Фантом нашего прошлого

Живот Микеланджело заурчал именно в тот момент, когда он решительно ударил молоточком и пообещал себе, что высечет из камня хотя бы часть головы бюста до следующего перерыва. То, что его тело променяло крупные проблемы в виде обмороков на многочисленные мелкие хулиганства, скульптор по-прежнему считал главным предательством. Это был нож в спину от себя же — считай, единственной персоны кроме да Винчи и, пожалуй, Аой, которой Микеланджело был способен доверять. Но, судя по всему, теперь список сократится только до тех двоих. Ужасно. Микеланджело попытался проигнорировать позывы к приёму пищи и вернулся к работе, тяжело сглотнув. Главная несправедливость этой ситуации заключалась даже не в том, что он хотел есть, а в том, что ужин уже был, и с его завершения прошло не больше пары часов. «Чëрт возьми, — говорил он себе, — ты не можешь проголодаться так быстро. Это абсурд», — а сам мысленно уже поедал огромную тарелку пасты под толстым слоем сырного соуса, закусывая всë это капрезе. А после выпивал целую чашку ароматного кофе. Господи, это было выше его сил. Микеланджело раздражённо отложил инструменты и натянул кофту. Он вернëтся назад настолько быстро, насколько позволит ему собственное тело. Только возьмëт пару сэндвичей с сыром, и этого будет вполне достаточно. Вечер был поздний, скорее всего самые маленькие работники их музея и вовсе уже спали, так что Буонарроти старался не шуметь, чтобы не привлечь лишнего внимания. Раз уж на то пошло, если и выбираться ночью за провизией, то он предпочитал делать это после полуночи, когда риск встретить кого-то из коллег на кухне или по пути туда ничтожно мал. Однако сейчас, чувствуя себя крайне паршиво, Микеланджело был уверен, что не продержится до такого времени. Неужели привычка к частым приёмам пищи стала заслугой да Винчи? Вот же мальчишка... Тихо открыв дверь комнаты и высунув лишь голову, Микеланджело прислушался и быстро огляделся. Коридор пребывал в полумраке, тусклые лампы, будто факелы в старинном замке, освещали его тëплым жëлто-оранжевым светом. Тишина и спокойствие царили кругом — похоже, большинство художников уже отдыхали от тяжёлого рабочего дня. Прошмыгнув наружу, Микеланджело пошёл дальше по коридору. Только бы ему никто не попался по пути. Да Винчи, если не работал в ателье, наверняка мирно спал в своей комнате, видя сны, которые обычно видят дети. Хотя, может кому-то вроде Леонардо снились бы тортики? Детям вообще часто снятся сладости? Или в этом деле всë индивидуально? Интересно, а если съесть что-то во сне, не зная вкуса, мозг человека сам сгенертрует вкусовые ощущения? Микеланджело был бы не против увидеть во сне огромный сырный пирог. Вот чёрт. Он снова думал о еде. Из размышлений его выдернул настойчивый стук в дверь, и скульптор понял, что совершенно перестал обращать внимание на то, что происходит по сторонам. Подняв голову, он так и застыл на месте: в нескольких метрах от него стоял да Винчи с занесённым над поверхностью двери кулачком. Кажется, он действительно улетел далеко в свои мысли, раз не заметил друга, всë это время находившегося прямо перед ним. Мальчик удивлëнно склонил голову. — Микеланджело? Что ты делаешь тут так поздно? — У тебя бы то же самое хотелось спросить, — ответил ему Буонарроти и перевёл взгляд на ту самую дверь, в которую стучался Леонардо, — подожди, это же... В комнате раздалось чьё-то раздражённое бормотание, но Микеланджело не удивился этому, когда увидел табличку с именем того, кому оно принадлежало. «Рафаэль Санти». Да Винчи наверняка был озадачен тем, как за секунду сузились зрачки скульптора. Прежде чем до его слуха донеслись тяжёлые шаги Рафаэля, Микеланджело схватил Леонардо за руку и потащил прочь, в сторону своей комнаты. О голоде и сырных сэндвичах он забыл почти сразу же. — Ч-что ты... — только и успел спросить мальчик, когда его втянули внутрь и захлопнули дверь, прежде чем Санти смог их увидеть. Микеланджело резко прижал ладони к двери, будто боясь, что Рафаэль погонится за ними следом и попытается вломиться в комнату, чтобы самым безотказным способом узнать, почему к нему стучались, но в коридоре, на их счастье, было тихо. Лишь спустя несколько секунд послышался громкий, явно злого характера хлопок двери. Да Винчи, почти упавший от резкости движений своего друга, стоял в полном непонимании и наблюдал за тем, как эмоции на лице скульптора менялись от паники до полного облегчения. — Что это было?.. — Зачем ты к нему пошёл? — тут же спросил Микеланджело, резко поворачиваясть лицом к Леонардо. — Эм... Поговорить? — да Винчи смотрел на Буонарроти как на идиота, — Почему тебе есть дело? Это же просто Рафаэль-сан. — Это? — Микеланджело кивнул в сторону двери и нахмурился. Что за несносный мальчишка, почему его всему надо учить? — Это не «просто Рафаэль-сан». Ты что, ничего не замечал? — О чём ты? — не понял да Винчи. — Его поведение. Ты же прекрасно знаешь, что характер этого парня слишком... Взрывной. — Знаю, — кивнул да Винчи, — но как это меня касается? — Это всех касается, да Винчи, — раздражённо сказал Микеланджело и сел на кровать, — если он зол, он не посмотрит на то, кто ты, и какие у вас отношения. Ты просто шёл на то, чтобы вывести его из себя в очередной раз. — Но... Именно поэтому я и хотел поговорить с ним. Микеланджело поднял голову на друга, не веря своим ушам. Прекрасно осознавая всю возможную для него опасность, этот мальчик был готов идти к Рафаэлю для разговора один на один? Ненормальный ребёнок. — Зачем тебе это? — Рафаэль-сан кажется несчастным... — да Винчи задумался, — Я думаю, причина его поведения кроется в чём-то, о чём он никому не говорит. Но, может, если он расскажет, мы сможем ему помочь? Иногда он делает работу рядом с ним трудной, поэтому решение его проблемы смогло бы быть полезно не только ему, но и всем остальным. — И ты собирался разговаривать с ним один? — Микеланджело нахмурился, — Хоть бы меня позвал. — Тебе некомфортно рядом с ним, и я это чувствую. Ему может быть тяжело открыться толпе, я не хочу, чтобы на него давили. Да и потом... Да Винчи замолчал, и это насторожило Буонарроти. Какие ещё у мальчика могут быть причины помогать этому художнику? Кроме желания строить из себя всесильного спасителя страдающих людей, разумеется. — Рафаэль-сан ведёт себя странно рядом со мной. Может, я чем-то его разозлил? Если дело во мне, то я бы хотел уладить... — Забудь об этом. Микеланджело отрезал объяснение да Винчи за секунду, стараясь скрыть свою нервозность. Тяжело сглотнув, он сделал глубокий вдох, пытаясь убедить себя в том, что у него нет причин волноваться, но, чёрт возьми, причины были. Желание да Винчи увидеться с Рафаэлем было связано именно с тем, из-за чего он не должен был встречаться с ним. Глупо полагать, что скульптор не заметил странного поведения Санти рядом с Леонардо — он прекрасно видел каждый тяжёлый взгляд, адресованный мальчику, половину которых да Винчи и вовсе не замечал. Можно сказать, Микеланджело знал даже больше, чем нужно. И этого было достаточно для того, чтобы Буонарроти твëрдо решил для себя, что не допустит непоправимого, пока да Винчи его друг. Он ведь должен заботиться о своём друге, верно? Тем более если он такой наивный и беззащитный... — Но почему? — надулся да Винчи, — Отношения с коллегами это ведь моë дело, так что почему ты вмешиваешься? — Потому, — буркнул Микеланджело и отвернулся, — я представляю, какие последствия будут ждать тебя, если ты продолжишь строить из себя мать Терезу. Оно того не стоит. Да Винчи просто озадаченно хлопал ресницами, пытаясь разглядеть выражение лица скульптора, но тот был на грани того, чтобы скрыть его капюшоном. До чего же было неловко. Микеланджело просто не привык ни о ком заботиться вот так. Детские годы, когда младшие братья нуждались в его защите и покровительстве, понемногу стирались из памяти Буонарроти, ведь нечему было подпитывать эти воспоминания. А в музее он всегда предпочитал сохранять нейтралитет, не влезая ни в чьи проблемы и помогая разве что директору. Так почему сейчас, думая о защите да Винчи, он не мог остановиться? Дружба действительно так сильно меняет его? Так вот каково это — иметь таких близких друзей... — Микеланджело, ты беспокоишься обо мне? — спросил да Винчи, и Микеланджело буквально слышал, как на его лице появилась улыбка. «Конечно да». — Нет, с чего ты взял... — попытался возразить скульптор, но был прерван мягким смехом Леонардо. Смущение сменилось непониманием, и Микеланджело всë же посмотрел на маленького художника. Лицо того было до того спокойным, даже игривым, будто всë сказанное ранее скульптором он принял за шутку. Ну уж нет, Микеланджело не для того тут распинался. — Н-не смейся, — он правда пытался звучать строго, но ничего не мог поделать с краснеющими от неловкости щеками, — просто пообещай, что не будешь пытаться сам решать все проблемы. Особенно те, которые тебя не касаются. — Но... — Пожалуйста. В глазах Микеланджело наверняка читалась мольба, и это, должно быть, сработало. Да Винчи подавил улыбку (с трудом, но он это сделал, спасибо и на том) и принял серьёзный вид, хоть во взгляде до сих пор плясали смешинки, заставлявшие Буонарроти задуматься о степени честности его маленького друга. — Я постараюсь. Спасибо за твою заботу, Микеланджело нии-сан. Да Винчи широко улыбнулся, пряча в изгибе по-детски пухлых губ хитринки, и Микеланджело опешил от того, что увидел и услышал. До чего же легко его вывести из строя, хватало лишь одной сущей мелочи. Любой другой посмеялся бы или проигнорировал насмешку, а у него в голове теперь гулял ветер, и не было слышно ничего кроме эхом повторяющегося: «Микеланджело нии-сан». — Н-не называй меня так... — Прости, прости, — да Винчи рассмеялся, — ты так заботишься, будто я твой младший брат, и я не смог устоять. — Это неправда. Попытка в серьёзный разговор в этот раз привела к чему-то странному и бессмысленному, и Микеланджело тяжело вздохнул, поняв это. А ещë поведение да Винчи заставило его даже позабыть о том, что на самом деле мальчик ничего ему не пообещал.

***

Целых три дня прошли для двух юных гениев в спокойствии, и это позволило Микеланджело поверить в то, что да Винчи действительно оставил попытки поговорить с Рафаэлем. Подобный факт не мог не радовать, ведь парень, как бы глупо это не звучало, переживал из-за того, что своим поведением мальчишка не выказал веры в слова своего друга. С ужасом Микеланджело ждал следующего дня, был готов идти и отчитывать да Винчи, если тот попытается играть в героя, но всë прошло спокойно. За ужином Рафаэль вёл себя с Леонардо как обычно, что говорило о том, что между ними ничего не произошло, а вечером да Винчи и вовсе увязался за скульптором, и двое ребят проболтали друг с другом в комнате Микеланджело до самого вечера. По схожему сценарию прошли и следующие два дня, заставляя Буонарроти окончательно успокоиться. К завершению третьего дня после их с да Винчи разговора Микеланджело без какого-либо груза на душе сидел в комнате и работал над скульптурой, будучи уверенным, что его маленький друг и сегодня ничего не натворит. И завтра. И послезавтра. И далее, далее, далее... «Если у да Винчи есть хоть какое-то чувство самосохранения, — думал он, откалывая от камня очередной кусочек, — он точно не полезет туда, куда не следует, верно? Хоть он и ребёнок, он столько раз доказывал, что он во многом умнее и сообразительнее сверстников. Так что...» Его размышления были прерваны громкими шагами в коридоре, настолько громкими, что их было слышно даже за закрытой дверью. Микеланджело остановился и прислушался. Шаги приближались к нему и, похоже, остановились аккурат возле его двери. В наблюдениях своих скульптор не ошибся, ведь уже в следующую секунду к нему постучали. Стук был робким, но настойчивым, и Микеланджело сразу же показалось, что он не предвещал ничего хорошего. Возможно, Аой принесла какие-то плохие новости? Или Губерт. А может и ответственный за парад Муха. Возможно, даже да Винчи, но это было последнее, о чём Буонарроти хотел думать. Он поднялся с пола, усыпанного каменной пылью и крошкой, отряхнул штаны и подошёл к двери. На его обычный вопрос: «кто?» он не услышал ответа, хотя даже Леонардо всегда подавал голос. Да что же такое? В замешательстве парень повернул щеколду и открыл своему неизвестному посетителю. Но когда увидел, кто пытался привлечь его внимание, так и застыл на пороге. В коридоре, едва освещаемый оранжевыми лампами, всë-таки стоял именно да Винчи. Его лица Микеланджело не видел, оно было скрыто пушистыми волосами. Он нервно переминал ладошки и с такой силой сжимал кожу на пальцах, что Буонарроти испугался: не дай Бог сожмëт до крови. Да и в целом выглядел маленький художник крайне странно. — Да Винчи? — Микеланджело нервно сглотнул, когда мальчик вздрогнул от его голоса, — всë хорошо? — Можно войти? — Леонардо поднял на его взгляд, и у Буонарроти сжалось сердце. Почему в его глазах было столько... Сожаления? — Конечно, — Микеланджело отошёл с пути, и да Винчи тут же перешагнул порог. Закрывая за ним дверь, скульптор перебрал все возможные варианты, почему мальчик мог прийти к нему в таком состоянии. Микеланджело ни разу не видел его настолько встревоженным, да Винчи всегда был олицетворением спокойствия и решительности. Но что тогда произошло сейчас? Ответ на этот вопрос он получил от самого же Леонардо. И лучше бы тот вообще ничего не говорил. — Я... Я говорил с Рафаэлем-саном, и я... — Ты что? — Микеланджело почти задохнулся от накрывшего его возмущения и паники, — Я же сказал тебе не лезть в его проблемы. — Да, я знаю. Но я подумал, что ты просто преувеличиваешь, и... — Какого чёрта, да Винчи?! Микеланджело не мог сдерживать эмоций. Он схватил да Винчи за плечи, слегка встряхнув и заставив посмотреть на него, но лишь на секунду. Да Винчи почти сразу отвёл взгляд. В любой другой ситуации парень задумался бы, почему он так взвентился, но сейчас он не мог мыслить здраво. В голове, как на повторе, звучали одни и те же мысли. Да Винчи проигнорировал его предупреждения. Да Винчи говорил с Рафаэлем. Но самое главное: из-за Рафаэля да Винчи, его маленький, как оказалось, совсем несмышлëный друг, расстроился. — Я просто... — Что «просто»? Я же по-человечески тебя попросил. Ну и что в итоге произошло? Он тебя обидел? Если да, то... Договорить Микеланджело не успел. В следующую секунду его разум будто отключился, потому что пара тонких рук обвилась вокруг его талии. Да Винчи крепко прижался к нему и уткнулся лицом в грудь, чем застал скульптора врасплох. Оторопевший от произошедшего, он встал как вкопанный, не смея пошевелиться. Да Винчи начал судорожно бормотать, его голос был тихим и дрожал, но в абсолютной тишине своей комнаты Микеланджело удалось разобрать то, что говорил Леонардо. — Я всего лишь работал с ним в ателье, но он... Я же не думал, что мой вопрос так его разозлит, я всего лишь думал, что смогу чем-то помочь. Он не дал мне вставить даже слова... Голос мальчика был насквозь пронизан сожалением. Эта интонация вынудила Микеланджело забыть к чертям то, что он злился на да Винчи, заткнуться и слушать настолько внимательно, насколько он только мог. А Леонардо всë продолжал. —То, что он говорил, было таким неправильным... Он ненавидит меня, да? Поэтому ты не хотел, чтобы я с ним говорил? Ты тоже это чувствовал, верно? Микеланджело казалось, что он сам вот-вот задрожит. — Но я просто не мог поверить, он ведь никогда не показывал этого. Он всегда хвалил меня. Я думал, что он восхищался мной. Разве так и должно быть? Да Винчи крепче прижался к Микеланджело, позволяя себе эту минутную слабость, и парень просто не мог ему отказать. Он был шокирован, он был напуган, в конце концов, он был чертовски, чертовски зол на Рафаэля за все те вещи, что он наговорил Леонардо, даже если сам он не знал, что произошло. Непонятное желание защитить проснулось в Микеланджело, будто братский инстинкт. Он наконец обнял да Винчи в ответ, положив подбородок ему на макушку, позволяя ему продолжать говорить и слушая каждое слово. — Если он имел в виду то, что говорил, значит он точно меня ненавидит. Разве это правильно — презирать тех, кем ты восхищался? Должен ли я тогда презирать тебя так же, как он? Глаза Микеланджело расширились, его хватка на талии да Винчи на секунду ослабла, прежде чем он прижал мальчишку к себе ещё сильнее. Это была явно не та ситуация, в которой Буонарроти стоило думать об этом, но он просто не мог ничего с собой поделать. В голове эхом крутились слова маленького художника. «Должен ли я тогда презирать тебя?» Значило ли это, что да Винчи... Восхищался им? Он никогда не говорил этого вслух. Да, он хвалил его, и не раз, но Буонарроти никогда не думал об этих похвалах как о чём-то серьёзном. Просто обмен комплиментами, обычное дело среди коллег, как он выяснил. Но если всë действительно так, как он думал, то всë становилось ещë запутаннее. С каждым разом скульптор убеждался, что этот да Винчи совсем другой. Тот, что остался в его воспоминаниях, никогда бы не сказал ему ничего подобного. Микеланджело не знал, плохо это или нет, не был уверен. Но отчего-то чувствовал благодарность за то, что сейчас да Винчи пришёл именно к нему. — Я... — начал скульптор, поняв, что Леонардо замолчал, а сам Микеланджело за всё это время ни сказал ему ни одного слова поддержки. Но да Винчи перебил его. — Я такой глупый. Прости меня. — Нет, не извиняйся, ты... — Микеланджело поспешил сказать хоть что-то полезное. За то, что он несколько минут назад почти накричал на своего друга, ему стало даже стыдно, — Ты хотел как лучше. Да Винчи поднял взгляд на него, и Микеланджело понял, что сделал правильный выбор. Мальчик выглядел и без того разбито, вряд ли ему хотелось ещё и выслушать нравоучения того, к кому он пришёл за помощью. Такой печальный взгляд... Ещё бы. Микеланджело помнил, с какими надеждами да Винчи вливался в коллектив. Ни в прошлом, ни в настоящем он не видел его таким. Ему ли, Микеланджело, не знать того чувства, когда в твоей названной семье кто-то тебя ненавидит? Тем более кто-то, с кем у вас могло бы что-то получиться? О, скульптор прекрасно понимал. — Теперь он точно не захочет работать со мной. Нужно было оставить всë как есть и не пытаться... — Ты просто беспокоился за него, — голос Микеланджело стал серьёзным, он почти смотрел да Винчи прямо в глаза, — Ты не виноват в том, что он так отреагировал. Я не знаю, что ты там пытался вбить ему в голову, но я знаю, что ты не хотел ничего плохого. Поэтому не думай так много об этом, хорошо? Да Винчи не знал что сказать, он выглядел ошеломлëнным. Справедливо, раз уж на то пошло: Микеланджело так редко мог произносить жизнеутверждающие речи, что когда это всë же происходило, окружающие удивлялись, не приснилось ли им. Но что именно сейчас ему оставалось делать? Все поступки да Винчи никогда не были направлены на причинение вреда кому-либо. Он всего лишь ребёнок, который вряд ли может помочь взрослому, но всегда готов попытаться. Если один такой случай с Рафаэлем убьёт в мальчике всë желание в дальнейшем кому-либо помогать, то Микеланджело просто лишится того да Винчи, в котором нашёл себе друга. А он не хотел его лишаться. Не теперь. — И в следующий раз если я говорю что-то, имей совесть хотя бы прислушаться. Я не просто так перед тобой распинаюсь о чём-либо, и ты это знаешь. Микеланджело надулся. Если его проигнорируют ещё раз, он уже не будет добрым и понимающим. На самом деле все знали, что он никогда таким и не был. Говорил то, что думал, снимая с языка то, что крутилось в голове у молчаливого большинства, не стесняясь своей бестактности. Да Винчи был скорее исключением. Просто потому что он его друг. Но и у Буонарроти терпение не железное. — Хорошо, я уже понял, — да Винчи сник, но на его губах всë же появилась слабая улыбка. Уже хорошо. Они помолчали. Буквально несколько секунд, но это время показалось Микеланджело вечностью. Неловкость от произошедшего всë ещё осадком покрывала его, будто пепел, но парень не знал, как избавится от этого чувства. Подавленный произошедшим Леонардо по-прежнему стоял перед ним в тишине, и это служило напоминанием того, что подобное так просто не забывается. В старом времени, когда мальчик ещё называл скульптора затворником и бросал презрительные взгляды сверху вниз (как бы забавно с точки зрения роста это ни звучало), он никогда бы не поверил, что подобное может выбить этого ребёнка из колеи. Хотя он никогда не забывал, что да Винчи ребёнок. Всегда помнил и держал в голове. Наверное, только это позволяло ему в какой-то степени оправдывать его поведение. Вдруг Леонардо привлёк внимание Микеланджело тихим: «эй» и устремлëнным прямо на него взглядом, полным надежды. — Я знаю, что ты занят работой, но я могу побыть с тобой? Я не буду мешать, обещаю. — Ты хочешь поговорить или... — Нет. Просто побыть тут. Можно? Микеланджело прекрасно знал, что если да Винчи говорит: «я не буду мешать», то вероятнее всего парень его даже не услышит. Отчасти, поэтому да Винчи был единственным кроме Аой, кого скульптор спокойно впускал в комнату. Он кивнул. — Оставайся. Мальчик немного воспрял духом. Микеланджело снова сел на пол возле камня и взял в руки инструменты. Ему предстоит долгая, монотонная работа, поэтому Буонарроти явно не помешала бы чашка кофе, но он не хотел оставлять Леонардо в одиночестве. Даже в своей комнате. Прежде чем сделать первый удар молоточком, он посмотрел на друга и, неловко почесав голову, сказал. — Я могу слишком увлечься, так что если тебе что-то понадобится, скажи мне, ладно? Да Винчи кивнул и уселся на кровать. Ему нечем было заняться в комнате Микеланджело, и он, несмотря на их близкие отношения, стеснялся брать его вещи и даже спрашивать. Однако книги читать Микеланджело разрешил ему сам, увидев однажды, как внимательно мальчик изучает взглядом его полки. После того, как Буонарроти навёл на них порядок, избавившись от барахла старой версии себя, они выглядели пустовато, однако книги, сваленные в кучу в шкафу спасли положение. Справочники по анатомии, сборники физических упражнений, немного художественной литературы. Конечно, выбор был небольшой, по крайней мере, не такой, как на книжных полках да Винчи. Однако к чему им впринципе покупать книги, если в музее есть небольшая библиотека. Найти произведения на свой вкус точно удастся. Мальчик взял с полки первую попавшуюся книгу, и Микеланджело мысленно делал ставки на то, что ему попалось. Сразу том на место он не вернул, так что явно не пособие по набору мышечной массы. В любом случае, да Винчи, несколько секунд посмотрев на обложку, раскрыл книгу и начал читать с первой страницы. Отлично, ребёнка заняли. Теперь можно и поработать. Как и ожидалось, Буонарроти действительно погрузился в работу, и весь мир вокруг него исчез. Ничего не поделать, он любил заниматься скульптурой, и когда он это делал, всë остальное отходило на второй план. Подготовка к параду отнимала много времени, вынуждая тратить драгоценные часы на рисование, а его лучшие друзья с сердцами из камня просиживали в его комнате в одиночестве, дожидаясь возвращения своего ваятеля. Поэтому неудивительно, что когда да Винчи спустя примерно час после своего прихода принял на кровати положение лëжа, сняв обувь и аккуратно поставив её рядом с тумбочкой, Микеланджело даже не заметил этого. Глянул через несколько минут, чтобы проверить, как дела у мальчика, удостоверился в том, что он окончательно расслабился, и продолжил стучать молотком по камню. Он не был уверен в том, сколько времени прошло, но после очередного обработанного инструментами выступа Буонарроти посмотрел на часы. Десять часов вечера. Прошло несколько часов, и да Винчи ни разу не подал голос? Это было странно. — Да Винчи, а ты не думаешь, что... Микеланджело перевёл взгляд на мальчика, всë ещё лежавшего на его кровати, и тут же замолчал, а только-только зародившееся чувство беспокойства мгновенно улетучилось. Да Винчи спал, подложив ладошки под щëку. Книга, которую он читал до этого, закрытая лежала рядом с ним. Тихо посапывая, он мило сморщил носик, услышав голос друга, однако не проснулся. Микеланджело могло бы показаться, что происходящее нереально. Но нет, лежащий на его кровати Леонардо был реальным, и его едва слышное ровное дыхание тоже было реальным. Умиротворяющее зрелище. Микеланджело не смог сдержаться и улыбнулся. До чего же всë это забавно. Если бы полгода назад ему сказали о том, что он будет улыбаться, глядя на спящего в его комнате да Винчи, скульптор бы не только не поверил, но и выгнал взашей такого сказочника. А теперь он находился на том этапе жизни, когда удивляться чему-либо было попросту глупо. Улыбка дрогнула, когда Буонарроти подумал, почему мальчишка сейчас вообще находится здесь. Рафаэль. Что же ты сказал ему, что твои слова смогли вывести из себя всегда собранного и спокойного Леонардо? Микеланджело не хотелось признавать это, но он хотел знать. Разобраться с Санти? Может быть, но точно не сейчас. Да Винчи слишком сладко спит, чтобы будить его. Да и он заслужил отдых, с чем нельзя было спорить. Микеланджело тяжело вздохнул и покачал головой. Он стал слишком мягкотелым. Стараясь тихо передвигаться по комнате, он открыл шкаф и достал оттуда два покрывала. Одно он закинул на второй ярус кровати, а вторым укрыл маленького художника, аккуратно подоткнув. Так же он укладывал младших братьев, когда они не могли уснуть. В груди затеплилось приятное чувство ностальгии. Наверху не было постелено, но глупо полагать, что Микеланджело это волновало. Порой он засыпал на полу и не видел в этом ничего сверхъестественного, а на фоне подобного голый матрас и подушка без наволочки казались роскошью. Работать сегодня он больше не собирался — не дай Бог разбудит самоуверенное чудо, укравшее у него спальное место, время, нервы и кое-что ещё, о чём он предпочтëт не думать. Щëлкнув кнопкой выключателя, Микеланджело погрузил комнату в темноту и наощупь забрался к себе, пытаясь не удариться макушкой о потолок. Он не чувствовал себя сонным, но иного выбора для себя скульптор не видел. Уж лучше им обоим отдохнуть. Да Винчи совершил ошибку, потому что игра с правдой и ложью рано или поздно должна сделать свои ответные ставки. А повлияет ли это на них, и что они будут с этим делать, два юных гения подумают завтра.