на стул. — Директор-сан говорила с нами о параде, — начал он, привлекая внимание скульптора, — в скором времени будем обсуждать, как мы распределимся для... Рисования вживую, кажется.  Микеланджело с набитым ртом поднял голову на Леонардо, услышав эти слова, и маленький художник прикрыл рот ладошкой, сдерживая хихиканье — как же забавно и глуповато выглядел сейчас его очевидно голодный коллега. Даже рисинка осталась на щеке, чего он наверняка не заметил. И как потом не заморачиваться и не вытирать его лицо самостоятельно, превозмогая смущение?  — Так рано? — с удивлением спросил Микеланджело. До парада было ещё полно времени, разве нет? Да Винчи пожал плечами. — Я же не знаю, когда вы обычно обо всём этом говорите. Но, думаю, Директор-сан всё тебе объяснит, если ты сам её спросишь.  Микеланджело лишь рассеянно кивнул и отпил сок из стакана, понимая с каждой секундой всё больше, насколько же он хотел есть. Да, ему по-прежнему не очень нравилось, что да Винчи таскался за ним, но он не мог не признать, что если бы мальчик этого не делал, Микеланджело вернулся бы к своему старому образу жизни, полному голодных обмороков и непрерывной работы. Звучало заманчиво, но и в навязчивой заботе да Винчи были свои плюсы — ему не пришлось тратить собственное время. Вот только... Микеланджело действительно стоил этого? — Спасибо, — сказал он после минуты тишины, повисшей между ними, когда понял, что даже не поблагодарил да Винчи за ужин. — А? — он, кажется, не сразу понял, о чём речь, — Да пустяки... Он отвернулся, к окну комнаты, начав что-то разглядывать в нём. В какой-то момент он недовольно нахмурился, и Микеланджело сказал первое, что пришло ему в голову, когда он увидел это лицо. Потому что знал, что должно за этим последовать. — Не надо открывать окно, — строго буркнул он, отчего мальчишка подпрыгнул на стуле от неожиданности, после чего неловко прибавил, — если ты об этом подумал. Глаза да Винчи округлились от удивления. — Как ты узнал? Микеланджело не знал, что может ответить на это, потому просто пожал плечами, не желая развивать тему дальше. Ему действительно нечем было бы объяснить такое. — Но почему? — а вот да Винчи, похоже, униматься не планировал, — Ты работаешь с камнем в такой духоте, задохнуться же можно.  Леонардо, вопреки запретам Микеланджело, встал со стула и направился к окну. Скульптор недовольно зарычал. — Да Винчи, — он хмуро посмотрел на оглянувшегося на него мальчишку, — нет. — Да Винчи — да, — язвительно ответил в том же тоне он и повернул ручку форточки. Микеланджело тут же почувствовал, как прохладный октябрьский ветерок коснулся оголённой кожи возле щиколоток и поёжился. В комнате было так уютно, когда воздух извне не попадал в неё, а да Винчи взял и внаглую испортил эту атмосферу спокойствия, да ещё и против воли Буонарроти. Такое прощать он намерен не был. — Больше работать с тобой не буду. — Что?! Почему? — да Винчи моментально изменился в лице и теперь больше походил на обиженного судьбой ребёнка, чем на рассудительного взрослого мальчика, которым он всё это время пытался казаться, — я же ничего не сделал. — Сделал, — абсолютно спокойно сказал скульптор, — не послушал меня. Не ты в этой комнате хозяйничаешь. — Я же для тебя стараюсь, — обиженно фыркнул Леонардо. — А я тебя просил? — Ну... Ты совсем не просишь о том, что тебе нужно. Кто-то же должен делать это. — С чего ты взял, что мне всё это нужно? Да Винчи опустил взгляд в пол и замолчал после этих слов. Микеланджело закусил щёку и мысленно выругался — возможно это прозвучало грубее, чем он собирался сказать. По предыдущему опыту, маленький художник должен просто уйти и оставить его в одиночестве, к чему сам Микеланджело уже был готов. Но, вопреки его ожиданиям, да Винчи не сделал ни шагу с места. Лишь тихо произнёс. — Возможно, ты не всегда можешь понять, что тебе нужно, а что — нет. Но это не значит, что так и есть на самом деле, верно? Микеланджело застыл в немом удивлении. Воздух из форточки теперь казался ещё холоднее, и скульптор слабо сжал руки, не понимая, почему. Нет, да Винчи не мог быть прав. То, что все вокруг строят из себя всезнаек, не означает, что это так. Никто не знает тебя лучше тебя самого, верно?  Его голос был тихим, и это заставило да Винчи перемениться в лице.  — Закрой окно, — сказал Микеланджело и отвернулся, возвращаясь к еде.  Мальчик посмотрел на него взглядом столь жалостливым, что Буонарроти, увидь он его сейчас, точно выставил бы Леонардо за дверь, но перечить не стал и с тихим стуком закрыл форточку. 

***

На следующее утро Микеланджело всё же покинул комнату. И это несмотря на всё его желание чётко обозначить свои намерения и продолжить работать. В каком-то смысле идеи о том, чтобы показываться на глаза коллегам и время от времени взаимодействовать с ними, сами посещали его голову, и Микеланджело не мог ничего с этим поделать. Казалось бы, раньше он избегал лишних разговоров любыми способами, а теперь... Будто его даже тянуло наружу, к людям, которых он так боялся. Микеланджело раздражённо прятал руки в карманы каждый раз, когда они тянулись к ручке его двери. Нет, это явно дурное влияние да Винчи на него и его образ жизни, не иначе. С мальчишкой в музее будто стало спокойнее, но, вместе с тем, появились новые чувства, вызывавшие скорее удивление и непонимание, чем тревогу. Микеланджело просто не мог сообразить, как это работает. А когда пытался, его попытки прерывались всё тем же Леонардо, нагло вторгающимся в его личное пространство. Даже смешно. — Доброе утро, Микеланджело, — поприветствовал его утром Муха перед тем, как поднести к губам дымящуюся чашку с кофе. — Ты вчера весь день из комнаты не выходил, всё в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Ван Гог. — А? Да, я так... — Микеланджело не мог понять, что он мог сказать, чтобы это не вызвало со стороны коллег очередного беспокойства... — То чуть ли не ночует в ателье, то затворничает сутками. Определись уже. ... Или осуждения. Энгр злобно ткнул локтем пробормотавшего эти слова в пустоту Делакруа, намекая на его бестактность, но тому, похоже, было всё равно. Микеланджело опустил взгляд в пол, понимая, что ничего не может на это ответить. Лишь поплёлся к свободному месту за столом, по невероятному совпадению, как раз рядом с да Винчи. — Не будьте таким грубым, Делакруа-сан, — серьёзно, даже сердито сказал Леонардо, из-за чего получил в ответ озадаченный взгляд художника, — Микеланджело просто нездоровилось, и он решил отдохнуть.  Да Винчи ведь тоже понимал, что это ложь, верно? Микеланджело попытался взглянуть в его лицо и различить хоть каплю наигранности, но сейчас мальчик выглядел настолько решительно, что никому бы и в голову не пришло, что его слова далеки от правды. И всё же он был ему благодарен — хоть какая-то поддержка со стороны. Что-то искреннее в словах да Винчи было, и это, должно быть, не дало остальным усомниться в его словах. Ведь да Винчи по-прежнему не знал о том, каким был образ жизни Микеланджело до всего того, что произошло с ними. Другие художники старались не затрагивать эту тему впринципе, и это было для скульптора очередным облегчением. Хотя он не сомневался в том, что сидя маленькими компаниями и общаясь между собой, его коллеги шушукались о том, как странно без причин изменился Буонарроти. Микеланджело понимал: это было неизбежно. А вот да Винчи его недельные безвылазные марафоны не наблюдал ни разу. Оно, пожалуй, и хорошо. В середине стола стояло блюдо со стопкой блинов, которые быстро стаскивали Ян и Мунк. Да Винчи, кажется, по-прежнему чувствовал себя не слишком уверенно за столом со всеми, но отставать от новоиспечённых приятелей не собирался, потому тоже потянулся к угощению. Но Микеланджело заметил, что его взгляд бегал по столу, что-то выискивая. — Извините... А взбитых сливок нет? — тихо спросил да Винчи проходящего мимо Губерта. — Взбитых сливок? — удивлённо повторил тот, — Ты любишь блины со взбитыми сливками, да Винчи-сан? — Да, — кивнул мальчик, — простите, я просто уточнил. — Нет, нет, всё в порядке, — засмеялся старший ван Эйк, — ребята ни разу не просили, поэтому сейчас нет. Ян больше любит с мёдом. Но в следующий раз, когда буду в магазине, куплю обязательно. — Блинчики со сливками? — удивлённо наклонил голову Ян, — А я такие не пробовал... — Это очень вкусно, — заговорив о сладостях, да Винчи заметно оживился, — похоже на пирожное. Особенно если завернуть блинчик в рулет и положить внутрь фрукты. — Ува-а, — глазки Яна и Мунка заблестели от восторга, — мы тоже так хотим! Микеланджело желал отвлечься от этого разговора, тем более что тема совсем не интересовала его: какая разница, с чем блины будут приторнее? И всё же он с раздражением заметил за собой, что слушает внимательнее, чем должен, и не мог ничего поделать с этим. Тихое шипение сорвалось с его языка, отчего на него удивлённо взглянул сидящий рядом Курбе. «Микеланджело Буонарроти, прекращай быть идиотом».

***

— Сегодня я могу поговорить с вами о программе нашего парада. Микеланджело лениво облокотился на стену, уйдя прочь от толпы куда-то вглубь ателье. Аой с большой глянцевой папкой в руках озаряла всех присутствующих своей улыбкой. Немудрено, что она была довольна: организация парадов всегда была ей в радость, а сейчас, кажется, у неё были новости, которыми ей не терпелось поделиться с ними. Микеланджело даже показалось, что это действительно ему интересно. — Нам необходимо обговорить это сейчас, чтобы, в случае вашего согласия на наши с Мухой-саном условия, мы успели всё подготовить к параду, — начала она в нетерпении, — потому что дело касается платформ. — Платформ? — переспросил Ватто, — Леди, с нашими платформами что-то не так? — Нет, нет, — поспешила успокоить его директор, — как раз наоборот. Дело в том, что Муха-сан предложил разнообразить программу шествия и рисования вживую, чтобы она немного отличалась от предыдущих парадов. Муха-сан, Вы принесли эскизы? — Разумеется, — улыбнулся мужчина и вышел вперёд к магнитной доске, прикаченной в ателье Аой. В руках он держал похожую папку, только более толстую. Вероятно, материала в ней было гораздо больше. — Прекрасно, — девушка снова обратилась к художникам, чьё внимание после слов о разнообразии стало гораздо выше, — Ребята, как вы помните, на других наших парадах присутствовали одна или две большие платформы. Они были удобны для размещения на них большого количества художников и нескольких холстов, что экономило время и силы всем нам. Но в этот раз, когда мы с Мухой-саном обсуждали этот вопрос, он предложил кое-что новое, и идея пришлась мне по душе. Пока она говорила, Муха доставал из папки большие листы с эскизами и прикреплял их к доске. Их было не очень много, около десяти, с платформами разных размеров, форм и примерного расположения на них декораций. Все художники, начали с интересом рассматривать эскизы, и даже Микеланджело невольно вытянул шею, желая всё разглядеть. — Тебе же не видно, подойди ближе. Он вздрогнул от неожиданности, когда услышал рядом знакомый голос.  — Не подкрадывайся так, — Микеланджело злобно посмотрел на да Винчи, абсолютно невозмутимого и, кажется, не собирающегося извиняться за то, что чуть не стал причиной сердечного приступа у скульптора, — мне и здесь неплохо.  — Будет ещё лучше, если подойдёшь ближе, — гнул свою линию да Винчи, — не будь капризным ребёнком, хватит стоять в стороне. —Может я и капризный, а вот ты слишком прилипчивый, — шикнул на него Микеланджело. — Возможно, — да Винчи это, похоже, ничуть не смутило, и отступать он не собирался, — соответствуя этому статусу, я постою здесь, с тобой, если ты не хочешь идти туда. — Если подойду ближе, ты ведь тоже за мной пойдёшь... — Не отрицаю. Но там тебе хотя бы будет лучше видно и слышно Директора-сан. А здесь я ещё и буду болтать с тобой, выбирай из двух зол меньшее.  Микеланджело понял, что это неизбежно. Если Леонардо где-то поблизости, то можно распрощаться с возможностью тихо отсидеться в сторонке — мальчишка определённо не допустит этого. С раздражённым стоном Буонарроти оторвался от стены и поплёлся ближе к остальным. И пусть он и да Винчи (который, разумеется, последовал за ним) остались почти позади всех, отсюда действительно было удобнее смотреть и слушать. Ладно, возможно, советы да Винчи могут быть полезны. Признавать этого вслух Микеланджело, конечно, не будет. — Моя идея состоит в том, — начал Муха, довольно улыбнувшись, когда все чертежи и эскизы оказались на доске, — что нам следует сделать больше платформ, но в меньших размерах. Остановились на пяти. Они будут не такими большими, и я привлеку к работе хороших людей, настоящих мастеров своего дела, поэтому можете не переживать за их готовность.  Муха достал из своей папки ещё один лист и быстро пробежал по нему взглядом. — Нас — участников — десять, и мы все, разумеется будем поделены на группы для рисования вживую на параде. Я выслушал пожелания Аой-сан и предложил наиболее удобный вариант распределения на пять платформ. Один художник будет работать самостоятельно, шестеро будут разбиты на три пары, и в финале будет представлена работа трёх человек. Это даст публике разогреться и почувствовать нарастающие масштабы мероприятия. — То есть, кто-то из нас будет рисовать в одиночку? — спросил Рафаэль, едва Муха окончил свою речь. Кажется, этот пункт его сильно заинтересовал.  — В том случае, если вы на это согласитесь, разумеется, — улыбнулся Муха. — Вы уверены, что успеете подготовить к параду так много платформ? Это ведь такая большая работа... — обеспокоенно поинтересовался Губерт. — Можете быть уверены, у меня всё под контролем, — Муха был невозмутим и, кажется, с готовностью ждал любых вопросов о реальности воплощения этой задумки. Такой настрой внушал уверенность и ребятам. — Почему бы и нет, — согласно кивнул Ренуар, — в любом шоу должна быть интрига. Какой интерес будет в том, что мы вдесятером сразу выйдем на одну платформу? К тому же, здесь можно дать волю фантазии в оформлении. Не так ли?  — Абсолютно верно, — с некой торжественностью ответила Аой, — Муха-сан сказал, что в таком случае каждая из пяти платформ будет иметь свой уникальный дизайн декораций, соответствующий работающим на ней художникам.  — При этом стилизация у всех платформ будет едина. — Вы хотите взять на себя такой большой труд, Муха-сан, — с блаженной улыбкой сказал Рембрандт. Его, похоже, устраивала подобная идея, — мы Вам очень благодарны. — Такова цена действительно хорошего парада. Итак, что вы скажете? Все художники согласно закивали, хваля идею Альфонса Мухи и восхищаясь тому, насколько масштабная в этот раз им предстоит подготовка. Даже удивительно, что им позволял бюджет, но, видимо, именно после того, как музей Баретта переманил к себе почти всех посетителей Королевского Парада, среди которых было много весьма состоятельных людей, дела с деньгами у них пошли в гору. Микеланджело, стоя позади, был удивлён не меньше. Подобного они действительно ещё не делали. К тому же, ему нравилась идея делить платформу лишь с одним человеком, а не целой толпой. Но ещё больше ему была по душе мысль о рисовании в одиночку. Целый холст и платформа для тебя одного, никаких говорящих под руку коллег, лишь мешающих сосредоточиться, и чужих рук, которые всегда невольно задеваешь, а потом стоишь и прячешь красные от страха и смущения щёки на протяжении всего оставшегося времени. Нет, если бы Аой отдала ему возможность рисовать на платформе для одного, Микеланджело безусловно посчитал бы это подарком судьбы и согласился.  — Я рад, что здесь мы пришли к соглашению, — сказал Муха и достал из кармана механический карандаш, — в таком случае остался ещё один, но не менее важный вопрос. Мужчина обвёл взглядом всех присутствующих, с особым вниманием следивших за каждым его действием. — Чем быстрее мы распределимся на группы, тем раньше начнётся работа над платформами, — протянул он, щёлкая кнопкой карандаша, — дорог каждый день. Поэтому за сегодня стоит со всем определиться. В крайнем случае, дать точный ответ завтра. У меня есть примерные распределения для вас, и мне бы хотелось согласовать их с вами. — Прошу прощения, — внезапно перебил его Рафаэль, чем привлёк всеобщее внимание. Микеланджело нахмурился, когда он заговорил, — я бы хотел заранее спросить, не могу ли я занять платформу для одиночного художника? Как я понимаю, она пройдёт в самом начале? Не говорю, что Вы обязаны доверить мне такую серьёзную роль, как открытие парада, но я почту за честь... Микеланджело не поверил своим ушам. Рафаэль решил столь наглым образом забрать у него шанс провести этот парад в спокойствии, без страха и паники. Возможность ускользала из его рук, будто вода, протекающая сквозь пальцы, и Микеланджело не хотелось, чтобы это произошло. Можно сказать, да Винчи приучил скульптора не сдаваться без боя. — Да зачем тебе одиночная платформа? — начал он отстранённым тоном. В этот раз все с изумлением повернулись к нему, — Она пройдёт в самом начале, и уже к середине парада о ней все забудут. Не похоже, что это тот исход, которого ты хочешь добиться. Рафаэль взглянул на него так, будто готов был испепелить в эту же секунду прямо при всех. Нервозность пришла к Буонарроти так же быстро, как и наглость, которая наоборот исчезла без следа. Он сунул руки в карманы и отвернулся. — А меня это не волнует, так что...— скульптор продолжил уже тише, — Могу ли я пойти на эту платформу? Хочу работать один... — Думаю, тебе как раз стоило бы встать с кем-то в пару, — внезапно обратился к нему Рафаэль, и Микеланджело услышал уже знакомую ему интонацию в голосе художника. — Чего... Что это значит? — Микеланджело. Парень, готовый было разозлиться на своего коллегу, неожиданно почувствовал, как кто-то дёрнул его за рукав, и посмотрел на да Винчи. Он буравил скульптора взглядом, будто строго прося не переходить черту. И это, почему-то, заставило парня остыть. Он понял, что да Винчи не хочет наблюдать за этим дальше, и обнаружил, к собственному удивлению, что к нему самому постепенно возвращается состояние безразличия, которым он прикрывался ранее. — Микеланджело-кун, Рафаэль-сан, — осторожно окликнула их Аой, и спорившие выжидающе посмотрели на неё, — я ценю то, как вы в этом заинтересованы, но... — Дело в том, что мы хотели бы предложить другую кандидатуру художника, открывающего парад, — закончил за неё Муха. Микеланджело и Рафаэль, сбитые с толку этими словами, переглянулись, после чего опустили глаза, признавая своё поражение. Они проиграли эту битву, едва успев начать её. — Но кого тогда, Палетт-чан? — спросил Рембрандт, удивлённо склонив голову на бок.  — Мы думали, что, — ответила Аой после небольшой паузы, — Губерт-кун мог бы попробовать. Глаза старшего ван Эйка расширились. Он в изумлении и полнейшем непонимании посмотрел в упор на неё, уже одним лишь взглядом прося объяснить такой выбор. Он явно не ожидал подобного. — Директор-сан... Но почему я? — Ты знаешь, что ты способный художник, Губерт-кун, в тебе кроется большой талант, — с улыбкой ответила та, — но ведь нужно давать себе возможности проявлять это. Я считаю, твоё выступление на открытии парада станет той самой возможностью. — Но я не привык работать один... — Именно поэтому я и хочу, чтобы ты сделал это, — тон Аой был серьёзным, но тёплым и мягким, будто голос матери, дающей наставления своему ребёнку, — рано или поздно пришлось бы начать. Губерт закусил губу. Микеланджело заметил его нервозность, пусть старший ван Эйк и старался скрыть её. — Вы, конечно, правы, но...  И голос его стих. Микеланджело перевёл взгляд на да Винчи и увидел, как тот замер в нерешительности, будто хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов, потому лишь неловко крутил пальцы и молчал. Рафаэль, до этого выглядевший очевидно огорчённым, теперь смотрел на Губерта спокойно, даже снисходительно. Микеланджело видел: как бы Санти не хотел заполучить место под солнцем, уважением к коллегам он обделён не был. — Ты можешь подумать до завтра, — сказал Муха, — но не затягивай с ответом, пожалуйста. Губерт безучастно кивнул, уже погружаясь в собственные мысли. Пора было идти дальше, и Рафаэль, поняв это, открыл было рот, чтобы поговорить о своей роли в параде, но Аой опередила его. Не заметила его жеста, видимо. — Да Винчи-кун, — услышав, что его окликнули, Леонардо поднял голову и с особым вниманием посмотрел на девушку, — ты будешь участвовать в параде в первый раз, и поэтому... Хочешь сейчас выбрать себе пару? Трио мы тебе не предлагаем, так как у нас есть на него некоторые идеи. А так, может ты уже знаешь, с кем хочешь попробовать поработать?  Рафаэль, которого таким наглым образом проигнорировали, сердито насупился и отвернулся, но художникам было не до него: все с интересом наблюдали за кротко улыбающимся да Винчи. Судя по его довольному лицу, он уже знал, чьё имя хочет назвать, и Микеланджело понял, что это его шанс. Шанс отвязаться от да Винчи и позволить ему начать новую жизнь в музее без его постоянного присутствия. Мальчишке только нужно назвать имя одного из семерых художников, исключая его и Губерта, и дело в шляпе. — Спасибо за это, Директор-сан, — да Винчи кивнул головой директору, а затем... — я хотел бы поработать с Микеланджело! Проклятие. Очередная возможность для них с Леонардо спокойно разойтись прошла мимо него, следом за всеми остальными. Ну почему именно он? Почему именно его, абсолютно никак не причастного к социуму скульптора, выбрал этот неугомонный маленький художник? Микеланджело посмотрел ему в глаза — они горели абсолютно искренней детской надеждой на положительный ответ — и неожиданно для себя понял, что не может сказать «нет». «Да что со мной творится в последнее время?» — с раздражением думал он, почёсывая затылок и переводя взгляд на безумно интересную запачканную краской стену ателье. Если он ещё хоть пару секунд посмотрит на да Винчи, его глаза наверняка заискрятся, как бенгальские огни. Но, на самом деле, странное чувство безотказности было не единственной причиной, по которой Буонарроти не мог проигнорировать просьбу Леонардо. Их легенда про дружбу всё ещё жила для их коллег. Отказ от совместной работы — всё равно что раскрытие истины, а это было абсолютно нежелательно. К тому же, отказывать да Винчи, уже ставшему для остальных воплощением всего светлого и доброго на этой земле, при такой куче свидетелей — всё равно, что подписывать смертный приговор для своей и без того шаткой репутации. С какой стороны не посмотри, проявлять характер было просто невыгодно. А ещё да Винчи, скорее всего, расстроится. И этого, как не странно, ему тоже не хотелось. Микеланджело глубоко вздохнул и сунул руки в карманы. — Ну... Мы могли бы... Я думаю. Улыбка да Винчи стала ещё шире. Улыбнулась и Аой, довольная тем, что мальчик так быстро определился, пусть и, в какой-то мере, ожидала именно такой ответ. — Я рад, что вы так легко пришли к согласию, — Муха записал что-то в бланке, а Микеланджело старался не замечать того, как все поглядывают на него. Нашли чему удивляться. Подумаешь, взял да Винчи в пару. В старой жизни он не раз выживал при совместной работе с ним, выживет и сейчас. Но от того, что вся нервозность Леонардо после этого случая будто куда-то улетучилась, даже его собственное лицо лишь на толику смягчилось. Муха постучал краем карандаша по папке. — Отлично, идём дальше.