Пернатые: Соколиный

Камера Олега удивила. Здесь он был первый раз. Никогда не нарушал устав, поэтому, ступив за порог отсека, первое время с интересом глазел на вылизанный до блеска коридор, стеклянные, кое-где затемнённые перегородки. Как оказалось, тёмное стекло было и в его камере, но с внутренней стороны оно оставалось прозрачным. Поразила его и дверь. Когда капитан, сопровождавший Олега, нажал нужные цифры на панели, встроенной в стене рядом с камерой, стекло треснуло и часть его поднялась вверх. Капитан учтиво предложил Серпенко пройти внутрь, Олег ответил лёгким кивком головы, затем ступил за порог. Дверь опустилась, слилась с перегородкой, и в ту же секунду пропали даже щели. Серпенко провёл по стеклу ладонью, под рукой загорелись голубоватым светом линии. — Так, его не трогай, — сказал капитан, ткнув пальцем в прозрачную стену. С его стороны появился голограммный круг. — Если только чего срочного не надо будет. Это правило. — Так точно, товарищ капитан, — вытянулся в струнку Олег, улыбаясь. Этого человека он знал заочно, кто-то про него рассказывал или упоминал в разговоре, Олег уже и не помнил. В столовке его несколько раз видел. Но самого Серпенко знали и по имени, и в лицо многие, даже те, с кем он встречался впервые. Капитан сурово глянул на него, потом удалился. Олег прошёл к койке, присел, пробуя на мягкость лежанку. Глянул в маленький иллюминатор. За плотным слоем стекла царил космос, что порадовало. Унитаз и раковина нашлись с правой стороны, в углу. Там же была шторка, зачем она, если стеклянная перегородка с внешней стороны непроницаемая, Олег не знал и задаваться этим вопросом не стал. Больше ничего особенного в камере не было, кроме гладких металлических стен, блестящих и, на удивление, чистых. В одиночестве он пробыл недолго. Сначала ему принесли чай и булочку. В палате, перед тем как отправить сюда, его покормили. С собой разрешили взять апельсин и яблоко, передали от Кручина. Боря, как всегда, позаботился по-своему, минималист чёртов. Но Олега это радовало, единственное, чего не хватало — общения. Хотелось и влиться в шумную компанию своих пацанов и распить бутылку-другую ягодной настойки с офицерами. И, конечно же, увидеть Клавдина. Или сначала поговорить с Матвеем, а потом уже пообщаться с другими. Неважно. Хотелось позвонить бабуле. Олег догадывался, что старушка оставила на ин-торе кучу голосовых сообщений. Два дня назад он должен был вернуться — или три дня, уже совсем счёт времени потерял, — она волнуется. Желания его сбылись быстрее, чем он думал. Впрочем, он ждал Клавдина двое суток, пребывая в медотсеке. Контр-адмирал ступил в камеру через двадцать минут после того, как шустрый пацан забрал кружку и салфетку, в которую была завёрнута булка. Некоторое время Клавдин стоял на пороге, смотрел на Олега, а Олег разглядывал его. В этот момент Серпенко почувствовал, что скучал. Синие глаза, тонкие губы, острый нос с широкими крыльями, светлые, чуть подёрнутые сединой волосы. Короткая стрижка, гладкий подбородок. Идеально сидящая форма, блестящая бляшка широкого ремня, фуражка. Олег готов был запрыгнуть на Матвея сейчас же, оседлать и скакать на нём до рассвета, но разум удерживал от желаний. Да, впрочем, о желаниях его никто и не спрашивал. Олег в очередной раз мечтал и фантазировал. За последние сутки он столько уже передумал, что удивлялся самому себе. Вот что с ним сделала командировка на Глубину. Потом был допрос. Серпенко много думал о том, что говорить. Рассказывать о том, что он был не в себе — опасно. Могут заподозрить в употреблении запрещённых препаратов. Лимкотрилл хоть и не был из этого списка, но корабельный врач ему рецепт не выписывал. Да и Клавдин об этом не знал. Про ложь и речи быть не могло, поэтому Олег сразу же избавился от этой мысли. Говорить о том, что посчитал действия Грищука нецелесообразными, вполне допустимо. Однако это не оправдывало того, что он его ударил. Если честно, Серпенко сам не мог понять, как так вышло. Почему рука дёрнулась. Скорей всего, от нахлынувшей паники, которую не уменьшало даже действие лимкотрилла. Выбрал Олег последний вариант. Как и предполагал, Клавдин смотрел на него непонимающе, гнул свою линию, пытался докопаться до истины. Отвечая коротко и чётко, Олег старался всеми силами убедить Матвея в логичности своих действий, но так и не смог. А когда тот приказал Лизе отключить запись камер, понял: где-то прокололся. Откуда Клавдин узнал про лимкотрилл, было загадкой. Когда он озвучил свои слова, Олега бросило в пот, потом в озноб. Усилием воли он удержал лицо, но всё равно нервы дали сбой. Был момент, когда он запаниковал. Клавдин, будто бур, шёл вперёд, не принимал другие доводы, ковырял землю, скальные породы, чтобы добраться до главного. Серпенко понимал: даст слабину, доверится Матвею — и всё, что сейчас есть, скатится чёрту под хвост. Новые тесты, лабораторные анализы, исследования и билет в прекрасную жизнь. Он не хотел всего лишаться, хотя несколькими днями ранее, ударив Грищука, подписал себе не менее ужасный приговор. Но если Песков и Клавдин будут настойчивы и докопаются до истины, почему Грищук приказал отступить — Олег был уверен, что командир «Белуги» что-то скрывал, — то есть вероятность, что с Серпенко снимут обвинения. Гнев Матвея, вырвавшийся наружу, заставил Олега замолчать вовсе. Такого Клавдина Серпенко ещё не видел. Он готов был впиться в горло Олега ногтями, забраться глубоко в его душу, чтобы узнать правду. Жуткое зрелище, но Олег даже и не думал, что его ложь так подействует на Матвея, и он не считал Клавдина дураком. Однако, сейчас, вспоминая разговор, понимал, что так сильно разозлило контр-адмирала. Он сам не любил, когда ему врали — в открытую и бессовестно. И всё же рассказать правду Серпенко не мог. Хотя, по сравнению с избиением старшего по званию, эту проблему всё равно можно было решить в пользу Олега. Договориться с Клавдиным. На самом деле не так уж она и страшна, просто… Просто Олег сам не мог до конца принять тот факт, что гидрофобия делает из него неполноценного человека. Он так войны не боялся, как войти в воду — даже выпить стакан воды или принять душ для него сродни подвигу. Олег снова много и долго думал. Теперь уже по другой причине. Искал ответ на вопрос, откуда Клавдин узнал про лимкотрилл, и пришёл к выводу, что его рюкзак, оставшийся на «Белуге», осмотрели. Клавдин явно не понял, отчего Серпенко ударил Грищука, потому не удивительно, что он решил, будто Олег был невменяем. Выпотрошил его дорожную сумку и нашёл облатки. А далее дело техники: либо пойти в медотсек и узнать, что за таблетки, либо выйти в сеть. Матвей имел право на обыск личных вещей офицеров и солдатов, но только с их согласия. Но его никто не спрашивал. Причина одна: поступок лейтенанта Серпенко посчитали возмутительным, и дело обстояло совсем уж плохо, раз контр-адмирал позволил себе порыться в личных вещах младшего офицера, не соизволив спросить его согласия или хотя бы проинформировать. Так или иначе, Матвей узнал про лимкотрилл, а Олег ему соврал. Клавдин разозлился. Эта ярость может повести за собой ряд других событий, от которых Олегу не поздоровится. И когда дело дойдёт до трибунала, вопрос о лимкотрилле будет ключевым. А там все узнают о гидрофобии. Чёрт! В обед тот же заполошный рядовой принёс поднос с едой. Кормили в тюремном отсеке хуже, чем в медицинском, но Серпенко сожрал всё и даже выпил полстакана воды, пить хотелось неимоверно. Вечером пришёл сам капитан, отпер «калитку» и сказал, что его отпускают. На стойке выдал пакет с постиранной формой, личный ин-тор, рюкзак. Олег ощутил, как сердце пропустило удар. Схватил рюкзак, быстро закинул его на плечо. Капитан сунул ему планшет, Олег поставил свой отпечаток. Затем протянул другой, там надо было расписаться. Напомнил, что завтра и послезавтра его ждут в медотсеке для продолжения лечения. А потом добавил, что у Серпенко два дня домашнего ареста. — Ну, эту инфу тебе сообщит либо капитан Кручин, либо сам контр-адмирал. Приказ придёт на личный ин-тор. Так что бывай и будь хорошим мальчиком. — Да, непременно, — широко улыбнулся Олег. Немного поговорил с капитаном, выяснил, как того зовут, пожал ему руку и быстрыми шагами направился прочь. Войдя в каюту, первым делом швырнул пакет с одеждой на кровать, туда же рюкзак. Сначала не знал, за что хвататься, но потом открыл крышку ин-тора и просмотрел данные. Письмо от Лизы проигнорировал, отметил шесть пропущенных от бабули. Задумался, стоит ли звонить сейчас или чуть позже. Решил отложить звонок старушке на полчаса и сунулся в карманы рюкзака, где предположительно были пластины лимкотрилла. Выудив их, посчитал. Ровно столько, сколько брал с собой, когда уходил на Глубину. Столько же таблеток было использовано во время пребывания на «Белуге». Ничего не понял. Всё на месте. Если бы Клавдин лазил по его вещам — Олег начал перебирать содержимое рюкзака, — то таблетки он бы забрал, да и вещи были бы сложены не так. Да и вообще, их бы ему не отдали, уж препараты точно. Тут либо Клавдин решил скрыть факт лимкотрилла, либо… Серпенко осмотрел каюту, затем прищурился. Либо Лиза его прослушивает. Зачем? Приказ контр-адмирала? Или… Или… Мысль застряла в голове занозой, от неё хотелось избавиться, но она была слишком навязчивой. Его подозревают? В чём? Когда Клавдин узнал о лимкотрилле: до того, как Олег отправился на Глубину, или после того, как вернулся? А может, в тот период, когда был на «Белуге»? Тогда вопрос, как он узнал об успокоительных, до сих пор оставался открытым. Олег выдохнул, сунул таблетки в ящик, потом переложил. Но даже то место ему не понравилось. Ладно, пусть пока будут там. Кстати, за прослушку в личное время Клавдин может получить по щам. Но Олег, конечно же, не будет никому жаловаться. Он не стукач. Однако то, что Лиза лезет в его жизнь, Серпенко очень даже не нравилось. Не имели права! Если, конечно, не приказ адмирала Пескова. Но — чёрт возьми! — с какой целью? Зарычав, Олег заблокировал входную дверь и направился в ванную. Скинув больничную пижаму, некоторое время стоял у кабинки душа. Давно он не мылся, в больнице так и не осмелился встать под струи воды. Воняло от него знатно, да и волосы были словно жиром намазанные. И рожа заросла. И яйца чесались, как бы там жители не завелись. Свои драгоценности и лобок Серпенко не брил. Вот ещё, лишать себя мужественности! Да, и ему нравилось это. Кстати, партнёры не жаловались. А кому неугодно, пусть катятся в жопу. Подумав о прослушке, Серпенко тут же решил, что за ним могут и наблюдать. Клавдин явно сложил два и два, а значит, медитация у кабинки может привести к нежелательным выводам. Олег нырнул в кабинку, как в воду, жуткое сравнение, но всё же. Крутанул вентиль, струи тёплой воды брызнули вниз. Олег быстро выдохнул и, содрогаясь от страха, шагнул вперёд, ощущая, как ужас скручивает нервы, скользя тонкими иглами по венам. Быстро помассировав голову, крутанул вентиль обратно. К чёрту! Пусть что хотят, то и делают. Спросят, зачем отключил воду, ответит, что так интереснее. Выдавив шампунь на ладонь, быстро и тщательно вспенил его. Затем, включив воду, быстро намочил мочалку. Снова отключил. Тело Олег массировал долго. Раздирал кожу чуть ли не до ссадин. Затем тщательно помыл яйца и член, окультурил анус, сунув внутрь сначала один палец, потом добавил второй. Помассировал мягкие стенки и застонал. Как же хотелось того самого. Член аж головку приподнял. Решив не лишать себя этого удовольствия, Серпенко продолжил толкаться пальцами внутрь, второй рукой поглаживая член. Коснулся простаты, застонал громче, через пару толчков кончил. Да уж, скорострел. Такого раньше никогда не было. Может, виной тому ванная? Душевая кабинка даже с отключённой водой давила на нервы. Быстро смыв пену, Олег вышел из кабинки, вытерся. Подхватив зубную щётку, почистил зубы. Взяв электрическую бритву, сбрил лишнее, придав растительности на лице нужную форму. Только потом вышел из ванной, облачился в футболку, льняные штаны, но тут же сменил всё на повседневную форму, потому что вспомнил слова капитана. Кто-то — либо Кручин, либо Клавдин — должен вызвать его к себе и объяснить, что ждёт его дальше. Только сейчас Олег подумал о том, что если его выпустили, то дело либо закрыли, либо отложили на неопределённый срок. И трибунала ждать не придётся, потому что если бы было обратное, то он ночевал бы в камере. Бабуле Олег позвонил сразу же, сунув в рот сигарету и чиркнув зажигалкой. Несколько пачек никотиновых палочек нашлись в тумбочке и рюкзаке. Даже сам удивился, сколько у него нычек и как много содержимого. — Ты где, блядь, был? — первым делом спросила старушка, стоило голоэкрану открыться и явить Олегу образ любимой бабки. — Привет, красавица, — улыбнулся он. Бабуля радости его не разделяла, вернее, не показала чувств, отчего Серпенко решил сразу же ответить на её вопрос: — На Глубине. — Чо так долго? Сам же сказал суток трое-четверо. Колись. И не думай мне хуйню всякую нести! — Напали на нас пираты, — Олег стряхнул пепел в пепельницу. — Отбились, чуток не затонули. Укусила меня жуткая тварина, немного полежал в лазарете. Вот отпустили на больничный. Ещё два дня. — Какой-то, блядь, сухой рассказ у тебя получился, — скривилась бабуля, ввинчивая в него свой пронзительно-острый старческий взгляд. Но говорить об аресте Олег не спешил, да и не собирался, если честно. Точно знал: пока он был на Глубине, старушка ночей не спала и дни считала. — Какой уж есть, — развёл он руками. — Рассказывать особо нечего. Кроме одного, подводные пираты такие же отморозки, как и космические. Впрочем, все пираты одинаковые — водные, подводные, космические. Пираты, работорговцы, контрабандисты… Короче, перечень большой. Ну, и всякой хрени в море, конечно, полным-полно. Видно, я той гадине показался самым вкусным и аппетитным. Ну ещё бы, такой красотулька к ней заглянул. — Суки ебаные твои адмиралы. Я бы эту хуйню им на хуи нацепила и плясать под дудку заставила. Я ещё позвоню твоему начальству и скажу всё, что о нём думаю, и не только. — Да всё нормально. — Хули нормально! Ты мне тут рот не затыкай. И пиратов этих на гондолы, блядь, да вёсла им в зубы, чтобы челюсти, блядь, в носки ссыпались мелкой крошкой… — Галеры… — Ебать, одна, на хуй, разница, — продолжала бушевать старушка. — Им хули, по хуй, а мне нет. Я, блядь, что, ради них тут должна ночи, сука, не спать и минуты считать?! Как будто мне пятнадцать ёбаных лет. Педики сраные. Какой мудила вообще открыл эту говнюшную галактику? Ему я тоже фары, блядь, поврубаю. В том, что бабуля это может сделать, Олег не сомневался. Но всё же старушку надо было успокоить. Разошлась она знатно, а что было бы, скажи он ей про то, что ударил старшего по званию? Бабуля точно прилетела бы сюда, и всё адмиралтейство с ней бы не справилось. — Ты чего так завелась? Вот он я, живой, перед тобой. И люблю тебя всё так же сильно, — и улыбнулся широко, открыто, искренне, ни капельки не лицемеря. Бабуля поджала губы, могла бы краснеть — покраснела. Ей явно признание понравилось, но показывать чувства и эмоции она не спешила. Вот ещё. Её стена никогда не рухнет под гнётом этой улыбки, хотя сердце давно уже принадлежит Олегу. — Ладно, как ты… Серпенко затянулся, но задержал дыхание и приподнял руку с зажатой между пальцев сигаретой. Слегка отвернулся, чуть склонив голову вниз, выдул дым, будто старушка могла через столько тысяч световых лет его ощутить. Бабуля поняла его, замолчала сразу. Серпенко поднял на неё глаза, посерьёзнел, но тут же улыбнулся и заговорил: — Об этом не будем. — Взгляд старушки стал таким тяжёлым, что им легко можно было переломить хребет самому большому и сильному крисианину. Она поняла про лимкотрилл. Ведь про него хотела спросить? И поняла, что их прослушивают. — Ёбаный в рот, — выругалась она. — Козлы, — уже спокойнее сказала бабуля. — Давай поговорим о тебе, — ткнул в неё пальцем Олег, приподнял брови и снова улыбнулся. Сегодня он слишком щедр на улыбки, особенно самому близкому и родному человеку. Бабуля снова завела пластинку о соседях, потом поругала социальную защиту, посетовала на геморрой, обозвала младшего сына лохом и дебилом, внучек — суками драными, ну и другого рода эпитетами. Потом рассказала, как пошла в магазин за хлебом, простояла там длинную очередь, потому что у сучки-кассирши зависла программа. Затем пошла пожаловалась начальнице магазина, обматерила её, а та вызвала полицию. — Я им, блядь, с ходу: «Хули тут за правила такие? Кто так магазом командует? Какого хрена я, старая кашолка, должна пять километров очереди стоять, чтобы купить хлеб?» А та сука мне: «Заткнись, старуха». Она, блядь, старуху не видела. Вон, пизда Танюша, блядь, с первого, вот та старая. Выползет из хаты, сядет на лавочке у подъезда и сидит пялится на всех, полудохлая сука. Потом Генка с шестого эту песочницу домой заносит, потому что она, видите ли, не может ходить. Я ей говорю: «Какого хуя ты, тварь старая, тут сидишь? Блядь, картину старинную имитируешь, что ли? Да тебя ж никто даже бесплатно не возьмёт. Тебя, сука, только танком переехать, и всё, чтоб мир больше не мучился, не носил тебя». А она: «Ой, Маша, какая ты злая». Ты, блядь, зла ещё не видела. В детском отделе в книжке для младенцев такие истории написаны, что, блядь, даже дьявол обосрётся, если прочитает хотя бы первую строчку из той сказки. Всё это бабуля рассказывала на одном дыхании, перескакивая с одного на другого ловчее, чем белка с ветки на ветку. При этом она кривлялась, имитируя голоса начальницы магазина и бабы Тани, и то понижала голос, то повышала. Олег не останавливал старушку, кусал губы, чтобы громко не смеяться, улыбался, затягивался дымом, наслаждаясь никотином, потому что за те дни, что он провёл в лазарете и в камере, ему ни разу не дали покурить. И, конечно же, наслаждался общением. Как же всё-таки ему этого не хватало! Бабулю оборвал тонкий писк. — Кто там? — спросила она у Олега. Серпенко ткнул пальцем в ин-тор, чтобы узнать звонившего. Сообщение поступило от Лизы. ЦР учтиво приглашала его зайти в кабинет контр-адмирала Клавдина. Олег выругался про себя. — Извини, красавица, мне надо идти. — Ладно, пиздуй, — недовольно сказала старушка. — Я завтра тебе ещё звякну. У тебя вечер уже, ложись и отдыхай. — Да вот, щас поссу да пошкрябаю к гамаку своему, — уже спокойно буркнула бабуля. — Ладно, до связи, — и отключилась. Серпенко вскочил со стула, затушил окурок в пепельнице. Застегнул куртку, поправил волосы, они были ещё влажные, кончики слегка завивались. Потом подумал, стоило ли перепрятать лимкотрилл, но поверил в то, что Клавдин не сунется без спроса в его каюту, чтобы провести осмотр. Прыгнув в лёгкие ботинки и затолкав, не завязывая, шнурки внутрь, Олег ещё раз оценил себя в зеркале и закатил глаза. Ну не трахаться же он идёт к контр-адмиралу, в самом-то деле, а выслушать приказ. Но в глубине души удивлял факт того, что донести его решил Клавдин, и тут же радовало, что Олег снова его увидит, несмотря на утренние события. Вспомнив о том разговоре, Серпенко, выходя из каюты, понял, что, возможно, Клавдин этот разговор продолжит. И что тогда делать? Снова врать. Пока что Серпенко не видел смысла в том, чтобы раскрывать самую ужасную свою тайну. По коридорам Олег шёл не спеша, хотя, быть может, ему это только казалось. Потому что, остановившись у кабинета Клавдина, он несколько секунд переводил дыхание. Сердце билось чуть быстрее, очень сильно хотелось снова увидеть Матвея. И пусть их разговор опять пойдёт о лимкотрилле, Олегу это было уже не столь и важно, сама возможность увидеть Клавдина приводила в восторг. Если бы Клавдин был с ним на Глубине, Серпенко, возможно, не натворил бы глупостей. Но что есть — то есть, да и контр-адмирал, естественно, ни на какую Глубину спускаться не будет. Не по статусу. Олег поднял руку и нажал кнопку на пенале. Дверь через пять ударов сердца отъехала в сторону. Войдя внутрь, Серпенко приложил руку к покрытой пилоткой голове и чётко произнёс: — Лейтенант Серпенко по вашему приказанию прибыл. Клавдин, сидя за столом, мазнул по нему нечитаемым взглядом. — Сегодня днём с вас были сняты обвинения в нанесении капитану перового ранга Грищуку телесных повреждений, — спокойно заговорил Клавдин. Потом толкнул к нему голограммный лист. — Ознакомьтесь с вашими правами на ближайшие два дня. Олег вперился в лист, обрывочно отмечая информацию. Сам же поглядывал на Матвея сквозь голограмму. — Командование приняло решение дать вам двое суток домашнего ареста. Вы имеете право выходить из каюты только в столовую, медотсек, потому что у вас ещё два дня врачебного предписания, а также если потребует этого высшее командование. То есть я или адмирал Песков, — продолжил Клавдин тем же спокойным тоном. Олегу этот тон не понравился. — Общение запрещено, за исключением столовой или же если того потребует командование. Я надеюсь, вам понятно? — Так точно. — Арест будет длиться ровно двое суток. То есть с двадцати-ноль-ноль сегодняшнего дня и до двадцати-ноль-ноль двадцать второго июня. — Есть, — ответил Олег. — Я буду вам признателен, если вы воздержитесь от нарушений. В противном случае вы будете препровождены в камеру и двое суток проведёте там. — Там ничего так, — не удержался Олег и тут же посерьёзнел, наткнувшись на суровый взгляд Клавдина. Они смотрели друг на друга через голограммный лист, между строк приказа, который отливал в полумраке каюты голубоватым светом. — Так точно, товарищ контр-адмирал. — Вы ознакомились с письменным приказом? — спросил Клавдин, кивнув на голограммный лист. — Так точно, — ответил Олег и прижал указательный палец левой руки к картинке. Та разошлась алыми кругами, что означало: приказ доведён до сведения осуждённого и подписан лично Серпенко. Где-то в стороне отразился отпечаток пальца Клавдина, а рядом Пескова. Мигнули ярко-красным печати. Лист свернулся и испарился. — Могу я узнать, как здоровье капитана первого ранга Грищука и как протекал процесс расследования? — Вы хотите знать, почему сняты обвинения и почему, несмотря на это, вам дали два дня домашнего ареста? — ответил вопросом на вопрос Клавдин, проигнорировав заботу о командире «Белуги». — Так точно, — через некоторое время ответил Олег. Клавдин некоторое время не моргая смотрел на него, между ними теперь не было препятствия. Потом сказал: — Из-за некоторых нюансов дело теперь под грифом «Секретно», но Лиза отправит вам копию протокола, где описаны причины столь гуманного к вам отношения. Перед тем как откроете его, должны будете подписать приказ о неразглашении. Согласны? — Так точно. Матвей еле заметно кивнул, будто сдерживая себя, чтобы не сказать что-то, что его скомпрометирует. — И ещё, — заговорил Клавдин через мгновение, — пока вы пребывали на больничной койке и в камере, вы были лишены доступа к сетевой документации, — Матвей отвёл, наконец, от него пытливый взгляд, и Олег почувствовал, что ему стало легче. — Завтра утром предоставьте мне отчёт о работе на «Белуге». — Есть. — Я бы хотел продолжить наш прежний разговор, — резко поменял тему Клавдин и снова холодно посмотрел на него. Олег некоторое время молчал, потом неожиданно ляпнул: — А я бы хотел кое-чего другого, — и улыбнулся. Только потом понял, что мысли были вслух, а улыбка вышла пошлая. К тому же губы оказались сухими, чуть кожа не лопнула, и Серпенко облизал их, с запозданием думая о том, что выглядит это так, будто он соблазняет контр-адмирала. Чёрт! Клавдин, конечно же, удивился, некоторое время смотрел ему в глаза, а потом опустил взгляд на губы. И тут же отвёл его в сторону, медленно поднимаясь из кресла. Прокололся. Но сделал вид, что ничего не произошло. Молодец, так держать, Матвей, но Олег уже зацепился за этот взгляд. И внутри, от паха вверх, ринулся волной жар, заставляя затаить дыхание и ускориться сердце. Матвей обошёл стол, присел на его край, сцепил руки в замок. — Лиза, отключить запись, — всё тем же спокойным тоном сказал Клавдин. — Есть, — отозвалась Лиза, на мгновение мелькнув между ними и снова исчезнув. В этот момент Серпенко утвердился в догадке, что его прослушивают. Уже второй раз Клавдин просит отключить связь. Олег знал: любой разговор, любое движение записывается и складывается в отдельный файл. Лиза знала всё и про всех, но эта информация конфиденциальна, и чтобы её обнародовать, нужно разрешение этого человека или же высшего командования, но только в том случае, если этот человек совершил непростительный поступок или же погиб при загадочных обстоятельствах. — Не хочу повторяться. — Клавдин на несколько секунд задумался, глядя куда-то в сторону и вниз, будто на полу было нечто интересное. Олег даже скосил туда взгляд. — Но хотелось бы услышать от вас о лимкотрилле. — Разрешите вольно? — вдруг обнаглел Олег. — Не разрешаю, — Клавдин поджал губы. «Да ты же меня боишься», — вдруг подумал Олег. — Отвечайте на вопрос. — Разрешите встречный вопрос? Клавдин прищурился. — Разрешаю, — наконец дал дозволение он. — Откуда и от кого вы узнали об этом препарате? Клавдин не спешил отвечать, а Олег видел, что ему неприятен был вопрос. Ещё бы, вот возьмёт Серпенко и пожалуется Пескову, и тот вдует Матвею по пятое число, и Олег может оказаться после этого в выигрыше. Хотя лимкотрилл Песков мимо тоже не пропустит, но влезать в личное пространство любого из находящихся на «Соколином» Клавдин, даже будучи командиром крейсера, без разрешения не имел права. — А откуда вы о нём узнали? — вдруг спросил Клавдин. Серпенко снова облизал губы, прикусил нижнюю, вновь не думая соблазнять Матвея, да тот и не смотрел на них, пялился ему в глаза, будто там было что-то важное и интересное. Боялся смотреть на губы. Боялся выдать себя ещё раз. Олег хмыкнул и широко улыбнулся, потом кончиком языка прошёлся по правой стороне зубов, останавливаясь на том, где была пломба. Отвёл взгляд, снова глянул на Матвея, ответил: — От вас. Клавдин плотнее сжал зубы. Серпенко понял — разозлился, причём на пустом месте. Осознав, что Матвей снова может подумать о том, что Олег издевается над ним, поторопился добавить: — У меня нет причин принимать этот препарат. Более того, я только недавно услышал о его существовании. И мне действительно интересно, кто наговорил про меня такую ересь. — Если я скажу, пойдёте его бить? — вдруг спросил Клавдин, отрываясь от стола. — Никак нет. — А что, у вас это неплохо получается. — Так я же десантник, — снова улыбнулся Олег, стараясь этим смягчить вновь накаляющуюся обстановку. — У меня разряд. Когда я только попал в десантную часть, меня определили к капитану Журивадзе. Вот, я скажу вам, зверь. Ни дня не было, чтобы мы тупо лежали на койках. Гонял нас как сидоровых коз. Мы то марш-броски делали, то по хребтам лазили, то кулаками махали, то спускались на планеты, то прыгали по спутникам. Он мастер спорта по самбо, вот и шпинял нас, недоделок. За время службы я научился всему, что надо знать десантнику. — И бить старших по званию тоже он вас научил? — Кажется, Клавдин нисколько не успокоился. А за Журивадзе вдруг стало обидно. Он действительно был хорошим командиром, многому Олег у него научился. И не только кулаками махать и ногами пинать. — Никак нет. Это был хороший человек. Его уже нет в живых. Клавдина смутили его слова, он почувствовал себя неуютно после этой фразы. Кхекнул, отвернулся, потом снова глянул на Серпенко. — Давайте, вернёмся к… — А давайте я вас поцелую, — вдруг выпалил Олег.