Фантом нашего прошлого

Если не считать ситуации с Губертом, распределение по платформам прошло не просто спокойно, казалось, что участники парада были способны читать мысли друг друга, из-за чего все крайне быстро пришли к согласию.  Пара Микеланджело и да Винчи для всех была очевидной. Никто не выказал недовольства насчёт того, что один из этих двоих не достанется в пару ему — на это даже не рассчитывали. На трио, завершающее парад, у Мухи и директора был большой план, состоявший в участии Ренуара, Ватто и Рафаэля. Последний, поначалу, был озадачен этим. Однако Муха объяснил ему, что дело кроется в популярности каждого из троих участников группы: их фанаты и фанатки, составляющие внушительную часть зрителей шествия, будут ждать их выступления, и если оно пройдёт в самом начале или середине, многие могут покинуть мероприятие, получив желаемое. Участие троих столь привлекательных для женской аудитории человек в закрытии парада было выгодной партией, и все это понимали. Такое объяснение, кажется, успокоило Рафаэля, и он, не без гордости за себя, согласился. Ван Гог сразу выразил желание поработать с Эль Греко. Тот сказал что-то о солнце, освещающем проросшее в тени растеньице, и это, кажется, обозначало согласие, хотя никто так и не был до конца уверен в этом. Остались лишь Рембрандт и Муха, который и так хотел взять первого в партнёры. — Ни разу не работал с Вами, Рембрандт-сан, — сказал он тогда, протягивая ладонь для рукопожатия. Микеланджело отлично запомнил, что в тот момент Рембрандт запнулся, сделав первый шаг навстречу, и почти упал на Альфонса, но всё обошлось.  Одним словом, единственным, в ком до сих пор никто не был уверен, являлся Губерт. После заявления директора его мысли будто выпорхнули из реальности, он выглядел отстранённым и безучастным ко всему происходящему, думающим о чём-то своём — о чём именно, было очевидно. Микеланджело понимал его: трудно согласиться на то, в чём ты сильно сомневаешься. Он так же терялся в сомнениях перед своим первым спустя долгое время выходом на улицу, нервничал, соглашаясь на парад, всё ещё думая, что это плохая идея, да и в музей он пришёл, спрашивая себя: «А стоит ли вообще?». Губерту нужно было время, чтобы всё обдумать, без этого просто никуда. И Микеланджело, пусть и оставался (или, по крайней мере, старался оставаться) безучастным к делам остальных, надеялся, что на ван Эйка-старшего не будут давить. На следующий день после того, как Микеланджело подписал себе приговор на непрерывное общение с да Винчи, они с мальчиком застали Губерта в ателье, когда шли немного поработать вместе. Тот что-то нервно бормотал, водя кистью в подрагивающей руке по холсту, и Микеланджело с Леонардо переглянулись, понимая, что с их старшим определённо что-то не так. — Губерт-сан? — позвал его да Винчи, и тот, вздорнув от неожиданности, обернулся на них. — Это вы, ребята... — выдохнул он и вяло улыбнулся. — А ты кого-то ждал? — Микеланджело сам не понял, для чего сказал это, будто слова Губерта сами побуждали задать такой вопрос, вот только после него парень нахмурился и отвернулся. — Да нет, — повисла небольшая тишина. Отчего-то всем троим было неловко, — вы пришли позаниматься? Простите, что я мешаю... — Нет, нет, всё в порядке! Ателье хватит на всех, работайте спокойно, — да Винчи улыбнулся ему, и когда Губерт увидел эту улыбку, уголки его собственных губ немного приподнялись. Микеланджело посмотрел на да Винчи следом за ним, но от вида снисходительно доброго лица мальчика лишь нахмурился и отвернулся. Улыбка как улыбка, ничего особенного. Да, лишённая какой-либо фальши и лицемерия. Да, настолько заботливая, что они с ван Эйком могут прекрасно кооперироваться, но ничего сверхъестественного в этом нет, правда? Мальчишка подошёл к одному из мольбертов и поставил на него холст. Он был небольшим, но места для работы обоих должно было хватить. К чему была такая спешка, в подготовке к совместному проекту, Микеланджело не понимал, однако да Винчи прямо настаивал на том, чтобы они начали как можно раньше, и скульптор, даже хотя этого, не смог ему перечить. Как минимум потому что да Винчи гораздо настырнее его в таких вопросах и никогда не готов отказываться от того, что он хочет. Об этом Микеланджело знал уже давно. За основу эскиза было решено взять один из неиспользованных этюдов да Винчи, который хранился в отдельной тетради и ждал своего часа. Микеланджело не был уверен, что ему удастся в полной мере вложиться в картину, если он даже не участвовал в процессе её осмысления и создания наброска, но он как минимум постарается. Да Винчи достал большой пенал с карандашами, и Микеланджело удивился их невероятному количеству. Одних только HB карандашей было с десяток. И все были идеально заточены. — Зачем тебе столько? — спросил он. — Ну, карандаши лишними не бывают, — пожал плечами Леонардо, — они, знаешь ли, быстро себя изживают, и порой это происходит невовремя. Нужно всегда иметь запас. «Ты, кажется, даже переборщил с этим», — подумал скульптор, но вслух говорить не стал. Кто знает, как отреагирует да Винчи? В последнее время этот художник стал для него настолько непредсказуем, что Буонарроти действительно начал думать о том, что говорит. И это было удивительно: в выражении своих мыслей он всегда был прямолинеен. Но по отношению к да Винчи эта прямолинейность с того самого рокового вечера стала крайне редко играть ему на руку. Да Винчи уже делал набросок фигуры человека, и Микеланджело понял, что опять погрузился в собственные мысли и даже не заметил, как мальчик приступил к работе. — Ты всегда так рассеян? — спросил он, краем глаза следя за тем, как скульптор поспешно включался в их общее дело. — Нет, — буркнул Микеланджело и начал набрасывать другую фигуру на правой стороне холста.  И вновь повисла тишина, нарушаемая лишь трением грифеля о шершавую поверхность бумаги. Микеланджело любил работать именно в такой атмосфере, и он не мог перестать удивляться, что это стало возможным в присутствии да Винчи. Да, прошло время, но привыкнуть к тому, что поведение мальчика изменилось в лучшую сторону, так и не получалось. Не шумел, не огрызался, не задавал лишних вопросов, лишь работал, работал, работал... Уж больно усердно он работал. Микеланджело не без удивления заметил, как нахмурились бровки да Винчи, как кончик карандаша буквально летал от одной части холста к другой. Казалось, что всю энергию своего тела и мозга художник направил на этот эскиз. А ещё он без конца исправлял то одну, то другую мелочь, благодаря чему Микеланджело удалось существенно обогнать его. — Ты так до утра не закончишь, — заметил он, делая пару небрежных штрихов в очертании руки мужчины на холсте, — оставь это, потом поправишь. — Я всего лишь немного ошибся, исправлю сразу, и станет гораздо лучше, — пробормотал да Винчи скорее для себя, вновь стирая только что нарисованную линию и проводя её заново. — Только время зря потратишь, — заметил Микеланджело и, быстрее, чем он успел об этом даже подумать, положил свою ладонь ему на плечо, — можем сделать перерыв, если надо. Да Винчи поднял на него взгляд, потом перевёл его на их картину, и напряжение на лице мальчика стало лишь заметнее. — Если ты предлагаешь, — он неуверенно кивнул и отошёл от мольберта. Так быстро сдался? Обычно да Винчи был куда настырнее, когда дело касалось работы. Микеланджело так и остался стоять рядом с незавершённым эскизом и наблюдать за тем, как его коллега сел в кресло, заляпанное старыми, уже начинавшими выцветать пятнами краски, и достал из кармашка своего фартука две шоколадные конфеты. Скульптор неуверенно подошёл и сел на подлокотник, пока да Винчи шуршал блестящей обёрткой. А потом художник протянул ему вторую, ещё не тронутую конфету. — Держи. — Я же говорил, я не ем сладкое, — раздражённо сказал Микеланджело, потирая ладони от неловкости. — Сейчас у тебя нет выбора, — пожал плечами Леонардо, — будь у меня головка сыра, я бы отдал её тебе, но такими деликатесами я, к сожалению, не располагаю. Ну так что? Буонарроти некоторое время сидел неподвижно, переводя взгляд с абсолютно спокойного лица да Винчи на конфету в его руке и обратно. Спускаться в кухню и брать что-то несладкое для себя только из вредности казалось ему плохой идеей. Потому он — возможно, слишком резко для такого жеста — схватил конфету и потянул за хвостик, разворачивая её край. Да Винчи к этому времени уже во всю жевал сладость, осторожно вытирая уголки губ от шоколада. Микеланджело ещё несколько секунд посверлил конфету взглядом, прежде чем тяжело вздохнуть и сделать небольшой укус. Хотя в этом не было смысла — сама шоколадка была размером с пару фаланг пальца. Его глаза удивлённо заморгали, когда он распробовал то, что таяло у него на языке. — Горький? — спросил он у да Винчи, — Разве ты любишь? — Я вроде не говорил, какой шоколад люблю, а какой нет, — скорее с подозрением, чем с упрёком ответил тот, — он тоже в меру сладкий. К тому же, тебе нравится, не так ли? — С чего ты взял? — да Винчи, к ещё большей злости парня, был прав, но Микеланджело не был намерен признавать это. — По лицу видно. Да Винчи улыбнулся одними лишь уголками рта, шутливо гордо задирая нос, будто он разгадал вселенскую тайну, не моргнув и глазом. А Микеланджело нахмурился, обманутый этим мальчишкой и самим собой в том числе, чувствуя, что Леонардо постепенно забирает себе превосходство. Чёртово превосходство над ним, которое Микеланджело держал над его головой в вытянутой руке. Да Винчи не достал бы и с табуретом под ногами, если бы Микеланджело того хотел. А он ведь хочет оставить всё так, как было, так ведь?  «Так ведь?..» В тишине, которая повисла между ними, Микеланджело услышал тихое бормотание. «Нет, не то...» — донеслось со стороны, и скульптор посмотрел на Губерта, который и был источником голоса. И не только Микеланджело: да Винчи тоже услышал коллегу и взглянул на него с не меньшим интересом. С кресла, на котором сидели ребята, не было видно холста, над которым работал ван Эйк, но было видно лицо, хмурое и очень сосредоточенное. Был это чей-то заказ или, как делали это Микеланджело и да Винчи, простая тренировочная картина, Губерт явно очень серьёзно подошёл к работе. Возможно, даже слишком. — Губерт-сан, у Вас всё хорошо? — тихо спросил да Винчи. Повышать голос в почти пустом ателье не было смысла. Старший ван Эйк отозвался не сразу, но всё же поднял голову, и выражение его немного смягчилось, когда он посмотрел на обеспокоенного мальчика. — Да, не беспокойся, да Винчи-сан, — сказал он и снова отвернулся к холсту.  «Настолько работать тянет?» — Микеланджело поднял брови, исподлобья рассматривая парня. Со вчерашнего дня он явно изменился в своём настрое: каждый раз встречаясь на пути скульптора, он был задумчив, постоянно размышлял о чём-то, иногда настолько уходя в себя, что начинал бормотать вслух и пару раз пропускал мимо ушей обращения к себе. Микеланджело не сомневался, что это связано с новостью о параде, которую Губерт получил вчера, и именно поэтому не мог понять его поведения. Какая разница, где и с кем ты будешь рисовать? Тем более, разве работать в одиночку не замечательно? Может Микеланджело просто не понимал простых радостей общительных людей, но ему даже работа в паре была не особо приятна, пусть он и пережил далеко не один публичный проект музея Баретта. Окажись он на месте Губерта, он бы согласился, не раздумывая. Но сегодня ван Эйку нужно было дать свой ответ, а он, кажется, не торопился.  Неожиданно да Винчи поднялся с кресла и пошёл в сторону художника. Микеланджело с интересом проследил за этим: и что этот мальчишка собирается делать? Он остановился возле Губерта, изумлённого такими действиями со стороны да Винчи, и сел рядом с ним на колени. — Возможно, Вам стоит передохнуть, Губерт-сан, — сказал он. — А... Не думаю, — ответил ван Эйк, — я ведь толком ничего не сделал. — Это верно, — задумчиво протянул Леонардо, посмотрев на холст, — но именно поэтому Вам и нужен перерыв. Если Вы застряли на одном месте, значит мозг даёт Вам понять, что пора ненадолго отключиться от работы. Зато позже, когда Вы взглянете на картину более свежим взглядом, процесс может пойти быстрее. Губерт неуверенно опустил глаза на свои колени. — Ты так думаешь?  — Уверен, — тепло улыбнулся ему да Винчи и выудил из кармашка фартука ещё одну конфету, — держите. Сладкое полезно для мозга. Может, придут интересные мысли. Губерт смотрел на угощение в руке, как на мираж, который может в любой момент исчезнуть. Так же, как всего пару минут назад смотрел Микеланджело. Но, в отличие от скульптора, принял его с благодарностью. — Спасибо, — ван Эйк сразу развернул конфету и положил себе в рот, — думаю, ты прав. Отдохну немного.  Да Винчи словно засветился от счастья. Микеланджело видел его довольное лицо, полное искреннего одобрения и заботы, и это выражение будто гипнотизировало его. Как же редко ему удавалось наблюдать за таким да Винчи раньше. Теперь смотреть на него каждый день и открывать для себя из раза в раз с неизвестной для него стороны стало привычным. Можно сказать, Микеланджело искал возможности в очередной раз увидеть такого Леонардо. Чтобы убедиться, что это реальность, он полагал. — Вы уже решили, что ответите насчёт парада? — спросил да Винчи как бы между делом, разглаживая и без того опрятный без единой лишней складочки фартук. Вся расслабленность ван Эйка-старшего мигом сошла с лица. — Я... Не уверен, — ответил он, — наверное, да... — Значит, не решили, — констатировал да Винчи. Впрочем, это было очевидно не только для него, — почему Вы сомневаетесь, Губерт-сан?  — Ну, — Губерт помолчал, обдумывая то, что хотел сказать. Микеланджело всё это время внимательно слушал. Не то, чтобы его это волновало. Может, ему просто было любопытно, — если говорить честно... — Берт-нии!  Договорить ван Эйк не успел: Ян, весело смеясь, буквально влетел в ателье. Повезло, что да Винчи не решил оставаться на ногах при разговоре с Губертом, иначе младший точно бы сшиб его с ног. Но он всего лишь сел возле брата с другой стороны и крепко обнял его за шею. — Джотто-нии, сказал, что ты будешь здесь. О, Лео-кун и Мике-нии тоже!  Ян быстро сменил положение и сел возле да Винчи. Микеланджело тут же заметил, как изменился в лице его коллега. Нет, на нём не возникло злости или отвращения, но вся его расслабленность и непринуждённость спала, будто её смыло водой. Леонардо неловко опустил взгляд в пол, неуверенно отвечая на крепкие объятия младшего ван Эйка, когда он с протяжным: «привет, Лео-ку-у-ун!» крепко обвил его руками. И, тем не менее, да Винчи его не оттолкнул. Микеланджело, всё время наблюдавший за этим, почувствовал необъяснимую жалость к маленькому художнику. Сейчас он казался особенно слабым и крошечным, даже на фоне Яна, не намного обогнавшего его в росте и размерах тела. Да, скульптор понимал, что Ян никак не навредит ему, но в голове, будто призрачная паутинка, вилась мысль о том, чтобы забрать да Винчи и снова посадить на это кресло, где нет других надоедливых детей. И всё же, Микеланджело понимал, что объективных причин поступать так нет, поэтому остался неподвижен. — О нет, прости, Лео-кун! Если я сделаю что-то не так, то скажи. Но ответ был очевиден. — Что ты, Ян-сан, всё в порядке.  Да Винчи никогда не признается вслух, Микеланджело знал это. Но, кажется, и сам он немного смягчился, даже улыбнулся и крепче приобнял Яна в ответ. Губерт с умилением смотрел на эту картину, его тревога постепенно ушла. Кажется, в чём-то атмосфера наладилась. — Чем ты занимаешься, Берт-нии? — спросил Ян, наконец отлипнув от да Винчи и спокойно сев рядом. Леонардо незаметно поправил слегка растрепавшиеся от внезапных объятий волосы, — готовишься к параду? — А, да... — Губерт прекрасно знал своего братишку, поэтому с улыбкой спросил, не сомневаясь в ответе, — хочешь помочь? — Хочу, хочу! — тут же воскликнул Ян, глазки его так и заблестели от восторга. Губерт обратил всё своё внимание на него, да и внимание младшего целиком переключилось на брата, поэтому да Винчи, воспользовавшись моментом, тихо встал и прошмыгнул обратно к креслу, где его ждал Микеланджело. — Они так близки друг с другом, — сказал скорее для себя мальчик, ещё раз обернувшись на них. Он опять улыбался. Микеланджело пожал плечами, словно другого ожидать и нельзя было, в конце концов, да Винчи констатировал очевидный факт. Младший ван Эйк уже схватил кисточку, внимательно слушая задумку работы старшего. Да Винчи, кажется, тоже полностью расслабился, а это значило, что они могли продолжить работать. Микеланджело не очень любил делать долгие перерывы (хотя при рисовании уставал крайне быстро), поэтому уже был готов вернуться к их холсту и сделать необходимую норму на сегодня. Под нормой скульптор подразумевал тот объëм работы, который он установил у себя в голове. Выполнив его, он сошлëтся на важные дела и удалится в комнату, и ему будет всё равно, решит ли да Винчи продолжить без него или назначит следующую деловую встречу. Хотя надеялся Буонарроти скорее на первый вариант. Но едва они оба успели подойти к своему мольберту, до их ушей долетел скрип входной двери. — Приятно видеть Вас за работой, Губерт-сан, — Муха зашёл в ателье и сразу привлёк к себе внимание всех присутствующих. В особенности того, к кому он обращался — Здравствуйте, Муха-сан... — неуверенно поздоровался Губерт, нехотя откладывая кисть. Очевидно было, что коллега пришёл, сюда не просто так. И все, в том числе и Микеланджело и, наверняка, да Винчи это понимали, — что Вам угодно? — Хотел узнать, что Вы решили насчёт участия в параде, — спокойно ответил Муха. — Берт-нии уже готовится к параду! — вмешался Ян. Он часто влезал в разговоры подобным образом, но никто, как не странно, на него за это не сердился, — И я ему помогаю! — Это замечательно, — хихикнул Муха, лучезарно улыбаясь мальчику, — значит, Вы всë-таки согласны? — Я... — Губерт нервно переминал пальцы, пытаясь спрятать глаза. Ответ на этот вопрос, кажется, так и не был готов. А вот младший ван Эйк совершенно не понимал о чём речь и переводил озадаченный взгляд то на брата, то на Муху. — Согласен на что? Лицо Губерта приобрело страдальческое выражение. Микеланджело мог видеть это, в глазах парня так и читалось: «всë пропало». Ян этого не понимал, и его нельзя было ни в чём винить. Но это не отменяло того факта, что теперь ван Эйку просто не отвертеться. — Вашему брату предложено открывать мартовский парад, — объяснил Муха, — ему даже будет предоставлена отдельная платформа. Конечно, если Вы дадите положительный ответ, Губерт-сан. Глаза Яна заблестели от этих слов, и он с восторгом посмотрел на старшего. Тот, в свою очередь, понял, что момент окончательного решения настиг его раньше, чем он планировал. И в уж очень неудобных обстоятельствах. — Как здорово, Берт-нии! Ты ведь согласишься, да? Микеланджело с сожалением наблюдал за тем, как чувства неуверенности и неловкости проступают на лице Губерта. Мало того, что его застали врасплох неожиданным появлением, так в этот момент рядом ещё так некстати был Ян. Ради младшего брата ван Эйк пойдёт на что угодно, лишь бы не разочаровать любимого ребёнка. А по лицу его и так было понятно, что в голове у него каша. Эта ситуация просто не оставила Губерту выбора. И Микеланджело прекрасно знал, каково это. Потому и сочувствовал. Ван Эйк-старший выдавил из себя улыбку. — Да, конечно. Полагаюсь на Вас. — Прекрасно, — эта новость, кажется, искренне обрадовала Муху, — тогда мы начнём работу над платформой. Пойду сообщу об этом Аой-сан. Не смею больше задерживать! Он перевёл взгляд на Микеланджело и да Винчи и кивком поздоровался с ними. — Вижу, вы тоже готовитесь. Удачи, ребята. Полагаюсь на всех вас. И Муха с тёплой, спокойной улыбкой вышел из ателье, оставляя художников наедине со своими мыслями. Губерт некоторое время сидел неподвижно, возможно, уже жалея о том, что поддался на уговоры ради младшего брата. Микеланджело молчал. Он просто не знал, что может сделать. В конце концов, участие в параде — решение Губерта. Никто не может помочь ему в этом. А вот да Винчи спустя некоторое время подал голос. — Всë в порядке, Губерт-сан? Теперь Вы уверены? В его глазах читалось беспокойство, и старший ван Эйк разумеется это заметил. Он украдкой посмотрел на гордого Яна, на наблюдавшего за всем этим Микеланджело, затем снова посмотрел в карие глаза мальчишки. — Да. Тебе не нужно беспокоиться, да Винчи-сан. Скульптор понимал, что это неправда.

***

План Микеланджело провалился с треском. Понимая, что силы его на исходе, он кое-как заставил себя закончить свою часть эскиза, после чего, сунув руки в карманы, пробурчал что-то про неотложный заказ на скульптуру, которую надо скоро сдать. Ложью это, к слову, не было, так что совесть Буонарроти была чиста. Да Винчи понимающе кивнул и начал собирать инструменты, говоря, что они могут продолжить на неделе. Вот только когда Микеланджело собрался выйти за порог ателье, не желая дожидаться маленького художника, тот торопливо окликнул его: — Стой! Я хочу с тобой пойти. Вот так новости. Микеланджело натянул на голову капюшон и раздражённо цыкнул. Всë-таки, и в этом мире одиночество ему не светит. Но теперь он понимал, что не может просто взять и разозлиться на судьбу. В конце концов, к этому он пришёл по своей воле. Где-то возле Губерта раздались удивлëнные возгласы Яна. — Мике-нии впускает тебя к себе в комнату, Лео-кун?! — Ну... — да Винчи неловко забегал глазами по комнате. Кажется, то удивление, которое возникло у мальчика после его слов, поколебало его решимость, — да? Микеланджело сразу нарочито грозно посмотрел на младшего ван Эйка. — Только не думай, что теперь тоже можешь пытаться прийти ко мне. — И в мыслях не было, — невинно улыбнулся Ян, но Микеланджело знал, что это означало: «а я ведь собирался». Пока да Винчи быстро-пребыстро прибирался на их рабочем месте, Микеланджело обдумывал второй план по обеспечению себе спокойного одинокого вечера. И, кажется, придумал: здесь, при других художниках, и особенно при болтливом Яне отказывать да Винчи было нельзя, но в коридоре общежития, где никто не будет их видеть, скульптор без проблем может не впускать мальчишку внутрь. А оправдаться можно... Плохим самочувствием! Почему бы нет? Пока его мысли были заняты способом избежать пребывания посторонних в его комнате, Леонардо уже подошёл к нему с довольной улыбкой. — Пойдём? Микеланджело кивнул. Они ненадолго попрощались с Губертом и Яном, пообещали, что придут на ужин, время которого уже близилось (заметив это, Губерт тоже начал суетливо собираться) и вышли из ателье. Путь был близким, и по дороге им, к счастью, никто не попался. «Отлично», — думал Микеланджело про себя, уже подбирая в голове более мягкие слова, которые обидят да Винчи не так сильно. А в том, что они его хоть немного обидят, скульптор уже не сомневался. — Спасибо, что позволил, — вдруг сказал да Винчи, застав Микеланджело врасплох, — можешь не сомневаться, отвлекать не стану. — А... Хорошо. Микеланджело закусил губу. Голос да Винчи был таким спокойным и довольным, будто ему действительно хотелось провести с ним, молчаливым и скучным скульптором, этот вечер, который он вполне мог потратить на себя и свои желания. Серьёзно, почему он это делает? — Слова Яна-сана... — снова заговорил да Винчи, — Ты не жалуешь гостей? Теперь его тон стал неуверенным, мальчик отвёл взгляд. Микеланджело не видел смысла обманывать и сказал как есть. — Да. — Почему тогда меня впускаешь? — да Винчи начал вертеть в руках серебряный медальон на своей груди, — Мог бы просто... Отказать мне. Эти слова были ударом по плану Микеланджело. В любой другой ситуации это было бы только на руку скульптору, но здесь... Он, конечно, без проблем сделал бы подобное, но просто не представлял, как он на эти слова да Винчи скажет: «А знаешь, ты прав, не мог бы ты сегодня оставить меня в покое?». То, что обычно Микеланджело без проблем и угрызений совести говорил любому человеку в музее кроме директора, теперь казалось... Неуместным. Неправильным. — Я знаю. Просто... Ты другой случай, — поняв, что это звучит странно, особенно когда да Винчи с недоумением поднял на него голову, он поспешил объясниться, — Ты не шумишь и не мешаешь. Поэтому... Я не против. Ну вот. Второй план улетел в мусорную корзину в голове Микеланджело вслед за первым, а придумывать новый времени уже не было. Что ж, ладно, если так подумать, этот да Винчи не врал и правда не доставлял неудобств и лишних хлопот в комнате, чуть ли не сливался с мебелью, поэтому парень лишь пожал плечами в ответ на слова своего сознания о том, что он спятил. За эти несколько месяцев он стал так близок к людям, как не становился за прошедший год в его прошлой жизни, так что ему казалось даже бессмысленным жаловаться. А ещё... Возможно, у Микеланджело галлюцинации, но ему показалось, что глазки да Винчи засияли ярче после его слов. Странно. Открыв дверь в свою комнату, он зашёл первым. Да Винчи тихо проследовал за ним и закрыл дверь с тихим скрипом. — На щеколду? Микеланджело не сразу понял смысл вопроса, который задал да Винчи. Но когда увидел, что тот по-прежнему стоит у двери и ждёт ответа, кивнул. Устройство всех дверей общежития было одинаковым, поэтому да Винчи без труда разобрался с тем, как запереть её. Тем временем скульптор сел за стол и придвинул ближе к себе небольшой кусок камня и слепок из глины, который он сделал на днях. Та скульптура, которой он занимался до этого, теперь казалась ему безвкусной, и Микеланджело понимал, что если он продолжит работу над ней сейчас, результатом в итоге будет недоволен, да и не сможет взяться за те заказы, за которые ему ещё и заплатят. Одним из таких, к слову, и был тот, которым он собирался заниматься сейчас. В конечном итоге у него должен был получиться небольшой бюст, изображающий мужчину с небрежно стриженными бакенбардами на пол-лица. Его физиономия явно не выделяла в нём человека спортивного, но уметь видеть красоту в любом телосложении было необходимо. Мускулы — как приятный бонус, который не всегда удавалось получить. А заказчиком был худенький, бледный как тень джентльмен, предложивший музею немаленькую сумму. Но привлекло Микеланджело не это. Он напоминал ему одного старого знакомого, к которому Микеланджело хорошо относился раньше. Да Винчи не знал, куда он может сесть, ведь стул, на котором он проводил у скульптора вечера, теперь был занят им самим, а других стульев в его и без того бедно обставленной комнате не было. Микеланджело, мельком взглянув на него через плечо, заметил его замешательство, и кивнул на кровать, подготавливая инструменты. — Сядь сюда. — Можно? — неуверенно спросил мальчик, подходя ближе и проводя ладонью по жёсткому покрывалу цвета морской волны. Явно недорогому. — Ну не на пол же ты сядешь, — пожал плечами Буонарроти, осматривая камень и ощупывая пальцами слепок. Лепить из глины было несложно, она гораздо мягче и податливее мрамора, но даже этих непрочных фигурок Микеланджело касался бережно, будто держал в руках сокровище. Конечно, ведь именно первые свои мысли, порывы вдохновения, чувства он временно запечатывал в слепках. А потом просто увековечивал их в камне. Он услышал, как за его спиной скрипнула кровать, и то, гораздо тише, чем когда на неё садился сам скульптор. Неужели да Винчи был таким аккуратным и лёгким? Или специально старался быть тише, не желая отвлекать? Микеланджело был благодарен, но в глубине души думал, что мальчику действительно не стоит беспокоиться об этом. И наступила тишина, нарушаемая лишь ударами инструментов о небольшой кусок камня. Микеланджело как мог старался погрузиться в работу, то и делая, что переводя взгляд со слепка на медленно вырисовывающуюся фигуру в его руках, но мысли его всё время возвращались к одному: да Винчи был за его спиной. Смотрел на него. И действительно вёл себя так тихо, что пару раз скульптор хотел оглянуться и проверить, дышит ли он и жив ли он вообще. Спустя некоторое время он начал прислушиваться специально. Тогда присутствие Леонардо удавалось различить: едва слышно скрипела кровать, когда он шевелился, а время от времени, когда Микеланджело откалывал кусочки камня, делая фигуру бюста более различимой, он слышал подавляемые вздохи восхищения. Должно быть, мальчик наблюдал за его работой. Чтобы убедиться, Микеланджело всë-таки посмотрел через плечо и поймал на своих руках его внимательный и заинтересованный взгляд. Что ж, Микеланджело был не против, тем более если у Леонардо не было никаких других занятий. Что удивительно. В голове снова закрутился вопрос: какого чёрта он вообще делает здесь? Смотреть на то, как работает кто-то («ремесленник», как ты сам назвал его раньше) интереснее, чем работать самому? Это было удивительно и странно, зная да Винчи. В конечном итоге Микеланджело не выдержал и высказался вслух. — Зачем ты это делаешь? — он резко развернулся на стуле и посмотрел в упор на да Винчи. Тот от неожиданности быстро заморгал, подняв глаза с рук на лицо Буонарроти. — Что? О чём ты? — Об этом, — парень сделал жест рукой, указывая на Леонардо, сидящего у него на кровати, — зачем ты постоянно приходишь сюда? — Как вовремя ты созрел для таких вопросов, — нахмурился да Винчи. — Я не думал, что это будет продолжаться, — тихо пробормотал Микеланджело, зарываясь пыльными от камня пальцами в свои волосы и не замечая того, с каким недовольством на это смотрит его коллега, — да и на только это. Он сделал глубокий вдох, обдумывая то, что хочет сказать. Да Винчи терпеливо ждал, с интересом склонив голову и оглядывая скульптора с головы до ног. — Почему ты так прицепился ко мне? Работаешь со мной, на ужин таскаешь, приходишь и сидишь у меня, хотя всё это время ты мог бы тратить на себя. Разве у тебя нет своей собственной работы, которой тебе нужно заниматься? — Есть... — ответил мальчик опустив взгляд. — Тогда зачем? Как минимум заботиться о моём состоянии тебя никто не просит. — Совсем идиот? Ты же мой друг. Микеланджело закусил губу. Он снова напоминает ему об этом сценарии, который они разыгрывают для остальных? Зачем делать это здесь, уж кому как не Микеланджело понимать, что да Винчи не будет дружить с ним по-настоящему. — Во-первых, дружба подразумевает заботу о личном пространстве. А ещё о себе забывать нельзя. Услышав эти слова, да Винчи вновь посмотрел на него внимательно и... Виновато? — А во-вторых... Ненастоящий друг, забыл? Тебе необязательно притворяться моим другом, когда мы одни... Повисло молчание. Микеланджело долго не решался поднять глаза на мальчика, хоть сам не понимал, почему. А ещё в глубине души, к своему собственному недоумению, чувствовал, что не хочет, чтобы его слова побудили да Винчи встать и уйти. Но он собрался с силами и посмотрел. И столкнулся с недоумевающим лицом Леонардо. — Ты всё ещё считаешь, что я иду к тебе только из-за нашего договора? — Ну... Да? — пожал плечами Микеланджело. Этот тон голоса и вопрос озадачили его. Да Винчи нахмурился. — Ты определённо идиот. «Чего? — Микеланджело несколько раз моргнул, пытаясь понять услышанное, — Это ещё что значит?». — Да, я согласился подыгрывать тебе первое время, — продолжил да Винчи, — но оглянись назад. Мы столько времени провели вместе! У тебя в голове действительно ничего не щëлкнуло за эти месяцы? Совсем? Буонарроти ничего не ответил, лишь снова опустил голову. Ответом на этот вопрос могло послужить множество тех чувств и мыслей, что преследовали его в последнее время. Но он не ответил. Однако да Винчи оценил его молчание как отрицательный ответ. — Значит ты правда такой глупый, — Леонардо скрестил руки на груди и отвернулся, но продолжал громко говорить, обращаясь к Микеланджело, — я бы не делал всего того, что ты перечислил, если бы не хотел стать ближе к тебе, неужели это непонятно? Он сделал глубокий вдох, его лицо вдруг смягчилось. — Не знаю, пожалею ли я об этом, но ты тоже стал для меня... Другим случаем. Микеланджело удивлённо посмотрел на него. Это действительно было так? Да Винчи считал его другом... По-настоящему? Нет, это невозможно. Он думал, что скульптор ненормальный в первые дни и только и ждал того, чтобы избавиться от него. Всё действительно смогло измениться так быстро или для самого Микеланджело это время пролетело слишком незаметно? «Хах, — усмехнулся он про себя, — не хочу признавать того, что он прав». Да Винчи глубоко вздохнул и придвинулся ближе. Теперь он сидел чуть ли не возле самой подушки, и скульптор старался как мог побороть чувство неловкости, поселившееся внутри после того, как парня бесцеремонно застали врасплох. — Хорошо, если тебе нужно официально это закрепить, — он едва заметно улыбнулся и вздëрнул подбородок, — Микеланджело, ты хочешь быть моим другом? Парень опешил. — Ты что, серьёзно? — Так похоже, что я шучу? — да Винчи театрально закатил глаза и надул губки, — Хватит притворяться дураком, ты не можешь отрицать, когда тебе уже прямо говорят. Так что, хочешь или нет? Он перестал даже думать о том, что когда-нибудь услышит эти слова, ещё в своей прошлой жизни. Да Винчи ненавидел его, и Микеланджело не мог сомневаться в этом очевидном факте. Но кто бы мог подумать, что здесь, в месте, где он едва не лишился этого человека и успел потерять многое другое, всë настолько поменяется? Леонардо всё ещё ждал ответа, и скульптор задумался. Он не хотел заводить никакой дружбы, не хотел ни с кем сближаться. Доверие к людям, которое он когда-то потерял, вернуть было очень непросто. Единственной, кто смог справиться, стала Аой, и Микеланджело уже не рассчитывал на то, что ещё хоть у кого-то это получится. Он мог бы сказать, что и у да Винчи не получилось, но... Почему тогда сейчас он вообще думает над ответом? Одно воспоминание мелькнуло в голове, как вспышка. «Мы не ладим, — сказал он когда-то в магазине, обращаясь к красному как рак, чересчур шумному да Винчи, — но мне интересно, сможем ли мы поговорить». Это был канун Нового года. Старое воспоминание о том, как он впервые поблагодарил Леонардо за что-то. Сейчас судьба предоставила ему такую возможность. В этой вселенной обязаны исполниться все желания, которые он называл даже несерьёзно? Но это натолкнуло его на ответ. Он может попробовать. И, наверное, даже хочет. Дороги назад, скорее всего, уже не будет, хотя она и так была потеряна в тот самый день августа, когда это началось. Да и чёрт с ним. Одно слово, заставившее да Винчи улыбнуться. — Допустим.