Пернатые: Соколиный

Вернувшись на «Соколиный», Матвей направился прямиком в столовую. Время обеда уже прошло, и там было пусто. Лишь несколько человек стояли у автомата, покупая снеки, воду, соки и прочую продукцию, что там была. Присев за стол, Матвей спокойно подтянул к себе тарелку с супом и принялся медленно есть. День был полон сюрпризов, как и предыдущий, хотя они и отличались. Подумать было над чем, да и поволноваться тоже. Угроза нападения пиратов оставалась. Пройдя на мостик, Матвей проверил данные, сверился с присланным Раисой графиком дежурств. Отправил Лутгина отдыхать, присел в кресло и уставился в иллюминатор. Справа виднелся Посейдон, сине-зелёный, но редкие облака мешали в полной мере рассмотреть его. Отвечающий за сводку погоды матрос ответил, что в том районе образуется циклон, в следующие сутки он наберёт силу, и уже к вечеру второго дня будет шторм. Третий за те полгода, что они наблюдают за Посейдоном. Планета оказалась спокойной, штормы не такие уж и сильные, но кто знает, что будет в будущем, Тихий океан тоже не оправдывает своего названия. Просиживая часы на мостике, Матвей просматривал записи нападение хурбов, скинутые Лизе Раисой. Крутил их и так и сяк, строил догадки и предположения. Вспоминал слова Романова, вычитывал информацию по штурмовикам и механике, а также по программированию из закрытых источников. Задавался вопросом, почему из четырнадцати они уничтожили шесть, просматривал личные дела пилотов. Эти размышления помогали отвлечься от личных переживаний, которые нет-нет да проскальзывали через плотную завесу реальности, зависая перед взором картинкой — например, полуголый Олег, сидящий на нём и кусающий губы; или же возникали зелёные глаза, наполненные болью и разочарованием. В такие мгновения Матвей чувствовал себя настоящей свиньёй. Вечером он поменял порядок дежурства у личного состава, дав Лутгину ещё время на отдых и поставив на мостик Баранова. Кстати, о рапорте он напрочь забыл, хотя было желание спросить у Пескова как и что. С другой стороны, он был уверен, что Песков отправил жалобу Баранова в урну, лишь только открыв. Баранов вряд ли обрадуется такому, но Клавдину наплевать. Он чувствовал дикое злорадство, вписывая имя первого помощника в строфу дежурства. Пусть поработает. В такие моменты Баранов, как ни странно, к своим обязанностям относился ответственно. Затем Матвей отправился на ужин. Доедая рассольник и разглядывая собравшихся в столовой офицеров, в какой-то момент осознал, что ищет Серпенко. И вот, когда в чашке осталось на ложку, в столовую вошёл Олег. Он рассказывал что-то Кручину и широко улыбался. Капитан тихо посмеивался, качал головой. Острой иглой нечто противное засело в груди, Матвей всеми фибрами души пожелал поменяться с Кручиным местами. Идти рядом с Олегом, касаясь его плеча своим, слушать его, улыбаться, качать головой, отвечать. Зависть, что поднялась внутри Матвея, затопила его с такой силой, что на короткое мгновение стало тяжело дышать. Опомнившись, он хлебнул компота, сделал вдох, поменял тарелки. Теперь перед ним стояла рисовая каша, политая подливой, с кусочками свинины и говядины. На краю тарелки лежали бочковые огурцы и помидоры, мелко нарезанная морковка и два зубчика чеснока. Продолжая трапезу, Матвей разглядывал столовку, но теперь в поле его зрения постоянно попадал Олег. Серпенко всегда сидел лицом к нему, за шестым столом, за которым могли поместиться двенадцать человек. Напротив сидел Кручин. Капитан отдельного десантно-штурмового дивизиона был одного с Серпенко роста, однако шире в плечах, да и выглядел он крупнее, отчего порой казалось, что Олег прятался за ним. Серпенко зачастую выглядывал из-за Кручина, и Клавдин неожиданно осознал, что для него и тогда, и сейчас этого контакта было недостаточно. Хотелось, чтобы Кручин пересел, открыл обзор, чтобы более никто не загораживал от Матвея постоянно улыбающегося Олега. Серпенко глянул в его сторону ещё тогда, когда стоял на раздаче. Как только их взгляды встретились, Олег быстро кивнул. Клавдин кивнул в ответ, затем вернулся к еде — будто сбежал. Серпенко отвернулся к поварихе, протянувшей ему чашку супа, потом присел за стол, принялся разговаривать с Кручиным. Украдкой поглядывая на Олега, Матвей отмечал каждое его движение, жест, взгляд, улыбку. Клавдину хотелось подсесть ближе, послушать рассказ Олега, впитать в себя его энергию. Влиться в разговор и полностью перетянуть внимание Серпенко на себя. Через минуту за шестой столик подсели другие, и Матвей осознал, что к Олегу тянутся все, даже те, кто сидел за соседними столами. Прислушивались к его болтовне, улыбались, бросали шутки, кто-то толкал его в спину, кто-то в плечо, но не злобно. Столовая с приходом, на первый взгляд, обыкновенного лейтенанта преображалась, будто бы расцветала и сверкала всё ярче и ярче. В комнате теплело, но, быть может, это всего лишь казалось. С Олегом всегда так. Матвей вспоминал первое впечатление о нём. Стоило только обратить на новенького внимание, как это внимание уже было постоянным. Что же улыбчивый лейтенант там рассказывает, почему все посмеиваются, а Кручин кивает головой, молча ест, но не останавливает его? Олег будто центр вселенной, и Матвей чувствовал, что каким-то образом Серпенко проникает внутрь его пустой и тёмной души, чтобы внаглую разукрасить стены яркими карандашами и включить там личное солнце. В тот момент, когда Кладвин взялся за булку с изюмом и вторую кружку компота, он вдруг подумал: «А почему у нас случился секс?» Почему Серпенко налетел на него? Почему повалил на пол и не остановился? Можно было закончить всё поцелуем, но он продолжил. Для этого должны были быть причины. Чтобы сменить тему? Чтобы обескуражить? Нажить себе врага? По сути, Олег совершил преступление. Смешно, конечно, думать о таком, но он изнасиловал хрен контр-адмирала и при этом остался невредим. За такое можно схлопотать пять суток в тюремный санаторий. Но Кладвин пропустил это мимо, он сделал вид, что ничего не случилось. Сейчас Матвей считал, что так правильно, но вопрос оставался открытым. Почему? В чувства Матвей не верил, не мог он нравиться Олегу, хотя тот и пытался его соблазнить при первом разговоре в кабинете. Может, у Серпенко список вроде «секс со старшими офицерами», и Кладвин стоит у него под номером две тысячи сто? Бред! А что если Олегу скучно, и перепих с Клавдиным показался ему развлечением? А может, просто захотелось секса, Серпенко ведь гей? Кстати, сколько на «Соколином» геев, и есть ли они вообще на крейсере? Клавдин такой информацией не владел, потому что она была неинтересна и не важна. Но сейчас, задаваясь вопросом, вдруг подумал, как Олег удовлетворяет потребности организма? Совсем недавно Матвей считал Серпенко грязной шлюхой, и что же получается теперь? А теперь, глядя на него, думал иначе. Матвей скидывал маску, усталой рукой снимал защитный плащ, пока ещё неуверенной походкой выходил из-за стены по имени Кузьма, чтобы окунуться в другую реальность. Чтобы посмотреть на врага, перед которым уже приготовился сложить оружие. Впрочем, глупо Олега называть врагом. Он, скорее, союзник. Нет, противник, который смело решил идти на компромисс. Только зачем ему всё это? Для чего? Сбросив пустую одноразовую посуду вместе с подносом в утилизатор, Матвей вышел из столовой. Проходя мимо шестого стола, старался не смотреть на Олега. И не посмотрел. А так сильно хотел! Зайдя в каюту, Клавдин принял душ, облачился в повседневную форму и пошёл в дальнюю курилку. Решение принял на ходу, сам того не осознавая. Когда оказался перед дверью, почесал затылок и переступил порог. Как и ожидалось — никого. Серпенко тоже здесь не было, да и не могло быть, он же под арестом. Вчера Матвей дал ему ясно понять: если он ещё раз ошибётся, то отправится в камеру. Сидя на диване, на том месте, где тогда сидел Олег, Матвей смотрел на Посейдон и снова поражался его величию. Здоровая планета, покрытая одной водой. Губительная. Кажется, что чистая и невинная, а на самом деле — жестокая. Она даёт жизнь и забирает. Но, с другой стороны, все планеты такие. Вернувшись в каюту, Матвей уже собрался лечь спать, но стоило принять горизонтальное положение, сон как рукой сняло. Пришлось вернуться к пиратам. Полночи думал, потом просматривал записи, разглядывал новостные сводки, изучал информацию нападения групп пиратов на те или иные военные звездолёты. Клавдину не давал покоя вопрос, какого лешего ублюдки собрались на них нападать? Должна быть причина. Чтобы уничтожить и завладеть орбитой? Чтобы спустить на поверхность флот из надводных кораблей и подводных? Скорей всего, ответ «да» на оба вопроса. Утром, заступив на дежурство и выслушав от Баранова доклад о том, что ночь прошла в относительном спокойствии, Матвей попросил смотрового раскинуть по периметру сети. — Чтобы взять Посейдон в кокон, их недостаточно, — сказал лейтенант, не до конца понимая приказ контр-адмирала. — А нам не надо брать его в кокон, — ответил Клавдин. — Раскиньте сети выборочно. Если мне не изменяет память, ими можно управлять отсюда. Как активировать, так и перемещать, если понадобится. — Так точно. — Главное, чтобы они были готовы. Матвей озвучил свои предложения Пескову. Если его версия верна, то пираты нападут на них для того, чтобы спустить на Посейдон подлодки и корабли. Песков согласился с ним и тоже отдал приказ об установлении ловушек. К обеду Матвея сменил Лутгин. Выспавшийся и отдохнувший, второй помощник сверкал выбритым лицом, бляшкой ремня и улыбкой от уха до уха. Он напомнил Олега. Перед ужином с Матвеем связался Песков. Рассказал, что штурмовики действительно нашлись на спутнике, они сбежали от хурбов, прихватив с собой хурбурянский перехватчик, который грудой металла валялся в паре километров от них. Как оказалось, спутник был пригоден для жизни, и поскольку теперь встала задача охранять и его, Песков приказал до жути недовольному Романову пока оставаться там. В итоге для защиты Посейдона остались два крейсера: двенадцатипалубный «Совиный» и девятипалубный «Соколиный». Двумя здоровенными глыбами на орбите Посейдона висели тяжелогрузы «Кузнечик» и «Богомол», подбитый в схватке с пиратами. Ужинал Матвей рано, в районе семи. Когда допил компот, почувствовал разочарование. Сегодня он ни разу не видел Серпенко. В двенадцать ночи ему заступать на дежурство, и хотелось взглянуть на Олега хотя бы одним глазком. Матвей предположил, что Серпенко придёт на ужин позже, к восьми — в это время закончится его арест. А дальше он побежит по друзьям и опять нарвётся на какие-нибудь неприятности. Может, Баранова изолировать, чтобы не мешал мужикам расслабляться? Но Матвей отогнал эту мысль. Каюта встретила его тишиной и пустотой. Приняв душ и переодевшись, Клавдин посидел в кресле, тупо пялясь на полку, где стояла голорамка. Потом подхватил её в руки, вгляделся в Кузьму. Улыбнулся воспоминаниям, мелькнувшим, как старинное кино на перемотке, вернул голокартинку на место. Жизнь продолжается, и глупо взрослому человеку цепляться за прошлое, которое уже не вернуть. Но Матвей всё ещё цепляется, стоит у стены и держится за её край. Он вышел уже из-за укрытия, но всё никак не может оторваться. И ведь никто не держит. Он сам хватается за полуразрушенный кирпич и всё ещё чувствует раскаяние. И вину. Никогда бы не подумал, что уничтожит счастье, которое с таким трудом для него создавал другой человек. Поднявшись на ноги, Матвей глянул на часы. Было рано. Стрелки показывали без четверти девять. Подхватив пачку сигарет и зажигалку, сунул их в карман. В другой отправил ин-тор. Идя в дальнюю курилку, чувствовал, что возвращается на место встречи, словно договорился встретиться с Олегом, но тот всё никак не приходил. А Матвей неустанно бредёт туда и ждёт. Каким-то образом эта комната стала важной. А может быть, Клавдин пытается найти новую опору, новую стену, чтобы уцепиться за неё, когда отпустит Кузьму? «Трус», — подумал он про себя, ни капельки не обидевшись на это высказывание, только слегка огорчившись. Так и было, но осознание этого факта не меняло того, что сейчас творилось у него внутри. Чувства смешались, эмоции перелились через край. Мир закрутился по-другому, и в этом мире Матвей был гостем. Как он хоть называется, этот мир? «Как хочешь, так и называй», — ответил ему кто-то невидимый, и Клавдин хмыкнул. Вжал кнопку на панели в стене. Когда дверь отъехала в сторону, переступил порог, сделал шаг и замер. На диване, на том самом месте, сидел Олег. Матвей видел лишь его затылок, однако точно мог сказать, что это Серпенко. Лёгкий дым от сигареты окутывал его, и в этом дыме Олег казался нереальным. Матвей тихонько выдохнул, подошёл ближе, обошёл диван и глянул на Олега. Кивнув, пожал горячую ладонь, когда Серпенко, заметив его, привстал с дивана, чтобы поприветствовать. Только тогда, когда опустился на мягкие подушки, Клавдин понял, что это реальность. Достав из кармана пачку, Матвей вытянул сигарету и чиркнул зажигалкой. Затянувшись едким горьким дымом, он уставился на сине-зелёную планету, вслушиваясь в бешено колотящееся в груди сердце.

***

Вернувшись в каюту после так неудачно закончившейся вечеринки у Кручина, Олег плюхнулся на стул и некоторое время пялился в одну точку. Мозг был ещё затуманен алкоголем, но лишний раз взглянуть на Клавдина было всё равно наслаждением. События, случившиеся часами ранее, ему не казались уже такими страшными и ужасными. Он наделся, что Клавдин отошёл и на завтра сдачу нормативов в бассейне не назначит. Однако воспоминания о том, что между ними случилось, о сумасшедшем и совершенно не запланированном сексе крутились в башке всю ночь. Под утро Серпенко заснул, но через полчаса выплыл из сна, вспомнив, что не написал отчёт. Присев за комп, быстро настрочил семь страниц, закрепил всё росписью и печатью, отправил Клавдину, перед этим долго держал палец над кнопкой, будто отсчитывал время до чего-то важного. Когда письмо улетело, Олег скурил сигарету, выдул пол-литра сока, сходил в туалет и лёг. Уснул быстро, но уже через час поднялся. Пришло сообщение из медотсека, в котором Дарья Викторовна напоминала ему, что ждёт его к девяти на уколы. Время домашнего ареста тянулось нудно и долго. Электронное табло отсчитывало секунды, но Серпенко казалось, что цифры сменяют друг друга слишком медленно. Он даже несколько раз проверял, не села ли батарейка, раз они так вяло отсчитывают время. Но часы шли исправно, и он пялился на них, вздыхая и чувствуя себя отвратительно. Такой пытки от командования он не ожидал. Лучше трибунал, подумал было он, но тут же отмёл эту мысль, перекрестившись. Нет, трибунал всяко хуже. Дело с Грищуком, естественно, замяли, скрыли факт его предательства, об этом ему рассказал в столовке Кручин, где они встретились на обеде. В столовую Олег бежал как ошпаренный, чтобы увидеть хоть кого-нибудь из товарищей, влиться в общество, перекинуться хотя бы несколькими фразами. Рапорт, пришедший от Клавдина, где в общих чертах описывалось расследование инцидента, связанного с избиением им капитана первого ранга на «Белуге», Олег изучил от и до. Потом выдохнул и подумал о том, насколько ему повезло, что Грищук оказался предателем. Хотя, не предай он Родину, и того удара не было бы. Тягучие минуты ускорялись, лишь когда он выходил из каюты в столовую или же в медотсек. Больше нарушать приказ не собирался, как и рассказывать Клавдину о своей гидрофобии. И Клавдин больше не пытался с ним связаться по поводу лимкотрилла, Олег думал об этом тоже, задаваясь новыми вопросами и ища на них ответы. Матвей будто забыл об этом. Успокоился? Или были другие дела, важнее успокоительного? Олегу хотелось бы думать, что дело в первом. Но не расслаблялся. Мало ли что. По Матвею скучал жутко. Секс с ним, быстрый и внезапный, оставил свой отпечаток. Задница ныла и хотела продолжения. Клавдин опустил его на свой стояк жёстко, анус припух и кожу покалывало. Пришлось достать свои любимые свечи и вставить в задний проход одну, чтобы снять воспаление и боль. То и дело вспоминая случившееся в кабинете контр-адмирала сумасшествие, Олег вдруг осознавал, что совершил ещё одно преступление по отношению к офицеру высшего ранга. Ударил капраса, изнасиловал контр-адмирала… Список его преступлений пополнялся и, надо сказать, не лёгкими правонарушениями, а довольно тяжкими. Но Клавдин, конечно же, афишировать этого не будет, однако может затаить злобу, в чём Олег сомневался: Матвей не был злопамятным, но всё же… Однако секс с Матвеем понравился. Прокручивая моменты, Серпенко постоянно улыбался как дурак, кусал губы и краснел. Краснел? Да вы шутите! Но именно это с ним и происходило. Словно пацан после первого признания и лишения девственности. Впрочем, у Олега было всё быстро и легко, однако, чем старше ты становишься, тем глупее кажутся те или иные поступки, и осознание их приводит к неожиданным выводам. Никогда бы не подумал, что станет смущаться того, что совершил, и никогда не думал, что такого рода близость оставит неизгладимый след и заставит неустанно думать и желать в пять раз сильнее прежнего вновь окунуться в эту страсть. Когда наступило время ужина, Олег стремительно рванул из каюты, благо Кручин азбукой морзе по личной сети сообщил, что готов стрелкануться с ним в столовке. Встретились они на полпути к ней, Олег налетел на Борю, стремительно слетев по лестнице и столкнувшись с ним на повороте. Кручин, состроив серьёзную до ужаса мину, отчитал лейтенанта. Серпенко, чтобы не заржать, извинился, ну а дальше уже по сценарию: болтая всякую чушь, поплёлся с Борей на камбуз, и Кручин что-то отвечал, кивал головой, хмыкал и не пытался остановить подчинённого. И стоило только войти в столовую, как Олег сразу же заметил Клавдина, сидящего за дальним, чуть прикрытым ширмой столиком. Ощутив, как сердце пропустило удар, а потом пустилось вскачь, Серпенко тихонько выдохнул, задохнувшись от нахлынувших чувств. Боря что-то сказал, он невпопад ответил. Они прошли к раздаче. Серпенко глянул на Клавдина и задохнулся второй раз. Тот смотрел на него. Молча ел, был серьёзен, как всегда. Олег кивнул, тот ответил и сразу же отвернулся. Наверное, этого хватило бы Олегу вчера утром или позавчера, но не сейчас. Хотелось смотреть на него, и чтобы он смотрел в ответ. А потом прижаться к телу, поцеловать, увести в новый танец страсти и безумства. Сойти вместе с ума и напиться сладкого нектара. — Держи, Олег, — сказала Диана, протягивая ему тарелку куриного супа. Олег встрепенулся, подхватил ёмкость, опустил её на поднос, продвинулся дальше, забирая со стойки тарелку с гречкой и куриной ножкой. Подхватил огуречный салат, потом свекольный. Три куска хлеба, булку с маком и кружку с компотом. Затем последовал за Кручиным и плюхнулся на своё место. Боря всегда загораживал ему обзор, но Олег умудрялся из-за капитана ухватить вполне важную картину, оставляя её в памяти. Вот и сейчас, делая вид, что усаживается, Серпенко бросал взгляды на Клавдина, который вроде был поглощён едой, но в тот же момент посматривал на него. — Фух, — Олег выдохнул третий раз и погрузил ложку в бульон, кусая губы, чтобы не улыбаться. Этот взгляд ничего не значил и выглядел обычным, но Олегу хотелось надеяться, что их отношения — рабочие, естественно! — вышли на новый уровень. Ну и прочие тоже. Хотя самообманом он никогда не занимался, но сейчас казалось, что это больше похоже на правду. Это… Что это? Отношения или всего лишь взгляды? — Ты чего? Устал, что ли? — вопросил его Кручин, откусывая от ломтя чёрного хлеба половину. — Переработался на стуле сидеть, — тут же отозвался Олег, глотая суп, откусывая хлеб и умудряясь говорить. — Знаешь, как это сложно — сидеть? Вот сидишь ты так, потом вот так, затем ещё так и снова вот так. Сколько поз можно придумать, сидя на стуле! А сколько раз за это время твоя жопа сменит геометрическую форму! То квадрат, то треугольник, то ромб, то овал, то форма сердца. И самое интересное, устаёшь так, будто сто кругов по крейсеру намотал. — Есть же ещё кровать, — хмыкнул Кручин. — О, товарищ капитан, кровать — это отдельный разговор. Кровать — это своего рода неприкасаемая вещь. Во-первых, она горизонтальная. Во-вторых, она длинная. В-третьих, она такая подлая, — Олег сокрушённо покачал головой. Кто-то за спиной хихикнул, чуть стукнул его кулаком в плечо. Серпенко обернулся, сказав в лицо толкнувшему его: — Всё время манит, соблазняет и насилует твой организм своей мягкостью и нежностью. — Потом снова повернулся к Борису. — Поэтому кровать вне конкуренции, её сравнивать со стулом никак нельзя. К тому же я позволяю себе эксплуатировать её только ночью. — Балабол, — привычно усмехнулся Кручин. — Конечно, если так разобраться, — Олег оторвался от чашки, чтобы намазать кусок хлеба горчицей, — то кровать в плане работы лучше. Но стулу тоже надо хотя бы иногда уделять внимание. А то получается, стоит он один-одинёшенек в каюте, никому не нужный, грустит. Кровать-то королева соблазна, а стул что? Пластик хрен пойми какой формы. Ни седалища мягкого, ни спинки удобной. Ничтожество, короче. А я человек доброй, говорю об этом без ложной скромности, о-очень доброй души и к слабым мира сего имею маленькую жалость. Поэтому не могу не ответить на его печаль и посему провожу с ним больше времени, чем с кроватью. Я думаю, он мне за это благодарен. Сидящие за другими столами мужики заржали, кто громко, кто тихо. Но тут же успокоились — как-никак, с ними в одном помещении контр-адмирал. Кручин вздохнул и покачал головой, а Олег с наслаждением оттяпал от куска хлеба половину и начал пережёвывать в ожидании, когда горчичка запечёт, чтобы почувствовать её вкус и смешать его с парой ложек супа. — У меня к тебе разговор, — тихо нарушил установившуюся секундную тишину Кручин. — Ой, какой вы серьёзный, товарищ капитан. Слушаю вас, — отозвался чуть серьёзнее Олег, жопой чувствуя, что сейчас Боря заведёт не совсем приятную для него пластинку. — Решил я уйти на пенсию. — Хорошее решение, поддерживаю. Только пенсия ваша когда? Через три года? — Так точно, товарищ лейтенант, — стараясь подражать Олегу, проговорил Борис, но Олег не спешил вставлять свои пять копеек. Старшего по званию надо выслушать. У них с Кручиным хоть и тёплые отношения, но капитан порой бывает суров даже к Серпенко. — Короче, я тут подумал, что твоя кандидатура будет неплохо смотреться на этом месте. — Не хочу вас разочаровывать, но у меня нет высшего образования, — более серьёзно ответил Олег. — Мне, конечно, приятно ваше мнение, но всё же… — Институт можно закончить, — оборвал его Кручин, махнув на заявление Серпенко рукой. — Там хоть и четыре года, но пока не доучишься, будешь исполняющим обязанности. Песков, думаю, со мной согласится. Я, конечно, пока ему не говорил, но мысля у меня такая уже с полгода. Олег слушал молча, иногда кивал, не забывая про суп, который, к его огорчению, быстро заканчивался. Хотя Клавдин вроде доел и сейчас компот пьёт с булкой. — Нет, я вообще думал уже давно оставить службу. Ну, как давно… Лет так пять. Моя злючка на меня с каждым разом всё громче и громче шипит, скоро сожрёт и не подавится. — Знаешь, Боря, — вроде серьёзно и вроде иронично заметил Олег, — если бы было всё так плохо, твоя злючка ещё бы двадцать лет назад сожрала тебя, когда ты, лысый выпускник училища, подкатил к ней на танке, держа в кулачище букет из дохлых гладиолусов, чтобы пригласить на бал. Думаю, твоей жене надо памятник ставить за то, что она тебя терпит, ждёт и любит. — Вот и я о чём, — буркнул Кручин, подтягивая к себе тарелку с рисовой кашей, мясным гуляшом и бочковыми овощами. — Но рисковать больше не хочу. Да и старые мы уже. — Простите, товарищ капитан, не заметил. Где тут старики? — И Олег деланно поводил глазами из стороны в сторону, отставляя пустую тарелку из-под супа. — Через десять лет в зеркале одного такого увидишь, — безобидно буркнул Кручин. — Не думаю, что сорок два это старость. Но да, прыгать по планетам, кромсать пиратов — для этого нужны товарищи более молодые. Но, — продолжил Олег уже серьёзно, правда чуть улыбаясь, — я откажусь. Не пойми неправильно, мне приятно, даже слишком. Просто, — Олег провёл кончиком языка по зубу, бросая взгляд на Клавдина, — сильная у капитана космического десантно-штурмового дивизиона ответственность. А мне и подразделения из двадцати человек хватает за глаза. Кручин глянул на него взглядом, в котором читалось: «Так и знал». — О, вот лейтенант Голиков у нас бравый офицер, думаю, подойдёт, — решил пошутить Олег, но понял, что сделал глупость. Кручин посмотрел так, что Олег готов был откусить свой болтливый язык. — Чего такое? — Голиков плюхнулся рядом. — Кости мне перемываете? — Кишки, — сказал Боря. — Колбасу будем из тебя делать, только говно надо вытащить, — подхватил капитана Серпенко. Борис хмыкнул, Голиков матюкнулся, и за стол тут же присели другие офицеры. Разговор снова пошёл о другом, Олег трещал без устали, словно его прорвало. Однако на душе всё равно было гадко. Отказывать Олег не привык и не любил, но предложение Кручина для него было слишком крутое. К тому же он и правда не любил ответственность. Мимо прошёл Клавдин, не взглянув на него, но Олег кожей ощутил нечто странное и напряжённое. И снова выдохнул, чуть не подавившись. На плечах контр-адмирала лежала огромная ответственность, а они прятались за его спиной, в то время, как он стоял ровно и гордо, принимая огонь на себя. Олега восхищали такие люди, но сам он был другого формата. Лежать он не любил, лучше сказать, стоял рядом или чуть за спиной, шёл в бой, смело поднимая голову, но сил для того, чтобы держать или вести за руки других, у него не было. Вернувшись в каюту, Олег всё же написал Кручину пару строк, извинился за свой длинный язык, поблагодарил ещё раз за то, что тот посчитал его кандидатуру достойной на должность командира целого дивизиона, коротко объяснил, почему отказывается. Да и учиться у него нет ни желания, ни ума. Боря ответил, что можно воспользоваться блатом, главное, на сессии ездить, но Олег сказал, что так учиться он не может. Всё же у него есть совесть, от которой избавиться в его возрасте уже не представляется возможным. Да и бабуля не поймёт. А от неё скрывать подобные факты он не стал бы. Кручин принял его отказ без обиды, ещё бы, куда ему, здоровому дядьке, отцу двоих девок, дуть губы, но закончил разговор коротким «Подумай». Чуть позже Олег позвонил бабуле, но та выглядела не очень хорошо. Потрещав со старушкой минут пять, отправил её отдыхать, строго заявив, чтобы завтра она выглядела в сто раз лучше. На что бабуля ему ответила: — Я старый сморщенный кабачок, молодухой уже не буду, — а потом отключилась, коротко пожелав ему спокойно ночи. Порывшись в сети и прочитав чуть ли не все новостные сводки за последнюю неделю, Олег бросил комп, затем скачал какую-то дерьмовую книжульку и некоторое время честно пялился в голостраницы, на каждом абзаце неумолимо возвращаясь мыслями к Клавдину, потому что книжулька начиналась со сцены секса. Надо сказать, качественно описанного и подсказывающего читателю, что пора бы подрочить. Серпенко закрыл листы, отложил комп, потом сунул руку в штаны и сделал то, на что намекал автор. Потом быстро сполоснул руку, вытер член влажным полотенцем и завалился спать. Снился ему дисциплинарный батальон.