Фантом нашего прошлого

— Вот так. Сделав последний мазок кистью, Микеланджело отошëл от своего мольберта и удовлетворëнно оглядел проделанную работу. Картина была тренировочной, потому парень потратил на неё гораздо меньше времени, чем уходит на создание шедевра на холсте обычно, и это было заметно: в анатомии фигур было допущено несколько небольших ошибок. Однако положение спасала подобранная в совершенстве цветовая палитра и удачно падающие тени. Микеланджело хотелось быть уверенным в том, что он сможет создать хороший набросок с первого раза, ведь ошибок ему рисование вживую на параде не простит, особенно учитывая тот факт, что скульптор примет участие в таком мероприятии «впервые». Напряжение вкупе с волнительным предвкушением весь последний месяц витало в воздухе, и это чувствовал каждый художник музея. Микеланджело уже привык снисходительно закатывать глаза за обедом, когда его коллеги оживлённо щебетали о том, в каком событии им предстоит принять участие. И, несмотря на то, что больше всех этим были озабочены участники, художники, свободные от такой ответственности, придавали этому не меньше значения. Ян и Мунк, что ожидаемо, были по-детски воодушевлены тем, что они увидят на парадных платформах своих старших. Младший ван Эйк так радовался за брата, что не мог сдержать восторга и своего громкого голоса. «Берт-нии будет самым лучшим!» — об этом, кажется, слышал уже весь город, и никто более не смел даже сомневаться в том, что Губерт справится с открытием мероприятия, возложенным на его плечи. Мунк поддерживал Эль Греко как мог, постоянно передавая ему слова похвалы и от своих «друзей», и это делало художника чуточку счастливее и решительнее. Хотя иногда работать вместе с Ван Гогом в присутствии маленького Эдварда становилось сложно: два юных художника отвлекались друг на друга, мешая своему старшему коллеге сосредоточиться. Приятнее всего было наблюдать за прогрессом Рафаэля. На следующий день после случившегося с ним и да Винчи Микеланджело столкнулся с Санти за завтраком, и тот задержал его по окончании трапезы. Ещё раз просил прощения у него и да Винчи, подошедшего к ним. Было забавно наблюдать за тем, как два художника — старший и младший гении — пытаются извиниться друг перед другом, будто соревнуясь в том, чьë раскаяние окажется трогательнее. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы Буонарроти не остановил их. Однако извинения Рафаэля, были не просто пустыми обещаниями. За столь короткий срок, конечно, невозможно добиться большого прогресса, когда дело касается психологических проблем, однако художник уже не угрожал коллегам и ни на кого не набрасывался, что уже было неплохим результатом. Кажется, Санти даже начал обращаться за помощью к Базилю, а тот, пусть и не без опасений, был рад помочь тому справиться с приступами. Вдобавок ко всему, Рафаэля всë это время поддерживал его надëжный товарищ Энгр, а в одиночку ему наверняка было бы гораздо сложнее. Микеланджело не без гордости смотрел на всë это, чувствуя свою причастность. И хотя большую часть работы всë же сделал да Винчи, не отметить вклада скульптора в исправление самого пугающего художника их музея было невозможно. Ну, или же он надеялся хоть как-то оправдать свои потраченные нервы, убеждая себя, что это точно было не впустую. Так прошли недели напряжëнной работы среди десяти художников, результаты которой они смогут оценить уже совсем скоро — до парада оставался один день. К слову, а что можно сказать о двух юных гениях музея Баретта? Микеланджело и да Винчи были тем самым дуэтом, за который совершенно никто не переживал. Разобравшись с прошлым друг друга и открыв свои сердца, они сломали последнюю стену, разделявшую их, и это пошло на пользу обоим. Работая бок о бок, они словно понимали, что всë наконец встало на свои места, и теперь всë так, как и должно быть. Это ощущение передавалось окружающим через их картины, отражаясь на холсте ощущением полной целостности и единения. Да, на самом деле казалось, что всë замечательно. И всë же, если признаться честно, Микеланджело... — Как у тебя тут дела? — да Винчи неожиданно появился за спиной у друга, и тот отшатнулся в сторону, открывая мальчишке полный обзор на картину. Леонардо с вниманием и ярким блеском в глазах осмотрел полотно, задерживая взгляд на каждой маленькой детали. Микеланджело же стоял рядом и ждал вердикта. Почему-то это вызывало у него много волнения, пусть по лицу да Винчи он и понимал, что бранить его никто не будет. — Ну... Что думаешь? — неуверенно спросил скульптор, почëсывая затылок. Маленький художник посмотрел на него с мягкой улыбкой. — Как всегда, ты не теряешь хватку, — хихикнул он, — даже не верится, что ты... Э? — Что такое? — скульптор напрягся, различив удивление на лице мальчика. — Разве эта мышца, — он осторожно указал пальчиком на ещё не просохшую фигуру, а точнее, на её руку, — должна выглядеть так?.. Не то, чтобы Микеланджело был удивлён тем, что его поправил да Винчи — он как никто другой знал, насколько превосходны знания этого художника в анатомии. И всë же, какое-то странное тëплое чувство затрепетало в груди Буонарроти от того, с каким опасением и, в то же время, с какой решимостью да Винчи определил ошибку на его холсте. В конце концов, и Микеланджело может ошибаться. Он снисходительно улыбнулся другу. — Верно, — он перевёл взгляд на картину, — это тренировка, так что то, что я не исправил ошибку, было необходимо. — Ох, вот как, — в голосе да Винчи слышалось благоговение. Он продолжал внимательно изучать полотно взглядом, переминая пальцы и что-то бормоча себе под нос. И тогда у Микеланджело возникла идея. Глядя на то, каким взглядом Леонардо изучает его работу, затем переключая внимание на холст, а потом вновь возвращаясь глазами к своему маленькому другу, скульптор раздумывал, насколько его предложение будет уместно. Не то, чтобы он разбирался в этикете, несмотря на то, что его отец был человеком довольно высоким в своих кругах, Микеланджело определённо ничему у него не научился — был тем самым «горем в семье», не похожим на родителя и разочаровавшим его выбором жизненной дороги. Кто знает, может в дружбе такие предложения делать не полагается. Ведь Микеланджело мальчишке не преподаватель. Но на ошибках учатся, подумал Микеланджело, и выпалил. — Не хочешь исправить? — Что? — да Винчи резко посмотрел на него округлившимися от удивления глазами, — Серьёзно? — А почему нет? — скульптор пожал плечами и протянул мальчику ещё не использованную чистую кисть, — Сделай так, как считаешь правильным. Как бы ты нарисовал? Да Винчи смотрел на предложенный инструмент с недоверием, и Микеланджело, не удержавшись, закатил глаза: к чему такая драма, в самом деле? Он просто предложил ему исправить картину в одной мелкой детали. Делов-то. Поняв, что друг не шутит, да Винчи забрал кисть и захватил ею уже замешанный на палитре цвет. Стерев тряпочкой излишки, которые мальчик посчитал неуместными, он начал медленно водить кисточкой по полотну, выделяя контуры руки. Микеланджело, чтобы не смущать Леонардо и не смущаться самому, старался делать вид, что ему совсем не интересно, однако всё равно украдкой следил, как да Винчи делает всё новые и новые мазки. У него ушло не так много времени на то, чтобы исправить один маленький кусочек с рельефной от напряжения изображённой мышцей, и уже через пару минут он отодвинулся от холста, позволяя Микеланджело оценить сделанные им правки. — Думаю, так будет правильно, — судя по голосу и взгляду, да Винчи был полон уверенности в своей доработке. И Микеланджело не мог спорить с ним: было очевидно, что теперь фигура выглядит гораздо правильнее анатомически, чем до этого. — Верно, — кивнул он, — гораздо лучше. — Рад выполнить твою работу за тебя, — хихикнул да Винчи, шутливо поклонившись, чем заставил Микеланджело раздражённо цокнуть, а потом спросил уже более серьёзно, — если ты закончил свою картину, может хочешь посмотреть мою? Плохо скрываемая взволнованность в голосе мальчика и его горящие глаза делали отказ довольно трудным для Буонарроти. Да и с чего бы он должен был отказывать? Он уже не в первый раз видел работы да Винчи, и у него было достаточно мозгов для того, чтобы быть с ним мягким, но в то же время честным, и Микеланджело мог дать ему ту критику, которой он действительно заслуживал. Поэтому он согласно кивнул и последовал за воодушевлëнным мальчиком к его мольберту. Взглянув на полотно, вышедшее из под кисти Леонардо, Микеланджело в очередной раз убедился, что это удивительный результат для ребёнка. Несмотря на то, что он был окружён талантливыми детьми и подростками — спасибо музею Баретта, открывавшему свои двери художникам всех возрастов — да Винчи бесспорно был в своём роде уникальным случаем. Не признать этого не мог даже такой человек, как Микеланджело. Вопреки своему неконфликтному виду, он не был любителем церемоний, говорил то, что думал и видел, и был крайне придирчив. Побочный эффект от таланта гения, быть может. Хвалил он крайне редко и сдержанно, но да Винчи стал первым художником, работы которого он считал действительно достойными. Кто бы мог подумать, что скульптор найдёт равного себе в таком маленьком ребёнке. Говорить ему об этом вслух он, конечно, не собирался — ещё зазнается, да и своя гордость у парня была. — Неплохо, — сказал он после недолгого молчаливого рассматривания картины. — Это всë? — мальчик неудовлетворëнно надул губки, — неужели ты не хочешь сказать что-то вроде: «После перерыва в год ты смог вернулся в строй» или: «Какой большой скачок прогресса!», нет? — Прости, я небогат на комплименты, — без всякого укора совести сказал Микеланджело, пожав плечами, — ну... Твои линии стали увереннее по сравнению с тем, что ты выдавал полгода назад. Годится? Да Винчи издал раздражённый вздох, но всë же улыбнулся другу, отмахиваясь. — Годится. Неужели у скульпторов сердце частично каменеет, что они не могут выражать свои чувства? — Ради Бога, замолчи, — Микеланджело закатил глаза, но не смог удержать смешка. До чего удивительно: в прошлом подобные слова да Винчи вызвали бы лишь раздражение и злость. Сейчас же такие подколки не выходили за рамки дружеских шуток, не способных даже обидеть, не то что разозлить. Может, дело было в том, что Микеланджело понимал объективную безобидность слов мальчика, а может он сам стал снисходительнее к нему. Кто знает. — А вообще, — добавил Леонардо, вновь берясь за кисть и добавляя ещё несколько мазков краски на бледные щёки Мадонны, — то, что ты способен меня похвалить, уже является для меня чем-то важным. Это значит, что не за горами то время, когда я тебя превзойду. Мальчишка сказал об этом с улыбкой, будто это абсолютно никак не касалось Микеланджело, но хорошее настроение скульптора, словно мрамор при сильном ударе молотка, дало трещину. После честного признания да Винчи в своей цели прихода на работу в музей он не стеснялся поддразнивать Буонарроти, открыто говоря о своём намерении стать лучшим, обойти даже самого Микеланджело, которым восхищался весь город. Будто это было для него на первом месте. И не то чтобы Микеланджело беспокоился об этом. Просто подобные вещи казались ему странными, не более. Да, именно так. — Ты так сильно этого хочешь? — хмыкнул Микеланджело, в глубине души надеясь на отрицательный ответ. — Не знаю, — пожал плечами да Винчи, — пока я не стал лучше тебя, я способен расти и прогрессировать. Так что не хочу смотреть так далеко. Но мысль о том, что у меня есть все шансы, не может не радовать. Микеланджело безучастно кивнул, уже не слушая. «Что, если ты — планка? Рубеж. Цель». Ему не хотелось об этом думать, ведь да Винчи так много раз доказал: его желание дружить искреннее, настоящее. И всë же внутренняя паранойя не давала покоя. После того, как его доверие к людям рухнуло, словно карточный домик, Микеланджело перестал верить в искренность людей, в доброту, в сострадание. Этот мальчик изменил так много в его жизни, перевернул мировоззрение с ног на голову, подарил желание довериться, которого не вызывал никто кроме Аой. Скульптору так не хотелось это потерять. Стоило ему вспомнить директора, как она тут же напомнила о себе всем остальным. С громким: «Хорошая работа, ребята!» она зашла в ателье с какими-то пакетами в руках. Художники поприветствовали еë радостными возгласами. — Хорошая работа, Палетт-чан, — кивнул девушке Рембрандт, — как продвигается подготовка? — У нас всë готово, — не без гордости ответила та, — в украшении платформ были сделаны последние штрихи, мы протестировали всë оборудование, так что вы можете не переживать за техническую составляющую. — Последние штрихи? — удивлëнно спросил Рафаэль, — Платформы и так выглядели прекрасно, неужели что-то переделали? Микеланджело мысленно согласился со словами коллеги. Когда он впервые увидел предназначенную для них с да Винчи платформу, он, кажется, перестал дышать. Конечно, это была заслуга Мухи — кто ещë мог найти таких потрясающих мастеров. В каком-то роде, Микеланджело считал честью для себя возможность поработать в таких условиях, конечно, если забыть о том, что на него будут смотреть сотни глаз. И при этом платформы были достаточно просторными, им с да Винчи хватало места вдоволь. Ну и, если говорить обо всём, Микеланджело впервые смог оценить, насколько хорошо серебро сочетается с цветом красного вина. — Вовсе нет, — поспешила объяснить директор, — Муха-сан хотел довести их до совершенства. Но сами платформы всë ещё выглядят так же, какими вы их видели. А вообще я просто зашла увидеть вас перед завтрашним парадом и убедиться, что всë в порядке. Художники расплылись в мягких улыбках, и даже уголки губ Микеланджело слегка приподнялись: что для работника может быть дороже поддержки начальства? Тем более, что мы говорим об Аой — девушке, ставшей для половины своего коллектива чуть ли не матерью. Она ответила им таким же ободряющим выражением. — Это был большой перерыв для нас, поэтому я рассчитываю на то, что мы сумеем оправдать ожидания наших зрителей. Я верю в вас и рассчитываю на то, что вы не подведëте. — Можете не сомневается, миледи, — Ренуар мягко откинул назад длинные золотистые волосы, — работа будет выполнена на высочайшем уровне. — Сделаем всë возможное, — кивнул Губерт, — как продвинулась рекламая кампания? — Замечательно! — с восторгом ответила девушка, будто только и ждала этого вопроса, — Особенно большой отклик вызвали имена да Винчи-куна и Микеланджело-куна на афишах. Это ваш дебют, так что постарайтесь, мальчики. Микеланджело поëжился, будто от холода, и искренне надеялся, что да Винчи и все остальные не обратят на это внимание. Его имя имело значение. Целая толпа людей может прийти на этот парад, чтобы посмотреть. На него. Святые небеса, отказываться ведь уже поздно, верно? — К слову, это для вас, — и девушка протянула двум юным гениям два шуршащих бумажных пакета. Да Винчи первый осторожно взял предложенное и заглянул внутрь. Краем глаза Микеланджело увидел узорчатую ткань цвета красного кирпича. Парадный костюм Леонардо. Значит, ли это, что в его пакете... Он тоже принял хрустящий свëрток. Он действительно ни разу не видел своей праздничной одежды в шкафу, но и нельзя сказать, что скульптор придавал этому значение. Прежде чем он успел усомниться в том, что держит в руках, он отвернул бумагу, и всë и без того очевидное подтвердилось — в глаза бросился блеск атласа его парадной жилетки. — Только у вас двоих не было одежды для парада, поэтому мы с Владельцем подобрали кое-что, — довольная собой прощебетала Аой, — возможно, у вас было то, в чём вы могли пойти, но... Считайте это подарком. Я рада, что могу сотрудничать с вами. — Большое спасибо, Директор-сан... — да Винчи не мог оторвать взгляда от прекрасной ткани. А когда он поднял голову на девушку, его глаза блестели так ярко, что Микеланджело мог бы подумать, что на его зрачки с неба опустились две звезды, — Я сделаю всë возможное! — Буду с нетерпением ждать завтра, — она улыбнулась мальчику, а потом посмотрела на Микеланджело, — я знаю, что ты справишься, Микеланджело-кун. Постарайся. Тот лишь кивнул. Он и не думал халтурить, когда дело касалось работы. Да Винчи словно считал секунды до завтра, волнение и радостное предвкушение заполнили ателье, будто густой туман, через который Микеланджело не мог разглядеть — что же будет дальше. Но ему не оставалось ничего, кроме как надеяться на то, что он не оплошает. За то, что Леонардо справится с возложенной на его плечи ответственностью, он ручался. — Ах да, кстати, — девушка торопливо вытащила из сумки конверт, — вот. Пришёл на твоë имя. Микеланджело удивлëнно взял конверт в руки, но, пробежавшись глазами по строчкам с адресом, по-доброму фыркнул — почерк младшего брата он бы узнал из тысячи. Надо же, ответ на его последнее письмо был получен скульптором быстрее, чем тот ожидал. Он аккуратно вложил конверт в свой свёрток. — Спасибо, директор.

***

Они с да Винчи расстались у двери его комнаты. Пожелав Микеланджело хорошенько отдохнуть и набраться сил перед завтрашним парадом, мальчик крепче прижал к груди свои обновки и ушёл к себе в хорошем расположении духа. Микеланджело не мог до конца понять, взволнован он так же сильно, как его друг, или же нет. С одной стороны, парня окутывал мандраж от мыслей о том, что ему придётся рисовать на виду у кучи народа, даже если раньше он уже не раз это делал — каждый раз как первый, что в данной ситуации было довольно иронично. С другой же, таким предвкушением, как Леонардо, Буонарроти не горел. Даже понимая, что он полгода работал ради этого дня, потратил кучу нервов и ввязался в кучу историй, ради которых в прошлом, быть может, и пальцем не шевельнул. С того самого августского дня, когда Микеланджело появился здесь, его жизнь сильно изменилась. Расскажи ему кто-то, что он будет вытворять ради того, чтобы прийти к текущей точке своей истории, скульптор бы не стал даже слушать. Но вот он здесь: его комната заполнена не только скульптурами, но и огромной кучей рисунков не только его авторства, над письменным столом по соседству с эскизами человеческого тела висели подарки да Винчи на праздники — полноценные картины маслом и небольшие карандашные наброски — а его шапка, с которой он не расставался никогда, как и с курткой, была убрана в шкаф — Микеланджело попросту перестал её надевать. Это была его новая жизнь, к которой он успел привыкнуть настолько, что старая казалась далёким реалистичным сном. Если бы ему дали выбор: остаться здесь или вернуться назад — он бы не смог ответить. В конечном итоге и в прошлом, и в настоящем он мог назвать себя счастливым человеком. К чёрту неведомые фантастические перезапуски. Микеланджело потратил полгода, чтобы его душа и совесть наконец успокоились, и он не примет ещё одного отката назад. Всë-таки он умеет учиться на своих ошибках. Раскрыв пакет с одеждой, Микеланджело вытряхнул вещи на кровать и осторожно, что ему несвойственно, разложил их. Вышитые золотом ленты поблëскивали на рукавах рубашки, сверкали камни пуговиц на жилетке — похожи на топазы, неужто настоящие? — и вились змейками полоски на строгих чёрных брюках. Такое ему доводилось надевать лишь в отцовском доме, настолько дорого и нарядно это выглядело. Ренуар из прошлого, в первый раз увидев Микеланджело в этом, назвал его принцем. Да уж, хорош принц, у которого из подданных молоток да резак, а королевство — пыльная комната, погрязшая в полумраке. Но сейчас он словно был другим человеком. И кто знает, может завтра ему не придётся натягивать на глаза расшитую чëрным люрексом шляпу. Хотя смотрелась она на парне, он не мог с этим поспорить, замечательно. Из под рукава рубашки, будто напоминая о себе, выглядывал уголок конверта. Точно, письмо. Не церемонясь с упаковкой и одним движением отрывая склейку, Микеланджело достал сложенный вдвое лист белой бумаги. Он был исписан всë теми же торопливыми строками. Брат горячо благодарил за возобновление их переписки и будто спешил поделиться со старшим последними новостями. Убедившись в том, что в родительском доме всë в порядке, судя по словам Джована, Микеланджело удовлетворëнно кивнул сам себе. Всë же было приятно знать, что родственники живы-здоровы. Дойдя до конца письма, Буонарроти глубоко вздохнул. В последнем абзаце младший брат будто угадывал его настроение. «Надеюсь, что это письмо придёт до начала весны, чтобы тебя вовремя достигли мои пожелания удачи на параде. Уверен, что ты справишься с возложенными на тебя обязанностями так, как ты всегда это делал — в своëм неповторимом стиле, которому ты годами оставался верен. Отец просил передать наилучшие пожелания и от него, представляешь? Может, когда-нибудь нам удастся свидеться, и я увижу твоё искусство воочию — о нём очень много говорят даже в наших краях! Полагаюсь на тебя, старший брат!» Микеланджело крепче сжал письмо в руках. На него полагались все: директор, коллеги, семья... В конце концов, на него как никто другой полагался да Винчи. До чего большая ответственность для такого маленького человека, как он. Но теперь скульптор не станет убегать от этого. Он снова взглянул на свой парадный наряд. Будто яркая звёздочка, при свете лампы сверкнула небесно-голубая брошь. Уткнувшись лицом в письмо, Микеланджело глубоко вдохнул запах чернил и бумаги. «Я никого не подведу. Больше никогда. Вы во мне не разочаруетесь, я обещаю». Завтра их ждал важный день.