***
Когда очнулся, свет ударил по глазам, и белые стены показались такими опасными, что подумалось: сдох. Но уже через минуту осознал, что находится в палате. Справа стоял аппарат, считывающий пульс, сердцебиение, работу мозга и функции прочих органов. Слева столбиком высилась капельница, к руке тянулась трубка, по ней стекала мутновато-жёлтая жидкость. Тело было слабым, руки и ноги будто окаменели. Олег хмыкнул и прикрыл глаза, жутко захотел подпрыгнуть на месте и закричать. Если сейчас ему кто скажет, что случившееся на подводной лодке реальность — не поверит. Потому что лёжа в палате, в медицинском отсеке на «Соколином», он наивно был уверен в том, что события последних дней — это кошмар. Из тех, что снились ему иногда, когда страх подкатывал к горлу и сдавливал грудь. Повернув голову в сторону, заметил маленький иллюминатор. Глянув на капельницу, затем на бутылку, из которой шла жидкость, Серпенко выдернул иглу из руки, схватил с тумбочки ватные тампоны, что лежали в коробочке, приложил к ранке и, с трудом согнув руку в локте, попытался встать. Получилось. Правда, чуть не упал, но устоял на ногах. Пусть тело казалось ватным, а голова слегка кружилась, Серпенко уверенно двигался к своей цели. Оторвав от себя липучки, к которым были присоединены провода, идущие от аппарата, Олег встал. Подойдя к иллюминатору, прижался головой к холодной стене и выглянул в оконце. Космос — родной и любимый. Чертовски огромный, тёмный, жуткий, но такой близкий, словно бабуля. Смотрит на песчинку Олега властно и сурово, грозит ему пальцем и говорит: «Наконец-то ты дома». Жуткие фантазии, так можно и свихнуться, но, чёрт возьми, кто бы знал, насколько сильно Серпенко сейчас счастлив! Даже больше, чем если бы сию минуту в палату зашёл Клавдин и вставил ему свой хрен в задницу. Дверь открылась, и в палату вошла врач. Криками, сопровождавшимся скупыми ругательствами, вернула его в кровать, воткнула в вену иглу, лекарство потекло по трубке вновь, облепила липучками, перезагрузила аппарат, потом сверилась с данными. — Уже выздоровел, что ли? — сурово спросила врач лет сорока пяти. Олег улыбнулся и, подняв палец, ответил: — Как огурчик. — Тоже мне баклажан, — фыркнула она и окинула его взглядом. — Раны ваши заштопали, шрамы убрали, не стала я спрашивать, надо вам это или нет. — Не надо, — снова улыбнулся Олег и замер в ожидании. Таблетка лимкотрилла рассасывается в крови за несколько часов. Сколько прошло времени, когда он попал сюда? Знают ли они? И что с ним вообще случилось? Сейчас, лёжа на койке, он сомневался, что получил сердечный приступ или же сотрясение мозга. Ответ один: лимкотрилл подействовал на него не так, как раньше. — Вот и хорошо, — продолжила врач, на бейджике значилось имя — Дарья Викторовна. — Кое-как спасли вас. Доктор Плужин, надо отдать ему должное, быстро определил вас в крио-заморозку, потому что на лодке не было ни должных препаратов, ни аппаратов, ни лаборатории, чтобы сделать полный анализ крови. Кто такой Плужин, Олег не знал, да ему это и не нужно было. Его интересовал только один ответ. — Так что случилось? — поторопил её Олег и скорчил невинную морду. Дарья Викторовна активировала планшет и явила его взору голографию какого-то жуткого существа. Серпенко на мгновение показалось, что он его уже видел. — Новый вид обитателей Глубины. Не знаю, как его обзовут, но именно он виноват в вашем состоянии. Он присосался к ноге, впрыснул яд, а когда тот распространился по крови, начал её пить. — Вот гад! — деланно возмутился Олег, а про себя перекрестился. — Ещё тот гад. Состав яда нам неизвестен, поэтому пришлось с вами повозиться. В итоге всё решилось просто — антибиотики. Поэтому, мой дорогой любитель Глубинных монстров, — скептически добавила Дарья Викторовна, убирая голограмму, — придётся вам полежать в медотсеке ещё пару дней. — Маловато что-то. — А остальные дни долежите уже в другой палате, — ответила серьёзно она. Серпенко открыл рот, потом закрыл его, натянуто улыбнулся, хмыкнул и сказал: — Спасибо за честный ответ. Совсем забыл про Грищука и своё довольно большое преступление. Но, кажется, сам Грищук о нём помнил, а командование теперь знало. Осталось дождаться Клавдина для разборок полётов, а потом разжалования и трибунала. Если, конечно, Грищук в реале не окажется каким-нибудь злодеем, что сейчас казалось Олегу ерундой. — Так что бродить по палате не воспрещается, а вот выходить из неё нельзя. На двери стоит блокиратор, вы под замком. — Так точно. — Я приду через час, уберу капельницу и отключу аппарат. Будьте паинькой. — Я само совершенство, — улыбнулся Серпенко. Дарья Викторовна ответила ему слабой улыбкой и вышла из палаты. Но не успела ещё дверь закрыться, как коридор заполнился солдатиками. Сделанное в стене окно, через которое хорошо просматривался этот коридор, тут же показало Олегу небольшое кино. Это его бойцы. Жуков, держа пакет с фруктами, напористо шёл вперёд, следом за ним пацаны. Ребята что-то говорили упёршей руки в бока врачихе, жестикулировали, пытались её уговорить, убедить, смотрели щенячьими глазами, даже апельсины предлагали. Кто-то ткнулся в окно мордой, позвал остальных. Ребята тут же подлетели к этому парню, уставились на Серпенко, заговорили, но слов было не разобрать. Протиснулся между Кабановым и Илюшиным Зайцев, что-то заверещал, перекрикивая гул. В окно начали тыкать апельсинами и грушами, потом откуда-то достали колбасу и батон. Олег смотрел на этот кошмар и тихо смеялся, ощущая себя самым счастливым лейтенантом в четырёх галактиках. Конечно, многие пацаны любят своих командиров, но, кажется, у него самые лучшие парни, и, кажется, его любят больше всех. Подняв руку, Олег сначала показал большой палец, а потом махнул ею, чтобы они уходили. В тесную группу влились медсёстры и врач, а потом появился Кручин и зычным басом, который донёсся даже через толстую дверь, как если бы капитан был в палате, сначала выстроил парней ровным строем, потом скомандовал «шагом марш отсюда, дегенераты!», глянул сурово на Олега и перевёл взгляд на Дарью Викторовну. Затем скрылся с ней из вида, и Олег остался один. Правда, ненадолго. В палату вошла медсестра и оставила на прикроватном столике пакет с фруктами, загогулину толстой колбасы, батон, плошку с пельменями, три бутылки сока и пачку сигарет. Правда, пустую. Издевательство! Палата была просторной, даже больше, чем его каюта. Койка удобная, эргономичная, широкая, не двухспалка, но всё же. Правда, иллюминатор маленький, но Олегу он нравился. Даже частичка космоса — нет, не так! — даже мысль о том, что он на орбите, грела лучше, чем шерстяное одеяло. И поскольку делать в палате было нечего, Серпенко часто стоял у иллюминатора, смотрел в космос, пытался налюбоваться впрок, чтобы сохранить эти воспоминания в тайном уголке души. Кормили тут тоже хорошо, но Олег сожрал и всё то, что принесли пацаны. Приходили они ещё раз, тыкались мордами в стекло. Олег было подошёл к окну перекинуться парой фраз, но медсестра их выгнала. Дарья Викторовна сказала, что разговаривать с ним запрещено. Кручин, проходя мимо, быстро огляделся и, подойдя к окну, сказал только, что дело продвигается нормально. «Спасём мы тебя, утопленник», — добавил он и пошёл дальше. Борины слова согрели душу, но добавленное «утопленник» всколыхнуло воспоминания, о которых хотелось забыть. На поправку он шёл быстро, однако, если бы не арест, то провёл бы в медотсеке ещё три-четыре дня. Все это время Олег ждал не столько новостей, сколько Клавдина. Контр-адмирал по-любому должен был к нему прийти, но даже в коридоре Серпенко его не видел. Засевшая в груди игла, что Олег ему так же нужен, как и все, кто был на этом корабле, терзала сильнее воспоминаний. И порой, сидя на полу у иллюминатора и прижимаясь спиной к стене, Серпенко смотрел на окно в стене, надеясь и веря. Два дня и две ночи он ждал, будто в этом было спасение и какой-то смысл. Но всё было тщетным. Даже находясь на Глубине, столько не думал о Матвее. Может, потому что там были люди, а здесь белые стены и пустота. И только космос радовал.***
Собрание было назначено на девять часов утра. Сложив на личном компе документы стопкой, Матвей скурил сигарету прямо в каюте, затем закрыл тонкую крышку маленького компа, сунул его в чехол и вышел из каюты. Путь до лифта преодолел за минуту. По дороге встретилась группа офицеров, ответив на их приветствие, Клавдин, не сбавляя шага, продолжил идти, а когда вошёл в лифт и ткнул на кнопку нужного этажа, откинулся спиной на стену, потирая пальцами глаза. «Белугу» и лабораторию удалось поднять только в три часа дня. Загрузив скопированные данные искусственного интеллекта «Совиного» в шаттл, Матвей со специальной группой, созданной лично Песковым, спустился вниз и некоторое время стоял жуткой тенью за спинами экипажа, пока сканер то и дело проверял площадь. «Филин» двигался медленно, над головой летали штурмовики, на случай устранения опасности. Каждые десять минут Матвей докладывал адмиралу о ходе поисков, а когда навигатор закричал, что нашёл их, Клавдин тут же скинул информацию Пескову. Пока сканировали пространство, Матвей подумал о находящейся на тяжелогрузе двенадцатой лаборатории. Военные лаборатории «Поиск» созданы по подобию субмарин, пусть форма другая, но всё же. Договариваться пришлось сначала с более важными шишками, так как «Поиск-12» принадлежал флоту, то есть был не частным, как у Пасанкова, а государственным и принадлежал военным. Слава богу, это на себя взял Песков. Затем после разрешения, которого они ждали около часа, Клавдин связался с господином Ружанским, начальником «Поиск-12», который должен был отправиться на Глубину через неделю. Как ни странно, Ружанский был очень даже за, чтобы помочь в спасении людей, отчего спуск субмарины не затянулся. Несмотря на то, что сам Ружанский и его команда были гражданскими, учёный имел право не пускать в лабораторию никого, но позволил особой группе Кручина быть гостями на борту. Капитан десантно-штурмового дивизиона суровой скалой навис над тонким и низкорослым Ружанским, загодя готовый отстаивать своё право находиться на борту «Поиска-12». Ружанский согласился мгновенно, только возмущённо добавил: — Ну, не я же буду спасать этого недотёпу Пасанкова. Конечно вы! Контролируя операцию с борта «Филина», Матвей неустанно смотрел на водную гладь, как ни странно, думая о Серпенко. По всем статьям, первыми нужно было спасти гражданских, если, конечно, они живы. «Поиск-12», взяв на буксир «Сирену», поднял её на поверхность. Когда вскрыли железные бока шаровидной конструкции, облегчённо выдохнули, ибо все учёные оказались живы и довольно резво поднялись на борт спустившегося спасательного шаттла, таща с собой аквариумы, цилиндры, при этом нагрузив и десантников тоже. Пасанков возмущался, его группа тоже была крайне взбудоражена и, как показалось Клавдину, не столько тем, что они затонули, сколько тем, что их экспедиция так рано закончилась. Пока их перебрасывали на «Филин», Матвей отсчитывал секунды. Учёные своими возмущениями тянули время, а Клавдин точно был уверен, что его мало. «Белуга» оставалась там, на Глубине. Однако сразу же после спасения лаборатории пришёл сигнал: капитан третьего ранга Чиркирин вышел на связь и отчитался, что субмарина починена и готова подняться. У них двое раненных. Когда прозвучало имя Серпенко, Клавдин чуть не задохнулся. Вопрос, что именно случилось, остался без ответа. Тем временем Чиркирин доложил, что лодка с пробоинами и будет подниматься чуть медленнее, чем обычно. Эти минуты для Матвея были слишком тягучими и странными. Когда «Белуга» оказалась на поверхности, Клавдин подумал: «Почему? Почему я так реагирую на Серпенко? Какого дьявола я переживаю?» Совсем недавно, всего-то чуть больше двух суток назад, он жаждал от него избавиться. И действительно избавился. Именно его и именно он, а не Песков и не Романов, выбрал для спуска на Глубину. Четверо суток назад Матвей толком и не знал Серпенко, изредка видел, не замечал. Совсем недавно ненавидел и презирал. Считал надменным, самовлюблённым, амбициозным и… много ещё каким человеком. Какого чёрта происходит сейчас? Почему переживает и волнуется и почему ждёт, когда Серпенко поднимется на борт «Соколиного»? И уже там останется надолго, если не навсегда. Вторым раненным оказался капитан первого ранга Грищук, что удивило Клавдина и зародило сомнения: командир подразделения десантников и командир подводной лодки ранены, в чём подвох? Или Матвей придумывает?.. «Белугу» и лаборатории Пасанкова и Ружанского подняли на тяжелогруз, а «Филин» оказался в ангаре «Соколиного», потом вернулся на родной крейсер. За это время Ружанский и Пасанков успели закидать Клавдина письмами с требованием предоставить одному из них право на исследование нового вида, и Матвей после недолгих размышлений отдал чудовище, от которого пострадал лейтенант Серпенко, Пасанкову — монстр, кстати, хранился на «Белуге» в медотсеке. Ему казалось, что так будет честно. Ружанский с ним не согласился. Письма продолжились. Он уже собирался отправиться и лично поговорить с учёными, как очнулся Грищук, и на его стол, а также на стол Пескова пришёл новый рапорт. И именно он послужил причиной бессонной ночи. Матвей ещё надеялся, что Серпенко оговорили или, быть может, случилось недопонимание, но в час ночи поступил рапорт от Чиркирина. Это письмо и подвело черту во всей той истории, которая, на первый взгляд, не вызывала вопросов. Потому что экипаж подтвердил слова и Грищука, и Чиркирина. Матвей вчитывался в рапорты, рассматривал позиции, иногда перекуривал и пил кофе, а потом снова возвращался к работе. Пока что допросить Серпенко не представлялось возможным, потому что он пребывал на реабилитации. Состояние его было плохим. Дарья Викторовна сообщала, что яд неизвестен, и пока они не найдут антидот, Олег так и останется в крио-заморозке. Слава богу, помогли учёные. Пасанков быстро разобрался в ситуации, тоже не спал ночь, несмотря на то, что чуть не умер и испытал, по его словам, ужасный шок. Утром он предоставил свой отчёт о том, что произошло на Глубине. Поскольку время поджимало, Матвей знакомился с отчётом уже в шаттле, пока летел на «Совиный». Благодаря словам Пасанкова, рапорты Грищука, Чиркирина и команды «Белуги» тут же подверглись сомнению.