Фантом нашего прошлого

Проснувшись утром, Микеланджело не сразу понял, почему он находится высоко над землёй, и чуть не упал, машинально спуская ноги на пол. В комнате уже было светло, тонкая полоска солнечного света прорезалась сквозь плотные шторы и делила комнату на две части, рассеиваясь перед кроватями. Тогда-то Буонарроти и вспомнил, что не мог отдохнуть на своей постели из-за того, что её заняли. Да Винчи. Откинув покрывало и сонно потирая глаза, Микеланджело сполз с верхнего яруса, в два прыжка спускаясь вниз. Босая нога тут же напоролась на маленький кусочек камня, отлетевший к кровати, и парень с трудом сдержал болезненный вскрик, ограничившись шипением — будить мальчишку отчего-то казалось кощунственным. Да Винчи никак не отреагировал на шум и мирно продолжил спать, разве что перевернувшись с боку на спину. Микеланджело с облегчением выдохнул. Пожалуй, выработать себе привычку убираться после работы было не такой уж плохой идеей. То же самое, что наступить в детстве на раскиданные на полу кубики — ощущение, которое Микеланджело никогда не забудет. Его взгляд метнулся к часам. Довольно позднее время для пробуждения, а уж тем более когда речь шла о Леонардо — почти одиннадцать часов. Свою усталость скульптор мог объяснить долгой работой, а вот да Винчи... Скорее всего, так детский организм отреагировал на стресс. Ах да, точно. Вчерашнее происшествие. Брови Микеланджело вновь съехали к переносице, злость на старшего коллегу вернулась к нему, не дав должным образом насладиться спокойным утром. Наверное, думал Буонарроти, это уже можно назвать традицией или обрядом посвящения, который рано или поздно обязан пройти каждый художник музея — должно случиться что-то такое, что разделит взгляды на Рафаэля Санти на периоды «до» и «после». Да Винчи держался дольше, чем они все предполагали, и это было похвально. Но никакое спокойствие невечно. И в глубине души Микеланджело боялся признаться: он корил себя за то, что не был к этому готов. Ему не хотелось оставлять ситуацию просто так. Самому забавно, как его пассивность в конфликтах дала сбой, но скульптор ничего не мог с собой поделать. Да Винчи был ему как брат, а братское желание за обиженного младшего сказать в ответку пару ласковых было хорошо знакомо парню. Иногда он даже влезал в драки, а потом сидел и позволял трëм малышам мазать его царапины зелёнкой, но с Рафаэлем лучше не рисковать собственным здоровьем. Однако хотя бы поговорить Микеланджело был намерен. Может, немного позже, при удобном случае, когда рядом никого не окажется, и никто посторонний не будет втянут в конфликт. А пока... Его живот издал протяжное урчание. Верно, ему необходимо поесть. Вчера вечером он так ни разу и не выбрался за едой после ужина, хотя планировал сидеть за работой до поздней ночи. Но жизнь — штука крайне непредсказуемая. Да Винчи наверняка скоро проснётся и тоже проголодается. Можно Было бы дождаться этого момента, но Микеланджело не мог точно сказать, когда это произойдёт, а завтрак, если Губерт ничего не оставил, нужно готовить, а на это уйдёт время. С Леонардо ничего не случится в его комнате, а значит его вполне можно оставить за старшего, верно? Буонарроти поднял с пола сползший край его покрывала, предварительно слегка отряхнув от пыли, и аккуратно положил обратно на кровать, укрывая мальчика. Затем взял свою любимую куртку и небрежно причесал волосы пальцами. Можно сказать, он был готов к выходу в свет. Бросив ещë один мягкий взгляд на спящего друга, он тихонько открыл дверь и прошмыгнул в коридор. За стенами комнаты уже не было необходимости быть незаметным и бесшумным, поэтому Микеланджело свободно выдохнул и, перейдя на обычный шаг, направился дальше по коридору в сторону спуска на первый этаж. Парень надеялся, что если Губерт всë же оставил им завтрак, это будет что-то, что позволит им с да Винчи поесть вместе. Сильная несхожесть во вкусовых предпочтениях во многом усложняла жизнь и им самим, и остальным. Когда живëшь в коллективе, необходимо учиться считаться с мнением большинства и не брезговать подстроиться. Но Микеланджело прекрасно знал, как сложно это было для да Винчи. Мальчик правда приложил много усилий, пытаясь, но вегетарианство делало его положение не только трудным, но и безвыходным. Большая часть блюд (конечно, содержащих мясо) сразу же исключалась Леонардо, и оставался лишь скудный набор того, что он мог себе позволить. При готовке это, конечно, учитывалось, и для да Винчи предусматривалась фруктово-овощная альтернатива. Хорошо хоть, что он не убирал из рациона остальные продукты животного происхождения. Лестница на первый этаж находилась прямо рядом с входом в ателье, расположенным по соседству с жилыми комнатами. Именно это ателье было очень удобно, так как было в непосредственной близости к любому художнику, что позволяло им работать там до поздней ночи (и, в свою очередь, было для Микеланджело гораздо предпочтительнее другого ателье на первом этаже), а также являлось большим и просторным, даруя возможность без труда работать чуть ли не половине всего коллектива одновременно. Интересно, здесь ли вчера случилась перепалка да Винчи и Рафаэля? Едва парень успел об этом подумать, уже подходя к спуску вниз, он заглянул в незакрытую дверь и застыл там же, где и стоял. Внутри комнаты Буонарроти увидел Рафаэля. Тот работал у мольберта, спиной к Микеланджело, и потому не видел его приближения. Скульптор же, в свою очередь, уходить теперь не шибко торопился. Вокруг было тихо, не было слышно ничьих посторонних голосов, и похоже, что Санти находился в ателье один. И это был... Такой удачный момент. Микеланджело не планировал, что разговор с этим парнем произойдëт так скоро, но если возможность решила выпасть ему именно сейчас, пожалуй, еë не стоит упускать. Руки Буонарроти дрогнули. С одной стороны, не хотелось иметь рядом свидетелей разговора, но с другой, кто знает, может их придëтся разнимать? Вдруг Микеланджело получит ещё одну психологическую травму, и тогда он закроется в комнате снова. На этот раз окончательно и навсегда. И никого туда не впустит. Хотя нет. Да Винчи он, наверное, возьмëт с собой. Точно, да Винчи. Тот, ради кого он был готов рискнуть психикой и разбудить спящего зверя. Микеланджело никогда не думал, что ему хватит безрассудства на подобные поступки, но жизнь уже привыкла преподносить ему новые сюрпризы. Сделав глубокий вдох, движимый решимостью и обидой за друга, он вошёл в ателье. Рафаэль, кажется, услышал приблизившиеся шаги и обернулся, чтобы посмотреть, кто решил составить ему компанию. К огромному неудовольствию Санти, это был скульптор, так и не решившийся пройти дальше порога, но и не планирующий отступать. Они на некоторое время молча уставились друг на друга: Рафаэль ждал, пока нарушивший его покой объяснит причины, Микеланджело же пытался подобрать слова, чтобы назвать эти причины и не получить нагоняй с первых же секунд. Наконец Рафаэль не выдержал и, нахмурившись, спросил. — Чего тебе, Микеланджело? Я работаю. — Вижу, — раздражение в голосе Санти отчего-то подогрело в скульпторе чувство злости, и он перестал следить за своим языком, — вчера ты тоже поработал нехило, как я посмотрю. — Что? — зрачки мужчины сузились, — И как я должен это понимать? — Не прикидывайся. Я знаю, что вчера между тобой и да Винчи что-то произошло. Судя по выражению лица Рафаэля, он всë понял. Усталая усмешка исказила его лицо. — Вот сопляк, — прошептал он себе под нос, а вслух, уже громче, спросил, — Что, неужто нажаловался? — Я бы всë понял, даже если бы он ничего не говорил, — Микеланджело словно начал закипать изнутри, хотя снаружи держался и пытался выглядеть спокойным, — какого чëрта, Рафаэль? — Ребёнок влез не в своё дело, вот и всë. Взрослые наказывают детей, когда они слишком много себе позволяют. — Наказывают? То есть ты называешь это вот так? — его внутренние тормоза отказали от ледяного тона мужчины, — Мальчик, который никогда не выходил из себя, всегда был спокойнейшим существом из всех возможных, вчера пришёл ко мне в таком состоянии, что не мог успокоиться до позднего вечера. Что ты ему наговорил? Отвечай! — Как я посмотрю, на тебя тоже давно не орали? Рафаэль полностью повернулся к непрошенному посетителю и начал медленно наступать на него. Решимость Микеланджело дрогнула, и лишь желание понять всë происходящее и отстоять справедливость удерживала его на месте. Он пришёл сюда не для того, чтобы разозлить Санти и сбежать, нет. Он пришёл за ответами. И пока он их не получит, свойственная ему упрямость просто не позволит сдаться. Он должен закончить начатое. — Я не хочу ругаться, — покачал головой Микеланджело и внезапно криво усмехнулся, — хотя да Винчи тоже не хотел, но будто тебя это удержало. — Ты хочешь нарваться? — лицо мужчины темнело всë больше с каждой секундой, — да Винчи вчера тоже не остановился вовремя и получил то, что заслужил. — И что же это? — запретив делать себе хоть шаг назад, Микеланджело героически выстоял эти секунды приближения хищника к жертве. Теперь Рафаэль стоял прямо перед ним, — Я хочу узнать, что ты ему сказал, и... Стоило ли оно того. Рафаэля будто перекосило. Кажется, с каждым новым словом, слетающим с языка скульптора, он злился всë больше. Глядя на эту не самую приятную картину, Микеланджело понимал, что сам является тому виной, но что ему оставалось делать? Возможно, он даже не жалел. «Прости, что испортил тебе спокойное утро, но вчера ты испортил мне спокойный вечер. Всë честно». — До чего же вы, дети, возомнившие себя богами, раздражаете, — начал Рафаэль, — думаете, с вами надо как с фарфоровыми статуэтками обращаться? Уже думаете, что если гении, то вас все чтить должны?! — Нет, — как можно более невозмутимо ответил Микеланджело, — и дело не только в нас. Мы просто хотим знать, что можем относиться друг к другу с уважением. Рафаэль прерывисто вздохнул и... Его рука начала дрожать. Только одна. Это был очевидно плохой знак. Пальцы на этой руке сжались в кулак. — Что... — его холодные глаза смотрели Микеланджело прямо в душу, и тот поджал губы, чувствуя, что черта была переступлена, — Уважение? О каком, чёрт возьми, уважении может идти речь?! И тогда это началось. Замахнувшись на парня кулаком, Рафаэль почти ударил его. Проснувшийся в глубине души страх, пережитый в прошлом, едва не заморозил его тело, но инстинкты и внутренний голос смогли предотвратить неизбежное. Опустившись на корточки, парень пропустил удар прямо над своей головой — кулак Санти был близок к тому, чтобы врезаться в стену и переполошить весь музей, однако обошлось — и тут же отскочил в сторону. Рафаэль, понявший, что цель сбежала, развернулся и грозно уставился на скульптора. Пальцы его руки зарылись в чëлку и убрали её с лица. — Надеюсь, ты не напал вчера на да Винчи, — на полном серьёзе сказал Микеланджело, — хоть немного совести, чтобы не ударить ребёнка, у тебя ещё должно остаться. — Какой он, к чëрту, ребёнок! Этот мелкий... Обошёл во всём даже меня. В искусстве он уже не ребёнок. Ещё и лезет туда, куда не просят! Микеланджело хотел ещё что-то сказать, но почувствовал, как заплетается язык. Поведение Санти вновь открыло едва зажившие раны, и в своей голове он вспомнил всë: и слова зависти, которые он нередко слышал в ателье от других учеников своего сенпая, и крики о превосходстве в искусстве, и побои... Казалось, будто он вновь оказался в той злосчастной мастерской перед своим мучителем. Такова и была цена за жизнь в затворничестве, которую он почти получил? За грехи, которые он мог совершить в прошлом? Возвращение к начальной точке? И ему оставалось лишь надеяться, что вчера да Винчи не пережил всего того же, что когда-то вынес он. — И вообще, — прорычал Рафаэль, — это ты виноват. — Ч-что? — единственное слово, которое удалось выдавить из себя скульптору. — Да, конечно, это всë твоя вина, — говорил мужчина, будто пытался убедить в своих же словах не Буонарроти, а самого себя, — сам вылез из раковины, ещё и привёл сюда эту букашку! Что? О чём говорит Рафаэль? Страх смешался с любопытством, окончательно сбив Микеланджело с толку. — Столько месяцев ты безвылазно сидел у себя в комнате, не подавая никаких признаков жизни, — рычал Санти, — все уже и забыть о тебе успели. И тут появился из ниоткуда, чтобы разрушить всë, что я создал в своей жизни! Ещё один замах. В этот раз Микеланджело среагировал быстрее и отпрянул ещё до того, как художник успел подойти. Ещё один скачок в сторону, и Рафаэль снова наносит удар воздуху, но на этот раз в другую сторону. Поражением своим он это, кажется, не считал. — А потом притащил его сюда. Откуда тебе было о нëм знать? Как ты вообще вспомнил о нём? Думаешь, я поверил, что вы были друзьями до этого?! Грозный голос Рафаэля становился всë громче, и Микеланджело начал переживать за то, что его крики привлекут внимание. Хотя, если за двумя предыдущими последует третья попытка ударить его, Микеланджело скорее сам позовёт кого-то из взрослых утихомирить разбушевавшегося художника. — Всë было так хорошо, так какого чёрта вы двое решили объявиться, да ещё и все лавры сгребли себе?! Ты даже не принял участия ни в одном параде! Ты ничего не делал! Просто существовал рядом, как нахлебник! Рафаэль замахнулся ещё раз, но Микеланджело и в этот раз успел увернуться. Откуда в нём было столько прыти, не понимал даже он сам. Должно быть, адреналин подогревал инстинкт самосохранения. К несчастью, за спиной Буонарроти находился мольберт, за которым Санти работал до его прихода. Кулак мужчины попал точно по холсту, и тот с грохотом полетел на пол, утянув за собой стоящие рядом палитру и кисти. Яркое разноцветное пятно растеклось по полу, пачкая наполовину завершённую картину. Рафаэль и Микеланджело молча уставились на упавший холст. Не нужно было поднимать его и смотреть на него, чтобы понять, что картина испорчена. Хотя Рафаэль ещё мог снять незасохший слой лишней краски, но и без того злой, он не мог думать об этом. Схватившись за волосы, он зашипел, будто от боли, и сел на корточки, пряча голову. Микеланджело, потрясённый всем происходящим, лишь стоял и наблюдал за этим, не понимая, что он должен предпринимать. Но этого от него теперь и не требовалось: Санти заговорил первым. — Зачем всë это? Ты пришёл, чтобы поиздеваться? — Нет, — нахмурился Микеланджело, поджав губы, — я пришёл, чтобы понять. Почему ты так поступаешь со мной и людьми, которые мне дороги. Ты ведь был хорошим парнем, Рафаэль. — Откуда тебе знать, каким я был? — Санти поднял на скульптора озлобленный взгляд, пусть огоньки ярости в нём уже стали затухать, — Ты даже ни разу не вышел из комнаты, чтобы поговорить со мной, хотя я пытался... Микеланджело сжал кулаки. Ясно. Это должно было быть очевидно: старый «он» и тут накосячил. — Рафаэль... — Тихо, — прогремел мужчина, заставив Микеланджело замолчать, — не смей меня перебивать. Он вздохнул, осторожно массируя виски. Кажется, думал о чём-то. А потом произошло то, чего они с да Винчи так долго добивались, но сейчас Буонарроти был совершенно не готов к этому. Рафаэль начал говорить. — Я ведь пришёл в этот музей когда узнал, что ты работаешь здесь. Думал, что смогу чему-то у тебя научиться, — горько усмехнулся мужчина. Его голос всë ещё подрагивал от переизбытка эмоций, но он хотя бы не кричал, — Меня называли гением, но я понимал, что по сравнению с тобой всë ещё недостаточно хорош. Был ещё да Винчи, с которым я часто виделся раньше. Но потом он бросил рисование, и это... Повлияло на меня. Рафаэль знал о да Винчи до музея Баретта? Что ж, Микеланджело так и думал. В конце концов, и с ним Рафаэль пытался добиться встречи ещё в годы обучения Микеланджело у сенпая. Разве что тот избегал его, насколько это было возможно. Никогда не был любителем внимания. Как оказалось, зря. — Я пришёл сюда с большими надеждами, но узнал, что ты ни разу не был участником парадов... И впринципе ни с кем не общался. Я так разочаровался в вас обоих. Из трёх гениев живописи в городе остался лишь один. Смешно. Подтверждая свои слова, Рафаэль издал смешок, но весельем даже не пахло. Микеланджело поморщился и отвернулся, осознавая, что в чём-то есть и его доля вины. Как-то неприятно быть пристыженным с утра. Конечно, лично он не присутствовал в тот период, но... Это ведь было его сокровенное желание, которое он всегда хранил в сердце? Никому не показываться на глаза. Быть свободным. Быть одному. Так бы выглядела не только его судьба, но и судьбы окружающих его людей, если бы он был одинок с самого начала? Теперь он понял. — Но тогда... Я неожиданно стал главным гением, — продолжил Рафаэль, — у меня не осталось конкурентов. Имя да Винчи, как и твоё, стало забываться, и я вышел на первый план. Я стал лучшим из лучших. Как и хотел... Он отпустил свои волосы и сжал ладони в кулаки, взрывной коктейль из эмоций бурлил внутри Санти, и он не мог больше сдерживать себя. А Микеланджело казалось, что он не должен тут находиться, но продолжал молча стоять и слушать. Впервые за все полгода, что скульптор был знаком с этим Рафаэлем, тот решил выговориться. — Но получая так много похвалы, я всë ещё был недоволен. Даже если этого не видели окружающие, даже если ни у кого не было перед глазами твоих и да Винчи работ, я всë ещё знал, какому уровню я никогда не соответствовал. И как бы ни старался, не мог его достичь. Я по-прежнему работал не на всю. Не на сто процентов. От этого я не могу быть счастлив, даже имея то, к чему я стремился. Он глубоко вздохнул. Микеланджело обнял себя за плечи, казалось, что по его телу пробежал озноб. Даже в тот день в прошлом, когда они с да Винчи подслушивали исповедь Рафаэля за дверью ателье, он не был так потрясён тем, что накопилось в душе у этого доброго взрослого. Таким он всегда считал его. Кажется, Санти слишком долго держал в себе эти эмоции. Вот и взорвался. — Ты... — начал было скульптор, но мужчина перебил его. — Как же вы двое злили меня... И сейчас злите, — Рафаэль посмотрел в упор на Микеланджело, прожигая его взглядом, — Почему люди вроде вас двоих с таким невероятным даром выбрасывают это, как никчëмную безделушку, когда те, кто наблюдают за вами и восхищаются вами, кусают локти, стараясь достичь хотя бы половины вашего величия. И даже когда вы решили внезапно объявиться, все взгляды всë равно прикованы к вам. Почему всë так?.. Господи, какой же я дурак. Не зная что ответить, Микеланджело просто промолчал, хотя вопрос, скорее всего, был риторическим. Скульптор не мог залезть в голову их поклонникам и понять, почему так происходит. Он не выбирал себе такую судьбу. Может, он и не хотел бы быть лучшим. Как много проблем от этого дара гения, страшно даже думать. Микеланджело всегда мечтал о спокойной жизни, но прозвище «гений» стало его бременем. И если он не будет нести его с честью, то... Будет происходить всë то, что уже происходит с да Винчи и Рафаэлем. Чувство ответственности тяготит. Рафаэль умолк, окончив рассказ, и повисла тишина, нарушать которую не хотел ни один, ни второй. Но она всë равно была разбита. Кем-то третьим. — Так значит, дело было в этом? — тихий голос раздался со стороны двери. Микеланджело и Рафаэль одновременно резко повернулись на звук и столкнулись взглядом с да Винчи. Выходит, он уже проснулся. Увидев второго юного гения, старший художник подскочил с пола и отшатнулся назад, наступив на пятно краски, но даже не заметил этого. Похоже, уж чьего-чьего, а присутствия Леонардо во время его излияния души он не желал. Мальчик выглядел точно так же, как и вчера, разве что его волосы были сильно растрëпаны, а берета на макушке и вовсе не было. Должно быть, он только-только поднялся с постели и сразу поспешил к ним, даже не приведя себя в порядок. Микеланджело стало стыдно. Да Винчи услышал крики и шум из ателье, вот и проснулся, не иначе. — Да Винчи, ты лучше не... — начал он, подходя ближе к другу, но Леонардо его остановил. — Подожди, — и обратился к Рафаэлю, — это правда, Рафаэль-сан? В этом и была причина? В том, что вы нам завидовали. Санти не мог выдержать пытливого взгляда мальчика и отвернулся, пытаясь найти хоть что-то, за что можно уцепиться взглядом. Тем временем, да Винчи подошёл ближе. Микеланджело хотел остановить его, отвести подальше, попросить не лезть в дела взрослых в очередной раз, но так и застыл на месте, как вкопанный. Да и вряд ли друг бы его послушал. Некоторое время изучая лицо коллеги, да Винчи мягко улыбнулся. — Понятно... Вы не любите себя, Рафаэль-сан. Оба старших вопросительно посмотрели на мальчика. — Не любит... — повторил Микеланджело, будто не сразу поняв смысл сказанного. — Себя? — закончил Рафаэль, опустив взгляд и задумавшись. Да Винчи кивнул, сложив ладони в привычном для себя жесте. Казалось, что теперь Рафаэль совершенно его не пугал, и выражение лица мальчика выражало понимание. Микеланджело пытался привлечь внимание друга взглядом, тихим зовом, но тот даже не удостоил Буонарроти секундой. Он продолжал диалог с Санти. — Верно. Любовь к искусству, любовь к себе... Это основа всего, что мы, художники, создаём. Кто бы что ни думал, нельзя отрицать, что любовь является важной частью творчества в целом, — да Винчи сцепил руки в замок за спиной, — заветные сто процентов никогда не будут достигнуты, пока ты не полюбишь себя. Рафаэль цокнул языком и закусил губу. Слова мальчика, кажется, что-то всколыхнули в нëм, но он всë ещё смотрел на двух юных гениев недоверчиво. — Ты думаешь, этого достаточно? — Конечно нет, — покачал головой Леонардо, — многое влияет на качество вашей работы. Но, в Вашем случае, у Вас есть всë кроме любви к себе. А уже без неё остальных усилий будет мало. — Он прав, — наконец решил вмешаться и скульптор, — а ещё не надо сбрасывать свою ответственность на кого-то. Мы не виноваты в том, что умеет что-то в этой жизни, а кто-то нет. Не думай о том: «Лучше ли я других?». Спрашивай себя: «Лучше ли я себя предыдущего?». Тогда ты всë поймёшь. — Кх... Злость Рафаэля окончательно отступила, уступая место сожалению. Он спрятал лицо в ладонях, не в силах смотреть на своих коллег, с которыми он — Рафаэль прекрасно понимал это — так несправедливо поступал. — Я... Простите. Вам так досталось из-за моих приступов. — Я знал, что Ваше поведение объяснимо, — довольно подытожил да Винчи, — значит, дело в приступах? — Так и есть... Они всегда были у меня. Но раньше они проявлялись лишь в момент, когда я держал в руках кисть, а теперь... Я почти не могу это контролировать. — Я надеюсь, что Вы не оставите это просто так, — да Винчи устремил на коллегу серьёзный взгляд, — Вам необходима долгая работа над собой, Рафаэль-сан. — И психолог, желательно. Только тогда Да Винчи решил обратить на друга своё внимание. Он недовольно посмотрел на Микеланджело, и тот, думая, что дело в его словах, примирительно поднял руки. — Шучу, шучу. Хотя может быть и нет. Но лицо да Винчи не изменилось. Пока где-то в стороне Рафаэль, бормоча ругательства, поднимал мольберт и испорченный холст, мальчик и бровью не повёл, продолжая с раздражением, даже со злостью смотреть на скульптора. От этого тот напрягся. Ну а теперь он что не так сделал? — А с тобой, Микеланджело, — тихо и холодно произнёс да Винчи, — я бы хотел поговорить отдельно. — Чего? Зачем это? — Разговор будет долгим, так что не здесь, — он вновь повернулся к Рафаэлю, — Вы в порядке, Рафаэль-сан? Вам нужна помощь? — Нет, спасибо, — в первый раз за последнее время Микеланджело увидел хоть и грустную, но искреннюю улыбку на лице мужчины, и это отчего-то успокоило его, — думаю, мне стоит начать новую картину. Не хочу разочаровать коллег на параде. И... Вас в том числе. — Я знаю, что не разочаруете, — кивнул да Винчи, — я с нетерпением жду возможности поработать вместе с Вами на параде. Он уже не за горами. — Верно, — Рафаэль, уже окончательно успокоившийся, заметил напряжение на лице Леонардо, — с тобой всë в порядке, да Винчи-кун? — В полном, — улыбка мальчика стала странной, и Микеланджело понял, что это говорит только об одном: «всë в полном порядке, пока они с да Винчи не останутся наедине». Он тяжело сглотнул, — но всë же я бы хотел забрать Микеланджело. Мы можем оставить Вас наедине с собой? Может, Вам нужна компания? — Нет, нет, идите, — неловко засмеявшись, Рафаэль отпустил их. Как по команде, маленький художник поклонился коллеге и вышел из ателье. Микеланджело неохотно следовал за ним, поэтому отстал, и тогда Санти окликнул его. — Микеланджело... Кун, — тон мужчины стал гораздо мягче, чего парень не мог не заметить, — спасибо вам обоим и... Прости за то, что я чуть не убил тебя. Неконтролируемая привычка. — Не осуждаю, — с опаской ответил Микеланджело, — но постарайся никого больше не нокаутировать. Ты точно не трогал да Винчи вчера? — За это ручаюсь, — подтвердил мужчина, — больше, чем словестно, я ему не навердил. Надеюсь, он простит меня... — Простит, — не сомневаясь в собственных словах, убедил его Буонарроти и вышел, добавив уже тише, — он слишком чистый, чтобы не простить даже такого, как ты.

***

К комнате Микеланджело они шли по коридору молча. Да Винчи словно думал о чём-то, не замечая ничего вокруг, а Микеланджело просто боялся, что его отчитают прямо здесь за любое неверное слово. За что успел разозлиться на него Леонардо, ему не было понятно. Буквально вчера мальчик обнимал его так крепко, будто скульптор его единственный родственник и друг на всей планете, а уже сегодня буквально испепелял взглядом. Настороженность парня смешалась с любопытством, разрывая изнутри. Он был в смятении. И не мог больше выносить этого молчания. — Ты-то за что злишься? За тебя же заступался. — Спасибо за заботу, — безучастно произнёс да Винчи, однако Микеланджело слышал, что он едва сдерживал эмоции, — но дело не в этом. — Тогда в чём? Скажи мне. Скульптор постарался заглянуть в лицо маленького художника, чтобы понять, с чем ему на самом деле предстоит столкнуться, и тогда да Винчи поднял на него взгляд. Поджатые губы, нахмуренные бровки, разочарование в глазах. Казалось, что это лицо выражало не столько злость, сколько обиду. — Это не я должен говорить. Не прикидывайся, я стоял и слушал всë, что говорил Рафаэль-сан. И я хочу, чтобы ты объяснился, хикикомори. Микеланджело опешил и даже остановился. Впервые за полгода в этом времени да Винчи назвал его так. Он не слышал такого обращения в свой адрес с тех самых пор, как поругался с прошлым Леонардо и переместился сюда. Видимо, в речи Санти промелькнуло что-то, о чём мальчишке не стоило знать. И что это было, уже не важно, ведь неизбежное случилось. Похоже, Микеланджело конкретно влип.